All colors of blindness

Хосок на вытянутой руке показывает Чжухону его же собственный телефон. В открытом диалоге какао несколько длинных и до пронзительного визга громких сообщений. От и к. Чжухону нечего сказать и он никак не может этого прокомментировать. Он предатель, трус и ренегат. Он раскаивается и ничего не может сделать. Он утонул в Хёнвоне и не может отпустить Хосока. Он разорвался между землёй и небом и определенно не способен решить судебную тяжбу высших сил за проданную душу. Чжухон проебался. -Мне нечего сказать. Хосок говорит разочарованно, на длинном выдохе, с прикрытыми рукой глазами и абсолютно без слёз. Хосок до пугающего взрослый и адекватный, и Чжухон с удивлением узнаёт в этом мужчине своего Хосока, который любит затяжки с чужих рук, минеты в кинотеатрах и этиловый спирт до экзистенциального кризиса. Чжухону хочется стереть из своей памяти розовые следы от тонкого лезвия ножа для писем, расчерчивающие чужую грудь точно местность на карте равнинного рельефа, но не получается. Его красный ограничен бесцветным и вязким и он путается в нем, точно муха в эпоксидной смоле. А Хосок меняет простыни и собирает вещи. Хосок совсем-совсем не плачет. "Абонент недоступен". Чжухон пытается дозвониться до Кихёна, Чжухон пытается спасти свою иллюзорную семью с помощью общих друзей. Хосок крепко сжимает зубы, сгребает волосы ладонью со лба и ставит спортивную сумку к порогу. За остальным он, конечно, вернется позже. Чжухону нужно остановить его прямо сейчас, потому что Хосок слишком решительный и слишком серьезный. Это хоспис его чувств, а Чжухон принес в стерильный бокс холеру. Чжухон поселил в забаррикадированном сердце немного собственной горькой краски, испортив идеальную чистоту. Хосок унесет вместе с зубной щёткой и узкими джинсами клапаны не своего сердца. Чжухон уверен в том, что задохнётся. -Останься. Чжухон не может извиниться, потому что Чжухон хочет отмотать время назад. Он не уверен куда: к моменту своего рождения или к началу разноцветной вселенной. Просто Хосок обязан понять без слов и утешить своей святостью. Чжухон знает, что определенно ничего не способен изменить, но уверен, что один из них однажды сумеет забыть. И из совершенно эгоцентрических соображений не хочет быть этим одним. -Я не буду закалывать себя ножом для бумаги. -Ты моя семья. Хосок смотрит внимательно, вздыхает тяжело, выкладывает телефон из заднего кармана джинсов на стол. Садится на подтянутую ногой табуретку и складывается пополам, обхватив голову руками. Чжухон надеется, что Хосок наконец-то заплакал. Кипит чайник, кофе только растворимый, Хосок пьёт с двумя ложками сахара и со сливками. Чжухон пытается объяснить, как для него важно садиться на молитвенник и спотыкаться по утрам о белые боксёры. Не находит нужных слов, а потому начинает всё сначала. Хосок раскуривает одну из старой заначки. Высохшие красные мальборо смолят жутко и пахнут мазутной горечью. "Ты мне звонил?" Кихён даёт совет быть убедительно откровенным и определиться в конце концов, где выход из любовного лабиринта. Чжухон отписывается, что выбирает право. -Это я буду закалывать себя и поджигать заживо. Потому что без тебя - задохнусь. Хосок не сводит глаз, дрожащей рукой стряхивает пепел в чашку с кофе, кусает губы и даже не пытается скрыть слёзы. Критическая масса его боли настигает Чжухона по затылку и смывает со сведенных от тревоги мышц черепа напряжение. Чжухон сравнивает слёзы Хосока с проливным дождём в летнем лесу, и целует горячие губы. Пыль измены, плотно покрывающая испуганно замершее сердце, развеивается горячим горьким дыханием, оставляя после себя лишь бледное напоминание об ошибках, выстилающих любой путь. "Одно новое сообщение"