сцена номер пять

Меня звали Тэён, и я умирала.

--

А парня из первого пункта звали Бён Бэкхён, и он был писателем. То есть писал пока только для себя, чтобы избавляться от мыслей, а не всерьёз, но мне очень нравились его работы. Я сама иногда похоже пыталась спасаться прозой, поэтому умела различать, где голые эмоции и где старания, и он явно не просто забавлялся, хотя отчего-то не мог в этом открыто признаться. Наверное, просто боялся, что если он признает настоящее писательство своей мечтой, то её отберут: бросят на землю и растопчут, как любую любимую вещицу. Мы с Бэкхёном были вполне себе одинаковые: оба до глубины души были ранены стрелами непреклонного лучника-жизни. Бён, правда, предпочитал о личных трагедиях не распространяться, да и просто притворяться, что всё в порядке. Тема депрессии и её причин была под негласным запретом, так что я молчала и о своём предсмертном списке. И теперь, понимая, что непременно нужно перейти ко второму пункту, мялась, кусая губу, пока Бэкхён преспокойно жевал бутерброд. Остановка, на которой мы впервые встретились, была нашим местом нечастых встреч; мы просто полагались на удачу и приходили, когда хотелось, однако телефонами так и не обменялись вплоть до самого конца. Это была наша маленькая игра в судьбу-случайность. В тот день, какого-то числа какого-то месяца, кажется, холодного и неприступного, у нас случилась одна из самых важных встреч. Мне предстояло сделать первый шаг и предложить Бэкхёну сходить вместе в кино, и вроде бы ничего особенного, вот только с моей нерешительностью задача представлялась по-настоящему, адово сложной. Мне, если честно, Бэкхён, ко всему прочему, до всполохов между рёбер нравился, и позвать его на свидание было равносильно тому, чтобы глупо признаться ему в чувствах. А я подобными вещами предпочитала не грешить. К моему удивлению, тишину, медленно, но верно затягивавшую ремень на моей шее, нарушил именно Бэкхён: — Хочешь куда-нибудь на выходных сходить? Тук-тук-тук-тук. Сердце вмиг сорвалось на ритм миллион-туков-в-секунду, и я просто застыла, завороженно прислушиваясь. У меня ведь такого прежде никогда не было. В смысле, такого невинного, чистого и покорного. Я была влюблена в Минсока до потери пульса, и всё же он вызывал у меня совершенно другие чувства, не такие трогательные. И я определённо любила прежде, и не раз, даже больше, чем бесконечное число, однако с Бён Бэкхёном это походило именно на первую любовь, и его слова были не чем иным, как магией. Я медленно перевела взгляд на парня, что сидел рядом со мной на пустой остановке, и стала его разглядывать, по-прежнему не торопясь отвечать. В глаза, в точности как в нашу первую встречу, бросились тонкие длинные пальцы, два из которых он оттопырил, пока пил из бутылки холодную воду. Чистое позёрство, но я клюнула сначала, клюнула сейчас и всегда, всегда буду настолько безрассудной, чтобы попадаться на его уловки. Это я знала точно. Кроме того, я знала, что его пальцы отлично смотрелись бы между моих отросших светлых волос. А губы — тонкие, вишнёвые — идеально совпали бы с моими собственными, разукрасив полотна наших жизней нитями моего, серебряного и его, бэкхёновского, золотого цветов. — Да… оппа. — Оппа? — удивлённо переспросил Бэкхён и повернул голову, чтобы встретиться со мной взглядом. — С каких пор, малышка? — Ну, тебе идёт. Ты же не против? — Нет, конечно нет. Называй меня как хочешь. Тогда… значит, гуляем в эти выходные? — переспросил Бён. — Как насчёт кино? Хочешь? — Хочу, — я улыбнулась, ликуя внутри, и повторила (больше для себя, будто смакуя): — Оппа… Я, несомненно, начинала привыкать.