My baby boy.

Часы показывали начало девятого, когда Чанёль проснулся. Голова болела нещадно, перед глазами плыло, а во рту пересохло, как в пустыне. Первое, что смутило, так это отсутствие на нем какой-либо одежды в принципе, но вот что пугало куда больше — недвусмысленно разбросанные по полу вещи, и, судя по всему, вещи не только Ёля. Отлично. Вчера он притащил кого-то домой, трахнул, и, кажется, этот кто-то все еще здесь. В голове не было ни одной хоть мало-мальски здравой идеи, но нехорошее предчувствие не давало покоя. — Дерьмо, — хрипло протянул мужчина, цепляясь за всплывающие в памяти обрывки, — он меня споил. Хотелось молиться, что в одиночку влив в глотку бутылку вермута, он подцепил какого-нибудь мало знакомого, а главное, совершеннолетнего парня, притащил его к себе и трахнул, но верить в это было глупо и слишком наивно. Если бы находясь рядом с Бэком, Ёль и тащил кого домой, так только его, как бы грустно это не звучало. С трудом оторвавшись от постели и на ходу натягивая подобранные с пола джинсы, Чанёль направился на кухню за стаканом воды. Было бы неплохо заодно найти и своего «ночного гостя», ведь, судя по всему, тот вряд ли далеко ушел без одежды, а значит, он либо на кухне, либо в ванной. Вот теперь хотелось провалиться на месте в пучину ада, в объятия кровожадных чертей, которые выбили бы из него всю дурь. Взъерошенный, в одной только рубашке старшего, которая покоилась ранее в недрах шкафа, по кухне мельтешил Бэкхён, заваривая кофе и заглядывая в холодильник, который пустовал уже вторую неделю минимум. Чанёль откровенно не умел готовить, и даже не пытался научиться; еда в его дом попадала либо по методу доставки из кафе и ресторанов, либо с помощью Криса, и только в крайних случаях — на Новый год или день рождения непосредственно Ёля — еду готовил малыш Тао для лучшего друга их китайской семьи. — Чего стоишь, как не родной? — даже не оборачиваясь, окликнул того Бэкхён, словно у него третий глаз на затылке, и поставил на край стола стакан с водой и парой таблеток. Чанёль послушно запил лекарства, садясь за обеденный стол и продолжая наблюдать, как любопытный младший заглядывает во все шкафчики, становясь иногда на носочки, чтобы достать до верхних полочек. Край рубашки хоть и казался достаточно длинным на хрупком теле, все равно методично подскакивал вверх, оголяя стройные бедра и округлые ягодицы. Отчего-то вот такой Бэкхён, выглядел крайне органично на кухне старшего, словно так и должно быть. Каждое утро. Изо дня в день. Всегда. — Что вчера было? — решил все же спросить Чанёль, когда младший поставил перед ним чашку горячего, вкусно пахнущего кофе.  — Тебя интересует, успел ли ты меня трахнуть перед тем, как вырубиться? — скептически изогнул бровь младший, садясь за стол рядом. — В целом да, именно это, — Чанёль сделал глоток из своей чашки, с неким напряжением смотря на Бэка. — Хочу тебя утешить, — начал младший, улыбаясь тому, как облегченно выдыхает Ёль, — мы ограничились минетом. — Черт, — жалобно тянет старший, утыкаясь лицом в открытые ладони, зарываясь пальцами в спутанную челку. — Еще одно слово или стон сожаления, и я тебя выебу, — совершенно спокойно замечает Бэк. — Чего? — Ёль сконфуженно уставился на младшего. — Я вчера тебя предупредил, что если будешь морально разлагаться на этой почве — я тебя выебу, — он делает короткий глоток из чашки, выжидающе смотря на старшего. Чанёль пораженно открывает рот, и на крышку стола падает капелька кофе, стекая по подбородку и вызывая гаденький смешок у младшего. Ёль настолько удивлен, что даже не находит, что ответить, вытирая испачканное лицо тыльной стороной ладони. А после они молчат, думая каждый о своем. Бэкхён кидает редкие взгляды на тело старшего, не прикрытое, как это обычно бывает, футболкой. Чанёль же скользит взглядом по стройным ногам: голым ступням, таким крошечным, с аккуратными пальчиками, угловатым коленкам, аппетитным бедрам, тактично минуя пах, который ничуть не скрывала светлая ткань. Рукава были слишком длинными, скрывая хрупкие ладони, из-за чего было видно только тонкие, на удивление изящные для парня пальчики с подпиленными ноготками. Воротник был расстегнут, из-за чего чуть съезжал на одно плечо, оголяя острые ключицы и светлую кожу с россыпью засосов, оставленных не иначе, как Чанёлем. Он был непозволительно красив для человека. Люди не бывают такими, не должны быть, он словно сам дьявол, сводящий с ума глупых смертных, оголяя все их потаенные желания, как сейчас оголил похоть, таящуюся в душе старшего. Это сводит его с ума. Заставляя идти против своих же принципов. — Кстати, ты почему не в школе, четверг же? — неожиданно даже для себя вспомнил Чанёль, отодвигая пустую чашку на край стола. — Боялся, что в одиночку ты сойдешь с ума или покончишь жизнь самоубийством, — Бэк мило улыбнулся, щуря глазки до состояния щелочек. — Но раз ты в порядке, я предпочту вернуться домой, — он подхватывает пустые чашки и направляется к раковине, включая воду. — Я отвезу тебя, — старший скорее ставит перед фактом, нежели спрашивает, но отказа все же не получает. Бэкхён становился на носочки, высоко поднимая руку, чтобы достать до верхней полки и поставить чистые чашки. Рубашка в очередной раз задралась, открывая взору старшего округлые ягодицы. Отчего-то хотелось прикоснуться к нежной, розоватой коже, убедиться в том, насколько она мягкая, скользнуть ладонями по стройным бедрам... Это было странное чувство: его еще никогда не тянуло к кому-то столь… маленькому, по сути, еще ребенку. Хотя это может потому, что раньше он никогда не спал с ребенком, не смотрел на столь юные создания в этом плане, а потом появился Бэкхён, который подарил ему лучшую ночь и перевернул все мировоззрение одной только фразой: «Мне шестнадцать». И теперь он хотел Бэка, и отрицать это было глупо, хотел рядом, и не только в плане секса, а как человека. Этот иррациональный интерес сводил с ума, и нужно было что-то делать: прекращать «общение», если это можно было так назвать, как твердил разум, или бросаться в омут с головой, как кричало сердце, но балансировать и дальше на тонкой грани безумия долго не получится, в конце концов он просто сорвется и возьмет то, чего жаждет нутро. Насильно. Именно сейчас он понял, каково было Крису четыре года назад, как тот сходил с ума и не знал, что делать, как избавить себя от наваждения и не испортить жизнь тогда еще такому маленькому Тао. «Хроники начинающего педофила» — как бы смешно это не звучало, но как-то так оно и было, и есть до сих пор, только теперь у Чанёля. — Нравится? — из раздумий его вырвал Бэкхён, поймавший на себе такой заинтересованный взгляд старшего. — А? Нет, я просто… — младший самодовольно улыбался, наблюдая за напрасными потугами Ёля придумать себе оправдание и не выпалить правдивое «нравится». — Не ври ни мне, ни себе, Чанёль, — он подошел к старшему на расстояние вытянутой руки, расстегивая небольшие пуговички рубашки, оголяя хрупкое тело, — тебе нравится, ты хочешь меня. Он констатировал факт, уверенный в своих словах на все 100%. Рубашка соскользнула с худых плеч, безвольно опадая на пол, а тонкие ручки сомкнулись на широких ладонях старшего, направляя их к себе, заставляя того обхватить стройную талию. Чанёль завороженно рассматривал тело перед собой, еле ощутимо сжимая пальцами мягкую кожу, убеждаясь в том, насколько она нежная, словно шелковая. Он впервые видел младшего вот так: на трезвую голову, при дневном свете, совершенно нагого и открытого, без капли смущения стоящего перед ним. Хотелось коснуться гладкой кожи губами, скользнуть языком во впадинку пупка, подняться выше, обхватывая набухшую бусинку соска, очерчивая чуть розоватую ареолу. Бэкхён улыбался, наблюдая за реакцией старшего. Он мог бесконечно убеждать себя и остальных о том, что это неправильно, но его слова ничего не значат. За него все говорит его тело, расширенные зрачки, тяжелое дыхание и недвусмысленная выпуклость, которую совсем не скрывают джинсы. Рано или поздно он сдастся — Бэкхён знает. Оттого откидывает чужие руки от своего тела, и, подхватывая лежащую на полу рубашку, направляется в спальню. — Ты обещал подвезти, — словно между делом напоминает младший, скрываясь за дверью и оставляя Чанёля наедине со своими мыслями. Тот еще пару минут невидящим взглядом смотрит в стену, пытаясь осознать все произошедшее, но тщетно. Одному ему в себе не разобраться, и есть только один человек, способный помочь ему без капли осуждения, но это позже.

***

Они ехали молча почти на другой конец города, Бэкхён отрешенно пялился в окно, а Чанёль следил за дорогой, всматривался в серые, потрепанные временем многоэтажки. Это был не самый благополучный район города, не дно общества, конечно, но и не тот, в котором живет сам старший. Один из тех, в котором дома с маленькими тесными квартирками, подъезды домов, исписанные граффити, и подростки, сбивающиеся в шумные стайки, терроризирующие местных жителей. Жить в таком месте тяжело, Чанёль и сам вырос в подобном районе, и знал это на собственной шкуре, но Бэкхёну с внешностью смазливого мальчика-зайчика должно быть намного сложнее. У таких, как он, с огромным секретом за душой, будет только два выхода, если его раскроют: стать шлюхой для кучки молокососов, или быть избитым до полусмерти, но все равно стать шлюхой. Перспективы отнюдь не радостные, но Бэкхён, судя по всему, справляется, даже учится в школе, в центре города, и, если вспомнить его форму, неплохой школе, значит, мальчик не глупый. — Притормози на повороте, вон тот дом — мой, — наманикюренный пальчик указал на потрепанную пятиэтажку с яркой надписью на стене: «Весь мир захлебнется криками». Радужно, очень радужно. — Ты живешь один? — Чанёль паркуется у тротуара, глуша двигатель. Отчего-то этот вопрос стал ему важен, теперь появился еще один повод беспокоиться о младшем, кроме его неправильной жизни. Кажется, так не должно было происходить, его не должна была волновать жизнь парня, которого он подцепил в ночном клубе, но… судьба ведь часто делает то, что она не должна была делать, верно? — Нет, но это слишком долгая история для прощания, расскажу тебе в другой раз, — Бэкхён отстегивает ремень безопасности, поворачиваясь лицом к старшему. — У нас ведь будет другой раз? — немного боязливо спрашивает он приглушенным тоном. — Бэкхён, — хочется ответить «да», безумно хочется, но Чанёль понимает, что спать с младшим как минимум неправильно, а это несомненно произойдет, стоит им вновь увидеться: слишком сильно его тянет к Бэку, так быть не должно. — Ты должен понимать, что я не тот, кто тебе нужен, я слишком взрослый для тебя, одиннадцать лет — это много, мы не сможем просто гулять, ты не познакомишь меня со своими друзьями, а закрыться в собственном мире для нас не выход, ты слишком молод, тебе это быстро надоест и больно будет нам обоим, понимаешь? Чанёль ошибался, сильно ошибался, и Бэк знал это, от этого хотелось плакать и биться головой о дверь машины. Старший убеждает его, что слишком взрослый, но почему же тогда он ведет себя как ребенок? Взрослые живут по законам морали и общества, боясь лишний раз оступиться и быть осужденным, они заперты в четырех стенах устоев, в их головах постулаты о верной жизни, «полноценные ячейки общества», репутация и уважение других — бред собачий. Что единственное имеет смысл в этой жизни, так это любовь, без нее ты ничто, никому ненужный кожаный мешок и только. И сейчас он пытается отрицать свою влюбленность, а это именно она, Бэкхён уверен, и почему? Только потому, что кто-то скажет, что это «неправильно». Бэку хорошо с Чанёлем, спокойно и уютно, с ним он чувствует себя в безопасности, он не тот, кто может обидеть, причинить боль или ударить. Он нежный, очень заботливый, его сердце создано для того, чтобы любить, искренне и предано, долгие годы, и Бэкхён не может потерять его, своего человека, он чувствует это в каждом ударе своего сердца. Поэтому тонкие пальцы тянутся к чуть жесткой от частого бритья щеке, а младший, опираясь рукой о кресло водителя придвигается ближе к Ёлю. Он отчаянно прижимается к чужим губам, даже не надеясь на ответ, не сейчас, еще слишком рано, сильнее зажмуривая глаза, чтобы не заплакать, словно в последний раз, и Чанёль на самом деле думает так, поддаваясь напору Бэка, обхватывая его нижнюю губу, чуть посасывая. Рука младшего соскальзывает на затылок, цепляясь за шоколадные волосы Ёля, сжимая их в кулак. Они впервые целуются вот так: без пошлости, без страсти, без желания, с какой–то трепетной нежностью изучают друг друга, мягко сминая податливые губы, еле ощутимо соприкасаясь кончиками язычков. Легкие покалывает, и дышать становится тяжело, но даже это не может заставить их оторваться друг от друга. Чанёль давно потерял счет времени, утопая в сладких губах и влажном язычке, сплетающемся с его, а Бэкхён боится, что после этого не будет ничего, боится столкнуться с «точкой» в их столь странном знакомстве. Поцелуй становится глубоким и решительным, и Бэкхён отдает главенство Ёлю, который, кажется, напрочь забыл о своих предрассудках, отдался наваждению, скользя кончиком язычка вдоль ровных зубок, оглаживая нёбо, покусывая пухлые губки и ловя срывающиеся тяжелые вздохи младшего. Бэк расслабляется в сильных руках, так по-свойски устроившихся на его талии, обвивая шею старшего. Так проходит с пару минут точно, а после они отстраняются, тяжело дыша, заглядывая в глаза друг друга и видя там, словно в отражении, свою печаль и отчаяние, у каждого свое — о том, что они не могут быть вместе, и о том, что не должны. Младший возвращается на свое место, и Ёль отворачивается к лобовому стеклу. Какое-то время они сидят молча, обдумывая что-то, а после синхронно окликают друг друга. — Бэкхён… — Чанёль, — старший замолкает, уступая право сказать первому Бэку, — я зайду к тебе как-нибудь на ужин. До встречи, — он смазано скользит губами по щеке, и выскакивает из машины, не дожидаясь ответа. Ему кажется, что если дать Чанёлю чуть больше времени на раздумья — тот несомненно откажется, а так есть шанс сохранить хотя бы тонкую нить между ними. Бэк быстро скрывается в подъезде, закрывая за собой металлическую дверь, а Ёль устало упирается лбом в руль. Этот несносный ребенок свел его с ума, теперь уже окончательно. Он словно по кусочку отбирает у него здравый рассудок, заставляя влюбляться в себя все больше. Нужно позвонить Крису, пока роковая ошибка еще не совершена, и есть шанс спастись. Он поспешно заводит двигатель, выжимая газ, так как автомобиль стал привлекать лишнее внимание случайных прохожих. Для такого района подобного рода автомобили не то чтобы редкость, скорее что-то из разряда «фантастики» — здесь люди с деньгами не живут.