***
Данте сделал шаг, и опора под ногами исчезла. В ту же секунду верёвка сдавила горло. Данте открыл рот, но лассо держалось крепко. У юноши потемнело в глазах, он почти задохнулся, но закончилось это быстро. В комнате раздался шум, а после — вопль Клементе: — Эй!!! Ты чего делаешь?! Совсем дурак?! Его схватили за ноги, отрезали верёвку от карниза. Данте упал на Клема, и вместе они оказались на полу. Ругаясь на чём свет стоит, Клементе начал снимать петлю у Данте с шеи. — Ты чего творишь, совсем из ума выжил? Ты зачем туда полез? — горланил Клем. — Вешаться он вздумал! Самоубийство — это грех, ты разве не знаешь?! Данте молчал. Бледный как смерть, с выпученными глазами, он издавал свистящий хрип, рывками втягивая в себя воздух. Клем отхлестал его по щекам, приводя в чувства, но облик приятеля расплывался перед глазами Данте, он видел лишь некое бестелесное пятно, маячившее рядом. — Да ты весь горишь, — сказал Клементе, потрогав Данте лоб. — У тебя жар. И, похоже, ты бредишь. Он подхватил Данте подмышки и втянул его в комнату. Дотащить юношу до кровати оказалось нелегко — Данте не шевелил ногами, да и ростом был выше Клема, и тот упарился, пока доволок его до спальни. — Не думал, что ты такой тяжёлый. Легче дуб утащить, тем тебя, — Клем плюхнул Данте на кровать. — Слава Богу, я приехал сегодня! Ну ты даёшь, — ворчал он, стаскивая с Данте обувь. Из горла юноши вырвался хриплый стон. Данте смотрел в одну точку и, казалось, Клема не узнавал. Тот, пройдясь по комнате, заметил на столе пузырёк из-под снотворной настойки и бутылку из-под джина. — Ты пил что ли? Когда ж ты успел-то? Ты же пятнадцать минут назад только пришёл. Хотя я ещё там, внизу, подумал, что ты странный. Джин… — он прочитал этикетки на бутылке и на склянке. — Всё ясно, ты намешал джин со снотворным и у тебя глюки. Данте молча свернулся в комок, впившись пальцами в простынь. В висках у него стучала тупая, зудящая боль, он видел лишь очертания предметов, хотя глаза были открыты, но слышал всё, что говорил Клементе. — Ты меня напугал, я чуть не помер, когда вошёл и увидел, как ты шагнул с балкона, — продолжал бурчать Клем. — Схожу-ка я к сеньору Нестору. Пускай лекаря позовёт. Я на минутку, — предупредил он. — Не вздумай снова чего-нибудь выкинуть. Клем вышел. Данте не прореагировал на его слова, в мозгу было абсолютно пусто, а в ушах стоял гул. Вскоре Клементе вернулся и сообщил, что консьерж отправил за лекарем посыльного. Когда вместо лекаря пришёл аптекарь сеньор Сантос, Данте с безучастным видом лежал на кровати. Доктор Дельгадо приходить отказался, мотивировав тем, что лечит он только богачей. Остальные пусть помирают — это не его ума дела. Зато вместе с аптекарем пришла его жена сеньора Анхелина — худосочная дама с седыми волосами, собранными в пучок. У неё полностью отсутствовали ресницы, а на лице выделялся лоб — высоченный, с залысинами. Супруга аптекаря была травницей и знала множество народных рецептов. — И чего ж туточки случилось? — вкрадчиво поинтересовался сеньор Сантос. — Вот, — Клем указал на Данте, — у него жар. И ещё он проглотил бутылку джина и снотворную настойку, всё вместе, — Клементе отдал аптекарю склянки. — А потом он чуть не повесился. Я его из петли вытащил. Сеньор Сантос хмыкнул. — Хм… возможно, смесь лекарства со спиртным вызвала такую реакцию: судороги, галлюцинации. Ему могло что-то привидеться, и поэтому он залез в петлю, — размышлял аптекарь вслух. — Давно это было? — Да с полчаса как. — Рвотное давать поздно. Напоим успокаивающим. И покой, только покой. Никаких переживаний. Пойду схожу к себе, принесу лекарства, а моя жёнка пока тут с вами посидит. Аптекарь вывалился через дверь. Своим видом он напоминал кота, проглотившего шарик. Сеньора Анхелина положила руку Данте на лоб, проверяя температуру, и невольно залюбовалась красотой юноши. — Будто кукла, — сказала она. — Но чего же с ним, сеньора? Ведь он не шевелится и не говорит ничего. Травница потрогала Данте за плечи, ощупала ему лицо и грудь. — Он как каменный. Это похоже на сильное эмоциональное потрясение. Но это может быть и расстройство головы. У него нет нервных заболеваний: эпилепсия, мания, бешенство, безумие, потеря памяти? — Нет, я такого не замечал, — Клем пожевал нижнюю губу. — Ну он вспыльчивый, иногда злится по пустякам, как все вспыльчивые люди. Потом отходит. Ничего необычного. — Ни с того, ни с сего такое не происходит. У него в роду никого не было с отклонениями головы? — Н-нет… не знаю… — То есть? — Ну, я не знаю, кто у него был в роду. Он и сам не знает, он сирота, — объяснил Клем. — Ясно. Такие болезни часто передаются по наследству. Одни выявляются сразу, а другие протекают незаметно, и окружающие до конца жизни больного могут не понять, что у него проблемы. Конечно, при условии, что болезнь не входит в активную фазу. Агрессия, потеря памяти и контроля над собой, попытки самоубийства… Это первый раз, когда он пытался покончить с собой? — При мне — первый, — Клементе задумчиво почесал затылок. — Нет, ну Данте, конечно, взбалмошный, ни от мира сего, но он не безумец. Видимо, с ним что-то случилось. Это я виноват, он был какой-то заторможенный, когда пришёл, а я махнул на это рукой. Аптекарь вернулся через полчаса, принеся сундучок с медикаментами. Он попытался влить лекарство Данте в рот, но это оказалось проблематично — зубы Данте были крепко сжаты и челюсть не двигалась. Пришлось делать инъекцию в руку. — Это успокоительное, — объяснил аптекарь. — Когда подействует, он уснёт. Но лекарство подействовало не сразу. Только час спустя сведённое судорогой лицо Данте дёрнулось, и он закрыл глаза. Вздохнув с облегчением, Клементе проводил сеньора Сантоса и сеньору Анхелину на выход. Но обрадовался он рано — на следующий день ситуация усугубилась. Когда Клем вернулся из трактира, он едва не упал прямо на пороге. Данте сидел на кровати, обняв голову и притянув ноги к груди, и раскачивался как маятник. Всюду валялись куриные перья — всё, что осталось от подушки. Рубашка на Данте была разорвана, а сквозь прорехи на коже виднелись длинные кровавые царапины. — Данте, а чего происходит? — озадаченно поинтересовался Клем, но Данте не отвечал, продолжая раскачиваться и напоминая буйно помешанного. — Данте, — Клем тронул его за плечо. Тот, рыча, как раненый зверь, метнулся в сторону. Глаза у него стали неожиданно бирюзового цвета, а кожа покрылась мелкими красными точками — полопались капилляры. Пришлось Клему опять идти вниз. Он велел сыну зеленщицы сеньоры Марты сбегать за аптекарем или его женой, а сам позвал консьержа наверх. — Видите чего происходит? Чего делать-то? — спросил Клем, указывая на Данте. — Вчера жена аптекаря мне сказала, что у него сдвиг в голове, но я не поверил. А, может, он и правда того, свихнулся? — А я думаю, пока ничего делать не нужно, — сеньор Нестор внимательно разглядывал Данте. — Надо оставить его в покое. Может, он сам придёт в себя. Чего с ним вообще случилось-то? — Да откуда же я знаю? — развёл руками Клементе. — Он пришёл сам не свой и чуть не повесился на карнизе. Я еле-еле успел его оттуда стащить. Кстати, а где ж Эстелла-то? — спохватился он. — Не знаю, её уж два месяца тут нет, — ответил хозяин. При имени Эстеллы Данте со всей одури вдруг припечатался спиной к бортику кровати и начал долбиться затылком об стену. — Смотрите чего он делает, он же голову разобьёт! — воскликнул Клем. Но Данте не соображал ничего, чувствуя в груди такую боль, что оглушала, рвала на части. После суток глубочайшего сна, сознание юноши открыло ему всю картину произошедшего. И теперь он метался по кровати, едва не вырывая себе волосы, и не знал куда деться. Эстелла его больше не любит. Она любит того гада, который у неё на глазах над ним издевался. Ложь… вся их любовь была ложью, а он верил, верил до последнего. Мир рухнул, и океанически огромная любовь рассыпалась в прах. Его Эстелла, его нежный цветок, упала с пьедестала и разбилась. Данте раздражало неискреннее сочувствие Клема, скрытое под озабоченность равнодушие сеньора Сантоса и любопытство сеньора Нестора. Им было интересно наблюдать за этим диковинным зверьком, бившемся в конвульсиях. Пришедшая, наконец, жена аптекаря напичкала юношу лекарствами. Тот долго сопротивлялся, но проглотил их. И она повторила версию о том, что у Данте расстройство головы. Клем снова не поверил. Травница разозлила его и, когда она ушла, он в сердцах бросил: — Да чего она вообще понимает? Строит из себя тут. У женщин нет мозга, это всем известно. Её обязанность готовить еду и рожать детей, а не ходить по чужим домам с умным видом. Три следующих дня Данте кормили успокоительными и он спал. Иногда ему снились кошмары и он кричал во сне. Температура, однако, не спадала, юноша весь горел, и в бреду у него прорезался голос. Призывая к себе Эстеллу, он сел на кровати, безумным взглядом вперясь в стену. — Данте, что с тобой? — Клементе уже шёл спать в гостиную на софу, но вид Данте встревожил его. — Стена… — пробормотал Данте. — Что? — Стена шевелится… Уйди! Уйдите все отсюда! Прочь! — Данте начал кричать, но голоса не было и получался хрип. — ВОН!!! ВОН!!! Не хочу никого видеть!!! Пошли все вон!!! Я хочу умереть… умереть… Дрожа с головы до ног, он рвал простыни, рвал на себе одежду и истошно, сипло кричал. Клем смылся в гостиную, заткнув уши пальцами и уже начиная злиться. К утру Данте затих, жар у него спал, и галлюцинации закончились. Ещё пару дней он лежал бревном, глядя в потолок, ничего не ел и не объяснял, в чём дело. — Данте, скажи что-нибудь уже, — видя, что Данте больше не бесится, Клем подвинул стул к кровати и сел. — Я не знаю, что с тобой случилось, я приехал сюда, чтобы позвать тебя и Эстеллу в «Лас Бестиас», но… — Никогда больше не произноси её имя, — прохрипел Данте. — Почему? — Потому. Для меня она умерла. Клементе аж закашлялся. — Та-ак, значит, это из-за неё ты в таком состоянии? Я это подозревал. Может, расскажешь что случилось? — Нечего тут рассказывать. Она меня бросила. Сказала, что любит другого, и что я ничтожество и не достоин её, — Данте говорил сухо и отрывисто. — Но ведь она права. Кто я в сравнении с ним? Я не могу ей дать то, что она заслуживает: наряды, драгоценности, балы, шикарный дом с кучей прислуги. Она родилась в роскоши, она красивая, и её маленькие ручки не должны мыть посуду и полоть грядки. Я её не заслужил. Я не могу сделать её счастливой и не хочу, чтобы она страдала. Пусть живёт в своём мире. А мне там места нет, и я не хочу больше жить. Зачем ты меня спас? Я тебя об этом не просил. Клем слушал потрясённо. — Ничего себе… — промямлил он. — Но у вас была такая любовь, даже Пия вам позавидовала. Да и я, признаться, тоже… — Этой любви больше нет, — выдавил Данте измученно. — Но, Данте, ты не должен опускать руки и так себя изводить. Даже если вы расстались, это не повод лезть в петлю. Жизнь продолжается. Ты ещё встретишь другую женщину. Данте сделал неопределённый жест. — Мне не нужна другая. Эстелла — единственная женщина, с которой я хочу быть. Я её люблю. — Я знаю что такое любовь. Понимаю, тебе тяжело сейчас. Но я также знаю, что это не смертельно. Данте, от любви ещё никто не умирал. — Значит, я буду первым, — вяло скривился Данте. — Ты говоришь, что знаешь что такое любовь? Может быть, но каждый человек понимает её по-своему, ищет в ней то, чего не видят остальные. Ты считаешь, что любовь можно заменить. Тогда почему ты не заменишь свою Лус? Она ведь тоже тебя не любит. Клем почесал кончик носа. — Я бы с удовольствием, — сказал он. — Если бы встретил другую и полюбил её. Но ещё есть идиотка Пия. Знал бы ты, как я её ненавижу! Она всю жизнь мне сломала. Мне уже ничего не светит. Зато Лус принимает меня таким, какой я есть, и ей без разницы, что у меня беременная жена. Она согласна на роль любовницы. У тебя другая ситуация, ты свободен как ветер и можешь влюбиться снова. — Не могу. Не умею я любить снова и снова. Я люблю Эстеллу. Я люблю её с двенадцати лет. Её одну, и этого уже не изменить. Она была для меня всем, моим миром, моей кожей, моим воздухом. Благодаря ей я смог пережить всё, что со мной случилось. Даже находясь в тюрьме, я верил: она меня ждёт и любит. Ты не знаешь, что есть истинное одиночество, Клем. У тебя всегда была семья, друзья, в тебя никто не тыкал пальцем за твою непохожесть на остальных. А я всю жизнь сторонился и ненавидел людей, предпочитая их обществу общество животных. Эстелла — единственная, кого я впустил в свою душу. Впустил так глубоко, что она туда вросла корнями, как дерево, а потом ударила. Ножом в самое сердце. Я больше никому не верю, я не хочу никого видеть, я не хочу никуда идти или что-то делать. Я просто хочу сдохнуть, — Данте натянул одеяло на голову и отвернулся.***
Декабрь подходил к концу. Ферре де Кастильо сиял гирляндами в предвкушении рождественской суеты, а Данте было так тяжело, что он перестал ощущать себя человеком. Если поначалу от шока у него даже слёз не было, то теперь они полились ручьями. Данте плакал ночами напролёт, пряча голову под подушку, чтобы Клем из соседней комнаты не услышал. Он не знал, как заглушить боль, которая сжигала его, не давая дышать. Когда обида на Эстеллу прошла, Данте решил: она во всём права. Случилось то, чего он боялся — он разочаровал её. Он плохой и Эстеллы не достоин. Но забыть её он не сможет никогда. Предрождественское утро началось с того, что Клементе, который так и не решился уехать домой и оставить Данте одного, приволок громадную ель. Водрузив её посреди гостиной, стал украшать бантами, цветами, гирляндами, бубликами, конфетами в ярких обёртках и иным хламом. Затеял он это, чтобы отвлечь Данте, переключив его с Эстеллы на праздник. И действительно, Данте, обожавший Рождество, даже встал с кровати, дабы поглядеть на ель. Та была великолепна — мощные зелёные ветви её источали насыщенный хвойный аромат, будто лес сам, по своей воле, пришёл в комнату. Но взгляд Данте, изучив ёлку, поблуждал по номеру и остановился на шкафу. На нём сидел плюшевый кот, а на комоде лежали гребень и круглое зеркальце. Возле них стоял фиал с парфюмом. Эти вещицы остались от Эстеллы. Лицо Данте исказилось. Он кинулся назад в спальню и упал на кровать. — Э, ты чего?! — крикнул Клем. — Тебе не нравится ёлка? — Нет, не нравится, — буркнул Данте. — Почему? Она красивая. — Она мёртвая, спиленная. А деревья должны расти в земле. — Так Рождество ведь! — Я не люблю мёртвые растения и мёртвых животных. Это принцип. — Ох, уж эти твои принципы! — вздохнул Клементе, заходя в спальню. — Но, кажется, я знаю, как мы будем отмечать Рождество. Зачем сидеть в четырёх стенах у ёлки? Пойдём развлекаться во «Фламинго». — Ты с ума сошёл? — вяло возмутился Данте. — Я не в силах дойти и до угла. — А по-моему тебе надо отвлечься. Клин клином. Ласки другой женщины и вино — лучшее лекарство от любовных переживаний. Данте не знал как отвертеться, но так измучился, что мечтал забыться хотя бы на пару часов. — Ладно, — согласился он. — Поедем. К вечеру приятели, оседлав Алмаза и Лимончика, прибыли на улицу Баррьо де Грана. Данте был ещё слаб, поэтому всю дорогу Клем следил, как бы он не вывалился из седла. Улица сверкала рождественскими украшениями так, что они перекрыли пурпур фонарей. Данте затошнило — воспоминания окутали его дурманом. Прошлое Рождество они с Эстеллой отмечали вдвоём, нежась в объятиях друг друга. Он думал, это счастье навсегда, но любовь рассеялась как дым. Их было двое, а теперь он снова один и вынужден искать утешения в объятиях проституток. Всюду слонялись ярко разукрашенные женщины. Свистом и возгласами заманивали они мужчин в свои сети, а огромные окна домов, где горел алый свет и на подоконниках восседали полуобнажённые девицы, были украшены веточками омелы и колокольчиками. «Фламинго — дом наслаждений» — так гордо звучало название двухэтажного здания с мандариновым деревом у входа и розовым фламинго на крыше. Публика едва начала собираться. Неприятно-красный цвет стен бил по глазам. Девицы кучками толпились по периметру залы, сидели на бархатных креслах и пуфах или бродили между полупустыми столиками, куря сигары и трубки, покачивая бёдрами и голодными глазами высматривая клиентов. Одетые идентично — в корсеты, чулки и короткие юбочки разных цветов или панталоны с рюшами — издали они походили на тропических бабочек. Мисс Нэлл, хозяйка заведения, — дама строгая, поджарая, лицом напоминавшая рыбу, ходила по зале, проверяя всё ли в порядке. Основная масса клиентов являлась после десяти вечера, а сейчас было четверть девятого, к тому же Сочельник — семейный праздник, и хозяйка, не будучи уверена, что народ придёт, нервничала. Данте и Клем сели к барной стойке, где за напитки отвечала Маргарита — конопатая девица со вздёрнутым кверху носом. Обычно, приходя во «Фламинго», Данте пил что-то лёгкое вроде вина или ликёра, но сегодня, решив нализаться вдрызг, дабы утопить своё горе, он заказал женевер, потом бренди, а затем разбавил всё коньяком. Клементе пытался его остановить, но тщетно, и, в конце концов, плюнул, рассудив: Данте и вправду не помешает наклюкаться. Авось легче станет. Но Данте почти не хмелел. Он заказал ещё женевер и закурил трубку с длинным мундштуком. И лишь хрипло смеялся, запрокидывая голову назад так, что шея хрустела. — Кого я вижу! Мой милашка Де! Давненько тебя тут не было! — воскликнула Томаса — симпатичная дамочка с крупными формами. Одетая в атласные панталоны и серебристый корсет, из которого вываливалась её пышная грудь, она без зазрения совести поцеловала Данте в губы. Он не возражал. Губы у Томасы были полные и мягкие, и она пахла шоколадом. Именно Томаса когда-то научила Данте не только поцелуям, но и другим премудростям интимных отношений. — В кои-то веки ты целуешься с клиентами в губы, Томи? — спросила Коко — рыжая девица в полупрозрачном платье. — О, не ревнуй, Коко, детка! — насмешливо отозвалась Томаса, наливая себе пиво в огромную кружку. — Это правда, обычно я не целуюсь в губы. А чего с ними целоваться, с этими стариканами? У них зубы гнилые, а-ха-ха! Но мой Де — это другое дело, — она закатила глаза, вздохнув притворно. — О, у него такие губки! Он похож на пирожное и вкусно пахнет. А я люблю сладости! Мой Де — единственный мужчина, с которым мне нравится целоваться. Данте смеялся, осушая стакан за стаканом, и выпуская клубы дыма Томасе в лицо. — А с каких пор мой пёсик курит? — ухмыльнулась Томаса, косясь на длинную трубку в его руках. — Что хочу, то и делаю! — глаза у Данте сейчас напоминали ночное небо, а волосы, под воздействием магии, с каждым днём становились всё гуще, точно высасывали кровь из своего хозяина. — Фи, какой ты грубый! — пухлыми пальчиками Томаса подцепила прядь его волос, что змеями спадали по плечам и спине. — А когда ты успел так обрасти, прям как девка? Может тебя постричь, м? А то скоро патлы твои дорастут до пола и ты, чего доброго, ещё наступишь на них, — и она громко захохотала. — Тебя забыл спросить, — огрызнулся Данте. — Ну чего ты такой злой сегодня? — надула она щёки. — Я ж пошутила. Мне нравится твоя грива. Может, пойдём наверх? — Рано ещё. Да и мне хочется чего-то особенного, — Данте сверкнул на Томасу своими очами-фантасмагориями. — А я — не особенная? — удивилась она. — Уж я-то умею ублажать мужчин, а ты такой красавчик, прямо… ммм… так бы тебя и съела. Но я могу придумать и что-то необычное, только скажи чего ты хочешь. А, может, ты хочешь нашего жандарма — мисс Нэлл? Она дорого берёт и не с каждым идёт. Но ведь там даже ухватиться не за что! — Томаса горделиво выпятила свою шарообразную грудь, давая возможность всем на неё полюбоваться. — Хозяйка наша старая и плоская, как камбала. Когда она проходит мимо, слышно как гремят её кости, — в ответ на эту реплику Коко и Маргарита прыснули со смеху. — Нет уж, увольте, я не люблю костлявых старушек, — брезгливо поморщился Данте. — Предпочитаю вкусненькое и свеженькое. Ласки Томасы продолжились. Она взгромоздилась к Данте на колени, жадно целуя его в лицо и в шею, и лохматила волосы, чем вводила его в исступление. Коко, глядя на дверь, караулила клиентов. Но мужчины никуда не торопились. Приходя по одиночке и осматриваясь, они медлили, беседуя с хозяйкой. Да и Коко особо не стремилась работать, упуская всех клиентов в надежде, что ей улыбнётся счастье в виде молодого красавца, которого она сведёт с ума. Сегодня у неё было романтическое настроение и она с завистью поглядывала на Томасу, отхватившую такой лакомый кусочек, как Данте, и на Сандру — белокурую девицу в голубом корсете, что уже залезла на Клема. — Чего это ты ничего не делаешь, а? — ядовито спросила Томаса, видя, что Коко бьёт баклуши. — Мисс Нэлл задаст тебе жару! Сама знаешь, она не любит бездельниц. Гляди, там клиенты незанятые ходят. Вон тот с усами, например. Коко сделала такое лицо, будто её вот-вот стошнит. — Знаю я этого усатого, был он у меня, — заявила она капризно. — Настоящий таракан, извращенец чистой воды. Но вдруг мне повезёт сегодня и ко мне придёт кто-то милый, ну или хотя бы молодой? — Надеешься получить удовольствие от работы? — Томаса и Маргарита захихикали. — А чего тут такого? — набычилась Коко. — Или ты думаешь, только им надо удовольствие, а я обойдусь? Томаса пожала пухлыми плечами. — Эх, детка, да ты сама наивность! Я уж и не помню, когда в последний раз получала удовольствие с мужчиной. По мне, так они все дегенераты. Ну окромя вот этого пирожного с карамелью, на котором я сейчас сижу, — она смачно чмокнула Данте в подбородок. — О, я придумал! — объявил тот громко. Хмель, наконец, подействовал на него, вызвав желание вытворить что-то дикое. — Раз уж я пришёл сюда, я хочу веселиться. Я хочу и тебя, и тебя, — он указал на Томасу и на Коко. — Вы будете ублажать меня вдвоём. Они переглянулись. — А я не знала, что ты тоже извращенец, — смешки Коко почему-то напомнили Данте поросячье хрюканье. — Можно подумать, ты никогда этого не делала. — Пёсик, а ты после такой выпивки с двумя-то справишься? — скептически заметила Томаса. — Ты меня плохо знаешь, сладкоежка. Тем временем блондинка-таки завладела Клемом, быстро утащив его наверх. Данте только обрадовался, что Клементе не сидит у него над душой. В эту секунду внимание всех привлекли новые гости. Их было четверо: первый — высокий седовласый мужчина лет пятидесяти, закутанный в плащ; второй — полноватый, с короткими маленькими ножками, он прикрывал лицо шляпой, надвинув её на лоб, и нельзя было определить сколько ему лет, но, судя по шаркающей походке, он был немолод; третий мужчина — мулат средних лет в простой рубахе и домотканых штанах. И с ними была женщина. Длинный балахон с капюшоном окутывал её полностью, лицо скрывала золотая маска с красными перьями. Мужчины поздоровались с мисс Нэлл и, более ни с кем не общаясь, держа женщину под руки, увели её наверх. — А кто это? — спросил Данте. — Что за девка? Новенькая? — Типа того, — презрительно сморщилась Томаса. — Залётная птичка и вечно в маске. Никто из девочек с ней не общался и не видал её лица, разве что мисс Нэлл. Эта дамочка всегда приходит с толпой мужчин, ведёт их с собой. — Хорошо, что она не отбивает у нас клиентов, а приводит своих. Небось на улице ловит, — буркнула Коко. — Ловила бы тут, я бы ей вмазала. Слишком нос задирает, в маске ходит. Загадочную из себя строит. Спустя полчаса, Данте, который был пьян так, что сидеть уже не мог, нежился в постели, ласкаемый двумя женщинами. Раздев его донага, Коко целовала ему грудь, живот, спускалась на бёдра и поднималась обратно, а Томаса, положив его голову себе на ноги, перебирала волосы. На какой-то миг по телу Данте пробежала дрожь — он представил на месте Коко Эстеллу. Это она сейчас его целует, это её губы скользят по его коже. — Ещё… ещё… Эсте… Эсте, не уходи… ещё… — шепнул он, проваливаясь в бездну. Ночь прошла бурно. Но Данте смутно помнил её, утром очнувшись на розовых шёлковых простынях в компании сразу двух девок. Голову ломило так, будто по ней прогулялся бегемот. Ещё бы, столько выпить! И зачем он так нажрался вчера? Толку всё равно нет, Эстеллу он не забыл даже в пьяном угаре. Кое-как встав, Данте добрался до ванной. Сидя в ароматной пене, он мало-помалу пришёл в себя и через дверь услышал шум и беготню. Но не стал торопиться. Спокойно закончил водные процедуры, оделся и вернулся в комнату. Положив золотые монеты на тумбу, увидел, что кровать пуста. Томаса и Коко стояли у порога, закутанные в простыни. — В чём дело? — спросил у них Данте. — Т-там что-то с-стряслось, — ответила Коко заикаясь. — Кажется, драка в соседнем номере, — добавила флегматичная Томаса. Все трое вышли в коридор. Там уже образовалась толпа. Девицы и мужчины пёстрыми стайками топтались по всему периметру, с любопытством глядя на дверь, из-за которой раздавались грохот и скрежет, будто мебель расшвыривали по углам. И Клем был здесь, уже одетый и, вероятно, ожидающий появления Данте. Пять минут никто не двигался, слушая шум и гневные крики. Данте зевал, изнемогая от головной боли. — Мне кажется, стоит вмешаться, — подал голос Клем. — А если и нам достанется? — опасливо нахмурился мужчина с огромными залысинами. — Но нельзя же просто стоять и слушать, — не согласился Клементе. — Та-а-ак, ну и в чём дело? Что тут за сборище? — явилась мисс Нэлл, на ходу запахивая красный халат. — Кто здесь буянит? — Там, вон в том номере, что-то происходит, — пропищала худосочная румяная девица в панталонах с розовыми сердечками. Мисс Нэлл взором жандарма глянула на шумную дверь. — Безобразие! В моём заведении это запрещено! Ну сейчас я им задам! Она собралась уже ворваться в номер, но не успела — дверь раскрылась и оттуда вывалился мужчина. На носу его сидели расколотые очки, рубашка была порвана и окровавлена, а из груди торчал кинжал.