Война сердец

      Скандальная улица Баррьо де Грана, которой заканчивался район Богемы с его ресторанами, кафешантанами и казино — противоположная от реки окраина Верхнего города. За ней — густой лес да болотистые озёра. А глубже, в самой чаще, — другой мир, тихий и далёкий от суеты монастырь Пресвятой Девы Лухан. Аббатиса его, матушка Грасиэла, славилась не только добротой и благочестием, но и загадочным прошлым — кто она и откуда, не знали даже сплетницы из Комитета Нравственности.       Когда два юных всадника прибыли в Баррьо де Грана, город накрыл сумрак. Развешанные всюду лампады бросали на мостовую багряные отблески. В светящихся пурпуром окнах, точно манекены в витринах — полуобнаженные проститутки. Одни стояли на подоконниках, другие сидели, свесив ноги, закрытые ажурными чулками, на улицу.       Мостовая была запружена экипажами. Ярко накрашенные и безвкусно одетые женщины слонялись по округе. Они курили трубки и сигары, заглядывая мужчинам в лица; они подмигивали, манили пальцами и свистели потенциальным клиентам вслед.       На наличие этого района в Ферре де Кастильо закрывали глаза все. Даже пресловутый Комитет Нравственности нынче воспринимал проституцию и азартные игры лояльно — хитрый падре Антонио, любитель выслуживаться перед епископом, убедил их: такие места, существуя для развлечения молодых и пожилых мужчин, сохраняют институт семьи, оберегают от прелюбодеяний и растления порядочных девушек.       Данте и Клементе спешились у двухэтажного здания, где у входа цвело мандариновое дерево, а на крыше высилось сооружение — розовый фламинго, прикреплённый ногами к вывеске: «Фламинго — дом наслаждений».       Едва Данте поставил Алмаза под навес, как его дёрнули за рукав. И перед ним выросла женщина с размалёванными красной краской скулами. Ноги её прикрывала укороченная кисейная юбка, из-под которой выглядывали белые панталончики.       — Пойдём со мной, красавчик, — вкрадчиво прошелестела она, выпячивая грудь и хватая юношу под локоть.       — Нет! — Данте вырвался из цепких рук. Он не планировал оставаться в борделе надолго.       Отворив тяжёлую дверь, они с Клемом вошли в Дом Терпимости. В носы ударил запах табака и алкоголя. Музыка, взрывы смеха, холл, заставленный скамейками и фонтанами со статуями — обнажёнными амурами.       Нарочито яркая, вульгарная обстановка центральной залы Данте всегда раздражала. Обитые огненно-красным плюшем стены украшали картины с изображением голых женщин и любовных утех. Пол застилал ковёр цвета сёмги. По периметру залы были расставлены бархатные пуфы, канапе, диваны, кресла с позолоченными ножками и подлокотниками. Громадная люстра с множеством свечей висела под потолком. Крупная черноволосая женщина, играя на рояле, пела песенку о легкомысленной кокотке, что соблазнила молодого офицера.       Неподалёку, на круглом пуфе возлежал старик. Его расшитый серебром жилет трещал по швам и расходился на брюхе, являя взорам белую сорочку. Рядом с ним — две девицы в откровенных платьях и чулках. Одна, держа старика под руку, щекотала ему живот. Вторая обнимала за шею и подносила к его губам бокал с вином.       Хозяйка заведения мисс Нэлл (настоящее её имя никто не знал, да и она сама запамятовала) — жилистая дамочка в фиолетовом платье, изображая чопорную англичанку, беседовала с господином в шляпе. Мужчины, сидя за карточным столом, резались в вист, выпивали, горланили, нецензурно выражались, спорили о чём-то. Девица в корсете и цветастых панталончиках разливала виски по стаканам.       Наверх вела широкая лестница. То и дело по ней спускались и поднимались ночные бабочки всех мастей и их клиенты: старые и состоятельные, молодые и дерзкие, и совсем, совсем мальчики, незрелые и неопытные.       Стоял такой смрад, что у Данте глаза заслезились. Настроения не было, поэтому он уволок Клементе к дальнему столику. Приятели заказали выпивку, жаркое и десерт, но их мигом окружили проститутки, жаждущие ночи любви. На колени к Данте вспорхнула Коко — девица с неестественно-рыжими волосами, симпатичная и (по мнению Данте) жутко тупая. Коко цепляла пальцами волосы юноши, обнимала его и целовала в подбородок. Клема же обхаживала смуглая брюнетка, разодетая в голубые кружева.       За соседнем столом восседала курносая проститутка. Склонив голову, она гляделась в зеркало. Изображала, что любуется собой, но, направляя зеркало на Данте и Клементе, девица разглядывала их.       «Хоть бы она подошла к Клему и увела его наверх», — с досадой подумал Данте — девица чаще направляла зеркало на него, а не на Клементе.       — Какой ты сладенький, — шепнула Коко в ухо. — Я люблю молоденьких, хорошеньких. Такие, как ты, здесь редкие гости. Одни мерзкие стариканы ходят, — расстегнув пуговицы на рубашке Данте, Коко погладила по его груди.       Через десять минут Данте уже знал подноготную всего борделя. Коко была настоящим справочным бюро. Она помнила, кто с кем дружит, а кто враждует, кто с кем находится в родстве и каковы тайны всех знатных клиентов «Фламинго». Пустяки и сплетни, которыми была забита её голова, Данте утомили так, что он начал зевать. На столе меж тем появились: пучеро с рисом, фруктовый салат, лаймовые кексы, пончики с мармеладом и три бутылки женевера — в дополнение к вину.       — Привет, мой пёсик! — подгребла Томаса — толстушка, одетая в бархатный костюмчик: панталоны и корсет. Держа в руке пирожное, она с аппетитом уминала его.       — Привет, сладкоежка, — равнодушно бросил Данте, подставляя щёку для поцелуя. Томаса чмокнула его.       Коко издала возмущённый возглас:       — Томи, вообще-то это мой клиент!       — Да я что против? — пожала плечами Томаса. — Я с ним хорошо знакома. О, мой Де такой милашка! У него кожа, как у младенца! Тебе повезло, Коко, — она засмеялась грубым, хрипловатым смехом и удалилась, покачивая бедрами.       Клементе тем временем избавился от брюнетки, прогнав её, и мрачно разглядывал девку с зеркальцем. Та курила сигару.       — И чего ты мнёшься? — не вытерпел Данте. — Возьми и подойди к ней, раз так нравится.       — О чём ты? — Клем вздрогнул.       — Вон та кудрявая девка тебе нравится.       — Её зовут Лус, — вставила Коко.       Клементе, ничего не ответив, упёрся взглядом в собственные ногти.       — Ты себя ведёшь, как на балу в высшем обществе. Ненавижу укусы, прекрати! — Данте оттолкнул Коко, что зубами вцепилась в его шею. — Клем, это бордель, а они — проститутки! Они никому не отказывают. Ты можешь позвать любую и не надо мяться. Кстати, у твоей кудрявой грудь, как спелые яблоки.       — У меня не хуже. У меня — как апельсины! — обиженно выдала Коко, раздуваясь, словно жаба.       Запрокинув голову, Данте захохотал так, что стол вздрогнул. А Клем рассерженно отошёл к окну.       — Твой друг импотент? — без обиняков спросила Коко.       — А я откуда знаю? Я не проверял!       — Ах, может дать ему пастилку Ришелье? У меня есть немного, — хрюкнула Коко, закрывая рот ладонью.       — Фу, какая ты дура! — сморщился Данте, наливая ещё женевера.       — Пойдём наверх, сладкий, — Коко пропустила его шевелюру сквозь пальцы.       — Чёрт возьми…       — Тебе нравится, когда я так делаю, да? — заржала Коко, ероша Данте копну его волос. Конечно, то, что он испытал, когда это делала Эстелла, ни с чем не сравнимо. Но перед такой лаской Данте был бессилен.       И Коко утащила его наверх, в одну из комнат, подготовленных для любовных утех. Там горели свечи и пахло хвоей от дымящихся на столике благовоний. Сбросив сапоги, Данте ощутил под ногами мягкий ворс ковра. А Коко, уронив его на кровать, взяла перо, окунула в креманку с жидкой карамелью и начала водить этим пером по телу и лицу Данте. Завершилась игра поцелуями. Прикрыв глаза, Данте небрежно подставлялся под ласки, вместо Коко воображая Эстеллу. Если бы это была она… Если бы это её губы скользили по его коже…       — Ещё! Хочу ещё! — властно потребовал Данте, когда Коко остановилась. Карамельные поцелуи продолжились, и он забылся. — Эстелла… Эстелла…       — Ты хочешь, чтобы я была Эстеллой? — спросила Коко.       — Да…       — Ладно, я согласна, буду Эстеллой. А какая она, эта Эстелла? Красивая?       — Очень…       — Неужели красивей, чем Коко?       — Гораздо красивей.       — И в постели она лучше Коко?       — Не издевайся или я встану и уйду! — рассвирепел Данте. — Эстеллой ты быть не можешь, потому что ты проститутка. А она ангел. Ясно?       — Ясно, господи-ин, — протянула Коко голосом маленькой девочки.       — Заткнись и делай своё дело! — толкнув девицу на спину, Данте грубо сорвал с неё панталоны и корсет…

***

      Проснулся он, когда солнце уже стояло над горизонтом. Сел на кровати, отбросив простынку — кусок алого шёлка. В глазах зарябило от чего-то безумного, поросяче-розового. Данте проморгался. Пол, стены, потолок, мебель — абсолютно всё в комнате было розовым. Ядовито-синим пятном выделялся ковёр на полу. Куча одежды, бокалы из-под вина и пустые креманки не оставляли сомнений — ночь прошла бурно. Но Данте с трудом вспоминал вчерашние события — намешал вино с женевером! Вот идиот!       На кровати спала девица. Огненно-рыжие волосы. Веснушки. Раскраска бывалой проститутки, слегка размазанная по лицу. Морщась, Данте отвернулся от Коко, смахнул со щёк прилипшие волосы. Запах карамели и хвойных благовоний, тлеющих на столе, радужного настроения не дарил. Голова кружилась. Смутно припомнив карамельное развлечение, Данте фыркнул. Эстелла бы в обморок свалилась, узнав, по каким районам он ходит. Ему семнадцать, а он уже вкусил все низменности любви, и они до тошноты надоели. Такие же сладко-приторные, как карамель, которой он пропитался до кончиков ресниц.       Данте добрёл до ближайшей двери — ванной комнаты. Красные стены, ванна в форме сердца. Многочисленные полочки загромождали сосуды с парфюмерной водой и маслами, душистые мыльные шарики, травы и снадобья, возбуждающие чувственность.       Вскоре, Данте, одетый и с влажными волосами, бросив на столик несколько золотых эскудо, покинул комнату. Спустился в залу, где наткнулся на Клема. Сидя за столиком, опухший и всклокоченный, тот пил кофе.       — Ты ещё здесь? — Данте плюхнулся напротив. Налил воды из стеклянного графина и выпил её залпом.       — Угу.       — Судя по виду, ночь прошла убойно, — пошутил Данте. Вид у Клема и правда был неважный — точно он сутки дрова рубил.       — А на тебе это не отражается. Ты неисправим, — выдавил Клементе, язык у него еле ворочался. — Как девица?       — Ммм… неплохо. Но я мало помню, — Данте зевнул. — Да чего с неё взять? Она же потаскуха. Все они одинаковые. Надоели!       — Нет, не одинаковые, — вздохнул Клем.       — В смысле? Неужели тебе этой ночью досталось чудо чудное, которое свело тебя с ума?       — Можно сказать и так. Но это не первая ночь, которую я провожу с ней.       — А, с одной шлюхой много раз? — скривился Данте. — Нет уж, я такое не люблю! Я и Томасу больше двух ночей не выдержал. Эти создания так вульгарны! Даже коровы, идущие на бойню, умнее, чем все обитательницы «Фламинго» вместе взятые!       — Лус не такая! — оскалил зубы Клем.       — Лус? Ах, та самая Лус — любительница зеркал! Ты всё же её подцепил! Надо же, и имя как у святой! — воскликнул Данте насмешливо.       — Прекрати ржать! Вот когда ты влюбишься, я гляну, как ты запоёшь. И посмеюсь над тобой.       — Только не говори, что ты влюбился в эту Лус, — Данте откинулся на спинку стула так, что тот скрипнул, встав на задние ножки.       — А если и так, то что, нельзя? — огрызнулся Клементе.       — Ты спятил? Клем, опомнись! Скажи, что это была шутка.       — Нет, не шутка. Лус особенная. Она мне нужна.       — В кровати она всем нужна, всему городу.       — Заткнись, а! — сжал Клем кулаки.       — Хм… это уже серьёзно, — у Данте и мысли никогда не возникало, что в проститутку, в падшую женщину, можно влюбиться. — Клем, очнись! Ты чокнулся, да? Твоя Лус спит со всеми за деньги, а ты говоришь о любви.       — Не надо читать мне нотации! — как спичка вспыхнул Клементе. — Ты ещё хуже, чем мать. Чего вы меня поучаете? Чего вам спокойно не живётся? Если ты не можешь никого полюбить, это твои проблемы!       — Кто тебе это сказал? — взмахом головы Данте убрал волосы с глаз. — Проститутку я не полюбил бы, да, какой бы красоткой она не была. Но это не значит, что я не могу полюбить нормальную женщину.       — А что, есть кандидатки? — ядовито выдавил Клем.       — Даже если и есть, тебя это не касается!       Наступило молчание. Данте глядел, как лучик солнца играет на поверхности воды, отражаясь от прозрачных стенок стакана. Хорош моралист! Провёл ночь в борделе, а с Клемом разругался из-за шлюхи. И это вместо того, чтобы быть с Эстеллой. Клементе пил уже остывший кофе.       — И кто же эта высоконравственная особа, что покорила твоё сердце? — спросил он. — Я её знаю?       — Нет, не знаешь. Это моя подруга из детства. Мы не виделись пять лет, а сейчас встретились.       — И ты влюбился?       — Ага.       — Так кто она? Что не проститутка, это я понял.       — Нет, она не проститутка! — гневно сверкнул глазами Данте. — Она… она… аристократка, падчерица алькальда.       — Чего? — Клементе выронил из рук чашку с недопитым кофе, и содержимое её разлилось по столу. — Ты влюбился в падчерицу алькальда? В богачку? Ты спятил! И ещё смеешь меня отчитывать за то, что я люблю Лус? Да, Лус — проститутка, но мы с ней живём в одинаковых мирах. А ты со своей благородной кралей, как небо и земля. Ты и аристократка — это смешно!       — Не хочу говорить на эту тему! — прервал Данте сурово. — Объясни лучше, как ты расскажешь родителям о Лус? Ты понимаешь, что будет скандал?       — Не собираюсь я им рассказывать!       — Ах, значит, хочешь остаться правильным? Жениться на нормальной девушке и наставлять ей рога с проституткой?       — А что делать? На Лус я не смогу жениться, в меня же пальцем будут тыкать. А ты думаешь, тебе позволят встречаться с богачкой? Её семейка тебя с лица земли сотрёт!       — Мне плевать! Я не собираюсь мучиться с нелюбимой женой и бегать тайком ей изменять! Если я женюсь, то по любви! Я женюсь на Эстелле! Я её люблю! Это не прихоть. Даже не страсть, она вообще девственница. Я её люблю такой, какая она есть! И я за эту любовь буду бороться, а не трусливо прятать голову в песок, как некоторые! — всё это Данте выпалил одним махом.       — Ого! Девственница? — Клем сдержал смешок. — И чего ты делать-то с ней будешь после Томасы, Коко и Табиты? Как только ты в кровать её затащишь, сразу и разлюбишь. Она будет лежать бревном. К тому же аристократка, а их воспитывают в строгости.       — Замолчи! Сам ты бревно! Ничего ты не знаешь! Если ты бредишь проститутками, это не даёт тебе права оскорблять порядочных девушек!       — А тебя совсем переклинило!       — Да, да! Меня переклинило, потому что я, вместо того, чтобы быть с Эстеллой, торчу с тобой в этом притоне! — прорвало Данте. — Ты был мрачный и нелюдимый, потому что мечтал покувыркаться со своей шлюхой! И ради этого потащил меня сюда! Я думал, у тебя что-то случилось, я хотел тебя отвлечь, пренебрёг своими планами! А оказывается, ты, всего-навсего, бегаешь за потаскухой из борделя!!! Я бы мог быть сейчас с Ней, а сижу тут с тобой! Баста, я ухожу! — вскочив на ноги, Данте ринулся к выходу.       — Ты совсем больной?! — гаркнул Клем. Данте в ответ долбанул дверью, расписанной сердечками.       Он выскочил из «Фламинго» как ошпаренный. Буквально трясясь от ярости, оседлал Алмаза и поскакал прочь.       — Эй, куда прёшь?! — крикнул бородатый мужчина, когда Данте чуть не сшиб того на мостовой.       Юноша и не оглянулся. Глаза застилал гнев, с волос сыпались искры, но Данте не обращал внимания. Клементе смешал ему карты. Подумать только, влюбился в проститутку! И не понимает, не понимает, что он, Данте, хочет увидеть Эстеллу. Эгоистичный маленький мальчик этот Клем!       Данте остановился, достигнув моста. Он проклинал весь вчерашний день, хотя виноват был сам. Не следовало говорить Клементе, что он едет в Верхний город. Его слегка мутило после бурной ночи; он облокотился о перила и некоторое время вглядывался в реку.       Пш-ш-ш! Шуршание, и в кожу впились когти, мягкие перья коснулись щеки. На плечо села Янгус.       — Янгус? — у Данте рот открылся. — Ты что тут делаешь? Откуда ты взялась? Я же оставил тебя в «Лас Бестиас»!       Ласково побулькав, птица подставила голову, требуя, чтобы её почесали. Данте провёл пальцем по пушистому хохолку, и Янгус блаженно закатила глаза. Данте усмехнулся, узнав в повадках птицы свои собственные. Правду говорят: животное — копия хозяина.       Ярость и досада мало-помалу отступили. Надо собраться с мыслями, выкинуть из головы бордель и Клементе и подумать об Эстелле. Идея залезть к ней через балкон, вчера казавшаяся здравой, сегодня уже не выглядела блестяще. Это верх идиотизма! Девушка обиделась, а если он влезет в её комнату, она испугается.       Тряся крыльями, Янгус что-то протрещала. Ну точно! Он отправит её с запиской. Птицу Эстелла не выгонит!       И вот уже Янгус взмыла под облака, неся в клюве пергамент — надежды и мечты влюблённого сердца.