Взмах родного крыла

      Жизнь на острове кипела, как никогда. Хельге меланхолично наблюдала за снующими туда-сюда Бой-Бабами, и надеялась, что Йохан как можно скорее исчезнет с их острова. На душе было неспокойно, словно кто-то настойчиво стучал в воображаемую дверь, а она даже не знала, как эту дверь открыть.       Мимо пронеслась светловолосая девчонка, таща за собой огромный меч, едва не волоча его по земле. Широкая улыбка не меркла, хотя маленькая Бой-Баба явно прилагала немало усилий, чтобы не рухнуть вместе с покупкой. Хельге вздохнула и, поднявшись со ступеней Большого зала, зашагала через Главный остров в сторону пристани. Йохан двигался в сторону Олуха, а до этого побывал на Истерии, и теперь был невероятно дёрганным, но улыбался всё той же улыбкой плута, чуть прищуривая глаза и слегка горбясь. Хельге вежливо кивнула ему, проходя мимо товаров, отстранённо думая, что Камикадза бы обязательно попыталась выменять тут что-нибудь, да ещё и с выгодой для себя.       В любое другое время она бы непременно обменяла что-нибудь из не особенно необходимых вещей на куда более любопытные, но сейчас. Она каждый день вспоминала смутное ощущение тревоги, когда подруга вместе со всадниками улетала в неизвестность. Хельге помнила злость — на себя, на Олая, на Хэддока — когда выяснилось, что её близкого друга забрали. Девушка постоянно думала о том, что происходило там, далеко за пределами её собственной жизни, и не знала, чем может помочь. В груди поселилась тяжесть, она давила к земле, но Хельге упрямо заставляла себя подниматься утром, выполнять мелкие поручения матери, помогать в деревне — и точно знала, что если Камикадза вернётся с неутешительными вестями, продолжать так же она вряд ли сможет. Слишком она привязалась к черноволосому немногословному юноше.       Рядом что-то зазвенело, раздалось частое хлопанье маленьких крыльев, а затем короткое чирикание. Хельге опасливо обернулась. На борту драккара сидела Жуткая Жуть странной расцветки и внимательно вглядывалась в своё отражение в натёртой до блеска металлической пластине. Йольгуд быстро осмотрелась, понимая, что если дракончика увидят, то ничего хорошего из этого не выйдет, но, к счастью, викинги о чём-то громко переговаривались и не смотрели в её сторону. Девушка осторожно приблизилась к Жути и, надеясь, что та воспримет её нормально, опасливо протянула ладонь. Дракончик же повёл себя совершенно неожиданно. Он внимательно посмотрел на неё сперва одним глазом, затем другим, а после будто бы недовольно фыркнул и, подлетев, утроился на плече девушки. Та от неожиданности покачнулась, но устояла на ногах, а затем, оценив ситуацию, постаралась как можно незаметнее спуститься в трюм, чтобы не стать главной новостью острова — или чем похуже — и спасти рептилию.       Жуткая Жуть больше вообще никаких эмоций не проявляла, она с комфортом утроилась, обвив хвостом шею девушки, и, кажется, почти мгновенно уснула. Хельге только сейчас подумала о том, откуда около Бой-Бабских островов мог взяться дракон, так легко контактирующий с людьми. А ещё нужно было придумать, что же делать дальше, ведь идти вот так домой было явно не лучшим вариантом, а оставаться на драккаре чревато.       Именно в этот момент дракончик свесил с её плеча одну лапку, задев щёку, и Хельге невольно скосила взгляд. К желтой лапке был привязан какой-то свёрток, похожий на послание. Девушка осторожно сняла дракончика с себя, тот недовольно заворчал и дыхнул струйкой дыма на её руки, но позволил отвязать свёрток от лапки, когда девушка положила перед ним найденную в бочке рядом рыбину. Жуткая Жуть с аппетитом вгрызлась в тушку, а Йольгуд развернула послание.       И тут же едва не смяла лист.       Прежде, чем ты это прочитаешь, heredis*, я хочу, чтобы ты знал, что мы все гордимся тобой…       Письмо было с Олуха. Письмо было Иккингу. Хельге мельком глянула на подпись, и она принадлежала не Стоику.       Девушка посмотрела на Жуткую Жуть, которая притёрлась тёплым боком к её рукам и теперь посапывала в её локоть. Этот дракончик летел от самого Олуха, но она смутно понимала, что дальше он просто не долетит. Слишком большой путь для такой маленькой рептилии. Йольгуд взглянула на пергамент в пальцах. Она ненавидела, когда лезут в чужую жизнь, когда читают чужие письма или просто нарушают личное пространство. Но что-то случилось, и Иккинг об этом не узнает ещё долго, а возможно помощь нужна сейчас. Хельге задумчиво провела ладонью по боку дракончика, тот быстро дышал, закрыв глаза. Переступать через собственные моральные принципы, не зная, стоит ли оно того, было сложно, но иного выхода девушка в данный момент не видела, а потому чуть дрожащими пальцами развернула лист снова.       Буквы прыгали, словно пишущий боялся не успеть, но формулировки были выбраны очень мягкие, обтекаемые, а иногда автор сбивался на латынь, что было редкостью для викинга. Однако, ужаса информации это не сглаживало. Хельге трижды перечитала название травы, пытаясь вспомнить, где она слышала о ней, но это оказалось бессмысленным, ведь в следующем же предложении автор сообщал, что без определённого артефакта лекарство не подействует, а артефакт этот не видели уже лет триста, так что сомнительно даже само его существование. Автор иногда переходил в пространные размышления или, словно забывшись, начинал рассказывать о том, как Олух жил последние дни, но после сам себя одёргивал и вновь убеждал Иккинга ни в коем случае не оставлять свой путь, завершить любой ценой, выполнить предназначение. Хельге никогда не верила во всю эту чепуху, что частенько рассказывали старшие о том, что якобы каждому есть своё предназначение, каждый для чего-то конкретного был рождён, и чем-либо другим заниматься ему нельзя. Она стойко вытерпела укоряющий взгляд матери и недоумевающие — соседей, когда приняла окончательное решение, и всё больше времени стала уделять тренировкам, нежели изучению трав. Берта только качала головой, видя, как надрывается дочь старейшины на арене вместо того, чтобы перенимать мудрость матери, но переубеждать девушку не начинала.       Хельге тяжело привалилась к стене, прожигая дыру взглядом в рептилии, уютно устроившейся на перекладине и уткнувшейся в её руку. — Ты не долетишь, — прошелестела девушка, проводя ладонью по лицу.       Нужно было что-то делать. До всадников добраться не представлялось возможным, а до Олуха.       Йольгуд свернула лист и сложила во внутренний карман, осторожно поднимая рептилию и усаживая в углу, а сама быстро покинула драккар, направляясь в сторону трактира. Хельге только молилась всем богам, чтобы Меллит была дома.       В помещении было достаточно народу, так что пришлось протискиваться к лестнице на второй этаж с трудом. Здесь было потише, хотя из одной комнаты доносились странные звуки, но Хельге предпочла об этом не думать. Исильда, мать Меллит, держала несколько свободных комнат над трактиром и сдавала их приезжим, хотя всё время ворчала, что от них никакого покоя нет. Кёйн открыла дверь практически сразу, заспанная и растрёпанная больше, чем обычно. Хельге, не дав ей сказать ни слова, втолкнула подругу внутрь и захлопнула за собой дверь. Та только удивлённо смотрела, пока Йольгуд коротко рассказывала о случившемся, а затем протянула письмо. Некоторое время Меллит вглядывалась в скачущие буквы, потом негромко выдохнула и серьёзно посмотрела на подругу. — Я половину слов не поняла, но дело плохо, верно?       Хельге неопределённо мотнула головой, устало опускаясь на кровать — она и сама не заметила, как принялась ходить из стороны в сторону в то время, как Меллит наблюдала за ней с невысокой табуретки у стола. — Описанные симптомы я могу попробовать снять, но не факт, что подействует. Целительница Олуха весьма искусна, так что я даже не уверена, стоит ли пытаться помочь. Но я не могу так, — она понизила голос почти до шёпота, сцепила руки на коленях, нервно перебирая многочисленные браслеты на запястьях. — Не могу, Мел. Мы должны что-то сделать, Жуть не долетит до Иккинга, она это-то расстояние преодолела с трудом.       Хельге ждала на самом деле, что Меллит начнёт её отговаривать. Не знала, но ей казалось, что девушка скажет что-то в духе «они разберутся, всё будет нормально, нечего там мешаться». Но Кёйн задумчиво пожевала губу, пристально глядя на подругу, а затем принялась распутывать волосы, помогая себе широким жёстким гребнем, и спешно одеваться. Хельге наблюдала за этим с каким-то отстранённым любопытством, а потом Меллит на ходу бросила: — Придумай, чем мы заплатим Йохану за то, что он отчалит отсюда уже сегодня.       И Хельге поняла, что в подруге точно не ошиблась.

***

      Белая подушка облаков давно стала больше раздражать, чем восхищать, а холодный воздух уже перестал казаться таким ледяным, как в первый час. С каждым взмахом крыльев всадники были ближе ко Владениям Волка, но вместе с тем казалось, что они просто замерли на месте. Внизу, под облаками, лил дождь, а здесь было заметно холоднее, но гораздо спокойнее. Дышалось здесь труднее, однако всадники единогласно решили, что это лучше, чем быть на холоде промокшими.       Они летели уже несколько часов в указанную Мидеем сторону, но пока не встретили ничего. Беззубик периодически снижался, чтобы оценить, как изменяется их положение, однако каждый раз новости были неутешительные. Вокруг не было ни одного острова, только вода. Внизу лежал океан, сверху лились капли, и на мили вокруг не было больше ничего.       Иккинг покосился на команду. Всадники уже заметно привыкли к длительным перелётам, так что всё было куда спокойнее, чем в первое время, однако напряжение было заметно. Они приближались к цели, и их ждало что-то куда серьёзнее неумелого правителя или стаи драконов. Хэддок прикрыл глаза. У сознания есть очень неприятное свойство — оно подбрасывает ужасные воспоминания в самый неподходящий момент.       Перед глазами пронеслись картины из недалёкого прошлого. Кровь на его руках и одежде. Запах гари будто снова застрял в горле, разъедая гортань. Хруст костей звучал в ушах, словно усиленный эхом десятикратно. Его замутило.       Беззубик повёл ухом, равномерно взмахивая крыльями. Иккинг выглядел задумчивым, но не таким подавленным, как последние несколько дней, это вселяло робкую надежду, что хоть что-то у них получится. Если не они оба, то хотя бы Иккинг выживет, вернётся домой, продолжит жизнь. — Ты упомянул Родину Лунного, — негромко сказало Чудовище, не глядя на друга.       Беззубик скосил взгляд, но ничего не ответил. Он и сам уже был не рад, что не смог вовремя себя остановить, но им нужны были драконы. Те, кто не пойдут за ними сразу, но в нужный момент помогут. Если, конечно, услышат и захотят.       На миг он даже вспомнил то чувство безграничной почти власти, когда каждый дракон слушал лишь его, внимал каждому слову, когда он одним своим видом дарил поддержку. А теперь он чувствовал лишь отвращение. Думать об этом не хотелось. — Ты знаешь, что тогда произошло? — Кривоклык повернул огромную морду и уставился прямо на Фурию жуткими жёлтыми глазами.       Беззубик помолчал, затем ответил, тяжело роняя слова. — Предыдущий Лунный нарушил равновесие, Эльскерина обещала восстановить его. За ней пошли сотни и тысячи, но никто не знал, что за остров был местом битвы. Все смотрели, как уничтожается цивилизация, как разверзается земля и как исчезают в огне души, но никто не думал о том, какое это имело значение. — Кроме тебя, — донесся шёпот из-за спины, и Беззубик вздрогнул.       Он подсознательно боялся, что эта их связь однажды проявится во время подобного разговора, но в то же время был странно рад тому, что это случилось, и не мог себе этого объяснить. — Да, — кивнул чёрный дракон, чуть поворачивая голову. — Кроме меня. Лунные владеют стихиями, оттого их схватка так страшна. Но ещё страшнее, что им всё равно. Они обладают такой мощью, что не считаются более ни с чем, как не терпят себе равных. Для них Родина Лунных ничего не значила, потому они даже не задумались, когда утопили целый огромный остров. — По легендам Родина Лунных — источник их силы, — заметил Кривоклык, поглядывая на Хэддока, но тот даже не вздрогнул, лишь нахмурился и слегка повернул голову в его сторону, будто услышал чуть заметный шум.       Чудовище хмыкнуло себе под нос, но больше ничего не сказало. — Да, — усмехнулся Беззубик. — Сам по себе остров цел. Древняя сила не позволяет ему распасться на части, потому его невозможно уничтожить. Они попросту утопили Родину Лунных, но осталось ядро под землёй. Пока ядро цело, Лунные будут сменять друг друга, но стоит ядру расколоться, как сила, хранившаяся в нём столько лет, вырвется наружу. Лунные лишатся своего дара, прекратят своё существование, и больше некому будет хранить равновесие в Подлунном мире.       Беззубик помолчал, а потом негромко добавил: — Люди называют остров Атлантидой, но ни один из них не помнит, что остров был уничтожен из-за человеческих жажды власти и эгоизма. — Человеческих? — Они лишь мнят себя богами, — сухо ответила Фурия, давая понять, что разговор окончен.       Иккинг молчал, хотя разговор драконов слышал. Ему самому уже казалось, что от него смертью несёт, как от обречённого, хотя, может так и было. Может он и обречён. Промелькнула шальная мысль, что если он погибнет, смертей будет меньше, жестокости — меньше, боли… — Эльскерина всё компенсирует.       Иккинг вздрогнул и ухватился за луку седла, таким неожиданным было резкое усиление ощущения чужого присутствия в голове. Рептилия неслышно усмехнулась, чуть повернув голову. — Ты громко думаешь, — понял Иккинг. — Если ты и погибнешь, то лишь от её руки, иначе она не позволит. Но не это главное. Если мы погибнем, погибнет весь Архипелаг.       Иккинг не отрывал взгляда от брата, а тот равномерно взмахивал крыльями, неся сына вождя над морем облаков, что постепенно окрашивались в оранжевый цвет. — Она попытается убить тебя тоже, — медленно сказал шатен, также смотря за горизонт и привычным жестом касаясь головы друга. — Я не позволю. — Знаю, — ощущение не стало слабее, вопреки его ожиданиям, наоборот, он будто стал чётче понимать чужие мысли. — Только ты бы о себе думал. Она опытнее, старше, у неё армия. — А у меня ты, — просто сказал Иккинг; дракон скептически фыркнул, а человек закатил глаза. — И ребята. Всё равно, если бы это была последняя проблема. — Тогда ты тем более должен выжить. Пусть без меня, но ты обязан. Не себе, так людям. Девчонке, опять же. Отцу. Мальчишке нужен. Ты даже не представляешь, сколько народу за тебя беспокоится и скольким ты необходим.       Дракон мотнул головой, а Хэддок вздрогнул, имя юноши с Бой-Бабских островов прокатилось эхом по сознанию. В голове воцарилось молчание, сквозь которое стал прорываться свист ветра недалеко меж скал, но ощущение чужого присутствия не ушло. — Я без тебя не смогу, — Иккинг говорил совсем тихо, но рептилия услышала. — Ни ради людей, ни ради команды, ни ради Архипелага. Даже ради Астрид не смогу. Может это и неправильно, не знаю. Знаю только, что не получается у меня ничего без тебя.       Беззубик скосил глаза, но ничего не ответил, только вздохнул неслышно. Он понимал, не мог не понимать. Это действовало в обе стороны, эта привязанность, граничащая с зависимостью. В это не верили, этого не понимали, а они жили друг другом, забывая обо всём и всех. — Может и неправильно, кто ж его знает, как верно, — согласилась Фурия, зная, что её поймут. — Я об этом не думал. — А может надо было, — бездумно проговорил Хэддок. — Кому надо? — рептилия мотнула головой. — Тебе, мне или им?       Беззубик неопределённо хмыкнул и снова уставился за горизонт, Иккинг ничего не ответил. Выжить должны были они оба, потому что иначе всё это было бы бессмысленно.       Астрид, внимательно наблюдавшая за ним, нервно крутила кольцо на пальце. Девушка следила за напряжённой фигурой сына вождя, и думала.       Хофферсон прекрасно отдавала себе отчёт, во что вляпалась, когда полюбила мальчишку, влюблённого в небо, и знала, что без брата Хэддок попросту погибнет. Где-то глубоко внутри, куда не докричится никто, погибнет, потому что эта связь была на каком-то новом уровне, куда серьёзнее обычной дружбы или привязанности. Это было их жизнью. Девушка знала, что поддержит Иккинга. Всегда знала, что будет поддерживать, и именно сейчас её слова были нужны как никогда.       Только она не успела даже направить Громгильду ближе к Ночной Фурии. Облака чуть впереди завихрились, белое море всколыхнулось от взмахов огромных крыльев, драконы замедлились, пристально следя за тем, что поднималось перед ними.       Огромная тень внушала ужас. Каждый уже морально готовился к воздушному сражению, но атаки не последовало. Четырёхкрылый дракон редкими, но сильными взмахами заставлял облака вокруг клубиться, а на его спине стояла одинокая фигура. Лица было не разглядеть, но кажется, викинг был в причудливой маске, в руках у неизвестного был странного вида посох. Он неуловимым движением плавно переместился ближе к шее дракона в то время, как рептилия неспешно облетела вокруг всадников. Затем человек поднял посох высоко над головой, и его дракон медленно начал снижаться, скрываясь под облаками.       Иккинг неслышно выдохнул, оглянулся на друзей и, положив ладонь на затылок брата привычным жестом, направил его вниз. Кажется их тут ждали.

***

      Летели недолго, но Иккинг успел придумать тысячи возможных вариантов развития событий. Кем был этот человек, оставалось не ясно, но по мере того, как они приближались к огромному, явно старому замку, возвышавшемуся над скальным утёсом, некоторые предположения закрадывались. Вокруг оказалось неожиданно много драконов. Редких, совершенно непохожих на тех, что они видели всю свою жизнь, множество новых видов окружали четырёхкрылого дракона, а всадник, ни разу не обернувшись, направил его прямо к замку, словно был уверен, что за ним последуют.       Иккинг вскинул ладонь, призывая держаться на расстоянии, но всё же осторожно двинулся следом. Беззубик мерно взмахивал крыльями, нервно оглядываясь по сторонам, и внутренне дрожал, следуя за необычным всадником. Среди рептилий он успел заметить пару знакомых морд, и был уверен, что они тоже видели его. Последнюю Ночную Фурию сложно не заметить даже среди такого количества редких драконов. Если до этого он сомневался, то теперь был практически уверен, кого именно они встретили, однако то, что их не растерзали на месте, не просто настораживало. Он был готов к сиюминутной битве, к тому, что придётся драться насмерть, но кажется, с ними хотели поговорить.       На затылок легла прохладная ладонь, успокаивающе провела по шее, слегка царапнув чешуйки — так привычно, но дрожи пальцев Иккинг сдержать не смог. Фурия постаралась передать через их связь всё спокойствие, на какое была способна, хотя и понимала, что это не принесёт много пользы.       Четырёхкрылый дракон снижался, огибая замок, и всадникам открылся просторный внутренний двор. Замок был построен в форме круга, то, что сперва казалось стеной вокруг, и было самим замком. Площадка же в центре пустовала, там не было совершенно ничего, так что пять взрослых драконов разместились там даже с комфортом и на приличном расстоянии друг от друга. Необычный всадник легко соскользнул с крыла рептилии и, сделав несколько поспешных шагов, замер. Иккинг тоже спешился, но отходить от брата не спешил, держа ладонь по прежнему на его шее, остальные остались в сёдлах, настороженно следя за происходящим.       Астрид огляделась. Из окон поблизости на них посматривали люди, но быстро отворачивались и скрывались в коридорах, на улице же не было ни души. Драконы вяло перерыкивались за пределами замка, изредка пролетали над площадкой, но по большому счёту не обращали на гостей внимания. Только она заметила, как несколько рептилий ненадолго задерживали взгляды на Фурии, а затем быстро терялись среди остальных. Напряжение в воздухе, казалось, можно было резать, Хофферсон внимательно следила за странным человеком, бросив быстрый взгляд на Иккинга. Наследный принц не шевелился и ждал.       Наконец человек отмер, медленно сделал шаг вперёд, затем ещё один, Кривоклык низко зарычал, чуть склоняя голову, Сморкала на это даже не отреагировал. Человек снова остановился и медленно потянулся к причудливой маске на лице, ловкими пальцами расстёгивая ремешки и снимая капюшон. Иккинг наблюдал за каждым движением, но когда увидел немолодое, но всё же красивое лицо женщины, чуть пошатнулся. Она сделала ещё несколько шагов, оказываясь на расстоянии выпада, и Хэддок смог разглядеть морщины вокруг губ, цвет глаз — бледно-зелёных. Смог увидеть смесь надежды и облегчения на лице женщины, скрытые за странным неверием. — Кто ты? — негромко спросил он, оставаясь на месте.       Женщина вздрогнула, выронила маску из пальцев и качнулась вперёд, но осеклась, услышав угрожающее рычание. Беззубик замер каменным изваянием, в упор глядя на ту, кого думал, что похоронил заживо годы назад, ту, кого боялся увидеть так скоро, но понимал необходимость этого. И всё же к личной встрече оказался не готов. Впрочем, женщина, кажется, тоже была выбита из колеи, как только опустила взгляд на него. Дракон смотрел в глаза человека, а в памяти проносились вспышками моменты из такой далёкой, но всё-таки их жизни. Последняя смотрела в ответ, и в её глазах всполохами бились сожаление и решимость. — Кто. Ты. Такая, — твёрдо повторил вопрос Наследный принц, заставляя обоих вздрогнуть.       Дракон под его ладонью поёжился, и он быстро пробежался пальцами по чешуйкам. Женщина перевела на него взгляд и улыбнулась — эта улыбка была вымученной, словно мышцы лица застыли в серьёзном выражении, словно она разучилась улыбаться. Морщинки вокруг её глаз стали отчётливее, плечи расслабились, однако стало очевидно, что её внешность не следствие возраста. — Неужели не ясно? — произнесла она обманчиво мягким спокойным голосом. — Наследный принц, посмотри внимательнее. Ты был совсем ребёнком, когда я ушла из твоей жизни, но твоя память лучше, чем у людей. В то время, как человек не запомнил бы ничего, ты должен был сохранить в памяти мой образ. Я знаю, что это так. Иначе и быть не может, Иккинг.       Голос женщины стал гораздо мягче, он проникал в подсознание, забирался в память, звучал так знакомо, но так чуждо, что ухватить мысль никак не выходило.       Беззубик широко распахнул глаза. Он знал, чёрт возьми, догадывался, но это так редко случается. Так невероятно редко Лунными становятся дети предыдущих Лунных, что он просто игнорировал все признаки, все сходства. А сейчас его человек оказался поставлен перед ещё более страшным выбором — потому, что он не подумал о возможности подобного стечения обстоятельств. Фурия чувствовала смятение своего человека, ощущала бурю в его мыслях и постепенно накрывающую его панику, но сделать не могла ничего. Только смотреть и ждать. — Мама, — на грани слышимости выдохнул Иккинг, а дракон вздрогнул, словно от удара. — Как это возможно…       Последняя тепло улыбалась, глядя на сына, и в её глазах стояли слёзы. Она чуть сдвинулась с места, а Хэддок попросту не нашёл в себе сил отшатнуться. Стоял и смотрел на женщину, чей голос теперь отдавался в ушах слабым воспоминанием, и пытался поверить. Мысли бились внутри черепной коробки, сталкивались, мешали сосредоточиться. Кричали.       Он зажмурился, стискивая кулаки и пытаясь успокоить нарастающий гул в ушах. Все звуки стали слишком громкими: он слышал, как драконы рядом переминались с ноги на ногу, слышал, как Астрид резко вздохнула, как утробно зарычал Беззубик, он слышал, как вдалеке поднималась буря и как хлопали крылья рептилий над головой, как волны бились внизу, а ветер гнал тучи. Это сводило с ума, мешало думать.       Неожиданно его ладони коснулись чьи-то тёплые пальцы, нерешительно и осторожно. Он распахнул глаза, женщина оказалась неожиданно близко, это выбило почву из-под ног, Наследный принц резко выдохнул, отдёрнул руку, но не отступил. — Как ты можешь быть моей матерью, — его голос почти срывался, Сморкала почти неверяще вздохнул. — Это чертовски сложно, — негромко ответила она. — Я смогу объяснить тебе, если только.. ты позволишь.       Иккинг сглотнул комок в горле и обернулся на брата. Беззубик глядел в упор на женщину расширенными глазами, но не проявлял агрессии, только настороженность. В голове Хэддока пронеслось всё, что он знал о брате и о Последней, и понимал, что прямо сейчас Беззубик практически её не боится. Он не боится ту, кого предал, потому что готов лично ответить ей за предательство. Не боится битвы. В глазах Ночной Фурии был панический страх потерять его, перемешанный с мрачной решимостью защищать до последнего. Как редко Иккинг видел брата таким. — Я хочу знать. Всё. — Тогда пойдём со мной.

***

      Астрид сидела на жёсткой кровати и упрямо смотрела на дверь, даже не замечая, как начала крутить на пальце кольцо. Внутри всё переворачивалось от напряжения и волнения, но она знала, что ничем не поможет, если будет истерить. К тому же, не она одна беспокоилась. Рядом копошились близнецы, облазившие комнату вдоль и поперёк, залезшие даже под потолок и осмотревшие всё там, теперь они вяло переругивались, хотя девушка даже не вслушивалась — это было привычным. Сморкала задумчиво перебирал набедренную сумку, то ли пытаясь успокоиться, то ли ища что-то, а Камикадза нервно ходила туда-сюда, бормоча себе под нос проклятия. Странная женщина попросила их оставить драконов на улице, пообещав, что их покормят и на своём примере продемонстрировав, что сама так же идёт без поддержки рептилии, и им пришлось согласиться, в конце концов, они были на чужой территории.       Астрид видела, как Иккинг последний раз провёл по шее Беззубика пальцами, а затем, не глядя на брата, направился вслед за той, что оказалась его матерью. Это было каким-то нелепым сюрреалистичным совпадением, странной сказкой, где всё сперва хорошо до сведённых скул, а потом так плохо, что хоть задыхайся от слёз. Астрид не хотела бы оказаться в такой сказке.       Их привели сюда и попросили готовиться к скорому ужину — солнце практически село, а они с самого обеда нигде не останавливались, потому есть хотелось жутко. И всё же мерзкий холодок пробегался вдоль позвоночника.       Астрид мотнула головой и чуть повернулась, утыкаясь лбом в плечо Иккинга. Тот даже не вздрогнул, лишь приобнял её за плечи и склонил голову к светлой макушке. Конечно, он понимал — что она чувствует, о чём беспокоится, чего хочет. Он бы тоже хотел быть где-то не здесь. Хотел, чтобы это прекратилось, хотел вернуться к нормальной жизни — если её вообще можно было назвать нормальной и до этого. Но вот они, сидят на другом краю мира плечом к плечу, неся бремя защитников. Ему бы хотелось, чтобы Астрид никогда не знала этой ноши. Сердце в груди вдруг стало будто свинцовым, тянуло к земле, дышать стало трудно, а глаза жгло не пролитыми слезами. Он в какой-то момент подумал, что вот это и есть его предел, что это всё, на что способен Надежда и Опора, и Наследный Принц Племени Лохматых Хулиганов, и мерзко стало от самого себя.       Друзей не сберёг — какой он к Хель защитник. — Почему мы в это ввязались, — на грани слышимости пробормотала девушка, не открывая глаз.       Вопрос не требовал ответа, это понимали оба — и она сама, и слышавший всё парень. Ввязались, потому что не могли иначе, потому что страдали люди. Потому что так было нужно. Кому нужно, он уже даже не хотел думать. — Мы справимся, — проговорил он в ответ, крепче прижимая её к себе.       Слов больше не было, говорить не хотелось. Хотелось лечь и забыться.       Скрипнули дверные петли, на пороге появился невысокий крепко сбитый викинг в чёрной одежде.

***

      Старый Сморчок распахнул глаза и уставился в потолок. Сон исчез, словно и не было, глаза были неожиданно ясными, но мозг проснуться не успел. Сморчок не сразу понял, что его разбудило, очнулся только тогда, когда различил в общем гуле за окном чересчур радостные и удивлённые возгласы.       Он быстро поднялся, влез в холодную с ночи одежду и выскочил на порог дома, осматривая улицу. Внизу, у причала собралась приличная довольно толпа, что было странно для обычного серого дня. Глаза уже не позволяли видеть так далеко, так что Сморчок различал лишь мутные очертания, а потому поспешил оказаться ближе, решив, что к Стоику заскочит сразу после того, как выяснит, что так взбудоражило жителей деревни.       По мере приближения к пристани он убеждался всё больше, что ситуация поважнее прибытия торговца. Люди вокруг были взбудоражены, косились на него со смесью испуга и сомнения, а с появлением Сморчка на пристани и вовсе стало тихо. Никогда племя Хулиганов не замолкало вот так.       Йохан встретил его привычной приторной улыбкой, которую Сморчок видел последние лет двадцать, но на торговца он не обратил внимания. На деревянном настиле стояли две девушки, отличные друг от друга примерно как Иккинг со Сморкалой. Старый Сморчок мысленно усмехнулся возникнувшей параллели, но эта мысль ушла от него почти сразу, когда вперёд выступила высокая брюнетка, державшая на руках небольшую Жуткую Жуть. Дракончик посапывал, уткнувшись мордочкой куда-то в подмышку, но от лёгкой тряски разлепил глаза, заворочался и слетел прямо к Сморчку в руки. Тот с удивлением узнал в нём того самого, которого отправлял с письмом Иккингу, и нахмурился, девушка же уверенно направилась к нему и остановилась в паре шагов. — Он бы не долетел, — произнесла она безэмоционально, хотя по чуть учащённому дыханию и нервному подрагиванию рук Сморчок заметил, что она волнуется. — Мы даже не знаем, кто вы такие, — сказал он, осматривая вторую девушку. — Вы появились внезапно, не представились, да ещё и с такими заявлениями. Это можно расценивать как нападение.       Сморчок так не думал, но сказать был обязан. Ни к чему деревне знать лишние подробности, но на завоевательниц прибывшие не тянули. Йохан должен был идти к Олуху через Бой-Баб, так что скорее всего они оттуда. Иккинг направлялся туда же, хотя скорее всего его там не было уже достаточно давно. Какова вероятность, что они прибыли из-за беспокойства? А если нет?.. — Меня зовут Меллит, — раздался голос подошедшей рыжеволосой Бой-Бабы. — А моя подруга — Хельге, она дочь травницы с нашего острова. Вот вы нас и знаете.       Забавная девчушка, подумалось Сморчку, бойкая, но цели визита так и не назвала, хотя обозначила важную деталь, смотрит пристально, изучающе. Он поглаживал дракончика на руках, прикидывая в голове варианты. Стоику лучше не становилось, но вдруг эти двое приплыли убить его? Хотя на противников драконов они не похожи, таким Жуть бы доверять не стала. Сморчок поморщился и махнул рукой. — Пойдём, поговорим тогда, чего тут стоять. — Мне довелось познакомиться с Лайей, но, видно, это было достаточно давно, чтобы у неё появилась дочь, — произнёс Сморчок, едва закрылась дверь его дома. — Мама про вас рассказывала, — отозвалась Хельге, прислоняясь к лестнице на второй этаж. — Говорила, что на Олухе живёт один потрясающий олух. А потом рассказывала, как вы её обыграли в карты. — Мн-да, я надеялся, что обо мне у неё остались более интересные воспоминания, — он почесал бороду, хмыкнув. — Ну, а делаете-то вы тут что? Неужто решили, что сможете помочь там, где Готи не справляется? — Может быть нет. А может быть да. Иногда в целительстве важно не столь умение, сколь количество. — А письма чужие вас кто просил читать? — Он еле дышал, — вмешалась Меллит. — Дракончик до нашего острова-то долетел с трудом, а уж к Владениям Волка бы вовсе не добрался. — К.. Владениям Волка? — Сморчок почувствовал холодок, прошедшийся вдоль позвоночника, и прошептал себе под нос. — Он нашёл… — Вы думаете, они не справятся? — Меллит действительно выглядела обеспокоенной, и он не знал, сказать ей правду или обнадёжить. — Это зависит слишком от многого. Ладно, давайте посмотрим, чем вы сможете помочь.

***

      Молчание было удушающим, давило на сознание, выворачивало наизнанку. Сюрреалистичная идиллическая картина, только вот атмосфера за столом висела тяжёлая. Иккинг наблюдал, как голодные друзья стараются тормозить себя, чтобы жевать спокойнее, а сам ковырялся в тарелке, стараясь дышать ровнее. Валгалларама сидела рядом и всем своим видом показывала, что не хочет их убивать, это бы и мёртвого успокоило, разумеется, ага. Мысли были тяжёлые, ворочались с трудом, а в подсознание постоянно пробивались посторонние шумы: то двери скрипят, то ветер свистит и бьётся о стены, то драконы перерыкиваются. Иккинг старался блокировать это, но всё время боялся, что не услышит Беззубика, поэтому не мог полностью заглушить лишние звуки.       Неожиданно его колена коснулось чужое, тёплое даже через два слоя ткани. Он вздрогнул и выронил ложку из пальцев, а над ухом раздался чуть грубый голос женщины: — Не хмурься, лучше дыши глубже и сосредоточься на чём-то одном, тогда звуки сами уйдут и останутся только самые важные для тебя.       Он повернул голову, глядя прямо в глаза той, что называла себя его матерью. Иккинг всё ещё не знал, как к этому относиться, очень хотелось поверить, но подленький голосок в голове затихать не желал. То, как она с ним говорила, как смотрела — она не выглядела безумной, она скорее была… одинокой. Иккинг перебирал в голове всё, что знал об этой женщине, и не мог сопоставить это с тем, что видел. — Я думаю, у тебя много вопросов, не так ли? — она горько усмехнулась, отодвигая тарелку. — Думаю, наша встреча проходит не так, как ты планировал. — Пожалуй, — сдержанно ответил он. — О тебе слухи ходят разные, и не ясно, каким стоит верить, а какие уродуют правду до неузнаваемости. — Любые слухи уродуют правду. Такой способ распространения информации не самый надёжный, хотя, я думаю, ты и без меня это знаешь, — она пристально посмотрела на сына. — О чём это она? — совсем не так тихо, как казалось ей самой, прошептал Задирака сестре. — Легенда о Всаднике Ночи, очевидно же, — отозвалась та и тут же поймала холодный взгляд Иккинга. — Ой, кажется, не вовремя.       Наследный принц очень тихо вздохнул и прикрыл глаза. Валгалларама же рядом чему-то улыбалась, но улыбка эта была хищной и какой-то угловатой будто. Наконец она поднялась из-за стола. — Предлагаю вам прогуляться по моему острову, — произнесла она, кивая паре воинов неподалёку. — Пообщаетесь с людьми, поглазеете на драконов. Здесь живут крайне редкие виды, некоторые особи единственные, думаю, вам будет интересно. А у меня есть несколько неотложных дел, я к вам присоединюсь немного позднее.       Иккинг тяжело сглотнул, на секунду промелькнула мысль, что Рыбъеногу бы это точно понравилось, он взглянул на Астрид. Не он один об этом подумал. Сердце потяжелело, но он, расправив плечи, тоже встал из-за стола. Эта передышка была неплохой возможностью увидеться с братом и осмотреться. Он всё ещё не знал, что же делать дальше.

***

— Здесь красиво, правда?       Женский голос за спиной застал Хэддока врасплох, он едва заметно вздрогнул и повернул голову на звук. Валгалларама стояла на широких ступенях, сложив руки на груди, и наблюдала за ним. Он снова повернулся к расписному камню, чуть дёрнул плечом. — Да, — всё-таки промолвил он. — Это красиво. Вот только…       Он осторожно прикоснулся кончиками пальцев к изгибающейся линии, провёл, затем развернулся всем корпусом, делая несколько шагов вперёд. — Мёртвое, — сказал он, глядя прямо в зелёные глаза матери.       Глаза, в которых сталь перемешалась с чем-то, чего он понять не мог никак. Женщина дёрнула уголком губ, словно забыла, как улыбаться, и сдвинулась с места, проходя мимо Иккинга. Он инстинктивно сделал шаг чуть в сторону, чтобы не коснуться её, и это не осталось незамеченным. Валгалларама неслышно усмехнулась, скосив глаза на юношу, но ничего не произнесла, проходя вдоль стены и рассматривая её так, словно видела впервые. — Я не думала, что встречу тебя снова, — сказала она, не глядя на сына. — Когда я покидала Олух, мне казалось, что это навсегда.       Она остановилась перед последним рисунком. Тусклыми красками на каменной стене была изображена одинокая грузная фигура. Человек стоял на самом краю обрыва, а перед ним простиралась морская гладь, и у самого солнца смутный образ драконьей стаи чернел неровными мазками. Женщина провела кончиками пальцев по контуру рисунка и обернулась. — Ты думаешь, что я даже не вспоминала, верно? — она посмотрела прямо на него, и Иккинг вдруг увидел то, чего не ожидал совершенно; глаза женщины едва заметно блестели в полумраке, а голос стал вдруг тише. — Думаешь теперь, что я намеренно бросила вас. Тебя, твоего отца. Но я не могла иначе. — Твоя цель оказалась важнее тех, кого ты любила? — чуть хрипло проговорил Хэддок, справляясь с чем-то внутри себя, чему не мог дать название.       Валгалларама внимательно вглядывалась в его глаза. В голосе юноши не было упрёка, был интерес, были сожаление и боль. Он пытался понять, правда ли то, к чему она шла столько лет, стоило всего. Пытался понять, сможет ли поступить так же в нужный момент. Женщина покачала головой. — Я иду к этой цели слишком давно, и слишком многим пожертвовала, было бы глупо бросать всё на полпути, — взгляд сына изменился, и она улыбнулась, почти мягко, но всё ещё холодно. — Я смотрю на мир реально. Лунные живут много дольше, чем люди. Даже если бы я осталась, я бы день за днём наблюдала, как Стоик стареет, я бы увидела, как умирает мужчина, которого я люблю, а сама бы даже не изменилась. Да, не смотри с усмешкой. Возможно, это слишком высокопарно. Возможно, моя любовь отличается от любви в твоём понимании, но Стоик мне дорог. Был и в какой-то мере остаётся. И я не могла гарантировать, что ты проживёшь дольше, чем обычный человек, это слишком сложно и неточно, чтобы что-то утверждать. Я не знала, станешь ты следующим Лунным или нет, дети Лунных редко идут по стопам родителей, и был риск, что я похороню ещё и тебя прежде, чем достигну своей цели. А к тому моменту я привязалась бы к тебе, я уверена в этом.       Она приблизилась к сыну, медленно подняла руку и провела по его щеке холодной ладонью. Иккинг не мог пошевелиться, смотрел в её глаза и пытался понять. Вот она, его мама, которую он не помнил, но очень любил все эти годы, представлял, какой она могла бы быть. Но то, что она говорила, было дико. Было неправильно. Иккинг пытался представить, как он оставляет Астрид ради какой-то призрачной цели, и не смог. Сердце начинало тянуть, а в лёгких заканчивался воздух, захотелось прямо сейчас пойти и обнять, так крепко, так отчаянно, чтобы убедиться, удостовериться, что она никуда не делась, что с ней всё хорошо. — И твоей целью осталось... господство? — спросил он, сглатывая и отстраняясь.       Рука женщины опустилась, глаза холодно блеснули, на губах заиграла усмешка. — Ну, ты же знаешь, дорогой, меня называют Госпожой не просто так, — она несколько секунд наблюдала за ним, а затем негромко вздохнула и отвернулась. — Много лет назад я видела, как люди уничтожали друг друга. Они бились насмерть друг с другом, затем, когда у них появлялся общий враг, объединялись, но после вновь убивали. Племена уничтожали сами себя просто потому, что им было скучно. Хаос, разрушение и ненависть — вот что я видела.       Она замолчала, обхватив себя руками, двинулась к окну. В пустом зале каждый шаг гулко отражался от стен. — Моё племя было уничтожено не драконами, а людьми. Это была кровавая месть. Знаешь, за что? — она сверкнула глазами через плечо. — За то, что дочь вождя нашего племени отказалась связывать свою судьбу с тем, о ком договорился её отец. Она сбежала с острова в ночь перед свадьбой, а в отместку нашу деревню уничтожили.       Иккинг молчал. Он знал, что так бывало. Не только годы назад, но и сейчас практиковались такие вот браки по расчёту, когда вожди мирили племена, не спрашивая детей. И расторжение таких договоров мирным путём происходило чуть реже, чем никогда. Викинги ненавидели, когда кто-то не держал своё слово, а ещё сильнее ненавидели быть обманутыми и обиженными. Он знал, что им с Камикадзой несказанно повезло, когда они смогли воспротивиться решению родителей и не устроить при этом войну между Хулиганами и Бой-Бабами, но такое случалось раз в пару сотен лет при очень хорошем стечении обстоятельств. — Я была простой дочерью рыбака, мне тогда повезло. Если это можно назвать везением. Меня не было в деревне, не было на острове. Мы с отцом ушли в море, а когда вернулись, обнаружили выжженный пустырь и горы трупов. Свои, чужие — всё смешалось в кровавое полотно. Среди тел, у остатков дома вождя мы нашли мою мать, — женщина не шевелилась, голос был ровным и спокойным, но Иккинг чувствовал горечь и напряжение, сквозящие во всей её фигуре, переплетающиеся в жуткий коктейль эмоций. — Она лежала и смотрела пустыми глазами в небо. А земля вокруг была чёрной от её крови. Отец оставил меня среди смерти, а сам бросился мстить. Мне было около пятнадцати, и с тех пор я его не видела, — она повернулась к сыну, в полумраке её глаза сверкнули фиолетовым. — Ты представляешь, Наследник, каково это, сидеть около окоченевших разлагающихся трупов и не знать, что делать. В полном одиночестве.       Её лицо исказила гримаса, губы растянулись в ужасающий оскал, а в голосе сквозила такая боль, что Иккингу показалось, будто на него давит эта неподъёмная тяжесть. Однако через секунду она прикрыла глаза, глубоко вдохнула, лицо Валгалларамы разгладилось, снова становясь восковой маской, а Хэддок подумал о том, как долго она училась прятать эти трещины за спокойствием. Она вновь отвернулась, голос снова зазвучал холодно и отстранённо. — Через некоторое время после этого во мне стала проявляться сила. Я была одна. Не помню, как ушла из собственной деревни, но ненавидела себя за это и безумно боялась людей. Испытание едва меня не убило, а рядом никого не было… — она замолчала, уставившись стеклянным взглядом в белую пелену за окном. — Кроме драконов, — едва слышно закончил Хэддок.       Валгалларама обернулась, и в её глазах целую секунду плескалось удивление. Мягкая улыбка казалась неуместной, когда глаза оставались ледяными, будто мёртвыми. Битое стекло. Иккинг вздрогнул от осознания, невольно отступил на шаг и потянулся мыслями к брату, надеясь, что тот услышит. — Да, — прошелестела Валгалларама, не отходя от окна. — Тебе ведь наверняка уже рассказали, и много о том, что случилось тогда.       Хэддок решил не отвечать, только внимательно следил за движениями Последней. На подоконник приземлился чёрный ворон. Женщина чуть удивлённо наклонила голову, затем осторожно погладила птицу по голове. Что-то в её лице поменялось, черты стали более резкими, грубыми. Она молчала, хотя явно собиралась продолжить мысль, тишина начала неожиданно давить, словно кто-то воздействовал на мозг извне. Иккинг подавил желание зажмуриться и мысленно закричал, отчаянно надеясь, что брат услышит, что сможет прийти.       Эльскерина всё так же молчала, разглядывала вороньи перья, словно видела впервые, изучала, поглаживала птицу. Иккинг сосредоточился, постарался поймать волну ветра, прочувствовать стихию. Гул в голове из мягкого белого шума превращался в монотонное завывание, и Хэддок знал, что это ветер, его порывы, неровности его потока. Вихрь, пока слабый, формировался за стенами замка, но Хэддок был готов в любой момент выпустить силу и снести стену. Валгалларама улыбалась. — Знаешь, что случилось тогда? — она подняла на него взгляд.       В этот момент Иккинг невольно задержал дыхание. Бледно-зелёная радужка медленно от зрачка затягивалась фиолетовой дымкой, а женщина продолжала улыбаться, так неестественно, словно оскал приклеили к её губам. Ворон под её рукой переминался с ноги на ногу, но не издавал ни звука — и это было жутко. Мурашки пробежали по вмиг вспотевшей спине, ладони сжались в кулаки. Хэддок потянулся снова мысленно к брату, а затем попытался взять под контроль разбушевавшуюся за окном стихию — и вдруг почувствовал сопротивление. Такого не было никогда, но теперь гул ветра в голове словно бился в невидимую клетку. Кто-то ему сопротивлялся. Кто-то.       Эльскерина не двигалась. Она вообще застыла куклой у окна, прямо напротив расписной стены, впивалась глазами в сына, будто пригвождая к месту, не позволяя сдвинуться. — Я потеряла всё, знаешь? — произнесла она, словно тысячи снежинок впились в сознание от этого голоса. — Тебе рассказали, как я ужасна. Я права? Конечно права. Тебе рассказали, как я предала своих, как не выполнила предназначение. Но знаешь, что? — женщина подалась вперёд, стирая улыбку со своего лица; Иккинг невольно отшатнулся, натыкаясь на стену позади себя. — Меня тоже предали. — Я знаю, — тихо, одними губами проговорил он, и Валгалларама на секунду замерла, словно превратилась в каменное изваяние.       Она застыла, впиваясь чёрными зрачками в его лицо, пытаясь найти там ответ. Восковая маска не дрогнула даже когда двери зала распахнулись, и в них вихрем влетел чёрный дракон, но словно наткнулся на невидимую стену. Рептилия замерла, наблюдая, как мать и сын пожирают друг друга взглядами, не обращая внимания ни на что. Было больно, в груди тянуло от ожидания катастрофы, но тут взгляд зацепился за ворона, безучастно сидящего на подоконнике. Бледные руки женщины казались совершенно белыми на фоне чёрных перьев, но не это привлекло внимание Беззубика. Ворон не издавал ни звука. Ни одна птица не была бесшумной, как бы они ни старались — дракон всегда мог услышать хлопание крыльев или непроизвольный клёкот, стук клюва или шорох перьев. Эта птица будто была пустотой. Но Эльскерина вцепилась в перья так, словно боялась потерять, боялась, что отберут или улетит. Беззубик знал этот жест. А ещё он знал, что эта птица сгинула вместе с Последней, вместе с Атлантидой. Вместе с войной. Этого ворона не должно было быть.       Иккинг встрепенулся, бросил взгляд на брата, и, словно услышал, посмотрел на ворона, а дракон мысленно чертыхнулся — слишком громко думаешь. — Знаешь, — протянула Валгалларама, нарушив молчание, и её слова заставили обоих вздрогнуть. — Знаю, — подтвердил Иккинг, мазнув взглядом по помещению и отлипая наконец от стены. — Я знаю, что тебя предали. Но я так же знаю, почему. А ещё я знаю, что ты нарушила клятву Лунного. И знаю, что этой птицы здесь быть не должно.       Он жестом указал на ворона, что никак не проявлял интереса к происходящему. Словно сам был неживым. Каменным. Не здешним. Валгалларама механически провела ладонью по спине птицы, затем насмешливо посмотрела на дракона. — Да-а, я тебя недооценила, proditor**. Уже дважды. Видимо, я плохо учусь на своих ошибках. Впредь я буду умнее. — Ты практически всемогуща, — неожиданно даже для себя самого подал голос Хэддок; мать посмотрела на него с насмешкой в глазах, но перебивать отчего-то не стала. — Под твоей рукой люди и драконы. Тебе подвластны стихии. Но твой Спутник…       Взгляд женщины изменился. Она едва, забывшись, не стиснула пальцы на тонкой шее ворона, который никак на это не отреагировал, и Хэддок понял, что попал в точку. — Ты увлеклась, — по-кошачьи мягко произнёс он, делая осторожный шаг в сторону матери. — Всё это, всё, чего ты достигала год за годом. Все взлёты и падения — в буквальном смысле. Все потери, которые ты понесла на пути к власти. Все жертвы, на которые ты шла. Ты увлеклась этим настолько, что последствия твоих действий слишком больно ударили — и в этот раз не только по другим, но и по тебе самой.       Последняя неопределённо дёрнула плечом и сделала шаг в сторону, неотрывно глядя на Иккинга. Птица на подоконнике практически не пошевелилась, но затем как-то угловато дёрнулась, расправила крылья и слетела на улицу, тут же затерявшись в снежной пелене. — Что ты с ним сделала? — одними губами прошептал шатен, а Валгалларама вздрогнула, дёрнулась будто всем телом и с неожиданной яростью подалась вперёд. — Я сделала? — она почти прошипела слова в лицо Хэддоку, резко отстраняясь, и рассмеялась. — Его забрали у меня. А знаешь, кто? А ты хочешь знать, кто забрал? Или это тебе тоже рассказали? Нет? Я так и думала.       Она повернулась к рептилии, напряжённой струной замершей у стены. Быстрым шагом женщина преодолела разделявшее их расстояние, наклонилась, заглядывая в зелёные глаза. Несколько секунд царила тишина. Иккинг постарался обуздать эмоции, взять себя в руки и прислушаться к гулу ветра. Получилось с трудом, но Эльскерина, кажется, уже не обращала внимания на снежный вихрь.       Дракон смотрел в ответ, не отрываясь, не шевелясь. Иккинг отстранённо подумал, что они похожи на причудливую скульптурную композицию, но эта мысль быстро затерялась среди сотни других. — Как же тебе жилось все эти годы? — прошипела Валгалларама, отшатываясь от рептилии и поворачиваясь к окну. — Очень долгое время я дышала мыслью заглянуть в твои глаза. Я хотела понять, что тобой двигало, почему ты предал меня. Почему после всего, через что мы прошли, пройдя весь тот трудный путь бок о бок, мы пришли вот к этому. — Ты обещала восстановить равновесие, — прощёлкал дракон, пристально глядя на Последнюю. — Я поверил тебе, помогал тебе, как и сотни других. И все мы смотрели, как ты уничтожаешь Родину Лунных, и никто не думал об этом. — Ты тоже не думал, — усмехнулась женщина, переходя на Лунное наречие.       Иккинг вздрогнул от звука её голоса, до этого он мог лишь читать на древнем языке, и осознание, что он понимает череду странных звуков и щелчков, обрушилось на голову внезапной лавиной — Да, — коротко ответил дракон. — Мне не хватило тогда мозгов, чтобы понять, за кем я иду, так откуда им было взяться, когда вы уничтожили целый остров. Я понял это только после, когда было уже поздно. — А где мы по-твоему находимся?       Эльскерина улыбалась. Холодной расчётливой улыбкой человека, знающего исход разговора. От этого мурашки пробежали по спине у обоих. Иккинг пристально смотрел на мать. — Ядро не было уничтожено, — медленно проговорил он и вновь умолк.       Валгалларама рассмеялась — точно тысячи мелких льдинок поскакали по каменному полу. Её зелёные глаза пылали, но Иккинга это не пугало. — Этого острова тут быть не должно, — тяжело уронил он. — Он должен быть глубоко под водой. — Он будет там, где я захочу, — громко произнесла женщина, и в её голосе не было хвастовства. — Я могу сдвинуть его, если мне это будет необходимо. Я — Последняя Лунная волчица.       Хэддок прижался затылком к ледяной стене. Голова начинала гудеть, извне пробивались звуки, создавая невыносимую какофонию, словно рядом играл неумелый оркестр на расстроенных инструментах. Хотелось закрыть уши руками, зажмуриться и создать вокруг себя звуконепроницаемую сферу, но Иккинг упрямо смотрел в глаза матери. — Громко, верно? — совсем тихо произнесла Валгалларама, но этот голос неожиданно перекрыл все звуки.       Женщина приблизилась, осторожно прикоснулась к щеке сына, провела до подбородка. Пальцы у неё были холодными, их прикосновение ощущалось ещё несколько секунд после того, как она отстранилась. — Я могу научить тебя справляться с ними в моменты сильных эмоций, — она не повышала голоса, говорила так мягко, как и должна мать разговаривать со своим ребёнком.       Иккинг не верил. Он очень хотел поверить, но повторял себе: «Нет». Нельзя. Хэддок упрямо смотрел ей в глаза, и женщина вздохнула. — Почему ты не желаешь меня понять, — сказала она, словно самой себе. — Я могла бы столькому научить тебя. Ты бы стал сильнее, чем когда-либо. — То, что ты рассказывала, — негромко спросил он, стараясь не позволить голосу дрогнуть. — Это правда?       Эльскерина смотрела на сына некоторое время нечитаемым взглядом, а затем что-то в её лице дрогнуло. Губы изогнулись в лёгкой улыбке, но на этот раз она не казалась склеенной из осколков. Зелёные глаза блеснули в полумраке. — Да, — голос оставался тем же. — Да, это правда. Пусть на короткое время, но я вас полюбила. И эта история из моей жизни навсегда останется в моей памяти. Ты мог бы остаться со мной.       Голос неуловимо поменялся, теперь он не звучал холодно, не отскакивал осколками от стен, не обволакивал мягкостью, не обманывал. В тоне Последней сквозила тоска, съедавшая её долгие годы, обречённость, с которой она смирилась. Иккинг знал этот тон. Долгое время его спутником был лишь его собственный голос, так что теперь Астрид иногда посмеивалась над его привычкой разговаривать с предметами или комментировать вслух свои действия, но он помнил, что тогда это помогало не сойти с ума. И в его голосе звучало одиночество, такое же всеобъемлющее, ломающее изнутри одиночество, что отражалось теперь в чёрных зрачках бездушной пропастью. И это сбивало с толку, заставляло судорожно сглатывать и нервно облизывать губы. Валгалларама же восприняла его молчание по-своему, она тихо усмехнулась, отворачиваясь к окну и опираясь о каменный подоконник. — Разумеется, ты не останешься, — сказала она совсем неслышно. — Ты же шёл сюда с намерением убить меня. Когда один Лунный оступается, появляется другой — чудной закон природы, шутка равновесия.       Последняя повернулась к сыну, и на губах её играла ехидная ухмылка. Иккинг тяжело сглотнул, но всё же ответил, его голос был хриплым, словно после часов молчания, но твёрдым. — Я никогда не жаждал убийства. Твоего или чьего бы то ни было ещё.       Резкий и громкий смех заставил вздрогнуть и поёжиться. Словно тысячи льдинок рассыпались по полу, отскакивая и впиваясь острыми краями в разум. Женщина запрокинула голову и зажмурилась, её каштановые волосы выбились из причёски, разметались по плечам, но она лишь смахнула мешающуюся прядь и поправила рукав своей одежды. — Именно поэтому ты так усердно устилал свой путь сюда трупами, — она почти с жалостью посмотрела в лицо сыну. — Ты так рвался убить меня и восстановить баланс в Подлунном мире, что не заметил, как сам стал кровавым потрошителем. На твоих руках уже столько крови, что тебе практически нечего терять, а?       Она понизила голос, но не придвинулась ближе, жадно наблюдая за эмоциями на лице Иккинга. — Ты убьёшь меня, если сможешь, конечно. А что дальше? — она помолчала, приближаясь, ласково провела по его щеке. — Ты уже ощутил вкус крови, дорогой. Его не забыть. Ты убьёшь меня, тебя провозгласят победителем, но каждый будет видеть кровавые разводы в твоих глазах и на твоих пальцах. Ты выберешь этот путь? Будешь всю оставшуюся вечность терпеть презрительные взгляды, будешь смотреть, как твой отец, девушка, которую ты любишь, друзья — все они погибают. Уже не по твоей вине, но по вине времени. И кто останется тогда? Он? — она кивнула на дракона, не оборачиваясь.       Она, кажется, уже сама не понимала, чего хотела. Иккинг смотрел в её глаза и видел там такое отчаяние, с каким жить не представлял возможным. Он хотел помочь ей, но помнил, что она творила. — Я летел сюда, желая понять, почему люди пропадают с островов, — начал он медленно, делая шаг к матери. — Я летел за своим другом, которого ты забрала. Хотел узнать, почему те, кто мне дорог, боятся сделать шаг в собственном лесу. Я летел сюда, неся скорбь по погибшим и желая поговорить с женщиной, которую так боятся умелые воины. Я хотел понять, что может двигать человеком, который безжалостно убивает. Хотел посмотреть в глаза викингу, для которого чужая смерть означает чуть меньше, чем ничего. И я был готов увидеть многое. Я был готов увидеть жаждущую власти обезумевшую от этого женщину. Был готов столкнуться с необъяснимой тягой убивать, с наслаждением, отражающимся в глазах. И сейчас я понимаю, что надеялся на это.       Эльскерина молча изучала чужое лицо, слушая с нечитаемым выражением, но не сделала в сторону и шага. Иккинг чуть приблизился, не отрывая от неё глаз, и сам удивлялся тому, что говорил, и той искренности, с которой произносил слова. — Я надеялся, что буду смотреть в глаза жестокости, и не буду чувствовать ничего, что бы помешало мне убить. Надеялся, что смогу так поступить, и знал, что затем буду всю свою вечность ощущать чужую кровь на ладонях. Я хотел, чтобы это стало моим последним убийством, которое я совершил бы ради пресловутого предназначения. Потому что лучше бы мне пришлось расправляться с тем, кто сам уничтожает сотни и тысячи ради удовольствия, чем убивать того, кто стал жестоким потому, что ему пришлось.       Наследный принц осторожно коснулся руки женщины, ощущая, как дрожат её пальцы, чуть сжал её ладонь. — Но сейчас я вижу тебя, — он тяжело сглотнул и понизил голос. — Да, ты права, мне много про тебя рассказывали. И в чужих словах я слышал столько страха, сколько, кажется, викинг не может испытывать. Они все боялись тебя до дрожи. Но они так же боялись и меня. Они смотрели на меня, и надеялись, что я как можно скорее исчезну из их жизни, как страшный сон. Такого господства ты хочешь? Хочешь, чтобы все тебя страшились, никто не смел глаз поднять. И знаешь, — он сделал паузу, смягчая тон. — Я не могу сказать, что не желал бы этого, окажись я на твоём месте.       Валгалларама всё так же смотрела, не показывая ни единой эмоции, но глаза её посветлели. Она, будто чуя подвох, пристально наблюдала за каждым движением сына. — Я. — он глубоко вдохнул. — Я не могу сказать, что понимаю, но я очень стараюсь понять, почему ты так поступаешь. Но я направлялся сюда не уничтожать тебя. Я не хочу с тобой сражаться, не хочу, чтобы мы потопили этот остров — или любой другой. Я хочу поговорить с тобой. Хочу показать, что бывает иначе. Теперь мы точно знаем, что ты не одна будешь вечность наблюдать, как дорогие тебе люди борются со временем. Если мы будем пытаться уничтожить друг друга, это закончится смертью, а значит одному из нас придётся гнить изнутри в одиночестве. Ты этого хочешь?       Он смотрел в светлеющие глаза напротив, и понимал, что не может бросить сейчас запутавшуюся в себе и своих желаниях женщину. Она была его матерью. Далёкой, почти мифической, она была из рассказов отца и Плеваки, из обрывков детских фантазий, но она была здесь и сейчас. Она бросила его, но у него был отец. Потом у него появился Беззубик. А у неё не было никого, и нет. Она совершенно одна уже столько времени, что просто не помнит, что бывает по-другому.       Иккинг бы никогда не простил себе, если бы оставил её снова в гнетущем одиночестве. — Ты не понимаешь, — она отшатнулась от него, как от чумного, смотрела с горечью в глазах и дрожала будто бы всем телом. — Мы не можем существовать вместе, один из нас должен быть мёртв, чтобы жил другой. Лунный — хранитель равновесия, он сам не может быть его аномалией.       Валгалларама усмехнулась, шагнула в сторону, проводя рукой по стене, затем мягко рассмеялась. Иккинг снова смотрел, как его мать выжигает себя изнутри. — Тебя всегда будут окружать кровь и смерть, Хель свидетельница! — она чуть повысила голос, выпрямляясь, Иккинг чувствовал, как она пытается избавиться от дрожи в голосе. — Ты думаешь, что сможешь остановиться, думаешь, что сможешь остановить меня, но ты даже не пытаешься сопротивляться. Прислушайся к себе. Ты хочешь крови. Хочешь, чтобы от тебя зависели чужие жизни напрямую. Ты хочешь чувствовать, что держишь в руках чью-то жизнь, ты можешь решить, что с ней делать. Вспомни это. Просто вспомни, сынок.       Иккинг, зажмурившись, старался абстрагироваться от гипнотизирующего голоса, который был, казалось, везде. Он невольно и правда вспомнил. Вспомнил дрожащие губы, глаза, полные ужаса. Внутри что-то скрутилось в пружину, свернулось внизу живота, прошлось мурашками по всему телу. Вспомнил, как презрительный взгляд сменился животным страхом и осознанием собственной ошибки. И замер.       с ы н о к       Иккинга словно окатило ледяной водой, в голове взорвались тысячи искр, разлетелись в стороны, оставив после себя чёрную пустоту. Потому что голос был не тот. Этот голос не звучал рядом, когда было больно или плохо, этот голос появился из ниоткуда, вплёлся в сознание. Звучал ласково, но так чуждо, потому что эхом следом за ним отдавался родной бас. Укоряюще, устало, гневно, радостно, облегчённо, обвиняюще, на выдохе и со смехом. Но никогда — так. Никогда обманчиво ласково, словно кутая в мягкую шаль.       Иккинг распахнул глаза, ладонь безвольно опустилась. Он с болью смотрел на мать, которую хотел увидеть так давно, но не представлял, что с ней стало. Теперь знает, хотя лучше бы, наверное, не знал. Он рвано выдохнул и покачал головой. — Я знаю, что ты сможешь остановиться, — ничерта он не знает, но очень хочет верить. — Если ты захочешь, мы сможем тебе помочь. По крайней мере, мы попытаемся. — Я не хочу.       Холодный тон бьёт словно пощёчиной, но нельзя сказать, что Иккинг не ожидал. Наделся, что женщина согласится, да, но не ждал этого, он видел, как она снова закрывалась, отгораживалась от него. Иккинг знал, что она пытается заставить его сражаться с ней, но больше не хотел этого. — Я слишком многим пожертвовала. Многим и многими. Вы со Стоиком в том числе. Неужели ты хочешь, чтобы эти жертвы оказались напрасны? — Я не хочу, чтобы это продолжалось, — тихо ответил он. — Тогда ты пришёл не по адресу, дорогой. — Ты недавно забрала мальчика с Бой-Бабских островов, — Хэддок говорил негромко и почти равнодушно. — Где он? — Ко мне слетаются со всего Архипеллага. Ты думаешь, я запоминаю их всех? — она скривила губы. — Этого ты не запомнить не могла, — спокойно ответил Хэддок. — Что с ним стало? — Почему я должна тебе рассказать? — Потому что наш разговор так или иначе закончится смертью одного из нас, ты дала это понять очень чётко. Если победишь ты, можно будет считать, что и не говорила.       Женщина задумчиво поскребла ногтем краску на стене. Молчание затягивалось, но Наследный принц лишь ждал. — Ты знаешь, почему моей.. птицы здесь быть не должно? — наконец спросила она, всё же запнувшись. — Не знаешь, конечно. Потому что Сатил погиб тогда. Ты знаешь, что Лунный без Спутника жить может, но Спутник без Лунного… Но это лишь о физической оболочке. Ты понимаешь, я вижу.       Она сделала паузу, словно собираясь с мыслями. — Я должна была его вернуть. Любым способом, — Валгалларама подняла горящий взгляд на сына. — Хель попросила душу волка в обмен на душу Спутника. Мальчишка очень удачно подвернулся. — Где он? — внутренне холодея, сдавленно спросил Хэддок. — Ты меня не слушаешь. Ты его не найдёшь теперь. Никогда. Сам — никогда. — Зато ты можешь его найти, так? — Начинаешь понимать? — она улыбнулась так приторно, что у Иккинга свело скулы. — Есть только условие. Богиня смерти так просто никого не отдаст. — Ей нужна одна душа в обмен на другую. Ты отдала Олая за Сатила. Но что-то пошло не так, я прав? Ворон вернулся другим. — Оттуда все возвращаются другими, если возвращаются. Смерть снимает с души лишнее, наносное, оставляя её перед осознанием своей смертности. Богиня Хельхейма не просто так протягивает живым правую руку, а мёртвым — левую.       Иккинг смотрел в эти глаза, и чувствовал, как отчаяние заполняет каждую клетку его тела. — Ты так потерялась, — едва слышно произнёс он, Валгалларама ехидно усмехнулась. — Ты готова была мучить и его, и тех, кто не имеет к тебе никакого отношения, лишь бы не оставаться одной. Подумай, каково ему так жить. Он здесь и не здесь одновременно. — Хватит, — ледяной тон полоснул по нервам. — В любом случае, ничего не изменить. — Если ты вернула Сатила, значит можешь вернуть и мальчишку.       Последняя вновь рассмеялась, на её губах застыла мягкая улыбка, а глаза полыхали злостью. — Ты что же, думаешь, Богиня Смерти так вот запросто отдаст тебе кого-то, не попросив ничего взамен? Неужели я переоценила тебя, Наследный принц. В ее царство нельзя попасть без разрешения или приглашения. Выйти из него также нельзя без согласия Хель. Даже Одину не под силу влиять на ход событий во владениях Богини Смерти.       Хэддок длинно выдохнул, прикрыл глаза. — Оставь это моей заботой.       В тронном зале раздался неверящий драконий рык, но Иккинг даже не повернулся в сторону брата. Он не отрывал взгляда от матери, на лице которой эмоции сменяли одна другую так быстро, что он едва успевал их читать. Наконец женщина недоверчиво оглядела его фигуру, кинула взгляд на рептилию и задумчиво спросила: — Ты действительно готов пожертвовать собственной жизнью в обмен на жизнь какого-то деревенского мальчишки? Я и вправду тебя переоценила? — Но ведь задача вождя защищать свой народ, не так ли, — он тяжело сглотнул, усилием заставляя голос не дрожать. — Я потерял уже столь многих, что страшно представить. Хотя, тебе, думаю, об этом размышлять вовсе не стоит. Этот юноша часть моего племени. С того момента, как я принял клятву, и до самой смерти. Моей или его. Но его время ещё не пришло. Ты отобрала его жизнь прежде, чем ему было предначертано. Ты нарушила баланс. — И ты хочешь этой жертвой его восстановить? — насмешливо вскинула бровь Последняя. — Не думаешь, что продешевишь? Ты шёл сюда с намерением остановить меня, а теперь вот так глупо хочешь подставить себя и своего Спутника?       Иккинг молчал. Валгалларама задумчиво перебирала пальцами по каменной кладке, глядя на сына, а Беззубик боялся шевельнуться. Было страшно. Так страшно, как не было никогда в жизни. Его человек действительно хотел это сделать, он видел. В напряжённой линии плеч, во взгляде, слышал в голосе. Фурия не должна была этого допустить, но как это сделать, было не понятно. Беззубик напряжённо пытался придумать, что делать, но в голове было панически пусто. К горлу подкатывало отчаяние, застилало глаза, страх пропитал тело насквозь, не позволяя даже двинуться с места, а из горла вырывались тихие полувыдохи. — Я проведу ритуал, — неожиданно сказала Валгалларама, и Беззубик вздрогнул от резкого голоса. — Вызову Богиню Смерти сюда, и ты предложишь ей обмен. — И ты позволишь моим друзьям уйти. И Олаю тоже. И их драконам. — С чего бы это? — Они для тебя не опасны. — Иккинг пожал плечами, пытаясь скрыть нервозность. — Ты Лунная. Они обычные люди, пусть и умелые воины. — Однако, они могут доставить мне немало проблем, не думаешь? — Эльскерина подняла бровь. — Ты боишься кучки викингов? — ехидно заметил Хэддок. — Не ожидал от тебя.       Женщина скрипнула зубами, глядя на сына, затем мазнула взглядом по дракону и, наконец, скупо кивнула. — Будь по-твоему, Наследник.

***

      Идти пришлось далеко. Валгалларама больше с ним не разговаривала, только шла вперёд, и люди, что встречались им в замке, отступали в сторону. На улице к ней подбежал ребёнок. Иккинг, внутренне содрогнувшись, смотрел, как он радостно подскочил к Последней, затем запоздало коротко поклонился и радостно залепетал, что у него что-то получилось. Женщина с улыбкой слушала, кивала иногда, похвалила ребёнка и предложила забежать к ней вечером для демонстрации. Тот серьёзно закивал и, снова поклонившись, направился в сторону замка. Валгалларама через плечо посмотрела на сына, но ничего не сказала, Иккинг тоже предпочёл промолчать.       В пещеру вёл неширокий проход меж ледяных скал, а за ним начинался длинный коридор, спускаться пришлось глубоко, Иккинг потерял счёт времени, вокруг были лишь тёмные стены, позади глухо урчал Беззубик, а впереди только узкая лестница и его мать — ему всё ещё было странно думать о ней так. Молчание было тяжёлым, оседало в лёгких и тянуло к земле, хотелось что-то сказать, но он не знал, как начать разговор. И не знал, стоит ли.       Наконец, они вынырнули из узкого коридора и оказались в достаточно большой пещере. В самом её центре под потолком сиял большой кристалл причудливой формы. Иккинг замер, глядя, как голубоватое свечение, словно пульсируя, отражается на стенах. — Он красивый, не так ли? — голос женщины звучал гулко. — Он опасен, — произнёс Иккинг, не отрывая взгляда от кристалла.       В воздухе витало напряжение, он ощущал кожей опасность, от кристалла веяло смертью, тянуло болью и страданием, и из-за этого начинала болеть голова. Воздух в пещере был спёртым и влажным, от этого дыхание затруднялось. Иккинг пошатнулся, чувствуя, как мир плывёт перед глазами, упёрся в ближайшую гладкую стену, тут же чувствуя, как брат поднырнул под руку, удерживая. Когда взгляд прояснился, он перевёл взгляд на Валгаллараму, она выглядела действительно обеспокоенной, но почти сразу вернула себе маску равнодушия. — Ритуал займёт некоторое время.       Он лишь кивнул.

***

      Женщина перед ним выглядела жутко. Правая половина её тела была обожжена. Чёрные от копоти кости стягивали сухожилия, волос на этой стороне не было вовсе, а из чёрной глазницы на Иккинга смотрела пустота. С другой половины лица на него взирал голубой глаз в обрамлении густых ресниц, кожа была пергаментно-белой, но контраст с чёрными как смоль волосами притягивал взгляд. Тонкие пальцы с длинными ногтями в противовес другим, вовсе без кожи, аккуратно держали изящный кубок, до краёв наполненный кроваво-красной жидкостью. Из-под подола странного кроя платья виднелись босые ноги: одна сплошь состоящая из костей, а другая аккуратная, девичья, с плавным подъёмом стопы и тонкими лодыжками. Контраст пугал, заставлял сердце биться где-то в горле, а дыхание замереть на выдохе. Богиня Смерти не была тем, кто мог одним ударом разрубить викинга пополам или свернуть шею резким движением. Она была существом, что лёкгим касанием может лишить жизни, и это читалось в каждом едва заметном движении, в осанке, в изгибе губ с одной стороны лица, в том, как мягко касались кубка подушечки её пальцев.       Она не двигалась. Не издавала ни звука. Хель смотрела в упор на Наследного принца и ждала. Иккинг тяжело сглотнул и негромко заговорил, изо всех сил стараясь не отвести взгляд. — Ты, Богиня Смерти, поставлена хранить баланс между миром живых и миром мёртвых, — женщина не ответила, а Хэддок спиной чувствовал пронзительный взгляд матери и обеспокоенный — брата. — Потому в обмен на одну душу просишь другую, равную по цене. Я прав?       Тишина сгустилась, стала будто бы вязкой как кисель, а затем разорвалась с тихим шипением, похожим на звук, который издают сотни змей разом. Хель приоткрыла губы, сухожилия на правой стороне её лица двинулись, а откуда-то из горла послышался сиплый голос. — Прав, Лунный.       Иккинг выдохнул, стиснул кулаки. Напряжение в воздухе можно было кинжалом резать, разве что молнии не сверкали вокруг Богини. — И за душу Спутника ты попросила душу Волка. — Это равноценный обмен, — в шипении послышались стрекочущие нотки, розовые губы слегка раздвинулись в полуулыбке. — Баланс должен сохраняться.       Женщина не двигалась, лишь поднесла к губам кубок и отпила немного. С правой стороны алая жидкость полилась по костям, тут же в них впитываясь, а язык, точно рассечённый вдоль, мазнул по влажным губам слева. Наследный принц подавил дрожь в теле. — Но Спутник вернулся лишь оболочкой, — осторожно произнёс он.       Кажется, Богиню забавляла его манера речи. Или ей просто нравилось внимание — было не понять, о чём она думает, но глаз на левой стороне лица озорно блеснул. Чёрные волосы взметнулись от неожиданного порыва ветра. — Разумеется, Наследник, — она застыла, словно всё в ней превратилось в каменное изваяние, кроме тонких губ. — Спутник был мёртв достаточно долгое время. Хельхейм впитал его в себя. Он никогда не вернётся. Он видел саму суть, он был освобожден от мидгардского сознания. На границе со смертью душа обретает истинный облик. — А юноша, что ты забрала взамен? — Иккинг прикусил язык, но было поздно, поспешные слова уже сорвались с губ.       Теперь Богиня выглядела заинтересованной. Она вновь тягуче-медленно поднесла кубок к губам, но отпивать не стала, лишь прикоснулась кончиком рассечённого языка к золочёному краю. — Он может вернуться. Таким, какой был. Внутри. — Взамен на что?       Богиня улыбнулась уже открыто. Синюю радужку её левого глаза на секунду заволокло зелёным, сухожилия на правой стороне натянулись. Богиня хищно улыбалась, глядя на Наследного принца, а кости её правой руки нетерпеливо стучали друг о друга, как если бы она перебирала пальцами. — Душа Волка стоит много больше души человека, Лунный. Что ты готов отдать ради своего Волка?       Вдох. Выдох. Вдох. Позади он услышал, как его мать задушено всхлипнула, как брат переступил с лапы на лапу и издал тихий рык. — Ты поддерживаешь баланс, но забыла о своём слуге. О том, кто нарушал этот баланс своим существованием. Ты забыла о посланнике Локи в Подлунном мире, живущем здесь так долго, что он и сам почти забыл о том, ради чего был послан сюда.       Хищная улыбка Богини превратилась в оскал. Она отняла кубок от лица, но не произнесла ни слова, ожидая. Иккинг повёл плечами, за его спиной Валгалларама судорожно выдохнула, он мысленно усмехнулся. Он не говорил, что отдаст свою жизнь. — За его освобождение от жизни ты ждала достойную плату, но таковой не существует в Подлунном мире. И никакое оружие ранить его не способно, — повисла короткая пауза. — Я же призван хранить равновесие в Подлунном мире. Только волей Лунного можно избавить от мучений заточённого в этом мире слуги Хель. — Так это ты убил его, — перебила Богиня.       В голосе Хель не было ни удовлетворения, ни гнева. Лишь змеиное шипение, заполняющее сознание и путающее мысли. — Я гадала, кто оказался столь силён, что смог разбить оковы, удерживающие его, — она помолчала. — Значит, ты полагаешь, что восстановил баланс? — Посланник прожил здесь много больше жизней, чем любое существо. Он склонил чашу весов в свою сторону. Его должен был убить Лунный до меня, но она посчитала, что посланник Локи может быть полезен лично ей.       Взгляд Хель впервые за разговор переместился за спину сына вождя, и Иккинг только теперь почувствовал, как спина неприятно намокла под одеждой. Богиня внимательно изучала Валгаллараму, та смотрела в ответ. — Любопытно, — наконец произнесла Хель, возвращаясь взглядом к Наследному принцу. — И ты считаешь, что душа посланника моего отца, присланного служить мне в Подлунном мире, стоит души Волка? — Посланник был наказан. Тобой или Локи — это мне не известно. Срок его наказания давно истёк, я освободил его своей властью. — Ты полагаешь себя вправе изменять решения Бога?       Голос Хель был столь нейтральным, что в нём так и читался интерес. Отчего-то Иккинг понял, что она не злится. Даже не раздражена. Она заинтересована, а это было ему на руку. — С тех пор, как посланник появился в Подлунном мире, он стал заботой Лунного. Того, кто хранит равновесие. Пока равновесие сохранялось, длился срок его наказания. Теперь его жизнь стоила чужих жизней.       Это был сумасшедший риск, думал Беззубик. Это было форменное безумие — торговаться с Богиней Смерти. Иккинг так и не объяснил, что он хочет сделать, но от происходящего кровь стыла в жилах. Если Хель попробует забрать его человека, он займёт его место. Он сделает для этого что угодно. Всё равно жить без Хэддока не сможет — и фактически, и метафорически. У него нет выбора, и он снова сделает правильный.       Хель вновь поднесла кубок к губам и сделала глоток. Голубой глаз полыхал любопытством. — Ты предлагаешь мне принять смерть посланника в обмен на жизнь Волка, — она не спрашивала, женщина ничего не выражала голосом. — И вот это.       Хэддок опустил руку в карман и нащупал цепочку. Глаза Беззубика расширились от ужаса. Как Богиня Смерти отреагирует на такое? Что скажет? Она может уничтожить их всех. Она может убить его человека касанием пальца.       Взгляд Хель застыл на широкой ладони Наследного принца, медленно вытягивающей из кармана медальон. Камень полыхнул алым, словно всплеск горячей крови, серебро в обрамлении засияло, хотя света было немного вокруг. Стук костей правой руки Богини прекратился, и только теперь Иккинг осознал, что дробило его сознание весь разговор. Сама женщина словно превратилась в изваяние, она не отрывала взгляда от украшения в бледной руке парня, не двигалась, даже не моргала единственным глазом.       Сердце Иккинга застыло на секунду, а затем бешено заколотилось в груди. — Откуда он у тебя, — шипение раздалось столь внезапно в тишине, что он вздрогнул. — Его нам передал посланник.       Взгляд Богини метнулся к его лицу. Теперь там горело желание. — Ты отдашь его мне, — слова выходили со свистом, от напряжения она словно вся дрожала. — В любом случае, Лунный. Он должен быть уничтожен. И он мой. — Да, твой, — Хэддок кивнул. — Но взамен ты вернёшь Олая. Таким, как прежде.       Повисла тишина. Богиня скользила взглядом то к медальону, то обратно к лицу сына вождя. Наконец она разомкнула губы и холодно произнесла: — Знаешь ли ты, Лунный, как выглядит Хельхейм? — она вновь сделала глоток, пристально глядя на Наследника. — Когда я стала полноправной его правительницей, я сразу же позаботилась о благоустройстве мира мертвых. На скалах, курганах могил выросла трава. Там было холодно и темно, но мертвым не нужны свет и тепло. Я гарантирую покой и избавление своим подданным. Я даю им убежище. Но убежищем Хельхейм становится лишь, когда душа признаёт это. Когда она становится едина с осознанием смерти и смертности всего. И люди, и звери, и Подлунный мир, и мои братья, и мой отец, даже ты — всё смертно, но ничто этого не понимает. Я же могу показать. И как только ты увидишь, Лунный, ты не станешь прежним, — богиня замолчала, но её слова ещё отдавались в сознании.       Иккинг сглотнул, но взгляда не опустил. Понимание того, к чему Хель клонила, настигло его только теперь, и предстояло теперь достойно пронести это. — Я не смогу вернуть твоего Волка тем, кем он был раньше. Но смогу вернуть тем, кем он стал.       Иккинг настороженно смотрел на то, как Богиня распрямилась во весь рост, неожиданно оказавшись выше каждого из присутствующих почти вдвое, и повела рукой в сторону. В слабом зеленоватом свечении проступали очертания юноши, тот лежал на спине, раскинув руки в стороны. Чёрные волосы колыхались в мареве, но глаза были закрыты, а грудь не вздымалась. Ещё через пару секунд свечение пропало, а Олай сделал судорожный вдох, но остался лежать. Хель тем временем в упор глядела на Иккинга, и тот протянул медальон ей. Кости правой руки Богини сомкнулись прямо под его бледными пальцами, и он почувствовал едва заметный мороз от них. Никогда Смерть ещё не была так близка, мелькнула глупая мысль.       Богиня молниеносным движением скрыла украшение зеленоватой вспышкой и посмотрела на Иккинга. Тот изо всех сил старался не рвануть к мальчишке со всех ног и не показать, насколько он взволнован происходящим. Нужно было закончить разговор.       Хель задумчиво посмотрела на Последнюю, затем мазнула взглядом по Беззубику, поднося кубок к губам. Почти над самой её головой пылал кристалл Атлантиды, голубоватый свет отражался от металла её кубка, играл бликами в чёрных волосах и освещал белую кость её черепа. Женщина посмотрела наверх. — В Подлунном мире должен быть тот, кто будет хранить равновесие, — она протянула к кристаллу костлявую руку, в это же мгновение взмахом другой скрывая кубок.       Валгалларама не мигая смотрела, как ядро Родины Лунных мягко плывёт в руки Богини Смерти. Та даже не коснулась камня, лишь изящным жестом будто удерживала его перед собой. И смотрела Хэддоку прямо в глаза. — Ты знаешь, что это Лунный? — Я знаю, что это источник нашей силы, — осторожно ответил он. — Верно, — женщина улыбнулась, но в сочетании с провалом глазницы с правой стороны это выглядело жутко. — А ещё это хранитель душ.       Хель не моргала, её холодная усмешка больше не вызывала дрожи, не было пробирающего страха. По всему телу Лунного прошёл жар осознания, он покачнулся, глядя в бледно-голубое свечение, стараясь удержаться на ногах, сделал невольный шаг вперёд. Шипение богини вплелось в тишину зала: — Лунные не попадают в мир мёртвых. — Они оказываются в сердце Атлантиды, — прошептал сын вождя, вглядываясь в мутную синь камня.       Тот мерцал, словно пульсировал над ладонью Богини Смерти, притягивая взгляд. Внутри вилось синее пламя, чем дольше Иккинг вглядывался, тем отчётливее видел сменяющиеся лица. Их было немного, они появлялись на секунду в мутной глади кристалла, а затем исчезали, и он почему-то не мог оторвать глаз, всё смотрел и смотрел. Сперва лица были будто из далёкого прошлого, смазанные воспоминания, не задержавшиеся в памяти ребёнка. Они сменялись одно за другим, а потом кристалл вспыхнул знакомыми чертами. Враги, союзники — по очереди все те, кто погиб по его вине, люди и драконы. Густав. Рыбъеног.       Позади взволнованно рыкнул Беззубик, и Иккинг словно очнулся, рвано выдохнул, поднял взгляд и вздрогнул всем телом, едва не падая на подкосившихся ногах. Лицо Богини Смерти оказалось так близко, что он чувствовал леденящее дыхание, не замечая, как сам перестал дышать. Хель едва уловимо улыбалась уголком губ, глядя прямо в глаза Наследному принцу. Он не заметил, как подошёл совсем близко, а теперь не мог найти в себе сил отшатнуться. Хель отвела чуть в сторону живую руку с мерцающим над ладонью кристаллом, а к Иккингу протянула обожжённую правую ладонь. — Ты чувствуешь это, Лунный? Этот груз? — голос Хель был негромким, он проникал под кожу, а перед глазами всё ещё были лица тех, кого он не спас. — Слишком много для одного.       Наследный принц гулко сглотнул и сделал несколько шагов назад, Беззубик тут же поднырнул под его ладонь, удерживая от падения. Воздух с хрипом вырывался из груди, в горле было сухо, живот скрутило судорогой. — С каких пор, — он шептал, не в силах совладать с голосом. — С каких пор богиня считает, что обязанность смертных слишком тяжела для них? — Я никогда не считала, что Лунные идеальны, — Хель улыбнулась почти мягко, но острый взгляд голубого глаза резко контрастировал с изгибом красивых губ. — И Лунные столетиями доказывали мою правоту, сходя с ума от боли и одиночества, от жажды власти и ненасытности. Богам не чужды эмоции.       Иккинг зажмурился и выпрямился. Он опасливо оглянулся на мать, та стояла бледным изваянием, глядя в муть кристалла, а её глаза неожиданно блестели. Она смотрела, понял Иккинг. Женщина смотрела и не могла оторваться, она прожила столь длинную жизнь, а теперь видела весь путь, что прошла. — Почему мне кажется, что у тебя есть для меня поручение, — пробормотал Иккинг, поворачиваясь к Хель.       Та выпрямилась во весь рост, поднимая кристалл выше, но глядя прямо на Наследного принца. Под её ладонями кристалл раскололся на равные кусочки, они завертелись над бледными пальцами. — Сила Лунного велика, но она же его проклятие, — Хель вскинула руку, кристаллы закружились с большей скоростью, расширяя круг; Иккинг невольно сделал несколько шагов назад. — Сердце Атлантиды даёт силу Лунному, и оно же забирает его душу после смерти.       В центре круга появилось то же свечение, что Иккинг видел внутри кристалла, пока тот был целым. Сквозь пелену он вновь различил лица тех, кого не смог спасти. Это больше не выбивало почву из-под ног, но теперь поселилось тяжестью в груди, тянуло к земле, ноги налились свинцом, а дыхание сбилось. Шипение Хель не прекращалось, а Хэддок краем глаза заметил, как его мать сделала несколько шагов вперёд. Она уже практически касалась быстро мелькающих осколков пальцами, неотрывно глядя в центр, а по её щекам текли слёзы. Именно сейчас она была живее, чем в зале, чем когда она рассказывала свою историю. Она была настоящей — разбитой, уничтожившей саму себя женщиной. Иккинг умом понимал, что должен остановить её, но не мог сдвинуться с места, не мог даже рта раскрыть. Он только молча смотрел, как его мать приближается к раскрытому сердцу Атлантиды. — Ты должен найти достойных. Тот, кто даёт жизнь. Тот, кто видел смерть и изменился навсегда. Знающий. Карающий. Судящий. И ты, защищающий. Найди достойных этой силы, но не приравнивай их к богам. Это моё поручение тебе, Лунный.       Иккинг слушал, а слова отпечатывалсь в его сознании, выжигались внутри, и он понимал, что никогда их не забудет. И всё же он неотрывно смотрел на мать, уже протянувшую руку к сердцу Атлантиды. Внезапно осколки кристалла замедлились, затем медленно расступились перед Последней, заключая её в кольцо. Женщина оказалась в самом центре свечения, но больше не двигалась. Она замерла, глядя невидящими глазами перед собой, а по её щекам всё ещё текли слёзы. Иккинг почувствовал резь в сердце. Эта женщина не была плохой. Она была несчастной.       Свет в центре круга изменился, нежно-голубой сменялся кроваво-красным, клубился, изредка вспыхивая рыжеватыми искрами. Осколки вновь замерцали, продолжая вращаться, но теперь они переливались разными цветами, всё сужая круг. Валгалларама обернулась, её губы растянулись в улыбке. Иккинг ни разу не видел, чтобы эта женщина улыбалась так любяще и горько одновременно. — Что происходит? — прошептал Иккинг, не в силах ни повысить голос, ни оторвать взгляд от лица матери. — Сердце Атлантиды забирает души Лунных и решает их судьбу. — голос Богини Смерти не выражал никаких эмоций. — Но стоит Лунному прикоснуться к нему, суд начинается до смерти физического тела. Душа бессмертна, это естественный цикл. Если сердце признает Лунную очернившей свою душу, она понесёт наказание, соразмерное её вине. — Разве это справедливо? — негромко произнёс Наследный принц, глядя, как фигура Последней скрывается алым свечением. — Того, кто призван судить живых, должно судить само мироздание, — только и ответила Хель.       Кокон в центре круга стал непрозрачным, теперь это был сгусток красного света, он всё уплотнялся, постепенно теряя черты человеческого тела. Осколки вращались всё быстрее, гул вокруг нарастал, но Иккинг не был уверен, что это не кровь шумит в ушах. Внезапно всё словно остановилось. Он увидел лицо матери, и она улыбалась. А затем раздался треск, словно рвали плотную ткань, по глазам резануло яркой вспышкой — и наступила тишина.       Иккинг опасливо пошевелился, и понял, что лежит на холодном камне. Глаза открывать было страшно, но он всё же медленно поднял веки. Вокруг снова была полутьма, лишь слабое мерцание где-то сбоку не давало совсем потеряться в пространстве. Наследный принц осторожно приподнялся и осмотрелся. Рядом возвышалась худая фигура в тёмном платье. Бледная кожа искрилась в полумраке, а единственный глаз задумчиво глядел в центр выжженного круга. В тонких пальцах вновь был бокал, а расслабленная поза обманчиво располагала к разговору. Иккинг поднялся, в голове шумело, а на губах был солёный металлический привкус. Слабое свечение сбоку отвлекло его внимание, но прежде, чем он сумел сосредоточиться, Богиня Смерти взмахнула рукой. Шесть небольших кусочков повисли перед его лицом, одинаковые ровные сколы выдавали филигранную работу. — Найди достойных, Лунный. Ты сильнейший из всех, кто был до тебя. Если падёшь ты, остановить тебя мало, кто сможет. Не сойди с пути предназначения.       Прежде, чем Хэддок нашёлся, что ответить, вокруг ног Хель завихрился дым, он быстро скрыл её фигуру, тут же разносясь порывом ветра. Кристаллы мягко опустились в подставленные ладони, и он очень осторожно, всё ещё не веря, переложил их в седельную сумку Беззубика, стоявшего рядом и напряжённо наблюдавшего. В тот же момент слева от себя Иккинг услышал рваный вдох и резко обернулся. Дыхание замерло, он порывисто сделал несколько шагов и рухнул рядом с Олаем осторожно касаясь его руки. Дракон опустился по другую сторону, мягко дыша на заледеневшую кожу и обеспокоенно поглядывая в бледное лицо. — Тише, тише, — пробормотал Иккинг, чувствуя как дёрнулся юноша. — Это я, всё хорошо.       Олай второй рукой потянулся к Лунному, схватил за пальцы, прижимаясь ближе. Впервые на душе у Хэддока перестало тянуть невидимую нить, ведущую к нему, теперь он снова был здесь, как часть его самого, отчаянно цеплялся за живое тепло, а Иккинг мог только догадываться, насколько ему было страшно. Из горла юноши вырвался задушенный хрип, он поднёс ладонь к глазам и осторожно провёл по закрытым векам, словно снимая морок. А затем открыл глаза.       Иккинг с трудом подавил вскрик. Некогда ярко-голубые, теперь глаза Олая были бледно-серыми. Невидящими. Юноша замер, почти не дыша, осторожно протёр глаза ладонью, постарался сесть, но слабые руки не держали, мышцы дрожали слишком сильно. Иккинг подхватил начавшего было заваливаться Олая под руки, помогая сесть, и никак не мог подобрать слов. — Если, — брюнет закашлялся, но быстро успокоился, по прежнему сжимая тёплую ладонь Лунного. — Если ты здесь, то либо Хель забрала тебя, либо ты заключил с ней сделку. — Почти, — негромко произнёс Иккинг, чувствуя, как парень всё ещё жмётся к нему. — Ты в мире живых, больше не будет Хельхейма. — Будет, Иккинг, — спокойно отозвался юноша. — Он будет для всего однажды. Даже для Богов, нужно только подождать. Конец есть у всего.       Все смертны. Тот, кто видел смерть, сидел перед Иккингом. Тот, кто никогда не станет прежним, как и обещала Богиня Смерти. Первый, кто должен был стать Хранителем. Это понимание обрушилось на голову с такой силой, что он невольно крепче сжал пальцы Олая, тот напрягся, ожидая. — Она поручила мне найти достойных, — тихо сказал Иккинг. — Найти Хранителей, сказала, что ноша Лунного слишком тяжела для одного. Хель поручила мне найти того, кто видел смерть и изменился навсегда. — Богиня Смерти знает, что ведет к счастью, а что — к горю, она не испытывает удовольствия от страданий людей. Если она приказала человеку выполнить ее волю, он обязан это сделать. Даже если придется пойти на большие жертвы. Это путь к благу, — юноша повернулся и посмотрел невидящими глазами на Хэддока. — Ты должен сам решить, кто будет способен нести с тобой это бремя. Не решай в спешке. — Именно поэтому, Олай, — Иккинг жестом попросил брата подойти и порылся в сумке. — Именно за эти слова.       В холодную ладонь опустился небольшой кристалл, тонкие пальцы аккуратно сжались на его гранях, большой очертил одну из них. Юноша прикрыл глаза и слабо улыбнулся, чувствуя, как тот теплеет в ладони, посылая волны спокойствия по всему телу. — Ты сможешь встать? — голос Иккинга прозвучал прямо над ухом, но после Хельхейма он казался странным, Олай коротко кивнул. — Тогда пойдём. Там целая армия, оставшаяся без Госпожи.       Олай прислушался. В голосе на этот раз звучало что-то ещё. Какая-то неясная пока эмоция, скрываемая самим Иккингом. Юноша решил, что поймёт это чуть позже, когда прислушается тщательнее. — Помоги мне.

***

      Иккинг не знал, что делать.       Беззубик наблюдал, как его всадник мечется по площадке, не замечая вокруг ничего, и это его беспокоило. Он понимал, что выбор перед Лунным стоит серьёзный, и знал, что пойдёт за ним куда угодно, но не мог ничем облегчить эту ношу. Оставалось только наблюдать, как Иккинг изводит сам себя мыслями.       Они не возвращались в замок. Иккинг вывел Олая, нашёл Сморкалу и попросил его отвести юношу в замок. Ни на какие вопросы сын вождя не отвечал, хотя, видит Локи, Сморкала пытался изо всех сил. Иккинг только попросил собрать всех ребят где-нибудь в одном месте, вскочил в седло, и улетел, а теперь ходил тут, с другой стороны скалы, на открытом участке, занесённом тонким слоем снега, и не мог ничего для себя решить. Беззубик его понимал.       Позади раздалось хлопание крыльев, негромкий оклик Громы и мягкий удар лап о землю. Беззубик обернулся, коротко склонив голову в знак приветствия, но ничего не сказал. Змеевик опустился рядом, и это был чуть ли не первое их спокойное молчание, не обременённое ни усталостью, ни мыслями за очень долгое время.       Иккинг даже не обратил внимания на прибывших, а потому вздрогнул всем телом, когда столкнулся нос к носу с Астрид, едва не отшатнулся, но остановил себя. Девушка несмело улыбнулась ему, и некоторое время оба молчали, просто глядя друг другу в глаза, а затем он не выдержал и притянул её к себе ближе, утыкаясь носом куда-то в шею. Такой родной и привычный запах теперь словно проникал под кожу, он дышал глубоко, стараясь заполнить им лёгкие, сердце сжималось от слишком сильных эмоций, а вся тяжесть мыслей медленно покидала голову. Тонкие пальцы Астрид пробежались по его затылку, запутались в волосах, девушка очень старалась сдержать дрожь рук, но в один момент послала подальше всё это и притиснулась ближе, зажмурившись, вцепилась в чужие плечи так, словно боялась, что он исчезнет. Хотелось вплавить под кожу, никогда не отпускать. — В замке никто не знает, — глухо сказал он ей на ухо, пощекотав кожу дыханием. — Что будем делать? — так же негромко отозвалась она, не открывая глаз. — Я не знаю, — его голос дрогнул, и она коротко прижалась губами к его виску. — Не знаю, Ас. Она промыла им мозги, я не имею ни малейшего понятия, как сказать им, что она мертва, не знаю, как они поступят. Может они решат продолжить её дело, а может разбегутся по своим племенам. Ты бы видела, Астрид, ты бы только видела…       Он уже почти не понимал, что говорит, всё, что было в голове и на сердце, сейчас рвалось наружу, и он даже не пытался больше держаться. Астрид успокаивающе водила ладонями по его спине, гладила по волосам и молчала, слушая и чувствуя его дрожь. Она никогда не видела Иккинга таким. Видела разным: холодным и сдержанным, злым, видела в бреду и ярости, видела сосредоточенным и напряжённым, уверенным в своих действиях и пробующим что-то новое, видела азартным и увлечённым. Сейчас он был напуган так сильно, как никогда этого не показывал. Даже когда в пятнадцать остался один на один с огромным драконом. Даже когда на Турнире встретил варгов. Когда видел смерть друзей, когда убивал. Всему есть предел. — Она плакала, когда умирала, — голос уже не срывался, он говорил почти равнодушно. — Она смотрела на меня и плакала, а Хель стояла рядом и равнодушно давала поручение. Я даже не знаю, хотел ли её смерти. Боги, как же было бы проще, если бы пришлось просто драться. Ну почему нельзя хотя бы один чёртов раз сделать всё простым и понятным.       Иккинг сипло выдохнул, словно все слова закончились. В общем и целом так и было, голова теперь была пустой и тяжёлой, не хотелось больше ничего, только стоять так как можно дольше, но времени у них было всё-таки немного. Он медленно отстранился, проведя носом к виску девушки, и прижался своим лбом к её. — А ещё я не знаю, могу ли вернуться на Олух, — шёпотом сказал он, открывая глаза. — Я хочу. Очень хочу. Но на меня взвалили такую ответственность, которая не позволит этого. Я должен найти Хранителей, чтобы беречь равновесие. Должен защищать баланс. И ещё бесконечно много «должен», но мне так сильно хочется вернуться с тобой домой, ты бы только знала. — Я знаю, — она ладонью отвела мешающуюся прядь тёмных волос ему за ухо. — Знаю, что ты не бросишь Архипелаг. И я бы никогда не заставила тебя остаться. Мне хватает твоего обещания, Иккинг.       Она чуть отстранилась, провела раскрытой ладонью по его плечу до запястья и подняла к глазам их сплетённые пальцы. На безымянном тускло поблёскивало кольцо. — Тебе не обязательно оставаться со мной рядом постоянно, потому что я верю тебе. И всегда буду ждать, — она тепло улыбнулась, глядя в его глаза, Иккинг провёл большим пальцем по её запястью, чувствуя шероховатость обветренной кожи. — Спасибо, — одними губами произнёс он.

***

      Дорога домой казалась бесконечной. Те же острова, те же люди, те же драконы. На Крэде царили война и хаос. Люди, лишившись правителя, дурели, кидались друг на друга в борьбе за власть, простой народ, не искушённый этим, страдал от междоусобицы, но тут они больше помочь не могли. Иккинг смотрел, как корабли с целыми семьями покидают некогда закрытый остров, и не знал, хорошо ему от этого или плохо. На Крэде шла война, а он не мог избавиться от мысли, сколько таких поселений будет уничтожено последователями Последней.       Он не знал, как поступить с преданными Эльскерине людьми, оставалось только рассказать им о её гибели и наблюдать за последствиями — он бы не стал уничтожать невинных, не рвущихся вслед за Последней захватывать власть. Кто-то обрадовался, он видел облегчение на лицах матерей, проживших долгое время среди льдов под властью Лунной. Кто-то же эмоций не показал вовсе — и за них Иккинг беспокоился. Кажется, это и станет его работой на ближайшие годы, как защитника равновесия.       И всё же оставлять Крэд потенциальной бомбой замедленного действия было нельзя, так что Иккинг, прикинув риски, решил оставить близнецов помочь тем, кто решил уплыть, восстановить дома тех, кто захочет остаться, наладить торговлю. Сморкала с сомнением смотрел на эту затею, но после короткого разговора с сыном вождя, решил, что это будет правильно. Близнецы сильно изменились, теперь Иккинг знал, что может положиться на них. Думать о том, какой ценой ему досталось это, не хотелось.       Драконы улетели почти сразу. Иккинг часто вспоминал взгляд брата, которым он награждал некоторых рептилий, пролетавших мимо них, и думал. Думал о прошлом, о том, что ему ещё неизвестно, о тайнах, которые хранит его Спутник, и пытался отыскать в себе недоверие. И всё равно понимал, что верит. Не может не верить. Тогда Беззубик впервые заговорил с ним на Лунном наречьи напрямую, не через их связь. — Если кто-то из них вновь оступится, нам придётся убивать, — прощёлкал он, глядя вслед драконам. — Знаю, — отозвался Иккинг, кладя ладонь брату на затылок. — Но у нас есть среди них сторонники. А это значит, будет самосуд. Часто.       Иккинг не ответил, понимал, что это неизбежно. Думал о том, сколько крови ещё прольётся из-за них, сколько они прольют собственноручно. Валгалларама была права — будет сложно не потерять самих себя в этом море крови. Иккинг поклялся, что сделает всё возможное, чтобы этого не допустить.       А в седельной сумке Беззубика лежали ещё пять кристаллов, и он не представлял, кому их отдаст. Олай почти всё время молчал, разговаривал только с Камикадзой, не отходящей от него теперь ни на шаг, а когда они прибыли на Остров Черепушиков, спросил, что Иккинг будет делать дальше. Разговор вышел тяжёлым, но сын вождя мысленно только убедился, что не ошибся в выборе Хранителя. — Хель справедливо решила, что ноша слишком велика, — сказал тогда Олай. — Ты сломаешься под её тяжестью, как и прочие. Возможно, продержишься дольше, да. И всё же вернёшься на Родину Лунных таким же разбитым, как все до тебя. Однажды придёт тот, кто будет сильнее тебя, и он уничтожит тебя, это цикличность мира. — Думаешь, это скоро произойдёт? — не надеясь на ответ, спросил Иккинг. — Я думаю, что до этого времени ты успеешь сделать многое, Наследник.       Удержать дрожь от этого обращения сыну вождя удалось с трудом. — Ты хочешь задать вопрос, я же знаю, — Олай тонко улыбнулся. — Ты хотел найти сестру, — Иккинг рвано выдохнул, помня, как яростно мальчишка желал вернуть её домой.       Олай же замолчал ненадолго, прикрыв глаза. Казалось, он и не слышал вопроса, но через некоторое время его спокойный голос разрезал тишину вечера: — Я знаю, что она мертва, и уже давно. Нет, я не нашёл её в Хельхейме, Иккинг. Но я знаю, что она там. Она не склонилась перед Лунной, и её уничтожили. Яра в царстве Хель, и она, наконец, может быть там собой.       Больше Иккинг спрашивать не решился.       В тот же день всадники допоздна молча сидели у костра, вспоминая, треск огня и шум прибоя были единственными звуками на побережье. Спали в ту ночь все беспокойно, Иккинг ложился последним и заметил, как Камикадза, с трудом держа глаза открытыми, укрыла грубой тканью Олая. — Ты не боишься его, — заметил он полушёпотом, не удержавшись. — Он мой друг, — просто отозвалась Бой-Баба и улеглась рядом с мальчишкой, подкатившись под тёплый бок.       А Иккинг только тихо хмыкнул. Он видел, как его друзья сторонились ослепшего молчаливого юноши. Он и раньше-то казался словно не из этого мира, а теперь и вовсе походил на дух, говорил жуткие вещи и смотрел прямо в душу невидящими глазами. Олай часто промахивался, натыкался на предметы, но по голосу уже определял, кто говорит и как далеко от него. С этим ему ещё предстояло научиться жить.       На Бой-Бабских островах их никто не встречал. Олай негромко сказал, что задержится в месте, что раньше было ему домом, Камикадза вызвалась остаться с ним, а возражать никто бы не стал.       На Олух они приземлились глубокой ночью, однако часовые, видно, успели доложить об их прибытии, и на крыльце его дома Иккинга встретил сонный и измученный Сморчок. Он сидел на ступенях, сгорбившись и разом будто постарев на десяток лет, хотя, казалось бы, куда. Иккинг замер, не дойдя нескольких шагов, сердце ухнуло в груди, забилось чаще. Он просто смотрел на Сморчка, не решаясь заговорить, и едва смог расслышать его тихий голос. — Поздно, Иккинг, — он поднял взгляд на Наследного принца, и глаза его были пустыми.

***

      Астрид нашла его на крохотном острове к югу. Иккинг сидел, не шевелясь, и смотрел, как солнце медленно поднималось из-за горизонта, а Беззубик лежал чуть поодаль, и ни один из них не вздрогнул от его появления. Астрид знала, что он не станет ночевать в деревне. Не после новостей, которые их встретили. Он не мог находиться в доме, с трудом и до этого переносивший те стены, теперь его там мутило, дышать становилось труднее, а ноги подкашивались. Ей бы очень хотелось помочь, но она не могла. И сейчас она только молча опустилась рядом с ним, мягко накрыв его ладони своими и опустив голову ему на плечо. Иккинг только чуть повернулся к ней и прижался губами к светлой макушке.       Она не знала, сколько они так просидели, но в какой-то момент в её ладонь опустился лист пергамента. Она посмотрела в лицо Иккингу, но тот не отрывал взгляда от желтеющего солнца. Порыв ветра едва не вырвал лист из её дрожащих пальцев, рваное дыхание царапало горло, а глаза жгло изнутри. Она прижала ладонь к губам, глядя, как Иккинг бережно складывает письмо и убирает в карман. — Да, Ас. Кулон Локи, — он горько рассмеялся. — Я мог бы спасти хоть одного из них, но пожертвовал ими обоими ради призрачной цели. — Ты не она, — отозвалась Астрид, крепче сжимая его пальцы. — Я знаю.       Девушка смотрела на Иккинга, словно пыталась впитать в себя его образ, зная, что им грозит расставание на целую вечность. — Я улечу, Ас, — сказал он, поглаживая костяшки её пальцев и проходясь по ободку кольца. — Я всегда буду возвращаться к тебе, но не смогу остаться.       Астрид сглотнула ком в горле и коротко кивнула, пряча слёзы, которые не получилось сдержать, в его воротник и чувствуя его тёплую ладонь на своём плече. — Пойдём, — мягкий голос раздался над её ухом. — Надо объявить племени, что отныне по праву родства их вождь — Сморкала Йоргенсон.