All colors of blindness

Все-таки, Кихен красится в медно-рыжий и меняет бледные васильки на громкие подсолнухи. В жизни Кихена отчего-то появляется очень много рыжего и жёлтого, точно в противовес его гулкой, мрачной отстраненности. Чжухон видит в этой смене ключевых цветов предупреждение о надвигающейся опасности. Все вокруг отчего-то начинают ассоциировать Кихёна с весенним солнцем: ослепляюще ярким, оживляюще теплым и бесконечно живым. Чжухон же видит яркую вспышку молнии, гром от которой медленно катится по густому как кисель штормовому воздуху, обещая уже начавшуюся бурю. Кихен болеет. Нет, то есть он абсолютно здоров, у него работы на несколько миллионов вон, учеба не стоит на месте и социальная жизнь отчаянно отказывается о нем забыть, но он болеет. Чжухон чувствует его ледяной жар особенно сильно, когда они остаются наедине. Все реже в последнее время. Кихён не пьет, сидит за столом сгорбившись, что-то читает, нацепив на нос очки в тонкой оправе. Молчит, слегка нахмурившись. Мешает Чжухону спокойно жить. — Ну что? Тон, конечно, выходит недовольный, очки сдергиваются с носа, а рука тянется за остывшим кофе. Чжухон пододвигает чашку поближе к Кихёну и качает головой. Ничего. Совсем ничего, просто Кихён давно не надевал эти очки, просто цвет немного вымылся и рыжие пряди точно присыпали серым-серым пеплом. Просто что-то здесь не так и Чжухон всё никак не может понять что. Он наливает себе пива в стакан, подтягивает пепельницу, закуривает. Спрашивает, не помочь ли с чем. Кихён отказывается, снова цепляет на нос очки и продолжает читать, склонившись к столу. Чжухон знает, что Кихёну нужно отрисовать целый отель. Чжухон в курсе, что мешает. Но в чём Чжухон точно не сомневается, так это в том, что Кихёна одного оставлять нельзя: рассыплется, распадется на атомы, не соберешь потом. Поэтому сидит, тычется в телефон, листает разложенные книжки по архитектуре, перебирает наброски, переписывается с Хосоком. Создает атмосферу присутствия. Кихён читает, рисует, пьет кофе. Отсчелкивает ручкой бесконечные минуты стеклянного спокойствия. Чжухон не знает, откуда прилетит камень, поэтому просит Хосока не обижаться, а сам стелет на двоих. Кихен, кажется, совсем не против. — Задай мне неприятный вопрос, — просит Кихен в черный потолок и ищет ладонью под одеялом руку Чжухона. Чжухон не знает, какой из всех так и не озвученных вопросов должен прозвучать, но спрашивает про Хёну. Кихён вздыхает, переплетает с Чжухоном пальцы и молчит. Может, собирается с мыслями, а может неправильный вопрос. Чжухон других не задает. И Кихен отвечает на тот, что есть. Отвечает как есть, правильно подбирает неподбираемые слова, давно продуманные и составленные в идеальные предложения. Но Чжухон слышит не это. Чжухон слышит, как Кихен кричит, крепко вцепившись в услужливо предоставленную крепкую дружескую руку. Чжухон слышит безмолвный крик и смотрит прямо перед собой в теоретически белый потолок, отмеченный желто-серой ночной тьмой. Кажется ему, что стоит скосить глаза совсем немного, увидеть едва различимые без света черты хорошо знакомого лица, и он разглядит пылающее где-то внутри Кихена пламя, грозящееся вот-вот потухнуть, израсходовав весь запас сил безвозмездно любить. — Забудь, — просит Кихен, отпускает руку, отворачивается, прячется за спиной Морфея, убеждая себя в надежности баррикад. Чжухон слышит наконец докатившийся раскат грома. Экран телефона в полной темноте выжигает глаза. Чжухон едва вспоминает выключить звук, чтобы не тревожить хрупких покой ярко-серого Кихена. Он зачем-то пишет Хёну. Какао подвисает на пару мгновений, отмечает статус «доставлено» и почти сразу «прочитано». Чжухон читает ответ на простое «привет как дела» и думает, стоит ли вмешиваться. Гром висит над его головой. Грозится обрушить ослепляющие молнии прямо на раскрытое сердце. Чаша весов склоняется к «разбирайтесь сами». Чжухон пишет Хосоку, что любит его, и крепко обнимает Кихена через одеяло, очень надеясь не сломать ему ребра. Он очень хочет, чтобы буря прошла мимо. Он очень хочет, чтобы Кихен вновь стал просто черным. С обязательно пронзительно-голубыми васильками.