***
Когда Эстелла открыла глаза, за окном брезжил рассвет и лилово-голубое небо пробуждалось, светлея и напоминая бутон цветка, что раскрывается постепенно, являя миру свою красоту. Голова гудела, а тело ещё не остыло от жарких ласк. На груди у Эстеллы лежал юноша, тычась щекой ей в ключицу. И это был не Маурисио. Данте! Волосы его, длинные, мягкие, как нити шелкопряда, что идут на изготовление тончайшего японского шёлка для сказочных кимоно, щекотали Эстеллу. Она собрала эту гриву в хвост, чтобы ему легче стало дышать, и тихонько рассмеялась. Вот почему она испытала такое блаженство — с ней был Данте. Сумасшедший! Взял и обернулся в Маурисио. Хотя она ждала от Данте некой безумной выходки, ждала давно. Подумать только, ещё вчера она чувствовала себя одинокой, нелюбимой, а теперь парит в облаках. Это была поистине магическая ночь! Эстелла прижалась к Данте сильнее, змейкой обвиваясь вокруг него. Вечно бы так лежать, утопая в своём мирке, забыв ненастья мира внешнего. Данте чуть слышно вздохнул, проведя по её шее губами, и на кожу Эстеллы брызнул мелкий дождик. — Данте… — позвала она шёпотом. — Прости… прости меня… — так же шепотом ответил он. — Не надо было этого делать, но… это сильнее меня, сильнее всего на свете. Я не должен никого любить, чёрный маг не может любить. Но появилась ты и выпила из меня всю кровь. Я люблю тебя, моя красавица. Люблю так, что это стало болезнью, от которой нет лекарства. Я знаю, ты меня не любишь, и не могу за тобой бегать. Сегодня я пришёл попрощаться. — Погоди-погоди, — Эстелла мало-помалу обретала способность мыслить. Страсть и нежность сменились гневом, и она спихнула Данте с себя. — Что ты говоришь, Данте? — Видишь, сама подтвердила, — глаза у него были угольно-чёрные, но в них блестели слёзы. — Ты любишь другого, и я не вправе мешать твоему счастью. Прости меня за эту ночь, маркиза. Отпусти, мне надо идти, — рывком встав, он оделся щелчком пальцами, на которых мерцали серебристые когти. — Нет-нет, Данте, стой! Ты не можешь так уйти! — закричала Эстелла, слетев с кровати. Она уцепилась за подол его тёмно-синего бархатного плаща, и тот остался в её руках. А Данте исчез за дверью. Эстелла кинулась следом. Так обезумела, что даже простынку не набросила. Выскочила в коридор и, только пробежав немного вперёд, сообразила — она голая. Пришлось вернуться в комнату. Пока Эстелла металась в поисках платья и туфель, грудь её разрывали противоречия. Ей хотелось догнать Данте, повиснуть на его шее, рассказать о своей любви. После этой ночи больше невозможно прикидываться равнодушной. Только рядом с Данте она чувствует себя женщиной, любимой и счастливой. Но когда Эстелла оделась, то вспомнила — Данте женится на Леонеле Мендисабаль. Он бегал к той на свидание, а вчера нагрянул к ней, к Эстелле, изобразив Маурисио, сделал её своей, признался в любви и ушёл. Наверное, Леонела его не подпустила, сказав, что близость состоится после свадьбы — так делают все лицемерные кокетки. Цену себе набивают, прикидываясь невинными. А Данте — мужчина темпераментный. Вот он и пришёл к ней. Явился, как к проститутке, ведь доступ к телу невестушки до свадьбы запрещен. Скинув обратно платье, зелёное в белый горошек, Эстелла повалилась на кровать вся в слезах. Проревела она до завтрака. Резные напольные часы, пробив десять, вынудили её спуститься в столовую. Данте уже находился там в компании Ламберто и Лусиано. Маурисио не было, и Эстелла задалась вопросом: а куда он делся? Последний раз она видела настоящего Маурисио вчера за ужином. — Доброе утро, — вымученно сказала Эстелла, усаживаясь на место. Она покосилась на Данте. Тот был бледен и мыслями витал в облаках. Эстелла чуть не лопнула от злости. Вот мерзавец! Устроил ей жаркую ночь и притворяется, что ничего не было. — А где ваш супруг, Эстелла? — поинтересовался Ламберто. — Он обычно пунктуален, а сейчас опаздывает. — Не имею понятия. Я его ещё не видела. — Кстати, сегодня на ужин к нам придут Мендисабали, — сообщил Лусиано, отрываясь от чтения газеты. — Скоро мы станем одной семьей и надо получше с ними познакомиться, подружиться, найти общие интересы. Надеюсь, все будут вести себя подобающе. Нам не нужна слава негостеприимных хозяев, не так ли? — он глянул на Данте укоризненно. Тот вздрогнул, сообразив, что это относится к нему, и кивнул. Эстеллу его «ангельское» поведение доконало. Уму непостижимо! Прикидывается святошей, а сам над ней издевается. Но она всё ему выскажет. Уже нет сил молчать! Данте было так невыносимо, что он еле дышал. Сцена, увиденная в кабинете, стояла перед глазами. Ещё и дедушка привязался с этой женитьбой. И Данте решил: за ужином он прямо скажет Мендисабалям, что не намерен жениться на Леонеле, и будь что будет. Если отец или дед устроят скандал, он сбежит из дома. И зачем вообще он сюда приехал? Не быть ему аристократом. Это Данте понял вчера, разглядывая портрет знаменитого прадедушки Ландольфо, на которого, по всеобщему мнению, он был похож. И правда похож. Они как братья-близнецы, и разные, и одинаковые. Как и с Салазаром, — одно лицо и иная душа. Салазар, кстати, не появлялся, и Данте это пугало. Но без него мысли прояснились. Или этому поспособствовало чтение книг? Накануне Данте обнаружил в библиотеке очень красивый фолиант — большой, обтянутый крокодиловой кожей и украшенный самоцветами. Но, открыв его, увидел, что книга полая, а внутри лежит книжечка поменьше — нечто вроде дневника. Записи, сделанные от руки, Данте разобрал с трудом. В столбик были выписаны календарные даты, как древние (чуть не с прошлого века), так и нынешние. Напротив каждой — странные пояснения. Запись на последней странице гласила: «13.05.1802 — Да встретятся луна с солнцем, а небеса с морем». 13 мая 1802 наступит через полгода. Почему именно эта дата? Данте она ничего не говорила, а автора дневника он не определил — на обложке была написана лишь аббревиатура — LSFDA. Всю ночь Данте изучал дневник, но его смысла так и не понял. После завтрака, ради успокоения нервов, он решил прокатиться на Алмазе. Заплёл тугую косу, нарядился в чёрный костюм для верховой езды, отделанный серебряным шнуром. Стоя у зеркала, Данте завязывал на шее галстук-бант — тот никак не подчинялся. Юноша так и не научился управляться с галстуками, воротниками и шейными платками (аристократы завязывали их мудрёно) и уже весь изозлился. И тут дверь распахнулась. На стук её Данте обернулся — на пороге стояла Эстелла, зарёванная, растрёпанная и с перекошенным от гнева лицом. — Эсте… — сказал он тихо. — Какая я тебе Эсте?! — завопила она дурным голосом. — Ты женишься на этой белобрысой чучундре Леонеле Мендисабаль и смеешь называть меня Эсте?! Для тебя я маркиза Рейес! А после того, что ты устроил ночью, я тебя видеть не хочу! — всё это Эстелла выпалила одним махом. Влетев в комнату, она бросилась на Данте, как коршун на жертву, и толкнула его. Он упал на кровать. Она взгромоздилась сверху и, стуча ему кулаками по груди, заорала: — Больше никогда, никогда ко мне не подходи! Я тебя ненавижу! Ненавижу! И забери вот это! — сняв с груди медальон-цветок монарды, куда было закрыто обручальное кольцо, Эстелла швырнула его в Данте. Трясясь от ярости, скатилась с юноши и убежала, хлопнув дверью. Ошеломленный Данте, оцепенев, лежал на постели. Что это с Эстеллой? Что он ей сделал? Грудь кольнуло тонкой, режущей болью, когда он открыл медальон. Обручальное кольцо. Она вернула ему кольцо, тем самым поставив крест на их любви. Острое чувство беспомощности охватило Данте. Прижав кольцо к губам, он заплакал. Янгус хлопала крыльями и жалобно что-то тарахтела, прыгая по жёрдочке. Просидев в обнимку с кольцом некоторое время, Данте решил уйти из дома. Жить рядом с Эстеллой и Маурисио, наблюдая за их счастьем, выше его сил. Он покинет этот унылый храм навсегда. Сложив в мешок немного одежды — ту, что привёз из Ферре де Кастильо, Данте выудил из комода бархатную коробочку, где хранился волшебный перстень. Но внутри оказалось пусто. Перстень исчез. Кто-то забрал его! Холодок пробежал по спине. Нет, перстень Данте жаль не было, — тот приносил одни несчастья — но некто заходил в его комнату, шарил тут, кто-то знает, что он маг. Увязав вещи в узел, Данте уже хотел спуститься вниз, как за спиной вдруг звякнул колокольчик. Он резко обернулся. Лежащий у зеркала дневник, найденный в библиотеке, дымился и звенел. Вот оно что — дневник волшебный. Данте взял его у руку и — пыххх! Зеркало на стене подёрнулось дымкой и там появилось изображение. Салазар, кто бы сомневался. Только сейчас он выглядел немного старше, чем Данте привык его видеть — он был точной копией портрета прадедушки Ландольфо. — Пришло время для новых свершений, — громоподобно заявил человек из зазеркалья. — Да встретятся луна с солнцем, а небеса с морем, и настанет для кого-то рассвет, а для кого-то закат. Рука мужчины, пройдя через стекло, схватила Данте за горло. Зеркало открылось, словно разинув пасть — портал в волшебный мир. И Данте утянуло в зазеркалье, как в омут. Янгус, вскрикнув, бросилась следом и успела влететь в дыру. И зеркало потухло, став обычным куском стекла. А буквы в волшебном дневнике зловеще отливали красным, будто написанные кровью.Глава 47. До чего доводит гордость
10 декабря 2015 г. в 17:37
Прорыдав полночи и едва не разорвав подушку на тысячи мелких пушистых кусочков, Эстелла вспомнила о непрочитанном письме. Оно упало за туалетный столик и его пришлось выуживать зонтом. В большом конверте с печатью города Ферре де Кастильо — ветки жакаранды, обвитой алой лентой — находилось послание от Берты.
Бегло изучив писанину бабушки (Эстелла ещё дулась на неё за сцену на кладбище), девушка разозлилась. Опять! Бабушке всё неймётся! Во всех подробностях Берта описывала выходки Пепе и Марсии, доказывая Эстелле: она должна взять их к себе.
«Какая жалость, что семья наша распалась, — писала Берта. — Все разъехались кто куда, а я так скучаю по временам, когда мы жили вместе, сидели за одним столом. Но это я переживу. А волнует меня кой-чего другое: как ты живёшь, моя дорогая внучка, в одном доме с этими людьми? Это ж логово преступников! Один убийца укокошил моего сына, моего дорогого Хусто, и живёт себе припеваючи. Никогда его не прощу! Второй поломал карьеру Алсидесу, чтобы отомстить за шантаж. Да ежели б я знала, что Бласито женится на эдакой мымре, как Роксана, я бы костьми легла, а не допустила бы этого брака. А теперь и это чудовище, новоиспечённый сынок Ламберто. Я ещё не забыла, как он поджигал церковь да убивал Луиса Парра Медина. Хоть некоторые считают, что преступника, выжившего во время казни, сам Господь оправдывает, а я не верю. Этот человек — изверг! Поэтому, Эстельита, у тебя мозги набекрень и съехали, он тебя приколдовал. Мне давно это ясно и всё страшнее и страшнее за тебя. Тут на днях сеньор Альдо поведал мне одну занимательную историю — оказывается, ты приходила в его ювелирную лавку и распродавала свои украшения, прям как цыганка. Я теперь и не знай чего думать. Эти люди превратили тебя в чудище, дорогая! Ты никогда такой не была. Ты продаёшь свои вещи, ни во что не ставишь семейные ценности и не чтишь Бога. Ты ненавидишь племянников и тебя не убивает тот факт, что ты не женщина. Ох, люди, с которыми ты живёшь, преступники, еретики, колдуны, бесноватые. Они дурно влияют на тебя! Эстельита, ты должна немедленно вернуться в Ферре де Кастильо, пока бредни этих нелюдей не довели тебя до гильотины».
— Это ты бредишь, достала читать мораль! Я сама знаю, что мне нужно, а что нет! — выпалила Эстелла вслух, со смаком разорвав бабушкино письмо. Надоели эти ханжи! Либо ты живёшь по их правилам, либо ты — моральный урод. И переубедить таких людей невозможно. Да и надо ли?
Подходило время завтрака, и Эстелла, надев ажурное платье цвета фуксии и украсив волосы заколкой — веточкой сакуры — долго бродила по спальне, не желая спускаться вниз. Чтобы не видеть обручальное кольцо и не травить себе душу, она пихнула его в кулон в виде цветка монарды и спрятала в шкатулку с драгоценностями. Взгляд её упал и на другую вещицу — золотой медальон с надписью «Мио». Грудь сдавило от горечи. Захлопнув шкатулку, Эстелла выбежала из комнаты.
Когда она явилась в столовую, Ламберто, Лусиано и Маурисио уже сидели на местах. Не хватало лишь Данте.
— Доброе утро, — Эстелла плюхнулась на стул, а Маурисио, по-хозяйски схватив её за шею, поцеловал в губы. Обычно на людях он эмоций не проявлял, но Эстелла уже привыкла к его грубостям (он вечно хватал её за горло, как гусыню). А вот Лусиано и Ламберто, судя по взглядам, брошенным друг на друга, поведение Маурисио не оценили.
— Та-ак, а где же Данте? Почему его снова нет? — возмутился дедушка спустя ещё пятнадцать минут.
— А он явственно божеством себя возомнил, сеньор, — съязвила Либертад, раскладывая по тарелкам салат из рукколы. — Я сегодня пришла к нему, а он лежал в кровати и даже разговаривать со мной не изволил, молча нос воротил да и всё.
— Это немыслимо! — Лусиано поправил батистовый бант на шее. — Данте неуправляем и несносен! Уже три месяца мы пытаемся сделать из него человека. Мне казалось, мы добились результатов, но пастух из него так и лезет. И сколько мы не стараемся научить его манерам, правилам хорошего тона, он хватает лишь верхушки. Он играет на публику, изображая, что всё усвоил, но остаётся дикарём. Я не знаю что делать. Порой он кажется умным и интересным, но иногда я подозреваю, что, либо он глуп, как полено, либо у него не в порядке с головой. Но не будем задерживать трапезу. У меня дела запланированы. Не хочет Его Милость есть, пускай сидит голодный. Подавай, Либертад!
Завтрак прошёл в напряжении. Лусиано был мрачен, Ламберто задумчив, Маурисио счастлив от отсутствия Данте, а Эстелла обескуражена. Она не видела Данте уже сутки — после вчерашнего разговора о свадьбе с Леонелой Мендисабаль он всех игнорировал. У Эстеллы возникло желание зайти в его комнату, но она не осмелилась, продолжая лелеять свою ревность. Данте её не любит, зачем к нему цепляться? Пусть живёт как хочет, а она должна думать о себе. Нельзя страдать годами.
После завтрака к Данте явился Ламберто — юноша лежал в постели, зарываясь носом в подушку.
— Данте, сынок, а что случилось? Почему ты уже второй день не выходишь к столу? — мягко спросил он. Тишина. — Данте, я с тобой разговариваю! Я твой отец, в конце концов!
Прошептав что-то нечленораздельное, Данте укрылся с головой одеялом.
— Это уже ни в какие ворота! — Ламберто прошёлся по комнате, стуча каблуками. — В нашем доме есть определённые правила, они существуют несколько сотен лет. А ты ведёшь себя отвратительно, Данте. Ты вынуждаешь всех терять время, ожидая тебя за столом. Но мы не бездельники и, в отличие от тебя, не бьём баклуши целыми днями. Не явиться к указанному времени считается неуважением ко всем, кто здесь живёт, включая прислугу. Ты и сейчас хамишь, играя в молчанку. Я не хочу с тобой ссориться, но чтобы это было в последний раз. Сегодня к обеду мы желаем тебя видеть за столом. И точка.
Ламберто резко захлопнул дверь, а Данте лишь плотнее укутался в одеяло. Вчера вместо ужина он ускакал на Алмазе, пытаясь усмирить гнев. Объехав полгорода, Данте вернулся к полуночи. Завёл Алмаза в конюшню, почистил его. Огни в доме были погашены, и Данте уже хотел подняться к себе, но услыхал шум в комнате, смежной с гостиной, и решил, что это воры. А кто ещё станет бродить по дому ночью? На цыпочках он подкрался ближе, повернул ручку и… просто ошалел. Никаких чужаков. То были Маурисио и Эстелла. Она сидела на столе, а он целовал её обнаженную грудь, шепча нечто бессвязное.
У Данте ноги подкосились. Цепляясь за мебель, он добрался до лестницы и рухнул на неё. Надежды, что ещё теплились в его душе, умерли вмиг — Эстелла счастлива с этим гадом. Он над ней издевался, бил, унижал, а она его любит, и Данте застукал их в самый жаркий момент.
Юноша долго лежал на ступенях. В голове играл Там-Там, а сердце трепыхалось, как мотылёк на последнем издыхании. Надо уходить. Нельзя здесь лежать. Это унизительно. Он не позволит насмехаться над собой никому, тем более Маурисио Рейесу!
Почти теряя сознание, Данте вцепился руками в перила и еле-еле забрался на второй этаж. Как дошёл до спальни, не помнил. Голова включалась на секунду, вспышкой, когда он натыкался на очередную стену. Наконец юноша вполз в комнату и упал на ковёр. Он не плакал и не кричал, только нервно вздрагивал. Пролежал на полу Данте до утра. Когда в окна ударило солнце, он сообразил, что дверь не заперта — кто-нибудь зайдёт и увидит его в таком состоянии.
С неимоверными усилиями Данте залез на кровать и укутался в одеяло. И вовремя — спустя несколько минут явилась Либертад узнать, будет ли он завтракать. Данте прикинулся спящим, но его била нервная дрожь, а Либертад, недовольная молчанием, быстро ушла.
Позже нагрянул и Ламберто. Данте всего колотило, но он сделал всё, чтобы отец этого не заметил. А Ламберто, взбешённый поведением сына, не углядел, что тому плохо. Однако гордость и упрямство в Данте пересилили даже боль. Пока Ламберто стыдил его, он вцепился ногтями в подушку, мысленно отправляя всех в ад. Не будет он никому подчиняться. Не будет никогда!
Янгус с утра где-то летала, но вскоре после ухода Ламберто вернулась и принесла в клюве дохлого суслика. Полакомилась им и, заметив, что хозяин лежит в кровати, села на него. Вереща, она прижалась к Данте тёплыми перышками, распушив их до предела. Их кончики заискрились, и Данте ощутил вибрацию в теле, кровь потекла по венам быстрее. Он шевельнулся и сел. Предметы обрели фокус, но говорить юноша не мог — не было голоса. Янгус бегала по полу, булькая и тряся крыльями, а по лицу Данте, наконец, потекли слёзы. Уткнувшись носом в колени, он плакал и плакал, изливая своё отчаянье. Как ему здесь жить? Он дышать не может без Эстеллы, а она нашла счастье в объятиях другого. Её ночные похождения с Маурисио стояли у Данте перед глазами, и он готов был лезть на стену. Это уже и не ревность — какая-то животная боль.
Вниз Данте идти не хотел, но в дело вмешалась Её Величество Гордость. Нет, ни Маурисио, ни Эстелла не будут упиваться победой над ним! Он докажет, что ему на них плевать! На ногах Данте стоял с трудом, но, подавляя тошноту и дрожь, вырядился в шёлк и бархат, как заморский принц, и явился на обед. Все, включая Маурисио и Эстеллу, уже сидели за столом. Маркиз ухаживал за супругой, подавая ей блюдо с креветками и наливая в бокал сок, а при появлении Данте театрально чмокнул её в плечо.
— Ах, наш капризный виконт явился! Неужели вы решили снизойти до нас, Ваша Милость? — съязвил Лусиано.
Данте промолчал. Приветственно кивнул всем и, изображая надменность, сел. Но выдержать обед до конца было сложно, почти невыносимо. В груди так горело, что, казалось, её разорвёт и оттуда ручьём хлынет кровь. Но Данте сидел с прямой спиной, глядя мимо, и Эстелла ощутила новый приступ бешенства. Ясное дело, он такой заторможенный, потому что думает о Леонеле Мендисабаль, весь поглощён своей любовью. На зло Эстелла начала кокетничать с Маурисио — хотела увидеть на лице Данте досаду, обиду, ревность, но он летал в мире волшебства и любви, явно мечтая о Леонеле. Предатель!
Эстелла покинула столовую первая, Маурисио — следом за ней. Данте ушёл сразу после них, гордо споткнувшись о ковёр и чуть не сломав себе ногу. Дойдя до комнаты, он запер дверь и без сил сполз по стенке.
В последующие дни он становился всё мрачнее, издали наблюдая за маркизом и маркизой Рейес. Внутренности скручивало, но Данте молчал, кусая губы, бледнея и худея. За это Ламберто распекал повариху Грету — что такое она готовит, раз Данте буквально тает. И выяснил: юноша оставляет еду на тарелке.
Единственным утешением для Данте стали книги. Свободное время он проводил в библиотеке, читая древние фолианты до рассвета. Это был целый мир, невероятный и завораживающий. Может, приземлённому реалисту столь фанатичное увлечение книгами показалось бы странным, но больное воображение Данте требовало подпитки. Раньше эту подпитку давала ему любовь Эстеллы. Теперь ею стали книги, ибо Данте жил мечтами всегда. Они были ему необходимы как воздух, помогая переносить тяжёлую реальность.
Эстелла же тратила время на попытки вызвать в себе любовь к Маурисио. Она надевала экстравагантные платья, стреляла в мужа глазами и приходила ночью в его спальню. Это напоминало охоту кошки за мышкой, но Эстелла сама не знала, кто из них был кошкой, а кто мышкой. Полюбить Маурисио по желанию, что выросло из обиды на Данте, у неё не выходило. А Маурисио и ночевать в её комнате не оставался, и к себе не звал — противный консерватор в нём был уверен: супруги должны спать врозь, и хоть ты тресни.
Сегодня, приняв ванну с лепестками красной орхидеи и надев рубашку из тонкого хлопка, Эстелла уже мечтала о тёплой перине и волшебных историях бога сна, как явился Маурисио. Он был откровенно пьян и держался рукой за стену.
— Я вас люблю! — выдал он громко.
— Прежде чем объясняться в любви, вам не помешает проспаться, — съязвила Эстелла.
— Я пришёл получить мой супружеский долг. Я вас хочу прямо сейчас! — шатаясь, он приблизился и грубо схватил её за талию.
— Вы всегда так говорите, а потом получаете своё и сбегаете через полчаса, — укорила Эстелла, вырываясь из объятий.
— А чего же вы хотите?
— Остались бы разок на ночь. Так нет, вам это претит, — съехидничала она. — Вы уверяете, что я красивая и что вы любите меня. А сами бежите, как от крокодила. А ведь мы муж и жена. Если вы не в курсе, засыпать и просыпаться в объятиях друг друга — очень приятно.
— Но это неприлично! — Маурисио так топнул ногой, что зазвенел хрустальный графин на комоде. — Мы с вами не какие-нибудь крестьяне. Мы аристократы, у нас голубая кровь!
— Вы не умете ублажать женщин. Вы даже не ледышка, вы — айсберг! — заявила Эстелла.
— Но я пришёл не за пространными диалогами. Вы обязаны выполнить супружеский долг. Так что раздевайтесь и ложитесь.
Фыркнув, Эстелла сбросила рубашку и легла в кровать. Она не ждала ничего особенного, но руки Маурисио, обычно жёсткие, внезапно стали мягкими, движения кошачьими, и по телу Эстеллы побежала дрожь. Темнота была полная, за окном не светили ни звёзды, ни луна, и Маурисио не удосужился зажечь свечи. Поэтому Эстелла ничего не видела, на ощупь ловя губами его губы. Поцелуи с Маурисио ей никогда не нравились, он целовался грубо и быстро, оставляя синяки. Но сейчас всё было долго и медленно. И даже когда он прикусил зубами ей нижнюю губу, Эстелла не почувствовала боли. Как хорошо сегодня! Такое она испытывала только рядом с Данте. Вот бы это не заканчивалось… В голове всё перепуталось, а из сумрака раздавался смех Маурисио, низковатый, гипнотизирующий. Эстелла провела рукой по его волосам — мягким и… длинным, закрывающим всю спину. «Откуда у Маурисио такие волосы?» — то была последняя мысль Эстеллы перед тем, как она уснула.