Умиротворение

Что-то прикасалось к тыльной стороне её ладони. Тепло, нежно и немного щекотно. Пальцы. Вычерчивающие рисунки. Не открывая глаз, Кларисса улыбнулась. Ганнибал. Вроде бы мелочь, но в этом столько заботы. Должно быть, уже нужно выходить из машины. Идти отсюда до поезда — сущая пытка. Хорошо. Просто идти медленно, чтобы не повело. Она открыла глаза. Оу… не автомобиль. Перед ней было свободное место, а не лобовое стекло. И хотя было темно, посмотрев в окно слева от себя, она могла сказать, что они двигались. — Мы в поезде, — она хотела, чтобы это не прозвучало удивленно, но ничего не смогла с собой поделать. — Когда мы сели в него? — Не так давно, Кларисса. Примерно полчаса назад. — Я не помню этого. У меня начались провалы в памяти? Это же не один из побочных эффектов от лекарств, не так ли? Если это так, то я не… Доктор потрепал её по руке. — Спокойно, Кларисса. Славно, дышим медленно, м-м-м? Вдох… один… два… три… четыре… пять… шесть… семь… выдох… один… два… — он считал ровным голосом. Она даже не поняла, что дышит очень быстро, но теперь, когда он сказал об этом, она почувствовала, как пылают лёгкие. Он продолжал считать, и она сосредоточилась только на звуке его голоса и ощущении его пальцев. Он отслеживал её пульс, Кларисса почувствовала, как дыхание замедлилось. — Правильно. Стало лучше, не правда ли, моя дорогая? Она кивнула, её немного трясло. — Намного. — Кажется, я должен извиниться перед вами, Кларисса. Я не ожидал, что вы будете так огорчены после пробуждения. Вы спали довольно крепко, когда я вернулся к машине. Засмущавшись, она повернула голову к окну. — Простите. Вам не нужно извиняться. Я… Я просто не знаю, как попала сюда. Он молчал так долго, что она повернулась, чтобы посмотреть на него. Когда он заговорил, его голос был мягким. — Разве вы не знаете, Кларисса, даже сейчас? Она нахмурилась, чувствуя, что он имел в виду что-то… большее, нечто большее, чем знание того, как она села на поезд. — Вам ничего не грозит, пока я рядом, в том случае, если я смогу предотвратить неприятность, Кларисса, — его пальцы задержались на небольших царапинах, покрывавших её руку. — Я не позволил бы ничему плохому случиться с вами, ни в течение последних тридцати трех минут, ни в любое другое время, когда вы предоставите мне возможность заботиться о вас. Дерьмо. Я снова причинила ему боль. Нужно немедленно исправить это. — Я знаю. Я и не думала, что вы что-то сделаете. Я… испугалась… что у меня провалы в памяти. Что я что-то упустила. Я не могу поверить, что весь путь от машины до поезда я просто спала и не проснулась. Вот и всё. Потому что, если она забывала целые часы, то не помнила бы время, проведённое с ним. И она уже знала, что её время с ним ограничено. Она не могла убежать с ним сейчас, не вызывая подозрений. Как только они прибыли бы в округ Колумбия, прошли бы недели, прежде чем она смогла бы увидеть его снова. До этого она успеет отказаться от атрибутов своей старой жизни и начать её заново с ним. Она вздохнула и заговорила прежде, чем подумала: — Я хотела бы, чтобы мы просто уехали сейчас. — Мы можем, если вы хотите, Кларисса. Конечно, он мгновенно понял ход её мыслей. Но желания — это желания, они были нереальны. — И оставить слишком много вопросов, и Ди, которая знает, что я просто так бы не исчезла, и Джека, который начнёт искать… нас бы преследовали. Охотились. Есть вещи, их не так много, но они слишком ценны, чтобы оставить позади. — Да, всех их, Кларисса. Но они несущественны. Если вы хотите выбрать пункт назначения, кроме Вашингтона, нужно только сказать, и я всё изменю во время нашей остановки в Чикаго. Я не могу отрицать, что ваша близость вызывает во мне желание сделать её постоянной. — Даже если бы вам пришлось провести несколько недель в роли медсестры, Доктор? Я не в лучшей форме. — Даже тогда, Кларисса. Я считаю, что это дурной вкус обращаться к фразе: «и в болезни, и в здравии», не так ли? Он сказал это так просто и буднично, что она была поражена тем, как спокойно восприняла это неофициальное предложение. Возможно, в этом виноваты лекарства. Или возможно это было… ожидаемо. Небрежное подтверждение его намерений на пожизненную связь, и её столь же небрежное согласие. Её разум и тело уже приняли решение. На этот раз, не было никакого сопротивления, внутренний недовольный голос молчал. Их сплетённые руки лежали на подлокотнике, который был между ними. Она просунула руку из-под его руки и погладила пальцами Ганнибала. — Я предпочла начать в здоровье и счастье, без необходимости каждый раз оглядываться через плечо. Он поднял её руку и поцеловал костяшки пальцев. — Так и будет. Она уснула снова, всё ещё наслаждаясь ощущением своей руки в его. Когда она проснулась, Доктор ставил тарелку… с чем-то… перед ней. Овсянка, подумала она после изучения содержимого. — Отличный расчёт времени, Кларисса! Я считаю, что завтрак составлен надлежащим образом. Обычная овсянка. И чашка чая. Швы чешутся, спина болит, живот снова начинал пульсировать, несмотря на обезболивающие. И он хочет, чтобы она съела эту грёбаную овсянку? Уничтожающий ответ уже был готов, когда она заметила поднос на вершине своего стола. Вторая чаша овсяных хлопьев. Вторая чашка чая. Внезапно, возник вопрос о том, когда это безвкусное дерьмо стало соответствовать минимальному стандарту слова «завтрак». Любопытно. Она смотрела то на поднос, то на Доктора. — Вы охотно подвергнете себя этому? Она не могла себе представить, что он будет глотать что-то настолько безвкусное, после нескольких лет питания в тюрьме. Для человека с такими развитыми чувствами, для которого вкус и запах равнялись созерцанию и звуку, такие неаппетитные блюда, несомненно, являлись одной из страшных форм пыток. Он не мог хотеть съесть эту бежевую кашицу. — Было бы неприлично пировать, когда вы этого не можете, моя дорогая. Я не воздерживаюсь от всего, этого достаточно в любом случае. По правде говоря, местная еда не соответствует моим предпочтениям. Это было бы… сложно… но не невозможно, для персонала… — Испортить эту жижу? — Действительно. Вы вырвали эти слова из моего рта, Кларисса. Она улыбнулась, сдерживая смех, который хотел вырваться наружу и принести боль мышцам. — Я держу пари, вот и всё. Она подняла ложку над миской, отсалютовала ею Доктору и попробовала жижу. — М-м-м, пресная. — Ваш ослабленный кишечник будет благодарен вам за это позже, Кларисса. Она поморщилась. — Спасибо за напоминание. — Если вы немного подождёте, однако… Он сунул руку в карман пиджака и что-то достал из него, как фокусник в немом кино. Он поднял один палец, прежде чем нажать крышку на маленькой баночке. Баночка с домашним джемом, подумала она, конечно, поменьше, чем те в которых мама закрывала вишнёвый и папайевый джем, да и без яркой ткани между крышкой и уплотнительным кольцом. Банка за банкой выстраивались аккуратно в шкафу, они стояли там даже спустя год со смерти мамы. Она до сих пор помнит боль на лице отца, когда закончилась последняя банка. Кларисса вертела свой нос от купленного джема и говорила, что хочет только мамино. Доктор пошевелил пальцами, дразня, как будто ему это было нужно, чтобы освободить их для такого драматического подвига как открытие банки. Она обнаружила, что улыбается, практически ухмыляясь, как ребенок, когда он снял крышку и поставил баночку на стол. Он сделал шоу из поднятия своей пока ещё не использованной ложки со столика и погружения её в банку. Стекло было непрозрачным, она не могла видеть цвет содержимого, пока он не вынул ложку. Тёмное настолько, что светилось фиолетовым. Небольшая порция приземлилась точно в центре её невкусной овсянки. Она изучала её всего мгновение. Ягодное. Голубика? Она взглянула на него, Доктор поднял бровь в немом вызове. Она поджала губы, взяла ложку и пробовала джем. Вкус значительно преобразил пустое блюдо, и она ненадолго закрыла глаза, хватаясь за нить памяти, которая рассказала ей, что она узнала его. Вот оно! Она открыла глаза и подняла бровь в ответ. — Вы всегда носите ежевичный джем в кармане? — Варенье, — поправил он. — И только в особых случаях. Он положил и себе немного джема, вернее, варенья, и закрыл баночку. Она снова попробовала. — Вы сами сделали его? Она представила Доктора на кухне, в фартуке, внимательно следящим за кипящими ягодами, и обнаружила, что это не поразило её вообще. — Да. Это новый рецепт с добавлением лимонной цедры. Конечно, он не приготовил его здесь, хотя это означало, что он привёз с собой, где бы он был, прежде чем бросил всё и прилетел к ней. Лёгкая закуска, может быть, а может просто для намазывания на английскую булочку или какое-то печенье; возможно даже то, что он сохранил этот компот для обратной дороги. Только теперь он делил его с ней, и, скорее всего, эта сладость пропадёт без холодильника. И, как бы нереально это ни было, но она сидела на поезде, который мчался в Чикаго, и обсуждала рецепты домашнего варенья с Ганнибалом Лектером. Или я полностью сошла с ума, и эти препараты, только улучшают моё состояние. — Моя мать имела обыкновение закрывать варенье, — сказала она во время еды. С добавлением подслащенных фруктов в овсянку её аппетит проснулся. — Дикая ежевика, она росла у ручья. — М-м-м. Наш повар делал то же самое. Я считаю, что мне удавалось съесть почти столько же ягод, сколько я собирал. Чёрт. Он открывался. Спонтанно. Просто… между прочим рассказывал о своём детстве. Нет, не только об этом. Про то, как наши детства были похожи. Чёрт побери, Старлинг, не глазей на человека, скажи что-то. — Я не знаю, как для вас, но для меня худшая часть шла позже — чистка ягод. Фиолетовые пятна просто не отмывались, — она на мгновение задумалась, пытаясь вспомнить давно прошедшие дни. — Я думаю, что в первый раз мой папа клялся, что мои пальцы не будут вечно пурпурными. Она посмотрела на свои руки и покачала головой: синяки вокруг разорванной кожи сделали некоторые пальцы фиолетового цвета. — Я носил перчатки, — сказал Доктор. — Толстые рабочие перчатки. Довольно грубые. Кларисса не смогла удержаться от смеха, несмотря на боль в животе. Конечно, подумала она, он носил перчатки. Ещё в детстве Ганнибал Лектер всё идеально планировал. Она почувствовала прилив любви к нему. — Я не удивлена. Это означает, что вам был нужен друг, который размазал бы ягоды по вашему лицу, пока вы не стали бы напоминать виноградный эскимо. Такой друг, как она. Это было смешное предположение, ведь она ещё не родилась, когда он ловко избегал синевы ежевики и носил перчатки. Но когда она посмотрела в ожидании его ответа, Доктор изучал её с некоторой серьёзностью. — Я запомню это, Кларисса, мы должны будем попробовать это вместе. Но если вас измажу я, то помните: это честная игра, и она может принять любой оборот. А потом он улыбнулся ей, злобно-игривой улыбкой, и её мозг зациклился на одной мысли: Где находится ближайший лоток с ежевикой?

* * *

Развлекать Клариссу Старлинг было, возможно, ещё более приятным занятием, чем злить её. День прошёл быстро, слишком быстро, по его мнению. Каждый час приближал их к месту назначения, к моменту, когда они должны будут разойтись ещё раз. Доктор пытался сохранить ровный тон, чтобы отвлечь её от своих переживаний. Она в основном болтала сама, показывая, что является прекрасным спутником, несмотря на некую разочарованность, которая бурлила в ней. Он не смог бы успешно отвлечь её без усилий и желания со стороны Клариссы. Варенье было удачей, хорошо, что он не открыл его, когда летел в Омаху. Его мысли были заняты Клариссой, поэтому он забыл о нём. То, что она нашла его приемлемым — нет, даже более того — очень понравилось ему. Было важно подстёгивать её аппетит, чтобы восстановление шло быстрее. Она снова уснула, после того как приняла обезболивающие. На обед был цыплёнок и овощной суп, явно из пакетика, отсутствие его вкуса прикрыли обилием соды. Он предложил сделать игру из этого, чтобы заставить её доесть суп, пообещав съесть ложку из своей тарелки за каждый её глоток супа. Общая пытка. Это был один из немногих моментов, когда его мягкость потерпела неудачу: она просто покачала головой и повернулась к миске. — Вы не должны страдать из-за меня, Доктор. Я знаю, какой на вкус суп из банки, и я не могу себе представить, то, что вы действительно хотите съесть целую миску этого. И да, я знаю, что мне нужно есть для получения калорий, белка и другого. Просто… поговорите со мной. Расскажите мне… расскажите мне, как бы вы сделали куриный суп. С нуля. Вы делали его, не так ли? — Много раз, Кларисса. — Так расскажите мне об этом. И он начал. Она была заинтересованным слушателем, её вопросы начали касаться и других блюд. В конечном счете, они пришли к проблеме подготовки нескольких блюд, а потом — к вопросу про тонкости праздников. Тогда он как-то сам рассказал ей о своих собственных кратких выступлениях на таких мероприятиях в детстве: нарядный, он молча копировал манеры своего отца, пока его не отправляли спать. Это было, теперь он задумался, отличным примером тонкого манипулирования с её стороны. Он не знал, к чему приведёт диалог, хотя, теперь понятно, что её наводящие вопросы о званых обедах приведут их к обсуждению его приключений в зрелом возрасте. Возможно, даже допроса, правда ли, что он подавал своим гостям человеческое мясо и почему. Но она удивила его, наивно предполагая, что его гостеприимность происходит из детства. — Мой папа не был сведущ в кулинарии, я едва ли могла накрыть стол должным образом к тому времени, когда я попала в руки Лютеранского дома, не говоря уже о праздниках. Но держу пари, вы знали, какой вилкой пользоваться прежде, чем научились ходить. Она вздрогнула от его смеха, который разразился после этого заявления, и выглядела вполне довольной собой из-за того, что заставила его смеяться. — Не так рано, Кларисса, нет, но это было как раз в то время, когда я всё ещё щеголял в коротких штанишках и гольфах. Она откинула голову в сторону, а затем, начала игриво рассматривать его ноги, сейчас прикрытые штанами. — Расскажите мне больше об этой экзотической одежде, Доктор. И, таким образом, мода заняла оставшуюся часть дня. Он описывал посещения портного, чья работа заставляла верить, что он будет поддерживать надлежащую честь и достоинство его семьи. Кларисса описывала посещение местных комиссионок и церковных подвалов, где она выбирала поношенную, великоватую ей одежду, из которой она быстро вырастала. Но развлечение продолжалось только до тех пор, пока Кларисса не сталкивалась со своими нынешними ограничениями. Теперь ему приходилось довольствоваться тем, что он будет злить её. — Я могу идти, вы это знаете. Доктор посмотрел вниз на вздёрнутую голову Клариссы. Она была чуть меньше, чем вне себя от «радости», узнав, что он попросил привезти инвалидное кресло на станцию. Её настроение испортилось ещё больше, когда она поняла, что она не в состоянии сама везти себя из-за ограниченной гибкости правой руки и повреждённой кожи на ладонях. — На небольшое расстояние, да. А по всей станции, чтобы найти ночлег, пока это возможно? Я не уверен, что вы сможете, Кларисса. Скажите, сколько шагов вы могли бы сделать сегодня утром, прежде чем устать до изнеможения? Десять? И сколько примерно шагов мы прошли, когда вышли из поезда, м-м-м? Более десяти? — Сорок два, — её голос был резок. Он мог почти почувствовать, как усталость давит на неё. Она снова склонила голову вперёд, глядя прямо перед собой. — Сорок три… четыре… пять… продолжать, доктор? — Нет, Кларисса. Вы убедительно продемонстрировали вашу способность считать и ваше желание вздремнуть. Она зарычала. Её нога пнула подножку инвалидного кресла, кратко требуя коррекции курса, и это вызвало резкий вдох, который отозвался на её спине. — Чёрт. Я ненавижу это. Я ненавижу чувствовать себя так… — Прикованной? Сложно, Кларисса, позволить другим принимать решения за вас, отвечать на их капризы? — он позволил измениться своему голосу, стать жёстче, чтобы его низкий тембр, не было слышно в толпе другим пассажирам, спешащим к месту назначения. — Я должен связать вас ремнями? Возможно, порекомендовать маску на лицо? Я знаток в этом деле, вы знаете. — Что вы хотите, чтобы я вас пожалела? Вы сделали свой выбор, Доктор, и поэтому вас засадили туда. Так что простите меня, если я не могу посочувствовать вам прямо сейчас. — Ах да, бедная жалкая Кларисса, которая, конечно, не принимала решений, приведших её сюда. Как это, должно быть, удобно: винить за свой выбор кого-то более авторитетного. Должны ли мы позвонить дяде Джеку? — Упоминание Джека Кроуфорда сделало тон менее осознанным и более правдивым. Нужно было не давить так сильно. — Возможно, он будет стимулировать вас ходить по железнодорожной станции без посторонней помощи. Ничего, что подобное действие закончится возвращением на больничную койку, Кларисса. Дяде Джеку, кажется, приятно видеть вас слабой и уязвимой. Если вы хотите этого, то вставайте. Он остановился и стал ждать. У них ещё есть время до их рейса в Вашингтон. Если Клариссе требовалась демонстрация её собственных ограничений, он позволит ей это, пока она не подвергает себя риску. Он вежливо проигнорировал заковыристую брань, которой она показывала своё разочарование. В конце концов, её тихая тирада замедлилась и остановилась. Она громко подышала, прежде чем вернулась к нормальной речи. — Я задерживаю нас, Доктор, или же вы выделили время для моей истерики? Он плавно толкнул кресло. — Конечно, Кларисса, я выделил время. Не хотите ли ругаться на меня, пока мы движемся? — он заговорил более мягко. — Вы использовали некоторые новаторские выражения, которые я не слышал раньше. Хотя потратил годы на выслушивание отдельных очень ярких персонажей. Она покачала головой, он мог увидеть улыбку на её лице. — Сдаюсь на этот раз, Доктор. Хотя, я думаю, что придержу в запасе ещё один вариант.