The Hunger Games: Frozen Fire

— Гарри Стайлс, дистрикт 12! — выкрикивает Фликерман. Звучит звонок, я возвращаюсь на свое место. Играет гимн, мы встаем. Камеры выхватывают лица каждого трибута. Я стараюсь не опускать глаза, вопросы ведущего немного выбили меня из равновесия. Я понимал, что меня могут спросить о семье, но на деле это оказалось труднее, чем я ожидал. По окончанию гимна трибуты выстраиваются перед вестибюлем Тренировочного центра и проходят к лифтам; я стараюсь не попасть в одну кабину с Челси. Мой идеальный план срывается — в последнюю секунду девчонка залетает в кабинку и двери лифта закрываются. Рядом со мной стоит еще шесть трибутов. Все молчат. Прежде, чем добраться до двенадцатого этажа, лифт делает три остановки. Когда мы с девушкой остаемся наедине, она пытается заговорить: — Значит, сестра взяла с тебя слово, что ты вернешься? — Не надо со мной говорить! — резко обрываю я девушку. Как только двери лифта разъезжаются, я молнией выскакиваю в коридор и направляюсь к себе в комнату. Челси что-то кричит мне в след, но я не слушаю и не собираюсь останавливаться. Войдя в комнату, а точнее будет сказать, ввалившись в комнату, я запираюсь изнутри, не хочу никого видеть. Через пару часов голод дает о себе знать острой болью в животе, мне ничего не остается, как пойти на ужин и увидится со всеми. — Блудный сын вернулся! — усмехается Хеймитч. – Ну, ты и кретин, парень, я же тебе сказал придерживаться плана и про ваши дружеские отношения говорить направо и налево. — Она об этом и словом не обмолвилась, чего на меня взъелся? — зло отвечаю я ментору. — Она, — Хеймитч кивает в сторону Челси, — была уверенна, и выглядела убедительно, в отличие от тебя. Повезло, что Фликерман спросил тебя о семье, а иначе бы все пропало, так хоть какая-то часть Капитолия тебе сочувствует. — Спонсоры это теперь твоя забота, — отвечаю я. — Да уж, не было печали! — фыркает ментор. После ужина мы смотрим повтор интервью. Хеймитч прав, Челси держится очень уверенно. Черт возьми, она просто восхитительна, и это меня злит еще больше. Доходит дело и до меня. Я весьма убедителен до тех самых пор, пока речь не заходит о моих близких. Выражение лица меняется, появляется растерянность во взгляде, голос становится совсем хриплым. Когда отыграл гимн и экран погас, в комнате зависает молчание. Завтра на рассвете нас разбудят и станут готовить к арене. По-настоящему Игры начнутся только в десять: в Капитолии встают поздно. Нам с Челси залеживаться нельзя: никто не знает, где в этом году будет находиться арена. Хеймитч, Эффи, Китнисс и Пит с нами не поедут. Отсюда они направятся в Штаб Игр, где будут, надеюсь, не покладая рук трудиться, подписывая контракты со спонсорами и разрабатывая планы доставки нам того, что те жертвуют. Цинна и Порция поедут с нами до самой арены, но слова прощания мы скажем все же здесь. Эффи со слезами на глазах обнимает нас и что-то говорит о том, что ей так везет в последнее время с трибутами, что в скором времени, она надеется, что ее переведут в более престижный дистрикт. Затем, расцеловав каждого из нас, мисс Тринкет убегает прочь. — Как на счет последнего совета? — обращается Челси к ментору. — Как только ударит гонг, бегите прочь от Рога изобилия. В первые минуты там будет настоящая резня, если вам дорога жизнь, уносите оттуда ноги, иначе ваше пребывание на Играх окажется невероятно коротким. Найдите укрытие, а главное ищите воду! — А что потом? — спрашиваю я. — Постарайтесь выжить! — отвечает Хеймитч со всей серьезностью, на какую только способен. Когда я ухожу в свою комнату, Челси задерживается, чтобы обсудить что-то с Питом. Хорошо, по крайней мере, мне не придется с ней говорить. Ее вопросы все больше раздражают, но больше меня бесит то, что я начинаю к ней привязываться. В конце концов она единственная нить, которая связывает меня с домом. Она росла в тех же условиях, что и я. И если кто меня и поймет, так это она. Челси все чаще напоминает мне мою сестру. Такая же упрямая, любопытная и хитрая. Постель уже разобрана, поэтому я стараюсь как можно быстрее принять душ, чтобы скорее оказаться в теплой кровати. Под прохладными струями я теряю счет времени. Очнувшись от мыслей, я надеваю шелковую пижаму и ложусь в постель. Как я не пытаюсь заснуть, у меня ничего не выходит. А поспать нужно. Недосып — верная дорога к гибели на арене. Я ворочаюсь час, два, три, сна ни в одном глазу. В голове беспрерывная цепь мыслей о том, что завтра ждет меня на арене. Какой она будет: пустыня, скалистая местность, открытая степь или что-то еще? Хотя вряд ли распорядители Игр допустят на квартальной бойне такую ошибку, как открытую местность. Там все перебьют друг друга меньше, чем за час. А Капитолий жаждет зрелищ, так что какой-нибудь открытый пустырь отпадает. Не выдержав потока информации, который создает мой мозг, я решаю немного проветрится, подышать свежим воздухом. Так что я отправляюсь на крышу. Хоть на настоящие звезды посмотрю в последний раз, и то хорошо. На крыше, подойдя ближе к краю, замечаю, что я здесь не один. — Тоже не спится? — стоя ко мне спиной спрашивает Челси. — Уснешь тут, — отвечаю я и становлюсь на уровне с девчонкой. — Меня вот мысли одолели. — Меня тоже. — О семье? — девушка поворачивается ко мне. — Нет, — немного стыдливо отвечаю я. — О том, что нас завтра ждет. — Думаешь о победе? — Не знаю, хотелось бы выжить, но во мне нет такой уверенности, как в тебе. — Вовсе нет. — В смысле? — непонимающе переспрашиваю я. — Я не уверенна в том, что мне нужна эта победа. — Ты хочешь сказать, что не будешь бороться за свою жизнь? — Буду, конечно. — Тогда я тебя совсем не понимаю, — пожимаю я плечами. — Игры меняют людей. Убив кого-то, я уже не буду прежней. Часть меня умрет вместе с тем, кого я убью. И даже, если я выиграю, то кем я стану после Игр? Челси Фумеро, девчонкой из двенадцатого? Нет, это буду уже не я. Я стану убийцей, при чем, по чьей-то прихоти, не по своей воле. И мне потом с этим жить. Понимаешь? — Кажется да. И это тебя огорчает больше, чем твоя смерть на арене? — Да. — Тогда умри героем и освободи мне дорогу. — Ну, уж нет! — возражает девчонка. — Я так и думал, — усмехаюсь я. — На арене мы на равных условиях, мы марионетки, действующие по воле кукловодов. У нас нет выбора, и убивая других ради собственного спасения, мы только доказываем свою беспомощность, свою зависимость. — В этом суть Игр. — Да уж … — Челси устало на меня посмотрела. — Удачи тебе завтра! Девушка разворачивается и идет к выходу, я решаю еще немного здесь задержаться. Остаток ночи я провожу в полудреме, каждый раз просыпаясь от собственных мыслей. Я еще не был на арене, но кошмары уже преследуют меня: постоянное чувство тревоги, отчетливое ощущение чужого преследующего взгляда, страх и паника. Утром мы с Челси не видимся. Еще до рассвета приходит Цинна, дает мне надеть простой балахон и ведет на крышу. Одеваться для Игр и делать последние приготовления мы будем в катакомбах под ареной. Появляется планолет, из него сбрасывают лестницу. Едва я за нее хватаюсь и становлюсь на нижнюю ступеньку, как застываю. Какой-то ток намертво прихватывает мои ладони и ступни к лестнице, так что я при всем желании не смог бы свалиться, и меня поднимают наверх. В планолете я ожидаю, что лестница меня отпустит, но не тут-то было: я все еще обездвижен, когда ко мне подходит женщина в белом халате со шприцем в руке: — Это следящее устройство, Гарри! Не дергайся, и я установлю его аккуратно. Не дергаться? Серьезно? Если бы я мог! Однако это ничуть не мешает ощущать острую боль, пронзающую предплечье, когда туда впивается игла, и из нее глубоко под кожу проникает миниатюрный маячок. Теперь распорядители Игр всегда смогут узнать, в каком месте арены я нахожусь. Заботятся, чтобы никто не потерялся. Когда дело сделано, лестница меня отпускает. Женщина уходит, и наверх поднимают Цинну и Китнисс. — Китнисс? Что ты здесь делаешь? Ты же должна была… — Я знаю, но Хеймитч сказал, что от меня мало толку в привлечении спонсоров, поэтому я вызвалась лететь с тобой. Подобная новость меня радует. Я плохо знаю Эвердин, мы и говорить то толком не говорили, но в этот момент, она придала мне немного уверенности. Появляется безгласый слуга и ведет нас в каюту, где приготовлен завтрак. Несмотря на сжавшийся в комок желудок и отсутствие аппетита, я наедаюсь до отвала. Еда превосходная, но я так волнуюсь, что не получаю от нее никакого удовольствия: с таким же успехом я мог бы жевать песок. Единственное, что позволяет мне немного отвлечься, это вид из окна, когда мы проплываем над городом, а потом над лесами и полями. Полет продолжается около получаса; перед приближением к арене стекла окон темнеют, флайер приземляется, и мы с Цинной и Китнисс спускаемся по лестнице, которая в этот раз пропущена сквозь жерло широкой трубы в катакомбы под ареной. Следуя указателям, мы идем в комнату, предназначенную для моей подготовки. В Капитолии эти комнаты называют Стартовым комплексом, в дистриктах — Скотобазой - местом, куда сгоняют животных перед отправкой на бойню. Дальше меня отправляют в душ, затем Цинна заплетает мне волосы так, как на параде трибутов — это удобно, ничего не мешает обзору. Потом приносят одежду - у всех трибутов она будет одинаковой; Цинна тут ничего не решает и даже сам не знает, что лежит в свертке. Он помогает мне одеться: обычные черные штаны, гольф из той же ткани, легкая сине-черная куртка с капюшоном, внутри подбитая мехом, высокие утепленные кожаные ботинки, несмотря на свою громоздкость, очень легкие. — Термоодежда, сохраняющая тепло и отводящая влагу от тела, — Цинна нахмурился. — С уверенностью могу сказать, что на арене будет холодно, возможно горы или ледники. — Даже не знаю, радоваться мне или нет. — Вот, — Китнисс подходит ко мне, держа что-то в руке. — Что это? — удивляюсь я. — Сойка пересмешница, — девушка цепляет мне золотую брошь на гольф и застегивает куртку. — Она сослужила мне в прошлом году неплохую службу. Надеюсь, в этот раз поможет и тебе. — Спасибо, — отвечаю я. — Подвигайся, тебе ничего не должно мешать. — Говорит Цинна. Я машу руками, приседаю, наклоняюсь, прохаживаюсь из стороны в сторону, пробегаю несколько раз по кругу в комнате. — Все отлично, — заключаю я. — Остается только ждать сигнала, — подытоживает Китнисс. Мое волнение растет и постепенно переходит в ужас. Я не могу усидеть на месте, поэтому я начинаю маячить и стороны в сторону, нервно заламывая руки. — Может, поговорим? — предлагает Цинна. Я отрицательно мотаю головой и продолжаю метаться из угла в угол. Так продолжается до тех пор, пока приятный женский голос не объявляет, что пора приготовиться к подъему на арену. Я обнимаю Цинну, затем Китнисс, а после становлюсь на металлический диск. — Помни, что говорил Хеймитч, старайся отыскать воду, не лезь на рожон, — советует мне Цинна. — Гарри, — Китнисс пронзительно смотрит на меня, — ни на секунду не сомневайся в своей победе. Ты обязательно выживешь. Верь мне, а главное доверься себе. Я киваю в ответ. Сверху опускается прозрачный цилиндр и металлический диск начинает движение. У меня звенит в ушах, внутренности неприятно сжимаются, а сердце колотится как сумасшедшее, угрожая выскочить из груди. Около пятнадцати секунд я нахожусь в темноте, затем металлический диск поднимает меня из цилиндра на свежий воздух. Сначала я ничего не вижу, ослеплен ярким солнечным светом, и только чувствую сильный ветер, пропитанный, внушающим надежду, ароматом сосен. Затем будто отовсюду звучит громогласный голос легендарного ведущего Клавдия Темплсмита: — Леди и джентльмены, семьдесят пятые Голодные игры объявляются открытыми!