Папы

      Белые стены больницы угнетающе влияют на шестерых детей, занявших один из диванчиков в приёмной. Хотя, возможно, так действуют на них не стены, а, например, осознание того, что в реанимации сейчас врачи борются за жизнь их отца? Джерардо поднимается со своего места и начинает нервно ходить из стороны в сторону, Энкарна тяжело вздыхает, а малыш Ловино сильнее хмурится. Все посетители приёмной с неким удивлением смотрят на эту разновозрастную компанию, недоумевая, что они здесь делают.       В помещение вошла молодая женщина в белом халате. Осмотрев всех собравшихся, она уверенным шагом подошла к детям. Заметив женщину, Джерардо перестал мерить комнату шагами и хмуро посмотрел на неё. — Вы дети дона Карьедо? — поинтересовалась она у Джерардо, так как он был самым старшим среди всех своих братьев и сестёр. — Да, — кивнул парень. — А что, известно, что случилось с папой? — его голос еле слышно дрогнул, в нём сквозило волнение. Энкарна напряглась, а Эркилия и Эстела с надеждой уставились на врача. Та мягко улыбнулась и покачала головой: — К сожалению, в этом вопросе я ничем не могу вам помочь. Однако меня попросили присмотреть за вами, пока к вашему отцу не пустят, и я хочу задать вам пару вопросов. Не бойтесь, я не причиню вам вреда и ни о чём таком спрашивать не буду, — женщина поймала на себе недоверчивый взгляд Энрике. — Я психолог, и руководство нашей больницы попросило меня провести с вами небольшую беседу. Уверяю, что задерживать вас я не собираюсь, и как только вам разрешат навестить дона Карьедо, я сразу же отпущу вас.       Энкарна переглянулась с Джерардо, затем встала с диванчика, взяв за руки Эстелу и Эркилию, а её брат подозвал к себе Ловино и Энрике. — Что ж, вижу вы не против сотрудничать со мной. Тогда идёмте, — психолог кивнула и пошла по коридору, ведя ребят в свой кабинет. Он оказался на втором этаже, был достаточно просторный и светлый. Врач пригласила детей сесть на стульчики напротив своего стола, угостила их печеньем, а затем заняла своё место. — Что ж, а теперь давайте знакомиться. Меня зовут Каталина, мне тридцать четыре года, — Каталина любопытным взглядом посмотрела на детей, ожидая от них ответного приветствия. — Меня зовут Джерардо, мне пятнадцать, а это мои сестры и братья: Энкарна, Эркилия, Эстела, Энрике и Ловино и им четырнадцать, одиннадцать и одиннадцать, восемь и шесть лет соответственно, — за всех представился Джерардо, дабы было быстрее. — Угу, значит, Эркилия и Эстела — двойняшки, — врач приветливо улыбнулась, делая какие-то пометки в своём блокноте. — Что ж, хорошо. Энкарна, расскажи, пожалуйста, о своей семье.       Девушка вздохнула, переглянувшись со старшим братом, и нервно улыбнулась. — Наша семья состоит из семи человек: нас шестеро и папа. Мамы у всех нас, кроме меня с Джерардо и Эстелы с Эркилией, разные. Папе почему-то не особо везёт с женщинами, — она криво усмехнулась. — И в итоге они все уходят от него, оставляя его и нас одних. А мама двойняшек так и вообще просто оставила их на пороге нашего дома и пропала, не оставив ни записки, ничего. Однако папа никогда не унывает по этому поводу. Точнее, он никогда не показывает этого нам, но я знаю, что ему очень тяжело. Он тяжко работает, чтобы обеспечить нас, мы практически не видим его, потому что он поздно возвращается с работы и рано на неё уходит. А если ему и удаётся прийти пораньше, он приходит очень уставшим. Но несмотря на это, папа всегда находит время и силы для всех нас. Интересуется, как прошёл наш день, помогает советами, если мы в них нуждаемся, помогает с уроками мне и Джерардо, играет с младшими. Мы с Джерардо, как старшие в семье, пытаемся помогать папе как можем (брат даже устроился на подработку), но, к сожалению, этого слишком мало. Я не могу сказать, что мы очень дружная семья. Конечно, папа любит нас всех одинаково сильно и очень расстраивается, когда мы друг с другом ссоримся. А ссоры у нас бывают часто. Ловино очень тяжело пережил уход своей мамы, закрылся в себе и стал грубым, из-за чего часто хамит и папе, и нам. Поэтому с ним постоянно дерётся Энрике. А ещё Ловино всё время задирает Эстелу и Эркилию, и они ему в отместку пакостят. Правда, они вообще любят пакостить, не только Ловино, но и Энрике. Мы с Джерардо пытаемся примирить всех наших младших, но у нас это не получается, из-за чего мы всё время ссоримся. Эстела и Эркилия ненавидят меня за то, что я делаю им замечания, не даю пользоваться косметикой и всё в том же духе. Хоть мы и семья, но я чувствую, что мы достаточно чужие друг для друга, — Энкарна тяжело вздохнула, опустив глаза на сложенные на коленях руки, и горько улыбнулась.       Каталина кивнула, что-то усердно записывая в блокнот. После этого воцарилась небольшая пауза. Джерардо отрешённо смотрел в потолок, скрестив руки на груди, Эстела увлечённо разглядывала свои ноги, а Ловино и Энрике бросали хмурые недружелюбные взгляды друг на друга. — Что ж, — закончив писать, нарушила затянувшееся молчание психолог. — Энкарна сказала, что Ловино, тяжело переживая уход матери, стал грубым. Эркилия, ты можешь рассказать об этом подробней? — женщина устремила любопытный взгляд на девочку. Та вспыхнула, покраснев до кончиков волос, а сам Ловино недовольно фыркнул, обиженно нахохлившись. — Ну… — неуверенно начала Эркилия. — Ловино всё время огрызается, дерётся, он никогда не делится своими игрушками, даже если его попросишь, и если к нему обращается папа, грубит ему. Его любимые слова это «придурок», «дурак», «чёрт». Папа часто ругается из-за этого, строго отчитывают его и Джерардо с Энкарной, а Ловино никак не реагирует, начиная драться, кричать и ещё больше ругаться, обзывая и старшего брата с сестрой, и папу. А особенно его. Я думаю, это из-за того, что его мама бросила нас, он обвиняет в этом папу и нас… — пока девочка говорила, Ловино всё больше и больше хмурился, начиная громче и злостней сопеть. — Папа пытался с ним поговорить, выяснить, что не так, но он не хочет ни с кем из нас идти на контакт. Поэтому с ним часто дерется Энрике… — Вы ничего не понимаете! — не выдержав, зло выкрикнул Ловино. — Никто не понимает и никогда не поймёт! Мама никогда не вернётся! Я больше никогда не увижу её!.. — А почему? — заинтересовано спросила Каталина, перебивая гневную тираду ребёнка. — Мама уехала далеко-далеко с каким-то дядей и сказала, что больше никогда не вернётся, чёрт возьми, — резко отозвался мальчик. — Она говорила, что папа не уделяет ей достаточно внимания, что он всё время работает, а всё своё время посвящает нам. В конце концов, ей надоело, и она ушла, навсегда попрощавшись с нами! — Значит, ты считаешь, что в том, что твоя мама бросила тебя, виноват папа? — вскинув бровь, поинтересовалась женщина. Ловино покраснел и громко засопел. — Что ж, — она снисходительно улыбнулась, — тогда ответь, Ловино, что было бы, если бы твоего папы вдруг не стало? Если бы он одним прекрасным утром исчез? Или если бы сейчас врачам его не удалось спасти?       Ловино растеряно открыл рот. Джерардо заскрипел зубами, а Энкарна стиснула кулаки. Каталина затронула ту тему, о которой им совершенно не хотелось думать. На какое-то время воцарилось молчание. Ловино стыдливо опустил взгляд. Он действительно не знал, что ответить. Тогда психолог решила помочь мальчику, задав ему ещё вопросы: — Ты был бы счастлив от этого? Был бы счастлив, если бы твоего папы не было рядом с тобой? — глаза ребёнка расширились, а врач продолжила. — Если бы тебя было некому поддерживать, некому утешать, некому сидеть рядом с тобой, когда ты болеешь, некому играть с тобой, некому помогать тебе, некому смеяться с тобой, веселиться, делить счастье и грусть? Если бы ты был один, а самого дорогого, близкого человека, способного вытерпеть и простить тебе всё, принять все твои плохие слова, сказанные в порыве обиды и ранящие не хуже самого острого кинжала прямо в сердце, рядом с тобой не было, ты был бы счастлив? — слёзы сами подкатили к глазам мальчика, он всхлипнул, а несколько особенно крупных капель сорвалось с ресниц и упало на колени.       В кабинете воцарилась звенящая тишина, Энкарна с тревогой и неким удивлением смотрела на Ловино. Ещё никому на её памяти не удавалось довести его до слёз.       Между тем Каталина намеревалась задать следующий вопрос, как в её кабинет вошёл врач. — А, дон Веласкес! Какие новости? — обратилась к вошедшему психолог. — Дети дона Карьедо? — между тем поинтересовался он, на что они синхронно кивнули. — Отлично. Жизни вашего отца ничто не угрожает. Он пришёл в сознание, и мы перевели его в палату, так что вы можете навестить его, — на этих словах детки повскакивали со своих мест, готовые в любой момент рвануть к отцу. — Палата 410, и помните, дону Карьедо необходим отдых и покой, так что надолго не задерживайтесь и не заставляйте его сильно переживать! — крикнул в коридор дон Веласкес вслед быстро убежавшим детям. ***       Приборы противно пищали, Антонио смотрел в потолок. Перед его глазами мир всё ещё расплывался, а сознание грозилось снова вот-вот покинуть его. «Надеюсь, я не сильно заставил поволноваться детей, — тяжело выдыхая, подумал Тони. — Интересно, как там Ловино. Надеюсь, он не сильно достаёт Джерардо и Энрике»…       Не успела последняя мысль покинуть голову испанца, как дверь в палату с грохотом открылась и шесть нестройных голосов, выкрикнув «папа!», кинулись к больному. Удивлению Антонио не было предела, когда подле своей кровати он увидел всех своих детей. Джерардо и Энрике широко улыбались, Энкарна еле сдерживала слёзы, Эстела и Эркилия лепетали, как сильно они испугались, вытирая свои слёзы, а Ловино, вскарабкавшись на кровать, крепко обнял отца за шею. По его щёчкам в несколько ручьёв текли слёзы, он молчал, плотно сжав губы и сильнее прижимаясь к отцу, чем немало удивил и его, и своих сестер с братьями. — Прости меня, — пробормотал он. — И никогда не бросай меня. Я люблю тебя, папа!       Глаза Антонио расширились, на них непроизвольно набежали слёзы. Слабыми руками он обнял сына в ответ. — Я тоже люблю тебя. И вас всех. Идите ко мне, — улыбаясь и выглядывая из-за младшенького, позвал в свои объятия и старших он. Те не заставили себя долго ждать, тот час ответив на объятия отца.       Ещё никогда в жизни Антонио не чувствовал себя таким счастливым.