Умиротворение

Кларисса Старлинг была не из тех женщин, которые заглядывали в шкаф и жаловались на то, что им нечего надеть. Осиротевшая ребёнком, рано повзрослевшая, она уже давно знала, как справляться с этим порывом. Но после вечернего обследования лечащим врачом, которое добавило чувство раздражения, после прочтения и подписания объяснительной, где ей сообщались все рекомендации и меры предосторожности. После поглощения безвкусного, как и завтрак с обедом, ужина, после сна, который был неимоверно коротким, и после пробуждения во вторник в полпятого утра… Она почти была готова признать поражение при виде вещей в дорожной сумке. Она носила наиболее удобную для себя одежду: свободно облегающие брюки-карго, мягкие хлопчатобумажные футболки, повседневное платье на пуговицах для четверга. Изорванные и окровавленные останки рабочей одежды скорее всего были сняты с её тела и в конечном итоге брошены в пакеты для доказательств. Это оставило её без одежды для тренировок и двух основных брючных костюмов с подходящими ко всему майками. Они отлично подходили для офиса или разговоров со скорбящими семьями. Не так уж и много для женщины с зашитыми порезами и чудовищными синяками, которые сплошь и рядом покрывали её тело; для женщины, которая с трудом поднимает повреждённую руку и не может согнуться для того, чтобы завязать шнурки на этих чёртовых кедах на протяжении нескольких недель. Она всерьёз задумывалась надеть пижаму, когда вошла медсестра. Снова Марджери. — Ваш вчерашний посетитель вернулся, — сестра Марджери поиграла бровями и заговорщицки улыбнулась, ясно намекая на свои мысли обо всём этом. — Я рада, что у меня сегодня долгое дежурство иначе бы я его пропустила, а такого мужчину не следует упускать. Кларисса подавила смех при мысли, что она будет сплетничать, как это делают девочки, о Ганнибале Лектере и его не таком уж секретном влечении к ней. Каково же было бы лицо Марджери, если бы они сплетничали о реальных вещах. Она подумала про Арделию, и это вызвало некие опасения по поводу того, как в ближайшие несколько недель будет выглядеть её жизнь. — Он хороший парень, — выдавила она без тени иронии. Медсестра поставила две небольшие коробки на кровать. Без оберточной бумаги. Кларисса неосознанно дотронулась до их поверхности. — Он отправил их вам, сказал, что возможно это будет полезно. Кларисса мысленно перевела слова медсестры, так чтобы они звучали как слова Лектера. Я рассчитываю, что их содержимое будет полезным, Кларисса. Она сняла крышку с первой коробки и обнаружила платье, подобного которому она никогда не носила и не ожидала, что Ганнибал выберет его. Прежде всего, платье не было модным, и Бог знает, как Ганнибал Лектер понимал моду. На самом деле, подумала она, положив платье на кровать, стиль кричал о чём-то бóльшем, чем о жене фермера из девятнадцатого века. Но медсестра кивнула. — Он смышлёный. Его будет удобно и легко самостоятельно снимать и надевать. Кларисса посмотрела на платье более критическим взглядом. Длинный рукав и юбка до пят скроют почти все её синяки, и куда бы они ни пошли, никто не будет смотреть на неё из-за них. Кнопки шли спереди от шеи до колен, не нужно будет выгибать, вертеть или поднимать руки — она сохранит свою независимость. А свободная посадка и завышенная талия как раз под лифом не будет давить на живот и раны. Ткань была мягкой. «Плотный хлопок», — подумала она. Любопытная медсестра Марджери была права, он дал ей что-то удобное. В коробке даже был мягкий хлопковый бюстгальтер, который не будет грубо тереться о её повязку или врезаться в её синяки. Если бы она не видела ящик, полный нижнего белья в своей комнате в Саарбрюккене, то, возможно, была бы возмущена его выбором. Он не заставляет меня носить их, он просто даёт мне выбор. — Да, он внимательный, — она открыла вторую коробку — пара теннисных туфель на липучке с плоской подошвой, подходящие платью. С ними не нужно беспокоиться о завязывании шнурков. — Я не могу подумать ни о ком другом из парней, которых я знаю, что они внимательны к окружающим. Кларисса быстро улыбнулась и начала расстегивать кнопки. — Можете сказать ему, что я буду готова через пару минут? — Конечно. Сидите аккуратно, хотя вы уже одеты. Я вернусь с инвалидной коляской. Политика больницы. — Знаю, я уже подписала бумаги, — она даже не собиралась спорить об этом. Сохранение энергии было правильным решением, когда она едва ли могла пройти десяток шагов без чувства усталости. Это, конечно, злило и раздражало, но это не значило, что она собиралась быть упрямой идиоткой и настаивать на своём. Медсестра Марджери закрыла за собой дверь, и Кларисса поспешно оделась. Ну, попыталась поспешно одеться, подумала она, так как даже на такой простой наряд требовались затраты энергии, и из-за этого её немного повело. Она сидела на кровати, медленно дыша, и ждала медсестру. Инвалидная коляска была холодной, когда она села в неё. Пришлось подобрать платье, чтобы оно не запуталось в колёсах. Аккуратно взяла сумку с одеждой и спортивную сумку по указанию медсестры. Наконец, они двинулись по коридору до станции медсестёр и небольшой зоны отдыха, где стоял Доктор с тёплой улыбкой на лице, когда она подъехала. — Не на своих двоих, Кларисса? Он набросил на неё зимнее пальто, длинное и шерстяное; такого, безусловно, не было среди вещей, которые она взяла с собой в Омаху. Его пальцы коснулись её щеки, когда он запахивал его вокруг её шеи. Она подавила желание прижаться к его руке и погрузиться в теплоту пальто. — Не искушайте меня, Томми. Доктор покачал головой, вздохнув на радость их наблюдателям, подумала она. Кларисса попрощалась с медперсоналом, когда Доктор взял её сумки. Она не знала куда едет, но очень хотела туда попасть. Он всё решил. Я не должна беспокоиться об этом.

* * *

Ганнибал Лектер легко ехал сквозь редкое утреннее движение в центре Омахи. Можно было не волноваться, они двигались в соответствии с графиком. Небо было тёмным, солнце встанет только через два часа, и туман скрывал свет уличных фонарей и фар. Хотя он следил за дорогой, он всё равно наблюдал за Клариссой боковым зрением. Слабый свет приборной панели давал достаточное для него освещение, хотя, возможно, меньшее для неё. Она сидела на пассажирском сиденье неподвижно, неестественно прямо. Он ожидал столкнуться с тем, что нужно будет уменьшить давление на её ушибленную спину и предотвратить расхождение швов на животе, ведь чтобы уменьшить боль от раны она могла скрючиться. Прилагаемые ею усилия, несомненно, истощали Клариссу, и постоянное подрагивание век, которые закрывались сами, показывало, что её ресурсы на исходе. Её усталость и боль не удивили его; он же сам, в конце концов, договорился с медицинским персоналом, чтобы они разбудили её пораньше, таким образом, чтобы они покинули больницу вовремя. — Боль терпима, Кларисса? Она моргнула, её голова слегка наклонилась к нему. — Да, лекарства делают свою работу. Я просто… Он молча ждал. Она не привыкла жаловаться, как и он сам. Она не хотела показывать свою слабость другим, и она была воспитана в среде, которая способствовала чувству уверенности в своих силах. Это было переменой для них обоих: появление кого-то, от кого можно зависеть и кому можно довериться. — Измучена, — закончила она. — Я встаю, и через пять минут устаю. Прохожу десять шагов — и я разбита. Я уже устала от усталости. Они, конечно, предупредили меня, что на восстановление уйдут месяцы… — Она покачала головой, возможно, раздражённо. — Простите. Мне просто нужно принять это и пережить. Но если вы везёте меня до округа Колумбия, то я не думаю, что буду в состоянии держать глаза открытыми, смотря на кукурузные поля. — Нет необходимости извиняться, Кларисса. Выражение раздосадованности в связи с текущим состоянием дел вряд ли неожиданно или необоснованно. И да, мы едем не в Вашингтон. Иначе это была бы двадцатичасовая поездка. Слишком долго для вас в таком положении. Я был бы за рулем, и моё внимание было бы, в силу необходимости, сосредоточено на дороге. Я же предпочитаю сосредоточить его на вас, пока у меня есть возможность, моя дорогая. Её голова оказалась в его периферийном зрении. Он знал, что она изучала его, как могла в условиях плохой освещённости. — Вы очень… непосредственный… сегодня, Доктор, — её тон казался умышленно будничным. — Возможно. — Потому что… — пауза была долгой, но её заявление было вдумчивым, а не наводящим, он пока ждал, когда она соберётся с мыслями. — Вы думаете вести себя неуловимо корректно по отношению ко мне. — Перкоцит может снизить вашу способность быстро постигать что-то сложное, Кларисса. Это временная ситуация. Вы можете быть уверены, я ограничусь лишь тонкими знаками внимания, когда этого потребуют обстоятельства. Она моргнула и немного поджала губы. — Мне нравится ваше внимание. Тонкое и любое другое. Мне нравитесь вы. — М-м-м. Ваша правда, — согласился он. — Но вы не сказали бы это так открыто, если бы не чувствовали себя… не здесь, — он закончил прежде, чем она ответила: — Свободной. Он слегка улыбнулся. — Я подозреваю, что сейчас наши определения «свободного» отличаются, Кларисса. Это не то слово, которое я ассоциирую с вами. Она снова нахмурилась. Крошечная складка между бровями появилась вновь. А потом она рассмеялась и закашлялась, она пододвинула свою руку к себе — рефлекторное действие, подумал Ганнибал. — Вы имеете в виду, что я не занималась сексом с кем-то, кроме вас. Была очередь для его рефлекторного действия, он повернулся к ней, отвернувшись от дороги. — Я совершенно уверен, Кларисса, что мы не занимались подобной… деятельностью. — Хотя было, конечно, приятно услышать её подтверждение его подозрений. Кларисса Старлинг — не тот тип женщины, который найдёт замену, когда он выказал определённые намеренья. Это отражалось также в её эмоциональной привязанности к нему. А его собственное целомудрие во время их разлуки — его верность ей. Он улыбнулся: — Я бы запомнил это, уверен. — Пока нет, — сказала она. — Но мы будем. Она уверенно кивнула. Так это было решено тогда, Кларисса? И когда это произойдёт, это будет просто для вас или будет означать нечто большее? Но он тоже кивнул. — Когда придёт время, моя дорогая. Всё хорошее случается с теми, кто ждёт. Это был не тот разговор, который он хотел продолжать сейчас, пока она была ранена, и лечение всё ещё продолжалось, он будет проводить следующие тридцать часов в непосредственной близости к ней. Как джентльмен, он бы, конечно, вёл бы себя, несомненно, собственнически. Но её сниженные запреты могли стать трудностью, если их не обуздать должным образом, к тому же, он не хотел оттолкнуть её. Теперь она была спокойной и открытой с ним. Ей комфортно в его присутствии, как когда-то со стеклом между ними. Что ещё более важно, ей было комфортно с собой, в отличие от Саарбрюккена. Он не мог позволить ей струсить и вернуться в ФБР, чтобы укрыться там. Он не видел себя стоящим на её могиле после жизни, проведённой в основном вдали друг от друга. Он отогнал эту мысль и припарковал машину на стоянке у здания. Он не будет возвращать автомобиль в прокат, Ганнибал принял соответствующие меры прошлым вечером. Он оставит ключи и деньги в бардачке, и авто заберут отсюда за дополнительную плату. Он выключил двигатель. — Кларисса? — Она молчала в течение нескольких минут. Задумалась или отвлеклась на боль? — Вы очень хорошо ждёте, Доктор, — она подняла голову и осмотрелась. — Дальше на поезде? — Да, — подтвердил он. — Если вы подождете немного, то я быстро вернусь. Ему нужно будет подтвердить бронирование билетов и получить инвалидное кресло, прежде чем вернуться к ней. Это расстояние было слишком велико для неё, она не сможет его пройти. Когда он вернулся, то застал её спящей на пассажирском сиденье. Он осторожно посадил её в кресло, запахивая пальто, чуть погодя он перекинул их сумки через плечо. Она не шевелилась ни когда они сели в поезд, ни когда он осторожно посадил её у окна, а сам сел у прохода. Он наблюдал, как она спит, как поезд направился на север; пальцы обхватили её запястье, проверяя пульс, его медленный, устойчивый ритм.