***
Данте шатался по округе, не зная куда податься. В душе царили мрак и пустота. Он считал себя правым, уйдя от Эстеллы. Он чёрный маг и не может никого любить. Он должен только мстить всем, кто причинил ему зло. А любовь к Эстелле делает его слабым, лишая воли, разума и ненависти, которые необходимы, дабы покарать обидчиков. Но Эстелла впиталась в его кожу. И зачем только он с ней переспал? Своими руками вырвал себе сердце. Опять из него лезет Данте — глупый, брошенный всеми мальчик, что отправил себя в ад, спасая от тюрьмы предательницу и лгунью. Данте очнулся на улице Святой Мерседес, когда его чуть не сшибла повозка, гружёная трупами. Умерших уже не накрывали, а просто сваливали друг на друга и перевозили. Вонь от них стояла чудовищная, поэтому всюду жгли костры — едкий дым должен был обеззараживать воздух. Рядом сжигали одежду, мебель и прочие вещи, что могли контактировать с больными. Жара стояла невыносимая — дождь совсем забыл о городе, обходя его стороной уже тридцать четыре дня. Земля и растения умирали от жажды, а примешивающийся к засухе смрад превратил Ферре де Кастильо в адский котёл. Данте в этой атмосфере всеобщего ужаса чувствовал себя великолепно — под управлением личины Салазара он испытывал садистское наслаждение, видя чужие страдания. Пусть, пусть всем будет плохо! Пусть город сдохнет! Он остановился, любуясь труповозками, от которых шарахались другие люди, и представляя на месте умерших своих врагов. Но мало-помалу ненависть сменилась тревогой. Это было что-то непонятное. Неопределённое. Словно хищная рысь царапала грудь когтями. Мерзкое чувство. Чтобы отвлечься, Данте окинул взглядом местность и у дороги увидел пожухлый розовый куст. Сердце его сжалось, и он вздумал этот куст полить. Конечно, все кусты от засухи он не спасёт, но на этом — розы. Некогда красные, теперь они были блекло-коричневатые; бутоны их поникли, а листья скукожились. Данте приблизился к измученному кусту. — Бедняжка, — тихо сказал он растению, кончиками пальцев гладя увядшие цветы. Закрыв глаза, Данте направил ладонь на куст. Подумал о воде и мигом почувствовал вибрацию в пальцах. Услышав всплеск, распахнул глаза. Когти его излучали нежно-зелёное свечение, а из ладони лилась струя воды. Поднеся руку к кусту, Данте долго поливал его. И — чудо! — листочки развернулись, а бутоны распустились мгновенно. В упор глядя на оживший куст, Данте чувствовал необъяснимое — злость, досада, ненависть вдруг отступили. Глаза его посветлели, приобретя оттенок тёмно-синих опалов. Данте захотел обнять куст, но не решился и отвернулся. Взгляд его упал на повозки, снующие туда-сюда, на испуганные лица прохожих. Над головой каждого светились мысли. В эту пору они были идентичны: страх, страх, страх. Скелеты и черепа, больничные койки, госпиталь, трупы, — любой человек боялся умереть от чумы. Но Данте не только видел мысли, но и мог сказать, кто из людей обречён, а кто нет. Вот над этим высоким мужчиной с бородой — череп с червями, выползающими из глазниц. Он болен или скоро заболеет. А этот плюгавый выживет, но потеряет всю семью. А у той худенькой девушки в шляпке уже кто-то умер. И эта полная метиска умрёт, но не от чумы — упадёт в яму. А над тем юношей с тростью висит чёрный гроб и написана дата его смерти: 5 апреля 1801 года. У Данте голова закружилась — в неё потоком хлынули чужие мысли, страхи, чужое будущее. Перстень сиял зловеще, и изумруд вращался в оправе. Закрыв лицо руками, Данте побежал вперёд. Бежал и бежал, не разбирая дороги. Аллея де Айяс сменилась улицей, спускающейся отвесно вниз и носящей имя Лос Перрос. Здесь не было ни одного фонаря. В покосившихся постройках отсутствовали окна, а в некоторых и двери. Завернув за угол, Данте миновал ещё с десяток домов. На тротуаре сидел старик в лохмотьях; во дворе горланил пьянчуга; из окон слышались нецензурная брань и звон разбивающейся посуды. Над домами Данте увидел сапоги, кирки и изображения полыхающего горна. Ага, сапожники, каменщики и кузнецы — ремесленный квартал. Здесь Данте был впервые и место это вызывало в душе его неприятное чувство. Проскочив ещё закоулок, Данте вышел к дому явно заброшенному — на стенах облупилась штукатурка, грязные окна были заколочены досками. За домом начинался пустырь. Данте хотел повернуть назад, понимая, — он забрёл не туда. Но вдруг услышал собачий лай. Точнее визг. Где-то множество собак выло и скулило на разные голоса. Сердце Данте забилось быстро-быстро. И в мозгу включился свет — больная любовь к животным с детства жила в нём. И теперь он неведомым, десятым чувством почуял: надо туда идти. Его не смутил лай, он не побоялся, что собаки в большом количестве могут быть опасны. Завернув за ветхий дом, Данте пошёл по пустырю. Вдали светились огни. Он шёл, шёл и, наконец, упёрся в железную решётку. Да так и обомлел. Грузный мужчина с усами, в высоких сапогах и залатанной одежде стоял по центру огороженного поля. Вокруг горели факелы и располагались клетки с собаками всех пород, начиная от огромных волкодавов и слюнявых бульдогов и заканчивая крошечными пуделями и болонками. Животные пронзительно тявкали, а Данте заметил ещё двух человек. Поочередно они выводили собак из клеток и привязывали их к небольшому столбику. Усатый, щурясь, целился в животных из карабина. Бах! Данте опомниться не успел, как раздался выстрел, и огромный мастиф упал на землю, извиваясь в судорогах. Живодёры! Бах! Бах! Бах! — мужчина стрелял, пока собака не прекратила дёргаться. Двое других отбросили труп и вывели следующую собаку — белого пуделя. Он жалобно скулил, упираясь и поджимая хвост. Убийца с карабином подошёл к пуделю в упор. Бах! Собака завизжала, и на белой шерсти осталось кровавое пятно. Бах! Бах! Бах! Данте кинулся прочь. Бежал, спотыкаясь о камни, и орал диким голосом. Навстречу ему попадалось местное население: женщины и дети — грязные и замотанные в лохмотья; бездомные и пьяницы, нецензурно кричащие в пустоту. Данте мчался, сбивая на пути всё, чем привлекал много внимания к себе. Люди, ухмыляясь и оскаливаясь, пялились на него и тыкали пальцами. Паника накрыла Данте во всей красе, когда дорога, по которой он бежал, оборвалась, упершись в стену дома. Данте ринулся в ближайшую подворотню, где окончательно заблудился. А картина расстрела собак так и стояла перед глазами. Твари! Твари! В отчаянье закрыв лицо руками, Данте плюхнулся на землю. Неподалёку, в полуразрушенном доме тускло светились окна. Редкие прохожие смотрели на юношу, как на бродягу. А он и есть бродяга. Его никто не любит, идти ему некуда. У него нет ни дома, ни семьи. Те люди, которых он считал близкими, отвернулись от него, отправили в Жёлтый дом и забыли о нём, будто похоронили. Мимо Данте прошла пара. Девушка и юноша держались за руки, влюблённо глядя друг на друга, и у Данте от зависти потекли слёзы. Когда-то они с Эстеллой также гуляли по улицам, от любви забывая дышать. Но она его бросила, променяла на другого, богатого и перспективного. А он верил ей больше, чем себе. Остановившимся взглядом проводил Данте влюблённых, пока те не скрылись в горизонте, и, уронив голову на колени, горько расплакался. Так он сидел несколько часов. Ни любовь к Эстелле, ни сцена с живодёрни не желали улетучиваться из памяти. — Я хочу умереть… умереть… — прошептал Данте. — Я больше не могу так жить... Эсте… Эстелла… — Может, ты прекратишь себя жалеть? — вкрадчиво молвил Салазар. — Я сто раз говорил: забудь эту женщину. Ты чёрный маг. Ты должен заставить мир дрожать от страха, а ты маешься из-за глупой девки и пары вонючих собак. — Нет, нет… уйди, уйди из моей головы… — пробормотал Данте. — Не могу. Мы одно целое. Ты — это я. Разве ты забыл, что Данте больше нет? Теперь есть Салазар. Ты Салазар, и я Салазар. И будет лучше, если ты прекратишь искать в себе то, чего давно нет. Бархатный голос Салазара душил Данте. Он был всюду — в голове, в теле, на языке. Упав на тротуар, Данте отполз к забору и вцепился когтями себе в волосы. — Так кто ты? Повтори, — приказным тоном велел Салазар. — Не знаю… не знаю… я ничего не знаю… — Но я знаю. Ты — моя тень! И ты будешь делать то, что я велю! — Салазар победно расхохотался. Тело Данте пронзила боль, словно его ножом разрезали. Он вцепился в траву. В ушах ещё звучал хохот Салазара. И выстрелы. И собаки, много собак и много крови. Отупевшим взором Данте уставился на палисандр, раскидистый и мощный. Только у него были глаза, рот и острые клыки. Дерево, зловеще скалясь и покачивая кроной, двинулось на Данте. Оно щёлкало зубами и рычало. Шокированный Данте вжался в забор, не понимая, это настоящее дерево или морок. Вдруг где-то сбоку хрустнули ветки, и Данте, вскочив на ноги, побежал. — Эй! Стой! Стой, тебе говорю! — крикнул низкий женский голос. — Стой!!! Но Данте и не оглянулся. Он нёсся вперёд, пока не ступил на городской мост. Миновав его, Данте кинулся в самую чащу леса — его гнал животный страх. Всякий раз, заслышав хруст, оклик или иной звук, он бежал дальше, и, в конце концов, совсем заблудился. Создав на ладони огонёк, Данте попытался разогнать тьму, но в густых зарослях это слабо помогло. Он уселся на землю, привалившись спиной к дереву. Дул пронизывающий ветер, и юноша дрожал как лист. Новый хруст раздался над ухом. Данте инстинктивно дёрнулся, но во мраке не сориентировался. Его трясло от холода и страха, и он ничего не соображал, представляя, как на него нападает ожившее дерево. Когда из кустов выплыл фонарь, Данте в ужасе зажмурился. Хлоп! Вспышка. Трава вдруг выросла, достав ему до подбородка. Данте уменьшился, вновь обратившись в лисёнка. И в голове прояснилось. Как же здорово в лесу! Хотя в доме той ласковой девушки, что кормила его из рук, было ещё лучше. Лис уложил мордочку на траву, щуря глаза от яркого света фонаря. — Вот ты где, — заявил низкий женский голос. — И чего ты от меня бегаешь? Разве я страшная? Незнакомка подхватила лиса на руки. Он повёл носом, принюхиваясь. Это оказалась не та девушка, у которой он жил. Эта пахла горьким ароматом миндаля, а та — красными орхидеями и вишней. Но Мио был спокоен и почему-то уверен, что девушки взаимосвязаны. Одна обязательно отнесёт его к другой, и та, которая пахнет орхидеями, вновь будет кормить его из рук, расчёсывать шёрстку и уложит с собой в постель. И он покорно уткнулся незнакомке в плечо. Позже он оказался в новом доме. Здесь было дымно и пахло благовониями и табаком. А ещё всё сверкало и булькало. Мио удивлённо разглядывал сосуд на столе, где плавало нечто, похожее на водоросли. Оно крутилось, вертелось, меняя цвета и форму, и у него были глаза. Зверёк лёг на ковёр, мягкий, как волосы девушки, что пахла орхидеями. Интересно, зачем его сюда принесли? Здесь уютно и странно, но он хочет туда, в другой дом. Женщина наклонилась к нему. Подняв острую мордочку, Мио тоскливо тявкнул. Покачав головой, дама выудила из кармана шёлковый мешочек, запустила в него руку и, вытащив горсть зелёного порошка, обсыпала им зверька. Мио проморгался, чихнув от запаха полыни и ещё чего-то терпкого, а потом ощутил, будто падает в глубокую яму.***
Очнулся Данте, когда чьи-то нежные пальцы скользнули его по губам, а на щёки закапал дождик. Данте встряхнул головой, смахивая капельки. Зевнул. И первое, что увидел: чёрные омуты глаз, обрамлённые пушистыми ресницами, и круглое заплаканное личико, такое родное… Данте лежал на широкой кровати, голова его удобно расположилась на коленях у Эстеллы. Перебирая ему волосы и гладя по лицу, девушка шептала нечто бессвязное. Данте повёл носом, принюхиваясь. Знакомо пахнуло орхидеями и вишней, и он тотчас успокоился. Это она, та, что кормила его из рук. Как хорошо! Но почему она плачет? — Данте? — Эстелла наклонилась к его лицу, близко-близко. — Ты меня узнаёшь? Он выгнулся, слизывая с её подбородка солёные капельки, и заурчал по-лисьи. Тело Эстеллы сотряс новый поток рыданий. — Не может быть, опять всё сначала… Он меня не узнаёт… — Этого следовало ожидать, — вторил ей другой голос, низкий и мягкий. — Когда я его нашла, он был неадекватен. Убежал от меня, как от чудовища, а потом обернулся в лиса. Цокая каблуками, Клариса прошлась по гостиной, открыла шкаф и, вынув оттуда множество склянок и коробочек с разноцветными жидкостями и травами, выставила их на каминную полку. — Но, Клариса, что же делать? — Эстелла, всхлипывая, кусала губы. — Ты говоришь, когда он был у тебя, он приходил в себя? — Ну да… — Получается, он впадает в это состояние время от времени. Я попробую ему помочь, но сначала надо за ним понаблюдать. Хочу посмотреть, как он превращается. Лучшее, что можно сделать, — не трогать его сейчас. Пусть всё идёт своим чередом. Глотая слёзы, Эстелла кивнула и потёрлась щекой о щёку Данте. Он блаженно закрыл глаза. Эстелла не была согласна с Кларисой — ей хотелось, чтобы та вылечила Данте немедленно. Ведь она колдунья! Эстелла ещё верила в сказки о том, что магия избавляет от любых бед. Но Клариса вела себя прозаично, как заправский доктор, выясняющий причину болезни и решающий чем её лечить. Данте же испытывал умиротворение. Он не помнил прошлого. Не помнил своей жизни как Данте. Не помнил страданий, ужасов и боли. Никуда не бежал и не волновался. Ему нравилось ласкаться к Эстелле и ощущать её прикосновения. Он не знал, кто она, но понимал — она добрая и не причинит зла. И она единственная, с кем ему хорошо. Полдня Данте нежился в кровати. Он брал еду из рук Эстеллы, облизывал ей лицо и пальцы, что означало бесконечное доверие и любовь, но Эстелла мрачнела и мрачнела. А к вечеру всё поменялось. Данте ощутил тревогу, грудь будто железный панцирь сковал. Он судорожно открывал рот, у него кружилась голова, и страшно хотелось пить. А затем с волос посыпались искры и дикая боль оглушила его. Крича, Данте перекатился по кровати, извиваясь как змея. — Клариса! Клариса! — услышал он голос Эстеллы. — Скорее иди сюда! Данте… Данте, поговори со мной, — умоляла она, но он видел лишь силуэты — перед глазами всё плыло. — Любовь моя, что с тобой? — Больно… — прохрипел Данте. Ощущение было жуткое, словно он наглотался раскалённых углей. — Данте… Данте, миленький, скажи, чем тебе помочь, — рыдала Эстелла. Данте сотряс новый приступ боли, он истошно закричал и потерял сознание. Очнулся, когда ему сунули в лицо прохладный кубок. — Хороший мой, выпей, — сказала Эстелла нежно. Данте послушно проглотил жидкость. Это оказалась вода. Он сел на постели, стряхивая со лба прилипшие волосы. Огляделся — незнакомая комната. Но жилище явно колдовское. Вон и диван, скрипя, ходит из угла в угол, как домашний питомец. И Эстелла всхлипывает рядом. Опять она? Ну в самом деле, прилипла как банный лист! — Данте, ты меня узнаёшь? — тихо-тихо спросила Эстелла, гладя его по руке. — Разумеется, — спесиво фыркнул Данте. — Тебя забудешь, как же! И захочешь — не избавишься. Какая ты прилипчивая, маркиза! Эстелла непонимающе похлопала глазами, но тут вмешалась Клариса. — А меня ты помнишь? — она стояла напротив юноши, скрестив руки на груди. Пожалев для неё и взгляда, Данте встал и прошёлся по комнате. — Можно узнать, ведьма, что ты здесь делаешь? — спросил он ядовито. — Я тут живу, это мой дом, — ответила Клариса. — И ты у меня в гостях, поэтому веди себя прилично, — предупредила она. — Прекрасно! В таком случае, что тут делаю я? — сверкающим когтем Данте погладил себя по подбородку, переключив внимание на танцующую книгу на полке и любуясь тем, как она выделывает па. — О, это долгая история! — неопределённо сказала Клариса. — Хотелось бы её послушать. Но у меня есть и свои догадки. Эта безумная женщина, — он просверлил очами Эстеллу, — явно попросила тебя, ведьма, заманить меня сюда. Хотя я ей сказал, что между нами всё кончено, но это бесполезно. Не понимаю, как я поддался на ваши уловки и очутился здесь, — Данте изящным жестом поправил изумрудный перстень на пальце, будто проверяя — на месте ли он. — Ошибаешься. Это я позвала Эстеллу, когда ты обратился в лиса. А ты помнишь, как тебя зовут? Данте захохотал так, что дверцы стеклянного шкафа загремели. Смех звучал холодно и безжалостно. — У тебя маразм, ведьма, и ты забыла моё имя? Хорошо, представлюсь по-новой. Меня зовут Салазар, очень приятно в десятый раз познакомиться, — он отвесил театральный поклон, как перед дамой на балу. Эстелла открыла рот, чтобы возразить, но Клариса глянула на неё сурово, и девушка умолкла. — Хорошо, Салазар, так Салазар, — подыграла Клариса. — Ты будешь с нами ужинать? Он надменно хмыкнул. — Не откажусь, но попробуй только подсыпать отраву, ведьма. У меня нюх на яд лучше, чем у любой собаки. Если я пойму, что ты хочешь меня убить и завладеть моей силой, ты об этом пожалеешь. — На кой-чёрт мне твоя сила? Мне и своей хватает, — Клариса скрылась в смежной комнате. Эстелла молчала. До неё начало доходить — когда Данте вот такой, жёсткий, злой, он явно принимает себя за кого-то другого. На ужин было жаркое из индейки, тушёные овощи, фрукты и зелёный чай. Данте вёл себя спокойно, но настороженно. Он нюхал блюда и напитки, уверенный, — Клариса хочет его отравить. Эстелла смотрела на юношу с тревогой. Она не притронулась к жаркому, лишь расковыряла его, и съела немного фруктов. Сердце её билось отчаянно. Данте, такой обольстительно-изощрённый, будоражил ей кровь. Эстелла не выбрала бы сейчас, какой Данте ей нравится больше: тот, ласковый, без памяти влюблённый в неё, или этот, коварный и очаровательный, настоящий чёрный маг из сказок. Данте ел вишню, нанизывая ягоды на когти, как бусины на нитку. Он был задумчив, но, ощутив на себе взгляд, поднял ресницы. Эстелла смотрела на него с блаженством. В антрацитовых глазах юноши она прочла желание. Желание болезненное, точно он боролся со страстью и не мог победить её. Данте нервно поправил перстень — изумруд сверкнул в ответ. Ситуация с Эстеллой осложнялась ещё и тем, что она оказалась единственной, чьих мыслей он не мог прочесть. Зато над головой Кларисы плавали сосуды с зельями. Данте счёл: она размышляет, какой сделать яд. И он ощетинился пуще обычного. Пусть только попробует его убить, станет жалеть об этом до скончания дней! Пребывая в облике Салазара, Данте радовался, что вокруг чума и все умирают, но то были посторонние люди, а мучители его живее всех живых. И в нём крепло и крепло навязчивое желание отомстить — за башню, за Жёлтый дом, за всё, что почти довело его до помешательства. Если бы не своевременное превращение в Мио, он бы свихнулся, и тогда быть даже Салазаром стало бы проблематично. Но нельзя действовать спонтанно, если враги выживут, они опять усадят его в тюрьму. Ему нужно какое-то колдовство, что-то необычное, редкое. Надо бы вновь посетить волшебное подземелье… Среди кучи магических артефактов и древних книг явно найдётся полезное. Но чувства к Эстелле ломали его планы. Узнав, что он задумал дурное, она встанет у него на пути. Она хочет вернуть того Данте, который был раньше. Но он Салазар и желает им остаться. Ведь Салазар никого не боится, ему море по колено, он переступит через любого. Кроме Эстеллы. Ей причинить зло он не сможет. Поэтому надо держаться от неё подальше. Несмотря на эти мысли, страсть в нём не угасала — Эстелла её ловила в его глубоких очах-омутах. Но нечто мешало Данте наслаждаться счастьем, блокируя его сознание. Эстелла не знала что делать и единственное, что придумала — быть с ним ласковей. Не стоит обижаться на его выходки и плохие слова — Данте нездоров. В основном Эстелла рассчитывала на Кларису. Данте той племянник, и она обязана ему помочь. Но девушку злило, что Клариса не спешит с этим, наблюдая за Данте, как за редким зверьком. После ужина Клариса взмахом руки убрала со стола, и, выйдя в другую комнату, долго там гремела разными склянками. Данте же сделался беспокойным. Он ходил кругами, а после, закинув ногу на ногу, уселся в чёрное бархатное кресло у окна. На подоконнике лежали книги в обложках из змеиной и крокодиловой кожи, большие и крошечные, с надписями на арабском, греческом языках, на хинди, с иероглифами и руническими символами. Юноша начал их листать. Эстелла крутилась у овального зеркала в широченной дубовой раме. Втихаря она бросала на Данте жаркие взгляды, подспудно отвлекаясь на изготовление причёски «Леди Гамильтон», когда волосы на затылке начёсывались и укладывались петлями. Но шпильки не желали держаться, да и Эстелла в последнее время обленилась. В конце концов, она, плюнув, просто расчесала и распустила волосы. И, ой, уронила остатки шпилек на пол — Данте вдруг обнял её сзади за талию. Откинув голову, Эстелла затылком упёрлась ему в плечо. Руки Данте скользнули на её бёдра, обведя их контур. Эстелла чувствовала — он весь натянут, как струна испанской гитары. Но юноша быстро отпрянул. — Нет, всё хватит, — хрипло выдавил он. — Но почему, Данте? — умоляюще спросила Эстелла. Кожа её горела от страсти, а в душе клокотала детская обида вкупе с невероятной нежностью. — Мы же любим друг друга! Мы умираем друг без друга. Я знаю, что во многом сама виновата, я первая тебя оттолкнула. Но мы муж и жена, Данте, ты забыл? Мы не разведены. Давай снова будем вместе. Она приблизилась, но Данте отступил назад. На лице его мелькнуло отчаяние. — Нет. Я уже сказал, красавица, всё кончено. Ты мне не нужна, я так решил. Но Эстелла не сдавалась — обвила его руками, и, прижав спиной к зеркалу, прильнула к его губам. — Я не отпущу тебя, Данте, никуда не отпущу… Я люблю тебя… — И я… я люблю, — ответил он шёпотом. Эстелла неистово целовала его, задыхаясь от счастья. Как змея выпускает из языка яд, Данте выпустил девушке в рот лучик света, и магия заструилась по её телу. Эстелле так нравилось это ощущение, что поцелуи без волшебства казались ей пресными. И Данте был ей необходим, ведь другие мужчины не могли дать ей такого. Данте закрыл глаза, отдаваясь во власть ощущений, а поцелуи становились всё жарче и жарче — влюблённые забыли, что находятся в чужом доме. Бессмысленно сопротивляться. Эта женщина украла у него сердце, вынула душу, и не может он избавиться от этой любви. — Ой! — вскрикнула вдруг Эстелла. — Что? — Данте недовольно фыркнул — так было хорошо. — Данте, ты не отражаешься в зеркале! — объявила Эстелла, проведя пальцем по зеркалу, к которому Данте прижимался спиной. — Ну и что? — Как «ну и что»? — Просто у меня нет отражения. — Но почему? — не унималась Эстелла. — Раньше было. — Наверное, потому что он использует чёрную магию, — из смежной комнаты появилась Клариса. В руках она держала высокий изогнутый сосуд. Красная жидкость в нём сияла и булькала. Юноша и девушка отпрянули друг от друга. — Нет, я, конечно, понимаю — любовь и все дела, — закатила Клариса глаза, — но вы находитесь у меня дома, так что ведите себя прилично, будьте добры. А относительно отражения… чёрные колдуны, Эстелла, не отражаются в зеркалах, — пояснила она. — Это закон магии. Когда я пользовалась чёрными заклинаниями и ритуалами, у меня тоже не было отражения. Но недавно оно появилось. Магия способна обновляться, восстанавливаться и перерождаться. Если не использовать чёрную магию долго, кровь и аура светлеют. А тот, кто грешит этим постоянно, — она пронзила Данте взглядом, — не отражается в зеркалах вообще. Грудь Данте вздымалась яростно — на губах он всё ощущал поцелуи Эстеллы, а Кларису жутко ненавидел. Она вызывала в нём неприязнь с первой же встречи, а сейчас над её головой висело изображение кобры. Налив кровавое зелье из сосуда в кубок, Клариса поманила Данте к себе. — После этого я наверняка перестану отражаться в зеркалах, ибо ради зелья пришлось угробить пару мышей и лягушку, но тебе надо это выпить, — саркастически объявила она. Он заглянул в кубок, понюхал — пахнуло болотной тиной. — Ни за что! Я не буду пить яд. — Это не яд! — разозлилась Клариса. — Да ну? — в очах Данте заплясали гневные черти. — Сама же призналась. Любое зелье, содержащее кровь, кожу, волосы, ногти и так далее, является чёрным. Я не сомневаюсь, что ты хочешь меня убить. — Не собираюсь я тебя убивать! — взбеленилась Клариса. — Я хочу помочь. Это зелье избавляет от посторонних чар, под которыми ты, очевидно, находишься. Данте расхохотался, запрокидывая голову, но смех его звучал зловеще, и в глазах не было радости. — Какая наивность! Ты думаешь, я идиот? Сварила яд и полагаешь, будто я его выпью, если ты скажешь, что он не ядовит? А лечить меня не от чего — никаким чарам я не подвергаюсь. Просто я познал суть вещей, — глубоким голосом сказал Данте-Салазар. — Моему терпению есть предел, в конце концов. Ещё раз повторяю: я не собираюсь тебя убивать, — процедила Клариса сквозь зубы. — Я не убиваю своих родственников. — Что-что? — Думаю, пришло время тебе об этом узнать. Мы с тобой родственники, — выражение лица Данте сменилось с презрительного на удивлённое. — Я твоя тётя, Данте. Тётя по отцу. Так что выпей зелье и выслушай меня. Данте с размаху бухнулся на стул. Он ни капли не верил Кларисе, убеждённый — это её уловки. — Я весь внимания, просто жажду тебя послушать! — воскликнул он сардонически. — Но пить это я не буду! — и отодвинул кубок. — Ну до чего ж упрям! — вздохнула Клариса. — Ведьма, давай ближе к делу, — поторопил её Данте. — Я не люблю терять время. У тебя есть две минуты, чтобы рассказать мне тот бред, что ты придумала. — Данте, это вовсе не бред, — подала голос Эстелла. Зайдя Данте за спину, она уложила руки ему на плечи. — Выслушай Кларису и не злись. — Я действительно твоя тётя, Данте, — Клариса глянула жёстко. Любой человек бы дрогнул от такого взгляда, но Данте-Салазар и не моргнул. — Я сестра твоего отца по материнской линии. А твой отец, он… — Ну нет! — бесцеремонно прервал Данте. — Я тебе по-моему уже говорил, ведьма, что не желаю слушать про родителей Данте. Они его бросили, а мы ненавидим предателей. — Ты ошибаешься! — повысила тон Клариса. — И прекрати величать себя на «вы». Ишь ты, какое у тебя раздутое самомнение! Итак, твоя мать тебя не бросала. Она погибла в том пожаре в волшебном доме. Погибла, потому что не была колдуньей. Старик Брухо приютил её, когда она попала в беду. Её обвинили в убийстве, и ей пришлось скрываться. Поэтому ты и родился в доме, который люди величали «проклятым». Что касается твоего отца, он жив и здравствует поныне. Он не знает о твоём существовании. — Если бы знал, он бы никогда тебя не бросил, милый, — Эстелла подушечками пальцев разглаживала Данте волосы на макушке. Данте перевёл взгляд с неё на Кларису и обратно. — Знаете, мне это неинтересно, — выплюнул он. — Кем бы этот человек ни был, он не может называться нашим отцом. Как он мог не знать о нас? Или он не в курсе, от чего рождаются дети? Благодаря ему наше детство напоминало ад, и я никогда этого не прощу. — Ты меня не слушаешь, Данте! — скрипнула зубами Клариса. — Мы прекрасно всё слышали, — задрал Данте нос. — Хорошо, допустим, мать умерла, допустим, отец жив, допустим даже, что ты моя тётка. Но зачем ты всё это рассказываешь? — Ты должен встретиться с отцом, Данте, — вместо Кларисы ответила Эстелла. — Послушай, милый. Я хорошо знаю его, он живёт в Буэнос-Айресе. Когда закончится чума и можно будет уехать из Ферре де Кастильо, мы отправимся в столицу. Ты познакомишься с отцом и займёшь место, которое принадлежит тебе по праву. — Какое же место? — Данте с остервенением раздувал ноздри, готовый задушить любого, кто ещё раз напомнит ему про родителей. — Мой брат аристократ, он богат, не женат, и у него нет детей, — объяснила Клариса. — Кроме тебя. Получается, ты — его единственный наследник. В глазах Данте вспыхнуло что-то, но не радость, скорее мрачное злорадство. Мозг Данте-Салазара работал в ином направлении, чем могло бы показаться — сейчас он раздумывал как факт родства с аристократами использовать в своих интересах. — А ты какое имеешь к этому отношение? — спросил он Эстеллу. — Понимаешь, Данте, — ласково произнесла она, — я, когда узнала чей ты сын, просто обалдела. Маму твою звали Йоланда Риверо… И Эстелла поведала Данте историю сестёр Риверо. Данте молчал, в душе его злость и ненависть боролись с недоверием, обидой и желанием надавать всем оплеух. Но он лишь хлопал глазами. — Так вот, получается, ты — внучатый племянник сеньора Альдо — второго мужа моей бабушки, — продолжала Эстелла. — Но это не всё. Как же тесен мир, просто невероятно! Твой отец был так близок ко мне! Это мой дядя Ламберто, такой высокий, с длинным хвостом. Ты его видел в моём доме. Он твой отец. Наступила гнетущая тишина. Данте переваривал информацию, нервно встряхивая волосами и лицом напоминая покойника. — Твой дядя, твой дядя — мой отец… — пробормотал он. — Значит, твоя мать мне тётка, получается, мы с тобой родственники? — он смерил Эстеллу каким-то диким взглядом. — Нет-нет, милый. Я разве тебе не говорила? По-моему говорила… Моя мать — приёмная в семье дяди, она ему неродная сестра. Поэтому мы с тобой не родственники. — Родная сестра Ламберто я, — вставила Клариса. — Так вот, Данте, я предлагаю тебе поехать со мной в Буэнос-Айрес и рассказать дяде всю правду, — Эстелла потёрлась щекой о мягкие волосы Данте. — Он обрадуется, я уверена! И ты, Клариса, тоже поехали с нами. Дядя Ламберто и тебе будет рад. — Всему своё время, — пространно молвила та. — Данте, выпей зелье, — резко сменила она тему. Глаза Данте налились кровью. Сжав кулаки, он быстро смахнул кубок со стола. Тот покатился по полу. Разлитое содержимое его заалело, напоминая лужу крови. — Иди к чёрту, ведьма! — выкрикнул он. — Нам плевать, тётя ты нам или дядя! Нам никто не нужен, ясно? Мы никому не верим, а этих людей, так называемых родителей, мы никогда не простим! С волос Данте полетели искры. Он вскочил на ноги, перевернув стул, и кинулся на выход. — Данте! Данте, стой! — Эстелла побежала за ним, схватила за руку. — Уйди, красавица, не держи меня. Ты — самое прекрасное, что было в моей жизни, но вместе мы не будем. Прощай, — он оттолкнул её и скрылся за дверью. Когда Эстелла вышла на порог, Данте уже не было, а на земле лежала чёрная роза.