✿✿
Впервые Бэкхён выпустил когти, когда я спросила его о семье. Кажется, эта тема была также под запретом, и я ненароком задела какие-то особо болючие шрамы, заставив его сердце сжаться комком горечи. Он шипел совсем как раненый кот и на единственное мгновение позволил мне увидеть слезинку, одиноко скатившуюся по его бледной щеке. Такая непозволительная роскошь — различить настоящие эмоции Бэкхёна за его внешним лоском. Я ведь понимала с самого начала: понимала что именно таила в себе эта его беспечность, понимала, какие у неё были подоплёка и вытекающие особенности, — и всё равно подпустила его к себе слишком близко. А теперь он застрял между рёбер; намертво. Выбраться было никак, спастись — тем более. Моя к нему глупая влюблённость походила на тонущий корабль: безнадёжная и никому не интересная — только бы успеть сбежать, не отправившись ко дну самому. Такой влюблённостью не делились: хранили внутри, глубоко, под шлейфом воспоминаний; такой влюблённостью не хвастались. Я не любила Бэкхёна — была именно влюблена. Любовь — прекрасное чувство, а влюблённость — это нечто иное, нечто необъяснимое и горклое. Именно такое чувство селилось во мне, когда я смотрела на Бэкхёна: словно мне пустили пулю в голову, и я в последний момент увернулась, до сих пор тяжело дышу, никак не отойду от пролетевшей мимо ушей смерти. Влюблённость была невыносима, Бён Бэкхён не уступал.##
— Хочешь, открою секрет? — Нет. — Как раньше уже не будет. Это было очевидно. С тех пор, как мы впервые заговорили о личных трагедиях, всё стало серо и мрачно, и приевшаяся улыбка укрылась толстым слоем слёз как одеялом. Первый разговор — глубже, чем обычный — был отправной точкой. Бэкхён стал выдавать мне всё как на духу: не мог остановиться, когда рядом сидела я, готовая выслушать и похлопать по спине. В определённый момент и я последовала его примеру, так что мы стали друг для друга спасительными жилетами, псевдо-психологами и знакомыми-«SOS!». Иначе говоря, всем, чем можно, кроме близких людей. В этом проблема диалогов с претензиями на поддержку: начав однажды, уже не остановиться. Человек же, который попал под раздачу, больше не славится шансом повыситься до звания друга для веселья. А тех, кто сочетает в себе и одно, и второе, ничтожно мало. Вот и мы с Бэкхёном последовали примеру кучи других обывателей: совершили непростительную ошибку, обернувшись абсолютно чужими личностями. Я, конечно, говорила с ним о том, что заставляло мёрзнуть душу, но о том, что грело, молчала, потому что таким темам отныне не было места в наших беседах. Мы превратились в близнецов по несчастьям, и, кажется, так было даже лучше: я высказывала всё, что творилось в моём покоцанном сердце, и в ответ получала благословенное молчание, а если не его, то совет с лёгкой руки правил приличия. Просто в одно мгновение счастливое спасение оказалось горестным — но каким-никаким спасением. Бён Бэкхён, правда, больше не был в моём представлении таким очаровательным, как прежде. И волшебником он теперь также не был: личина разбилась, его настоящее «я» дало понять, что он совсем не идеален. Слова о том, что «никогда не брошу», осели пылью на полках с сентиментальными романами, полными лжи и несбыточных надежд.[]
— Хочу… — М? — Хочу поцеловать тебя. Никакого трепетного волнения — лишь голое безразличие и показная смелость. Бэкхён притянул меня к себе, держа за подбородок, впился поцелуем в мои искусанные губы; не прекращая, ждал чего-то. Кажется, думал, что это исправит нашу ситуацию, что мы сможем вернуться к началу, когда любое незначительное касание было подобно внутренней смерти и слово ободрения, невзначай брошенное, туже затягивало на талии пояс наивности, не давая глубоко дышать. И я тоже чего-то ждала. Наверное, признаков того, что шанс всё исправить по-прежнему есть, по-прежнему не умер. Я была влюблена в Бэкхёна, однако не любила его. Отнюдь. На самом деле временами совсем не выносила и готова была неаккуратным движением руки расплескать общие тёплые воспоминания, вместившиеся в неглубокую чашу. Особенно в такие моменты, как когда он строил из себя взрослого и умного, свято веря в собственную проницательность. Ну, по крайней мере не пришлось уговаривать его поцеловать меня, чтобы выполнить следующий пункт из списка. Он явно понимал и сам, что пьеса приближалась к (не)логическому завершению, отчего и решил, что должен проверить, насколько глубоко мы заплыли. Наше море иссушилось, и теперь оставалось только потерпеть до мгновения, когда кончики солнечных лучей коснутся и нас, и мы сгорим, не держась за руки, но глядя друг другу точно в глаза.