Война сердец

      Год 1801.       Начало нового тысячелетия ознаменовало и начало новой жизни. Первым шагом на пути к этому стала отмена рабства в Санто-Доминго — испанской колонии, где власть монополии свергли революционеры — приверженцы французской борьбы за независимость. Назревала очередная война между Португалией и Испанией, а в колониях, то тут, то там, вспыхивали очаги недовольства. Апофеозом их послужили крупные восстания индейцев в Перу и Чили. Вслед за ними волна освободительного движения захватила умы и сердца порабощённых народов. И, сидя на этом, готовом в любой момент взорваться вулкане, Ла Плата вступила в век девятнадцатый.       Столичная жизнь завертела Эстеллу в своём круговороте, и она забыла о том, что оставила в прошлом. Только Данте не забыла. Он — её любовь, любовь единственная, которой она отдала себя. И нет, и не будет в её жизни любви иной. Пусть они расстались, но Данте по-прежнему жил в сердце девушки. Он впитался в её кожу, в кровь, в подкорку мозга. Эстелла засыпала и просыпалась с его именем на устах, и дня не проходило, чтобы она не тосковала о нём. Но грезила она теперь о Данте, как о прекрасной, несбыточной сказке.       В целях успокоения и из страха перед болью от близости с Маурисио, Эстелла сняла обручальное кольцо. Спрятала его и изумрудный перстень в шкатулку с драгоценностями, но иногда вынимала, чтобы полюбоваться. Кольцо почти не реагировало на её зов, и Эстеллу это тревожило, а перстень и вовсе пугал её. Раньше, когда Эстелла видела его на руке Данте, изумруд, бывало, вращался в оправе. Сейчас перстень не источал магии, хотя от прикосновений к нему Эстелле делалось дурно.       Огромный дворец Фонтанарес де Арнау занимал угол улицы Сан-Тельмо. Три этажа, колонны и арки, выстроенные полукругом (с внутренним двориком в центре) делали этот дом поистине королевским. Со стороны фасада, что лицезрели все прохожие, раскинулся сад, где росли жакаранды, пальмы, араукарии, хоризии, фиги и моры. На калитке был выгравирован серебряный герб в виде ястреба с сапфировыми глазами. Внутренний дворик украшали: гигантский фонтан, беседка, скамейки, увитые плющом, и клумбы с различными видами роз; среди них были редчайшие экземпляры. Алые, кремовые, зелёные, синие, китайские, пятнистые и даже чёрные, они источали умопомрачительный аромат, и Эстелла часами просиживала около них, слушая дивный запах и вспоминая Данте.       Собак во дворе не держали — дедушка Лусиано на дух не выносил сторожевых псов. Зато у калитки стояли часовые, а в глубине сада находилась вольера, где важно вышагивали павлины. Чуть вдали располагалась и конюшня, что содержала двадцать пять великолепных скакунов. Алмаза и Жемчужину поселили там же, и они стали для Эстеллы отрадой. Она ухаживала за ними сама: чистила, кормила, расчёсывала им гривы и выезжала на прогулку верхом то на одной, то на другой лошади.       Внутри дворец был не менее прекрасен, а заблудиться в нём не составляло труда. Пятьдесят две комнаты; каждая из них несла определённую функцию, собрав столько вещей, что за эти годы Эстелла и половины не рассмотрела.       Центральная гостиная — шикарная зала приёмов со стенами, обитыми золотой парчой, и уставленная белоснежной мебелью, оканчивалась лестницей, что переходила в балюстраду второго этажа гигантской волной.       Тридцать человек домашней прислуги следили за хозяйством и день, и ночь. Горничные сметали пыль, перестилали кровати и ухаживали за одеждой господ. Кухарки чистили овощи, месили тесто, потрошили птицу и рыбу, а повара ежедневно изобретали по нескольку новых блюд. Официанты прислуживали за столом; прачки стирали; дворецкий отворял дверь, встречая визитёров; поломойки драили полы; посудомойки начищали до блеска кастрюли и подносы; конюхи следили за лошадьми; кузнец их подковывал; кучера управляли семейными колясками и каретами, за исправность которых отвечал каретник.       Для особо торжественных выездов в доме содержались два юноши-лакея. Ещё имелись: сервировщица — в обязанности её входила сервировка стола; гладильщица, что гладила одежду большими утюгами, подогреваемыми от печки; мальчик-посыльный; молодой юноша — секретарь дедушки Лусиано; чистильщики обуви и оружейники, которые следили чтобы шпаги, пистолеты и арбалеты хозяев всегда были наготове, если им приспичит выехать на охоту в ближайший лес. Всей обслугой руководила экономка донья Фиона — щупленькая старушенция с пронзительно-визгливым голоском и крутым нравом; а кладовыми и ключами от всех дверей заведовала ключница.       Маурисио и Эстеллу заселили в левое крыло дома, и они могли теперь месяцами не попадаться никому на глаза, спускаясь лишь на завтрак, обед, ужин и ежедневный послеполуденный чай — время строго обязательное для всех. В иные часы еда не подавалась, и если кто-то опаздывал на трапезу, то ходил голодным до следующего по расписанию приёма пищи или шёл в кофейню.       Больше всего Эстеллу поразила библиотека, что занимала внушительную часть первого этажа. От потолка до пола по стенам здесь тянулись шкафы красного дерева, уставленные книгами на любой вкус. Дядя Ламберто был большим ценителем литературы и коллекционировал книги уже много лет. Стоимость некоторых превышала здравый смысл, но Ламберто это не останавливало. Когда он с гордостью продемонстрировал племяннице библиотеку, Эстелла аж вся задрожала от предвкушения. Сколько же прекрасных книг она сможет здесь найти!       Как и положено, Маурисио и Эстелла разместились в двух спальнях — консервативный дедушка Лусиано воспротивился заселению супругов в одну комнату.       «Лазурное небо» — так прозвали в доме будуар Эстеллы, ибо стены его были обиты нежно-голубым шёлком. Комната состояла из нескольких зон. В одной находилась дубовая белоснежная кровать с периной лебяжьего пуха, застеленная хлопковыми простынями и укрытая балдахином из тончайшего ажура. Вторая зона — мини-гостиная — отделялась от спальни перегородкой. Изящное синее канапе с ножками из слоновой кости; секретер; посеребренный туалетный столик с множеством ящичков и огромным зеркалом в расписной раме; пара кресел в итальянском стиле; пуфы и подушечки; статуя змеи, ползущей вверх; ковёр в виде шкуры зебры — всё это убранство напоминало будуар инфанты, где та, едва проснувшись пополудни, принимала многочисленных посетителей, одновременно совершая туалет.       В третьей зоне была гардеробная. Там стояли два золотых комода для хранения постельного и нижнего белья; огромные, под потолок, шкафы для повседневной верхней одежды; вешалки и манекены для бальных и вечерних туалетов; полочки для шляпок, перчаток, туфель, вееров и зонтов и деревянные сундуки.       О гардеробной Эстелла всегда мечтала — её наряды вечно никуда не умещались ни в родительском доме, ни в замке Рейес, и их приходилось распихивать по сундукам и коробкам. Теперь же у каждой вещички было своё место и Эстелла могла часами крутиться перед зеркалом, примеряя то или иное платье.       Гардеробная соединялась с гостиной коридором, где стояли напольные вазоны с цветами, а в глубине пряталась дверь в ванную комнату. Вот здесь был настоящий рай на земле! Ванна — круглое фарфоровое сооружение, похожее на гигантскую чашу, — стояла по центру. Вокруг неё разместились шкафчики и полочки со склянками с парфюмом, мыльными шариками, пахучими травами, морской солью, одеколонами, мазями и другими коробочками и баночками с притирками и припарками для того, чтобы бархатная кожа Эстеллы окончательно превратилась в персик.       Впервые попав сюда и изучив все склянки, Эстелла нашла банку с засушенными листиками мяты. Открыв, вдохнула запах и едва не лишилась чувств. Тот самый аромат, родной, любимый, который она ощущала всякий раз, будучи в объятиях Данте. Как хорошо бы жилось им в этом доме, в этой спаленке, в этой уютной ванной! Как бы они любили друг друга на этой кровати!       Узкий и длинный балкон с вычурными перилами открывал вид на Пласа Доррего — площадь, что по выходным превращалась в ярмарку. Там высилась огромная статуя ангела с раскрытыми на всю ширину крыльями. Второй балкон, квадратный и просторный, напоминал асотею. Являясь продолжением комнаты, он выходил во внутренний дворик. Лучшего места для уединения и придумать было нельзя. После полудня Эстелла пряталась здесь от мира, сидя в плетёном кресле, укрытая тенью жакаранды, что дотягивалась ветвями до перил.       Как Ламберто и обещал, он уговорил Маурисио позволить Эстелле учиться. Тот колебался, но уступил натиску Ламберто и поддержавшего его Лусиано. Дедушка, хоть и был консерватором, но Эстеллу видел девушкой умной и мало созданной для того, чтобы стать домашней наседкой. Было решено подыскать Эстелле место учёбы по окончании суда по делу об убийстве Фелиппе Кассераса.       Ни дядя, ни дедушка не сомневались — их адвокаты добьются справедливости. Так и вышло. На первом же заседании все шесть судей Эстеллу оправдали единогласно. Обвинения с неё сняли, и, хотя следствие над истинным убийцей продолжалось в Ферре де Кастильо, ни Эстелле, ни её родственникам уже не было до этого дела.       Дядя Ламберто слово сдержал. Когда суд закончился, он подыскал для Эстеллы отличное учебное заведение — лучшую в Ла Плате Медицинскую Академию, куда Эстелла успешно и поступила.       Учиться ей нравилось. Зарываясь в увесистые пыльные энциклопедии, девушка забывала обо всём. Первый год был самым сложным. Эстелла полностью отдавалась учёбе, прерываясь лишь на сон и еду, но мало-помалу жизнь вошла в колею. На следующий год, кроме наук, у неё появились и иные увлечения: новые приятельницы из академии, что частенько приходили в гости; театры, рестораны, кофейни, балы и скачки, которые Эстелла посещала вместе с Маурисио. Правда, последний отныне бывал в Байресе только наездами. Повинуясь внутреннему голосу, который давал понять, — Эстелла несчастлива с Маурисио — дедушка Лусиано выбил ему должность посла при дворе вице-короля. И теперь Маурисио катался по миру, отсутствуя на родине месяцами.       Когда он уезжал, Эстеллу всюду сопровождал дядя Ламберто — большой любитель светских мероприятий. Они посещали все театральные премьеры, побывали в опере и даже в казино. И, конечно, не обошли стороной балы при дворе вице-короля, где и дедушка, и дядя являлись завсегдатаями.       Балы эти изумили Эстеллу своей роскошью и помпезностью. Ламберто, красивый мужчина, был настоящим сердцеедом — местные дамы с ума по нему сходили. Но он заводил лишь лёгкие интрижки со светскими красавицами или наведывался для низменных любовных утех в бордель. Ни к одной женщине Ламберто не питал глубокой привязанности.       Эстелла, будучи представлена новому, только вступившему в должность вице-королю Хоакину дель Пино и Росасу, со временем превратилась в истинно придворную даму. Но она не выносила посиделки с кумушками, обычно проводившиеся в отделанной по-китайски гостиной сеньоры Кандиды Мендисабаль — жены главного акционера Национального Банка, что сводились к перетиранию чужих костей и вытряхиванию грязного белья всех, начиная от вице-королевы и заканчивая последним конюхом. Несмотря на то, что юная красавица Леонела, дочь супругов Мендисабаль, пыталась набиваться к Эстелле в подруги, та не любила её общество, всё чаще примыкая к компании мужчин. Девичью нежность её сменило кокетство кошки, манеры сделались мягче, и сама она расцвела, подобно бутону розы.       Эстелла научилась играть в вист, посещала скачки, делая ставки, на равных обсуждала с мужчинами их результаты и отпускала колкие шуточки, которые в дамском обществе не воспринимались. Мужчины были покорены, и даже наличие у Эстеллы супруга не останавливало их перед попытками ухаживаний. Про маркизу Рейес слагали легенды, но она оставалась глуха и к кавалерам, и их комплиментам. А женщины лопались от яда, ожидая, когда же эта мнимая её добродетель падёт ниц.       Но Эстелла не была добродетельной — она принадлежала лишь одному мужчине, с двенадцати лет и на всю жизнь, и другие её не интересовали. Как бы не мучил её Маурисио и не искушали светские франты, это не изменилось в ней ни через полгода, ни через пять лет. Иногда она перечитывала записку Данте, ту, что он послал с лошадьми и кольцом. Но смысл её так и оставался загадкой.       Когда Маурисио появлялся во дворце, он хоть и принуждал Эстеллу к исполнению супружеского долга, но не осмеливался на большее в страхе, что она нажалуется Лусиано или Ламберто. А Эстелла всё равно пила снадобья, восполняя их запасы у местного аптекаря.       Спустя пару лет их супружества Маурисио заговорил о наследниках. Он сыпал упрёками: дескать, пора бы уже родить ему сына. Эстелла отмалчивалась, корча дурочку и продолжая пить снадобья. Но Маурисио поплакался Ламберто и тот предложил отвести Эстеллу к доктору.       Девушка этого испугалась. Если эскулап попадётся грамотный, а не какой-нибудь шарлатан вроде доктора Дельгадо, её хитрости мигом раскроются. Она отказывалась идти, уверяя, что ей стыдно. Тогда Ламберто позвал семейного лекаря на дом. Осмотрев Эстеллу, тот со скорбной миной поведал: маловероятно, что она сможет иметь детей. Даже если забеременеет, не факт, что выносит. А если и выносит, не факт, что родит.       Эстелла удивилась этому вердикту — её никогда ничего не беспокоило в плане здоровья, если не считать моментов близости с Маурисио. Но такой диагноз не явился для неё трагедией. Маркиза, однако, новость ошарашила. Он был крайне раздражён, увидев, что Эстелла не плачет и не бьётся в истерике после ухода эскулапа. Когда в ответ на его прямой вопрос: почему она не расстроилась, Эстелла пожала плечами, он залепил ей оплеуху.       — Тварь! Вы всю жизнь мне сломали! Если бы я знал, что вы неполноценны, я бы никогда не женился на вас! — выпалил Маурисио и ушёл из комнаты, оставив её одну.       А Эстелла ощутила зловещую радость. Слава богу! Хоть в этом ей повезло. Но снадобья она пить не перестала — бдительность не помешает, в академии им часто рассказывали о неожиданной беременности после двадцати лет бесплодия.       С той поры Маурисио переменился. Он никогда не был ласковым, хоть и говорил Эстелле, что любит её. Но теперь его любовь как ветром сдуло — он стал презрительно холоден и ежедневно супругу оскорблял. Она и обманщица, и потаскуха, и недоженщина, и его не достойна.       — И где же ваша любовь? — однажды спросила Эстелла, не скрывая ехидства. — Что, закончилась? А почему, знаете? Потому что и не было её. Когда мужчина любит женщину, ему наплевать на всё и всех, кроме неё одной. И тем более ему без разницы, может она родить или нет. Знаете, маркиз, пусть я не женщина, как вы говорите, но я человек, а не курица, и у меня есть чувства, мысли, мечты, а не только способность или неспособность рожать детей.       — Будь проклят тот день, когда я с вами связался! — рыкнул Маурисио. — Надо было развестись с вами, опозорить перед всеми, чтобы вас на кол посадили на центральной площади, как прелюбодейку и либералку, наплевавшую на моральные устои общества!       Так минуло пять лет, и в жизни Эстеллы, наконец, наступил знаменательный день — она получила вожделенный диплом бакалавра медицины по специальности фельдшер. По этому поводу Ламберто закатил праздничный ужин и устроил в саду фейерверк. Всюду летали шутихи, меняя цвета и формы, а многочисленные слуги аплодировали молодой хозяйке, которую они обожали. Эстелла же чувствовала и эйфорию от сбывшейся мечты, и гордость за себя, и вместе с тем необъяснимую печаль.       Как же летит время! Только вчера та восемнадцатилетняя девушка, опустошённая, замученная жестокостью Маурисио и убитая горем разлуки с любимым, в слезах покидала Ферре де Кастильо. И вот она, уже молодая женщина двадцати трёх лет, с дипломом фельдшера, ощущает, что теперь мир открыт для неё.       После празднеств Эстелла поднялась в спальню. Маурисио в данный момент находился в Риме, и она была предоставлена самой себе. Эстелла долго смотрела на диплом, изящный, с золотым тиснением и красной печатью Медицинской Академии. Затем убрала его в комод и вздумала написать письмо бабушке.       Эстелла переписывалась с Бертой раз в пару месяцев. Изливала на бумагу свои мысли, с удовольствием читала весёлые ответы на них, но сегодня слова не шли с кончика пера. Около получаса глядя на пустой пергаментный лист, Эстелла не могла написать ни строчки, кроме двух приветственных слов: «Дорогая бабушка…».       Бабушка… Она, конечно, отвечает на письма, но жизнь её поменялась из-за нового замужества. Эстелла помнила этот день в мелочах. И свадьбу, и то, что последовало за ней. Она прикрыла глаза. Перо выпало из руки, оставив кляксы на пергаменте, а воображение унесло её в воспоминания пятилетней давности…       Через два месяца после того, как Эстеллу признали невиновной в убийстве Фелиппе Кассераса, она и Маурисио получили приглашение на свадьбу Берты. Эстелла не хотела ехать назад в Ферре де Кастильо, так заворожил её Буэнос-Айрес, да и воспоминания разрывали душу. А вдруг она встретит там Данте и у неё больше не хватит сил его отталкивать?       После бед, что выпали на её долю, сердце Эстеллы ожесточилось. Нынче она не испытывала сострадания, терпимости и снисходительности к людям. Жалела она только себя, ну и ещё Данте. А остальные вызвали раздражение. Им наплевать на её чувства, вот и ей наплевать на чувства других.       Эстелла искала отговорку за отговоркой, чтобы не ехать в Ферре де Кастильо, но не смогла открутиться. Маурисио — любитель запудрить всем мозги наигранной любезностью — дал Эстелле понять: на свадьбу Берты они поедут. И для убедительности принудил её к очередному исполнению супружеского долга, привязав к кровати и закрыв рот тряпкой.       Лусиано и Ламберто приглашений на свадьбу не получили и не расстроились. Ламберто вообще похихикал, пожелав Эстелле не заснуть на церемонии бракосочетания.       — Смотрите, дорогая племянница, не усните в церкви, когда эти двое будут греметь костями у алтаря! — пошутил он, провожая Эстеллу и Маурисио в путь.       Но нежелание Эстеллы посещать сие мероприятие вдруг материализовалось. Почти. Хоть они с Маурисио и выехали аж за три дня до свадьбы, всё равно умудрились опоздать на венчание.       Одна из лошадей, запряжённых в экипаж, посреди дороги сломала ногу. Пришлось остановиться на ночлег в ближайшей таверне, а утром оказалось, что там нет запасных лошадей. И кучер отправился в другую таверну, дабы пригнать новых. Маурисио был в бешенстве, а Эстелла надеялась на свадьбу-таки не попасть. Увы, этот номер у неё не прошёл, но они с Маурисио потеряли целых двенадцать часов, и когда прибыли в Ферре де Кастильо, в храме Святой Аны уже шло венчание. Решив, туда не врываться, Эстелла и Маурисио дождались всех на улице.       Гостей оказалось немного. Эстебан, одетый в элегантный фрак и бриджи песочного цвета, вышел из церкви под руку с Либертад — та была необыкновенно хороша в розовом шёлковом платье. Со спины она сошла бы за сеньориту, если бы не цвет кожи. Урсула с Лупитой, одетые в ситцевые платья, разрисованные ягодами и цветами, походили на крестьянок, затесавшихся на праздник богачей. Джованна, которую Эстелла мигом узнала, — смуглая, невысокая, широкоплечая и немного угловатая женщина в жёлтом атласном платье. Привыкнув одеваться по-мужски, она странновато семенила и дёргала то шлейф, то корсаж, которые её раздражали. Джованну сопровождали Гвидо и мальчик лет восьми. Тот беспрестанно вертелся, зевал и шмыгал носом.       На свадьбу пришла и Сантана вместе с дядей Норберто и тётей Амарилис. Последняя благополучно нашлась сразу, как только Ламберто вернулся в Буэнос-Айрес. Объяснила она своё отсутствие тем, что гостила у давней подруги. Сантана выглядела хмуро и бледно в платье из серебристой парчи и подругу поприветствовала сухо. Эстелла же переодеться не успела, поэтому осталась в дорожном платье, нежно-синем в мелкую клетку, и с маленькой шляпкой на голове.       Тут были и незнакомые Эстелле гости: мужчины в возрасте с жёнами — друзья сеньора Альдо. Сам ювелир в элегантном чёрном фраке почти растворился на фоне Берты. Та в многослойном платье цвета абрикоса и с гигантской шляпой с красными, розовыми и синими перьями, заняла собой всё пространство, напоминая торт с кремом. Эстелла подумала, что для вдовы бабуля вырядилась чересчур пафосно. Но Берта любила все объёмное и приметное, поэтому мнение окружающих её не волновало.       Принимая поздравления и цветы, Берта заметила Эстеллу с Маурисио и подошла к ним. Эстелла расцеловала бабушку в обе щеки, а Маурисио преподнёс ей подарок — ажурный зонтик от солнца с алмазной ручкой. Эстелла пожелала Берте счастья, хотя сеньор Альдо так и не вызывал у неё доверия.       — А Мисолина не пришла? — спросила она.       — Не-а, — вздохнула Берта, обмахиваясь веером из страусовых перьев. — Не знаем мы, где она. Исчезла.       — Как исчезла? — Эстелла поправила опаловую серёжку в ухе — камушек прицепился к волосам.       — Вот так. Мамаша её сказала, будто Мисолина сбежала с вещами прямо у ней из-под носа, хоть Роксана её и караулила. Ты ведь знаешь, дорогая, Мисолина же беременная от своего покойного старикашки. Я та-ак удивилась, когда узнала! — захихикала Берта. — Надо ж. Я ведь была уверена, что он уже всё, того, ничегошеньки не может, с виду-то еле ногами передвигал, а ребёнка сделал.       Эстелла хотела рассказать, что Мисолина где-то нагуляла живот, но не стала омрачать бабушке свадьбу.       После церкви все отправились на обед в дом сеньора Альдо — небольшой двухэтажный особняк из красного и белого камня, утопающий в зелени. На крыше дома стоял флюгер — золотой петух; напротив фасада раскинулся цветник, а на заднем дворе росли фруктовые деревья.       За столом мужчины шутили, желая новоиспеченным супругам счастья и долгих лет жизни, а дамы — жёны друзей сеньора Альдо — завели болтовню о соседях, детях и внуках, о приготовлении еды, шитье и ведении домашнего хозяйства. Эстелла чувствовала себя райской птичкой в курятнике. Ей было дико скучно, и она не знала на что отвлечься. То рассматривала стены, обитые белой тканью в жёлтый горох, то теребила пурпурную бахрому на краях скатерти, а то изучала собственные ногти. Какая скукотища, просто сил нет!       Она уже готова была уснуть, как вдруг началось веселье. Одна из дам опрокинула на себя рагу из рыбы, перепачкав всё платье. С воплями и сожалениями об испорченном наряде она бегала по столовой и размахивала руками. Другие женщины, включая невесту, пытались её успокоить. Амарилис и Норберто на обед не пошли — поздравили Берту в церкви и ушли восвояси. Сантана же осталась и теперь рассеянно лопала экзотический салат с добавлением жареных морских свинок, к которому Эстелла подойти не рискнула.       Но неожиданно Сантана начала зеленеть.       — Что с тобой, Санти? — взволновалась Эстелла.       — Что-то дурно мне, — пропыхтела та, держась рукой за живот. — Я или объелась, или отравилась.       — Мне сразу не понравился этот салат. Не зря я не стала его есть! — Эстелла, взяв свой веер, помахала им над подругой.       — Я думаю, её нужно отвезти в госпиталь, — вмешался Маурисио. — По-моему, дело серьезное. Бабули и дедули, — он указал на гостей, — и без нас повеселятся.       На людях Маурисио всегда проявлял великодушие и заботу. Эстелла прекрасно знала, что это лицемерие — до Сантаны ему не было никакого дела. Но сейчас выбирать не приходилось.       — Да, вы правы, — согласилась Эстелла. — Едем в госпиталь.       Через несколько минут они уже прощались с Бертой, которая голосила что-то об испорченном обеде. Потом сели в экипаж и поехали в госпиталь «Санта Маргарита» — заведовать им с недавнего времени (не без поддержки отца овдовевшей Кларибель) стал доктор Дельгадо.       Он выяснил: источником отравления Сантаны послужили не морские свинки, а кальмары. Правда Эстелла, зная «талант» доктора к врачеванию, к его диагнозу отнеслась скептически. Она забила окончательную тревогу, взывая к разуму доктора, когда, взглянув на руки Сантаны, обнаружила, что ладони у неё потемнели, будто покрылись синяками. Но доктор, проигнорировав её недовольство, поставил больной дюжину пиявок, от чего ей стало хуже. Эстелле и Маурисио было пора возвращаться в Байрес, но девушка волновалась за подругу, и Маурисио уступил, разрешив ей остаться в госпитале до утра. А сам, заявив, что не выносит лечебницы, отправился в фамильный замок Рейес навестить Матильде.       Эстелла долго бродила по коридору, переваривая слова Сантаны, брошенные ею ещё в экипаже: «Я написала тебе письмо, только не спрашивай о нём у тёти Амарилис, забери тайком, оно в моей спальне, в сундуке». Она словно заранее предчувствовала, что попадёт в госпиталь…       К реальности Эстеллу вернули голоса… знакомые голоса. Она обернулась и увидела семейство Ортега. Клементе, Гаспар и Каролина, стоя неподалёку, что-то активно обсуждали.       Эстелла кинулась к ним, поздно сообразив, что делает что-то не то — они с Данте расстались и эти люди ей чужие. Но на шум её шагов все трое обернулись, и отступление назад стало бы дурным тоном.       — Здравствуйте, — поздоровалась Эстелла. — Я рада вас видеть.       Гаспар и Клем пожали ей руку, а Каролина хмуро кивнула.       — Эстелла, какими судьбами?! Что ты делаешь в госпитале? — воскликнул Клементе. — Ты не заболела?       — Нет, я здесь с подругой, — объяснила девушка. — У нас был праздник, и ей стало дурно. А вы что тут делаете?       — Мы привезли Пию, — сказал Гаспар грустно. — У неё начались роды. Мы хотели, чтобы ей помогала повитуха, но та женщина посоветовала отвезти Пию к лекарю. По её словам, Пия может умереть.       — На всё воля Божья, — встряла Каролина. — Умрёт, значит, Бог так захотел.       — Главное, чтобы мой сын родился здоровым, — заключил Клементе.       — Клем, ну какое имеет значение кто родится? — мягко заметил Гаспар. — Девочку мы будем любить не меньше. Но Пия тоже должна выкарабкаться. Она ведь сильная!       — На всё воля Божья, — повторила Каролина.       Эстелла про себя подумала: насколько же эти люди разные. И как они уживаются друг с другом?       — А сеньор Анхель с вами? — спросила она.       — Нет, он болеет в последнее время, — Клем, зевнув, взъерошил белокурые волосы. — У него подагра открылась, ему тяжко ходить, а уж ехать в такую даль тем более. Кстати, Эстелла, я хочу поговорить с тобой. Наедине.       Эстелла и Клементе отошли в сторону, ловя на себе косые взгляды Каролины.       — Что случилось, Клем?       — Я хотел у тебя спросить: что произошло у вас с Данте?       Эстелла помрачнела.       — Я не хочу обсуждать эту тему.       — Но вы так любили друг друга. Я вовсе не сую свой нос в ваши дела из праздного любопытства, я волнуюсь за Данте, ведь он мне как брат. А то он творит не пойми чего, в петлю вон лезет…       — Что?       — Ну да, это было, когда вы рассорились, — Клем нервно подёргал себя за уши. — Я его вытащил из петли, а потом у него был припадок, ему даже мерещилось, что стены шевелятся. Он мне сказал, что ты его бросила. А теперь стало и того хуже.       — Что, что случилось с Данте?! — вся похолодев, Эстелла повысила голос.       — Да пропал он. Исчез, испарился, и никто не знает, где он сейчас, — объявил Клементе.       Эстелла рухнула в кресло поблизости.       — Он… он отдал мне лошадей, — пролепетала она срывающимся голосом. «И волшебный перстень», — подумала девушка уже про себя. — Это неспроста. Он что-то опять натворил. О, боже мой!       Клементе смерил её непонимающим взглядом.       — Клем, пожалуйста, — взмолилась Эстелла, — ты должен его найти! Я не хочу, чтобы с Данте что-то случилось. Сама я ничего не могу сделать. Я теперь живу в Буэнос-Айресе и сюда приехала только на свадьбу к бабушке. Клем, умоляю, найди Данте!       — Разве тебе не всё равно? — отчаянье её поразило Клементе. — Ты же его бросила! Данте сказал, что ты его разлюбила.       — Это не имеет значения, — чуть не плача промолвила Эстелла.       — А я думаю, имеет. Не знаю, что у вас случилось, но для меня очевидно — ты любишь этого безмозглого, и он тебя любит. И вы оба друг друга мучаете, хотя должны быть вместе.       — Мы не можем быть вместе, — отрезала Эстелла. — На это есть причины, но, прошу тебя, не спрашивай ни о чём. Просто пообещай, что найдёшь Данте.       — Хорошо, я попробую.       — Я не понимаю, что он задумал, — дрожащим голосом промямлила Эстелла. — Он зачем-то отдал мне Алмаза и Жемчужину. Просил позаботиться о них…       Но больше Эстелла и Клементе ничего не успели обсудить — в коридоре появилась акушерка.       — Кто из вас родственники Пии Лозано Ортега? — спросила она.       — Мы! — крикнули все хором, включая Эстеллу.       — Мне нужен её супруг, — вяло уточнила акушерка.       — Это я, — Клем вышел вперёд.       — Доктор говорит, что обоих спасти не получится. Вам, как мужу и отцу ребёнка, придётся выбрать, кого из них спасать: мать или ребёнка.       Наступила тишина. Даже Каролина рот открыла. Никто до последнего не верил, что всё так серьёзно.       — Но разве совсем нет шансов? — первой подала голос Эстелла.       — Шансы есть, — ответила акушерка, — но только у одного из них. Ей вообще не следовало рожать. Таз узкий, здоровье хрупкое… В таких случаях последнее слово всегда за мужем. Но решайте быстрее, — она повернулась к Клему. — Времени нет, у неё схватки уже вторые сутки. Не понимаю, почему вы так тянули, а не привезли её сразу.       — Мы издалека ехали, — объяснил Клементе. — А решать тут нечего. Всё давно решено. Спасайте моего сына.       — Клем, послушай, — попытался встрять Гаспар, но тот был непреклонен.       — Я не собираюсь убивать своего ребёнка! Долг каждой женщины — родить, даже если это будет последнее, что она сделает в жизни, — отрезал он. — А после того, как женщина выполнит своё предназначение, она может и умереть, надобность в её присутствии отпадает. Какой смысл Пии жить? Какой от неё прок? Она только всем мешает. Спасайте моего сына и точка!       Кивнув, акушерка удалилась. Каролина молча крестилась, Гаспар прошёлся туда-сюда и тоже ничего не сказал. А в душе Эстеллы закипела ярость.       — Какая же ты сволочь! — выдала она, сузив глаза. — Ты относишься к Пии, как к скотине, которую ведут на бойню. Даже с коровами так не обращаются. Она живой человек, а не организм для воспроизведения потомства. Пия уже существует, у неё есть чувства и разум, а ребёнок пока не родился. Как такового его нет, у него нет ни чувств, ни мыслей, ни планов. Пия могла бы ещё жить, могла бы стать счастливой или подарить кому-то счастье, ведь ей всего двадцать лет! А ты загубил ей жизнь и теперь убить её хочешь!       — А кого я должен убить, ребёнка? — огрызнулся Клементе.       — Этот ребёнок ещё не родился и, честно говоря, не стоит таких мук. Пия могла бы жить и без ребёнка. Я же живу! Это не смертельно, уверяю тебя. А вот если она умрёт, это уже непоправимо. Ты просто жалкий слизняк! Если бы Данте был здесь, он сказал бы тебе тоже самое!       И Эстелла отошла в дальний угол. Смотреть на Клема ей было противно, но уходить она не собиралась, как из-за Сантаны, так и из-за Пии — хотела узнать развязку и той, и другой истории.       Часы тянулись бесконечно. Наконец появилась всё та же акушерка, усталая и измученная.       — Поздравляю вас, — сказала она Клементе. — У вас девочка.       Клем вылупил глаза.       — К-к-как д-девочка?       — Именно, девочка. Маленькая, хорошенькая, правда, слегка болезненная — запуталась в пуповине, но мы её спасли!       Глядя на обалдевшего Клементе, Эстелла вдруг расхохоталась, жестоко, грубо, совсем как Данте, когда бывал под личиной Салазара.       — Так тебе и надо! — выдала она и повернулась к акушерке. — Сеньорита, а что с Пией?       — Воля была ваша, — вздохнула та. — Вы сами выбрали ребёнка, а мать скончалась. У неё открылось кровотечение, мы не смогли ничего сделать. Примите мои соболезнования.       — Царствие ей небесное, — опечалилась Каролина, целуя чётки.       Гаспар потупился, а на глазах у Эстеллы сверкнули слёзы.       — Я даже поговорить с ней в последний раз не смогла…       Акушерка ушла, не желая быть свидетельницей скорбной сцены.       — Теперь надо похороны организовывать, — глухо выдавил Гаспар. — И Анхелю сказать как-то…       — Его точно удар хватит, — добавила Каролина. А Эстелла подумала, что она ведёт себя адекватней, чем раньше. — Ещё и эта подагра. Он даже попрощаться с ней не сумел. О, я прекрасно знаю, что такое хоронить ребёнка! — Каролина всхлипнула. — Эта беда, смерть Энрике, выпотрошила мне всю душу. Если бы не Бог, я бы наверняка тоже померла. Но Господь оказался рядом со мной и вывел меня к свету. Только я тогда была молодая совсем, а вот Анхель… сомневаюсь я, что он это переживёт. Пия была единственной его отрадой.       — Думаю, похоронами заниматься будем мы, — сказал Гаспар. — Надо позвать падре, устроить панихиду в церкви…       — Да идите вы к чёрту со своей панихидой! — выдал Клементе, сжав кулаки. — Кончика носа моего там не будет! Эта дура даже сына мне родить не сумела. Ни на что не способна! Померла, туда ей и дорога.       Хлоп! На щеке у Клема осталась пятерня Эстеллы.       — Идиот!       Он развернулся и ушёл не оборачиваясь.       Но потрясения этого дня, увы, для Эстеллы не закончились. Сантане становилось всё хуже — она внезапно впала в забытье и к утру следующего дня умерла, не приходя в сознание. Доктор Дельгадо только руками развёл, так и не сумев поставить диагноз, но стало ясно, что кальмары ни в чём не виноваты. Эстелле позволили зайти в палату и попрощаться с подругой. Она находилась в таком шоке, что и слезинки не проронила, увидев кошмарный вид Сантаны — буквально за несколько часов та почернела даже лицом, словно на ней образовался огромный синяк, закрывший всё её тело.       Огорошенная такими новостями, Эстелла покинула госпиталь — нужно было сообщить семье Сантаны о трагедии, а заодно взять письмо, о котором она упомянула, будто предчувствуя свою близкую смерть. На выходе Эстелла вновь столкнулась с семейством Клема. Самого Клементе не было, а Гаспар и Каролина стояли рядышком, держа на руках крошечный комочек — свою внучку, и ворковали как два голубка.       Стояло раннее утро. По ветвям прыгали птички-печники, и Эстелла вздохнула полной грудью. Она подумала о Сантане. Это случилось так внезапно и беспричинно, и Эстелла ещё не верила, что та цветущая, полная жизненных сил девушка, больше никому и никогда не подарит улыбки, не назовёт её подругой и не обнимет, с радостным возгласом распахнув двери её комнаты. Она подумала и о Пии: такая молодая и так нелепо погибла от глупой, ничем неоправданной жестокости человека, который был её мужем. Из-за него она отныне не увидит рассвет, солнце, траву, не увидит и птиц. Как же коротка жизнь!       Мысли Эстеллы вернулись к Данте и Маурисио, и она невольно сравнила их. Есть мужчины, которые любят женщин. Есть мужчины, которые любят детей. А есть мужчины, которые любят лишь себя. И все они, увы, по разные стороны баррикад. Если бы она, Эстелла, попала в ситуацию Пии, что сделал бы Данте и что — Маурисио? Сомнений у неё не было: Маурисио поступил бы также, как Клем, ещё и посмертно унизив её за то, что она родила девочку. А Данте? Данте сохранил бы жизнь ей, Эстелле. Всё же сердце её не ошиблось, когда выбрало этого дикого мальчика, что научил её любить и подарил настоящую, хоть короткую, но сказку. И Эстелла горько заплакала, стоя у куста мимозы, вокруг которого жужжали шмели…       Воспоминания о Сантане и Пии заставили её очнуться. Она открыла глаза и увидела, что сидит у секретера. Перо валяется на полу, а перед ней — пергамент, заляпанный чернилами. Ну вот, она хотела написать письмо бабушке и вдруг провалились в прошлое, как древняя-предревняя старуха, что вспоминает молодость, ибо больше заняться нечем.       Встряхнувшись, Эстелла отбросила испорченный пергамент, выудив из ящика чистый. Но мысли её блуждали. Сантану ей не заменит никто. Какая бы кошка не пробегала между ними, а у них всегда была особая внутренняя связь, и Эстелла до сих пор тосковала по подруге. Письма, о котором говорила Сантана, в её сундуках не обнаружилось, а Маурисио даже не разрешил Эстелле побывать на похоронах — на следующий же день увёз её назад в Байрес. Но Сантана хотя бы не страдала. Чего не скажешь о Пии, которая умерла, не познав ни счастья, ни любви, ни разу даже не надев красивого платья.       В дверь постучали. То пришла горничная Лея — маленькая негритянка с короткими кудряшками.       — Сеньора, для вас письмо, — доложила она.       Эстелла взяла конверт — розовый, разрисованный цветными бантиками — такие обычно присылала бабушка. Это и правда оказалось письмо от Берты, чему Эстелла искренне удивилась — та писала ей совсем недавно. Странно, что бабушка отправила ещё одно письмо вдогонку к первому. Неужели что-то случилось? Поспешно вскрыв конверт, Эстелла прочла коротенькое послание:       «Дорогая Эстелла, я не писала этого раньше, ибо никто не был уверен в том, что происходит. Ответ можешь не присылать, письма не дойдут — городские ворота заперли. В городе чума. Поэтому прошу тебя ни в коем случае не приезжать в Ферре де Кастильо. Не пугайся, у нас все живы и здоровы, и в доме твоей матери тоже. Целую. Бабушка».       Уронив письмо на колени, Эстелла застыла с широко распахнутыми глазами. Чума… Чума! И первая мысль её была о Данте.       — О, боже мой, боже, только бы он был жив! — прошептала Эстелла и тут же умолкла, поймав удивлённый взгляд Леи. Она забыла, что служанка ещё здесь.       — Что-то случилось, сеньора?       — Нет… да… Да! Случилось! — вскочила на ноги Эстелла. — Прикажи каретнику готовить экипаж и пришли кого-нибудь, чтобы помог мне собраться. Я еду в Ферре де Кастильо!       Эстелла ринулась в гардеробную. Она стала охапками вытаскивать из шкафов вещи и бросать их на пол. Плевать на предостережения бабушки и даже на запертые городские ворота! Наплевать! Если понадобится, она подземный ход прокопает, но туда попадёт! В девушке вновь взыграла решимость той семнадцатилетней Эстеллы, готовой горы свернуть ради своей любви. Она должна найти Данте. Если он заразился чумой, она тоже ею заразится, и они умрут вместе. Она поедет туда, и никто её не остановит. А попробует, так пожалеет, что встал на её пути!