Позволь мне нарисовать тебя

Они сидели друг напротив друга, рисуя одну и ту же постановку, что красовалась в центре комнаты. Это был самый скучный и простой натюрморт, который могли позволить себе студенты поставить в своей комнате. Натюрморт из бытовых предметов, которые могут легко встретиться в любой комнате среднестатистического художника этой академии – вот в чём заключалось их домашнее задание по Композиции. Но Мика никак не мог сосредоточиться на постановке. Его взгляд слишком часто перемещался к брюнету, который сейчас покусывал карандаш, изучая свой рисунок. Он уже закончил с абрисом и уже собрался накладывать краски. Юичиро всегда быстро разбирался с постановкой, пусть и она была у него весьма небрежной, чаще всего даже непропорциональной, но зато все эти неровности он сглаживал яркими живыми цветами, показывая самую лучшую сторону любой композиции. Юи отправился к столу, чтобы налить воды ну и, конечно же, взять краски. Предпочитал он использовать исключительно акварельные, с которыми так сильно не дружил Мика. Но вот у Хакуи работы, исполненные именно ими, получались просто великолепно. Они были лёгкими, воздушными, почти прозрачными, а переходы гладкими и незаметными, тени были также сглаженными, но достаточно яркими, чтобы показать форму предмета. Пока Юичиро рылся в столе в поисках своих любимых красок, Микаэль не отрывал от него взгляда. Он смотрел, как брюнет наклоняется, ругается себе под нос, потому что всё не может отыскать нужного, ёрзает и тянется вглубь рукой, представая пред Микой во всей своей красе. И на его щеках совсем нет румянца от пикантного вида на задний план. Потом предмет находится, Хакуя поднимается и возвращается к своей кровати. На тумбочку рядом с ней опускается стаканчик, краски и множество кистей, начиная с самых маленьких и заканчивая фоновыми. Оглядывая работу ещё раз, Юи удостоверяется, что все линии учтены, все контуры яркие и их отчётливо видно, и принимается за свою работу. Мика совсем переключается на него. Он следит за изменениями на лице брюнета, ловя себя на мысли, что раньше так внимательно никогда не наблюдал за работой лучшего друга, а он в эти моменты довольно красивый, такой непривычно сосредоточенный, серьёзный, без своей постоянной идиотской улыбки, без притворства, самый что ни на есть настоящий. В моменты творчества он бесценный объект для наблюдения. И тут происходит весьма неожиданное: Мика натыкается на взгляд ярких зелёных глаз. - Мика, - зовёт его друг ласково. Совсем не так как обычно. И это пугает, заставляет насторожиться, ожидая следующих слов. Этот тон точно не несёт в себе ничего хорошего, - ты уснул, ага? У нас осталось мало времени. Если сегодня не приступишь к цветам, завтра на закончить работу просто не останется времени. А ты и сам без меня прекрасно знаешь, что в понедельник нам её сдавать. Не сдадим - останемся без головы. Она нам всё равно будет уже не нужна. - Да, ты прав, - Микаэль густо покраснел, отводя взгляд и возвращаясь к рисованию постановки. Он сделал абрис и уже приступил к наложению цветов. Начал с бледного первого слоя. Эта работа должна быть выполнена в пять слоёв краски, как было уговорено в задании, и нельзя специально затенять, а просто накладывать один и тот же цвет несколько раз, что всегда давалось Шиндо труднее всего. Он не любил эту слоёную живопись и чаще всего пытался обойти это, но получалось не всегда, а его халтуру быстро раскусывали, в конце концов, в их Академии были квалифицированные учителя. Начал он с книги, центром всей композиции, а более мелкие предметы, такие как палитра, стакан с кисточками и карандаши решил оставить на потом. Постановка была не очень удачная, это понимали оба юношей, но они уже почти закончили с ней, потратив добрые полдня. А всё потому, что они долго спорили, что именно должно быть изображено на их работе, какая книга, а точнее в какой обложке, какой толщины, и где именно она должна быть на картине. Дальше время других художественных принадлежностей, над которыми они тоже бились не пять минут, а добрые часы. Поэтому к самому процессу рисования добрались лишь к вечеру. И как хорошо, что в субботу был всего лишь один урок, а не три, как в остальные будние дни. Только это спасло их от полного провала и завтрашнего дня в безуспешных потугах. А погодка на этот день обещалась быть чуть ли не летней. - Мика, - вновь позвал его брюнет спустя какое-то время. – Сколько время? Нам ещё не пора? Мне очень хочется закончить сегодня с тобой. Но думаю, это лишь мои мечты, поэтому доделывать будем завтра. Ну, так что? Микаэль потянулся к часам на прикроватной тумбочке и убедился, что брюнет как обычно прав с его чутким улавливанием времени. На часах было привычные семь – время, когда они начинали рисовать портреты. - Ты прав, Юи, - откладывая незаконченный рисунок в сторону, проговорил блондин, поднимаясь на ноги. – Бери краски и лист, время нашей тайной операции. Комната как всегда была тихой и пустой. Друзья зашли, и, оглядев коридор на присутствие других учеников, уверившись в обратном, Юи прикрыл за ними дверь. Их никто не видел, а на ужине просто не обратили внимание на двух художников со странными вещами, хотя вещи эти было назвать странными нельзя, ведь все прекрасно знали, что у художников свои тараканы в голове, они могут хоть куда заявиться с мольбертом и спокойно сесть рисовать. Рисовать на ужине, к слову, не запрещалось. И этим очень часто пользовались ученики художественного факультета, рисуя людей с натуры. Кто-то под этими взглядами чувствовал себя неуютно, особенно новенькие, но остальные, кто учиться не первый год, уже к этому частично привыкли. По крайне мере, больше так громко не возмущались, если вдруг обнаруживали, что их кто-то отображает на своём белом полотне. В этом раз в столовой не повторилось вчерашнего инцидента, поэтому студенты покинули её довольно быстро, сытыми и чистыми. В комнате с музыкальными инструментами царил привычный полумрак, создавая удивительную атмосферу таинственности. Момент из старинных фильмов или книг, не иначе. Темнота, свет луны за окнами придавал предметам потустороннее свечение, загадочный смысл, который мог уловить только художник, внимательно всмотревшись во всё это, то, что его окружает прямо здесь и сейчас, остальным этого было просто не понять. В воздухе витал запах древности, хотя из древнего в этой комнате была разве что сама музыка. Но она не материальна и постареть не может, пусть и существует уже бесчисленное количество лет. Сейчас, только в свете луны и звёзд, свет которых был так щедр сегодня, а на небе не было ни тучи, что могли загородить естественный светильник, через окна потоками серебра лились на фортепиано лучи призрачной красавицы. Оно светилось, призывая к себе, манило, чтобы на нём вновь сыграли, на нотах, задевая даже основы души, вызывали чувство, что не поддаётся описанию, заставляли забыть как дышать и мыслить рационально. Всё это сейчас слилось в прекрасный композиционный набор из красок и теней. Юичиро просто не мог пройти мимо всего этого, не запечатлев. - Так, Мика, - важно начал Хакуя. – Быстро за пианино! Мне нужно успеть наложить краски. Сегодня волшебный вечер. И Микаэль был полностью с ним согласен. В комнате, по мимо необычной художественной атмосферы, царила ещё одна, романтическая. И этого Мика просто не мог не почувствовать. Он прошёл к фортепиано, присел за него, привычно открыл крышку и положил пальцы на клавиши. Он снова нажал слишком сильно, позволяя нескольким приятным звукам вырваться из-под его пальцев. Они были красивыми, очень приятными на слух и протяжными, как будто бы само пианино просило его не останавливаться. И Мика бы не остановился, не встреться со строгим взглядом манящих зелёных глаз. - Не сейчас, - проговорил брюнет. – Ты же знаешь уговор с Аканэ. Мы ведём себя тихо, чтобы никто не понял, что здесь кто-то есть, а то ни нам, ни ей не поздоровится. Микаэль помнил это условие их здесь пребывания, но ничего не мог с собой поделать. Он уже два с лишним года не позволял себе играть на любимом клавишном, а тут такая возможность. И это манило, очень сильно манило. И Шиндо уже просто не мог себя держать в руках. Юичиро рисовал друга, начиная с первого слоя, как обычно, накладывая мазки друг на дружку, создавая форму. Сначала из-под его кисти вышел костюм блондина, потом появилось фортепиано, становясь белым призраком на таком же белом полотне. Потом пошли тени, что выгодно оттенили белые краски. Но это было ещё не всё. Микаэль опять не мог себе отказать в том, что поглядывал на друга. Но в этот раз в его голове бродили слишком неправильные мысли, которые он упорно отгонял. Он совсем не думал о том, что эти портреты так сблизят их. А ещё о том, что наконец-то откроют глаза на очевидные вещи, что бросались в глаза. Слишком сильно бросались. В этот раз разрушится самообман. - Мика! – И опять этот строгий голос отвлёк блондина от его невесёлых мыслей. – Ты можешь не вертеться? И только теперь он понял, что Юи совсем рядом, близко, в шаге от него, только руку протяни и коснёшься. Брюнет навис над ним, заглядывая в туманные голубые глаза, что смотрели куда-то сквозь брюнета. - Да? – отозвался Шиндо, фокусируя взгляд на друге. - Просто позволь мне нарисовать тебя так, как я хочу, - с фразой, что сорвалась с губ Хакуи, он приблизился вплотную и поцеловал. Эти губы, что сейчас шептали о желании, подчинились своим собственным словам и выполнили желание двух человек. - А теперь, - спустя какое-то время, закончив с одной частью, говорит Юи, - встань вот так! Он подходит к блондину и ставит его в позу, что придумал вчера ночью, а может вечером, пока чувствовал нечто тёплое и родное. - Это ещё зачем? – хмурится Шиндо. - Я хочу нарисовать твоё отражение. – Хитро подмигивает Юичиро. – Ты такой весь в белой форме, взрослый, и глазки у тебя красные. Но, думаю, это хуже голубых, но мне нравится эта идея. Ты в форме как будто бы обратная сторона, отражение в зеркале на поверхности пола, противоположность. Это шикарно. Но Микаэль не разделял его энтузиазма, пусть и подчинился. Его губы до сих пор горели каким-то огнём, а сам он побаивался смотреть на друга. Они ничего не сказали друг другу после спонтанного проявления чувств со стороны брюнета. Он просто вернулся на место, а Мика просто продолжил позировать. Но каждый знал, что уже ничего не будет как прежде. Никогда.