It wasn't supposed to be this way Так не должно было происходить, We were meant to feel the pain Нам предначертано было чувствовать боль. I don't like what I am becoming Мне не по душе то, кем я становлюсь, Wish I could just feel something Хотел бы я хоть что-то чувствовать.
После непродолжительного отдыха в связи с неудавшимся отравлением, Дженсена будто подменили. Не в плане того, что он вдруг стал белым и пушистым, излучая лучики добра, аки Солнышко далекой Галактики, которой он болел — нет, он стал тише, аккуратнее, вежливее и спокойнее, не изменяя своей холодности и умеренной жесткости. Джаред бы даже сказал, что он помудрел, а Леннерц обвинил бы в мягкотелости. Сам же Эклз не заморачивался такими тонкостями собственной натуры, желая лишь одного — понять и расположить к себе чудесного Землянина. Попытки выходили корявыми, нелепыми, со скрипом лопающейся Змейской натуры, толстым панцирем наросшей на душе Дженсена. Он то боялся быть слишком черствым, то слишком мягким, то слишком странным… Он слишком много боялся. Он теперь редко выходил к рабам на плантацию, плеть, висящая у него над головой, отныне не орошалась кровью, и даже слегка покрылась пылью. Разве можно расположить к себе слишком мягкосердечного и любящего свой народ Землянина, избивая его людей? Дженсен понимал, что нет. Поэтому он резко поднялся со своего кресла, и сдернул плеть со стены, оторвав крючок, на котором она висела, и швырнул ее в самый дальний угол. Потом выкинет как-нибудь.***
Джаред был в смятении и растерянности. После той милой беседы в покоях Дженсена, Змей его нагло и бессовестно выгнал, обвинил в чем-то совсем уж несуразном и… не появлялся ему на глаза около недели. Сначала Джаред удивился своему неожиданному отпуску, потом обрадовался и тут же быстренько расстроился: из замка его не выпускали, то есть своим ему никак не удавалось помочь даже в моральном плане, не говоря уже о чем-то большем. Потом заскучал от безделья в собственной каморке, корчась от холода, пронизывающего буквально до костей. «Так и умереть можно», — подумал Джаред и приподнялся с койки. Постель хрустнула от резкого движения, и Падалеки, хмыкнув, провел ладонью по одеялу, сгребая пальцами крупицы льда. Нынче Дженсен лютовал. Интересно, почему? Единственное, куда смог выбраться Джаред, когда сменялись стражи на посту, — это открытый железный мост, соединяющий две чернильно-серых башни без бойниц. На улице было непередаваемо холодно, так никогда не бывало на Земле даже за полярным кругом в Антарктиде. Хотя он слышал из разговоров стражников, что сегодня еще довольно-таки тепло было. Жуть просто. Непередаваемая. Ветер хлестал в лицо колючим снегом и крошками острого льда, которые царапали лицо, задувал под брезентовый плащ, который даже внутри замка-то и не грел. Вскоре Джаред перестал чувствовать собственное тело, но упорно всматривался в мелкие фигурки своих собратьев, чувствуя себя таким предателем, что просто хотелось задохнуться стылым ветром, оледенеть изнутри. И умереть. И желательно в мучениях. Падалеки злило его бессилие, его положение, его симпатия к Надзирателю… За дверьми, ведущими в левое крыло замка, послышались шаги и смеющиеся голоса, поэтому Джаред бросил последний взгляд на Землян и направился в противоположную башню.***
I wish I knew what it was like Хотел бы я знать, на что это похоже — To care about what's right or wrong Беспокоиться о том, что правильно, а что нет. I wish someone could help me find Я хочу, чтобы кто-нибудь мог помочь мне отыскать… Find a place where I belong, but Отыскать то место, где я свой, но…
Дженсен был в ярости. Да что там — Дженсен был яростью. Под сапогами хрустел лед напополам с галькой. Поднялся ветер, смешанный со льдом. — Как вы такое смогли допустить?! — ревел он. Желваки ходили по лицу Надзирателя, и молодой Огненный Дракон, стоящий перед ним, просто сходил с ума от страха. — Как, Уроборос вас побери?! — Я… я не знаю… — Под вашим чутким руководством, — издевательски отчеканил Дженсен, — находится десять Драконов. Десять, мелкая ящ-щер-р-рица! Не сотня, и даже не тысяча, как у меня! И вы не смогли обуздать десять слюнявых строптивцев? — состроил иронично-удивленное лицо Эклз. — Мистер… — Заткнись! Не беси меня. Дженсен развернулся на каблуках и зашагал в сторону замка, на ходу раздавая указания прошерстить замок. Нет, ну надо же. Предатели! Хотя чему он удивляется, они же Драконы. Он и сам такой. Только не может, просто не может выразить это в открытую. Неужели, он слабак? Дженсен развернулся лицом к поникшему Огненному: — Ты же в курсе, что ты ответственен за своих подчиненных? За их преступления? Дракон вздрогнул, но головы не поднял. — Увести его, — приказал Дженсен и скрылся в замке.***
— Мистер Эклз, можно? — в кабинет тихо проскользнул, осторожно притворив за собой дверь, его зам — Джеффри Дин Морган — скользкая, хитрая и умная змеюка с собственным кодексом чести, неподражаемой харизмой и нехилым запасом житейской мудрости. Лапочка, в целом. Дженсен хмыкнул, оборачиваясь: — К чему спрашивать, если ты уже вошел? — И то верно, — Джеффри улыбнулся уголком губ и прошел к окну, становясь рядом с Дженсеном, и еле касаясь своим плечом его плеча. — Что-то случилось? — обеспокоенно уточнил Дженсен. — Тебе лучше знать. Ты ведь понимал к каким последствиям может привести твоя… излишняя благосклонность к земному юноше, не так ли? — изогнул бровь Морган и невесомо коснулся заледеневшего окна пальцами, растапливая ледяные узоры, что позволяло увидеть тюремный двор, его обитателей и творившийся там беспредел безо всяких трудностей. — Ты намерено закрываешь на все глаза? Дженсен, — Морган никогда не повышал голоса. Это было его фишкой, ведь он умел обратить на себя внимание, когда очень хотел. И эти его спокойствие и тихость не очень-то вязалась с огненной сущностью дракона. Но это и привлекало в нем — непохожесть на других, скрытая сила — делала его особенным и тем единственным Змеем на Орионе, которому Дженсен искренне импонировал. — Что? — Ты меня не слушаешь, — мягко упрекнул его Джеффри. Дженсен мотнул головой, будто отгонял от себя ненужные мысли: — Нет, я слушаю. И я ни на что не закрываю глаза, я все вижу. Просто… — Что, просто? — Джеффри склонил голову набок. — Просто мне все равно, — честно признался Дженсен, и был готов услышать в ответ что угодно, начиная от удивленного негодования и заканчивая гневными проповедями… Но Морган не был бы собой, если бы не отреагировал спокойно. И Дженсен даже не представлял на сколько. — Я так и думал, — деловито кивнул Джеффри и уселся в кресло для гостей. — И что ты собираешься делать? Эклз проглотил рвавшееся наружу удивление. Верх взял интерес: что же дальше? Дженсен занял свое место, оказавшись напротив своего собеседника, сложил локти на стол, подпирая кулаком подбородок. — Ничего. Я же уже сказал, что мне все равно. — Тебе безразличны мы и наша планета, это я понял с самого начала, неудивительно, что ты у власти. Властям всегда на всех насрать, — лицо Моргана рассекла невеселая усмешка. — Но на твою земную игрушку — нет. Тебя она дорога. И ведь она сломается первой, когда недовольство народа твоим поведением и политикой выльется в физическое сопротивление. В бунт. Кровавую бойню. И ведь это уже началось: Змеи стали убивать земных рабов. И Драконы начнут измываться над ней, над твоей игрушкой, глумиться, чтобы ты, наконец, решил, кто тебе дороже: мы или… — Хватит! — Дженсен оборвал своего зама жестом, вскочил, глаза яростно сверкали зеленым. Ничто так сильно не выводит из себя, как правда. Она не то что колола глаза — она выжигала в груди кровавую, обгоревшую дыру. — В общем, подумай об этом, мальчик, — Морган так же тихо исчез, как и появился, а Эклз пытался привести себя в чувство, часто дыша. Стоит ли скрывать от самого себя, что он боится больше за Джареда, чем за самого себя, если это уже видят окружающие?***
Замок гудел, словно улей пчел в разгар весны. Что-то происходило. И что-то нехорошее. Стража патрулировала замок, командиры были взволнованы, и Джаред до смерти испугался, когда в его каморку вошел эдакий знатный, величественный Дракон, спокойно смерил его взглядом с головы до пят, и кивнул позади стоящим ребятам, дескать, берите его. Джаред нахмурился, приготовился драться, но встретился взглядом с карими, умными глазами, и… передумал. Он, конечно, сильный, но и этот Огненный был не так прост. — Что случилось? — спросил Падалеки ровным голосом, когда по обе стороны от него встали Драконы. — Вас переводят, — спокойно ответил главный. — На каком основании? — На основании вашей же безопасности. — Неужели? — вскинул брови Джаред. — И почему я об этом ничего не знал? — Вы имеете в виду, почему вам Дженсен сам не сказал об этом? — абсолютно не меняясь в лице, уточнил Джеффри. В ответ Джаред, к своему немалому стыду, покраснел. — Собирайтесь. — Мне нечего собирать. Через десять минут Джаред оказался в комнате, которую иначе, чем царскими покоями, назвать было нельзя. И тут было заметно теплее. И ближе к Дженсену. — Эти Драконы будут охранять вас круглосуточно, по любым вопросам можете обращаться ко мне, — вежливо проинформировал Морган и собирался уже уходить, когда Джаред окликнул его: — Мистер Морган, я под стражей? — Под охранной, — поправил его Джеффри и прищурился. — И одновременно под еще большей опасностью.***
— Мой Господин? — глаза Джареда расширились от удивления, когда в буквально только что отведенную ему комнату влетел забывший о нем на неделю сам Дженсен Эклз, сверкая своими зелеными глазищами. И Падалеки не мог понять — то ли от ярости, то ли от негодования, то ли от… страха? Но выглядел Дракон страшно. — Просто заткнись, млекопитающее, просто заткнись! — Дженсен зашипел, а потом вдруг оказался рядом, вплотную… Джаред очнулся только от прикосновения горячих губ к своим, от ледяных и каких-то шершавых пальцев, будто испещренных мелкими чешуйками, на своей шее, от одуряющего морозного запаха и нечеловеческой силы. Дженсен был полон контрастов: то он само спокойствие, то сама дикость и необузданность; то он мягок и даже добр — то жестокий и садистский… И у него просто ледяные руки, от прикосновения которых покалывает кожу, но жаркий рот и горячий язык. — Прием-прием, Орион вызывает Землю, ты здесь, Джаред? — Дженсен щелкает перед глазами Джареда пальцами. И улыбается. Черт, он умеет улыбаться. Джаред впервые видит его настоящую улыбку, и его самого ведет еще больше. Это ведь преступление — иметь такую улыбку и не улыбаться вовсе. — Не делай так больше, — серьезно говорит Джаред. «Не прячь больше свои улыбки», — имеет он в виду, но Дженсен, видимо, понимает его по-своему, резко меняется в лице, и от улыбки не остается и следа. Эклз делает шаг назад. И Джареду кажется, что между ними образовывается непреодолимая пропасть. Он протягивает руку, но пальцы тронули пустоту, потому что Эклз увернулся от его прикосновения с истинно змейским профессионализмом. — Я не это имел в виду, — спешит исправиться Джаред, замечая тут же вскинутую иронично бровь. — Я про… твою улыбку… — смущается он и отводит глаза. Скепсис на лице Змея сменяется любопытством. — Про… улыбку? — Да… — Джаред краснеет самым невообразимым образом, чувствуя пожар на щеках и шее. Господи… позор-то какой. — У тебя очень красивая улыбка. А я ни разу не видел, чтобы ты улыбался, и это просто преступление — не улыбаться с такой-то улыбкой. Не делай так больше. Это я к этому… Дженсен звонко расхохотался, окончательно вводя Джареда в состояние жесткого ступора и крайней степени смущения.***
Here's to being human Принимать всё как есть — Taking it for granted Вот что делает тебя человеком. The highs and lows of living Взлёты и падения на жизненном пути, To getting second chances Чтобы получать вторые шансы.
Джаред теперь уж окончательно не мог бы точно охарактеризовать его отношения с Дженсеном. То что они были — понятно, но какие? Единственное, и, пожалуй, самое главное — это то, что Дженсен — Дракон, захвативший Падалеки и его людей даже не в плен, а в самое натуральное рабство, а он не испытывает к нему ни ненависти, ни отвращения… Это разве не болезнь? Ведь это неправильно и нелогично. Совершенно. Джаред постоянно ловил на себе злые взгляды других Драконов. И были среди них такие виды взглядов, от которых передергивало от отвращения. Сам Дженсен оставался равнодушным. Но только на публику. А как только они оставались одни… он становился разным: страстным, нежным, спокойным, эмоциональным, уставшим, ленивым и настолько домашним, что щемило сердце. В большинстве случаев они не разговаривали, либо говорили о делах насущных, но это было так неловко, что они скоро замолкали. Чаще они молчали, прижавшись друг к другу плечами, и это было намного комфортнее бесед, Дженсен отдыхал, с него слетала маска ледяного змея, Надзирателя… а потом они начали целоваться — лениво, медленно, с расстановкой. Джаред понимал, что тонет, что его камнем на шее является зеленоглазый Дракон с не основанном на пустом звуке прозвищем Надзиратель. И, что он слегка болен, раз умудрился в него влюбиться… Ладно, не слегка болен, а с окончательно поехавшей крышей.***
I am machine Я — машина, I never sleep Я никогда не сплю, I keep my eyes wide open Мои глаза всегда широко открыты. I am machine Я — машина, A part of me Часть меня Wishes I could just feel something Хочет, чтобы я просто мог хоть что-то чувствовать. I am machine Я — машина I never sleep Мне ни за что не уснуть, Until I fix what's broken Пока не исправлю то, что сломано. I am machine Я — машина, A part of me Часть меня Wishes I could just feel something Хочет, чтобы я просто мог хоть что-то чувствовать.
…одним вечером, когда они сидели на Джаредовой постели прижавшись спиной к спине, когда Дженсен полулежал на человеке, прикрыв глаза и отдыхая от бешеного дня в поисках бунтовщиков, в попытке предотвратить возмущение простых Драконов, в попытке спасти Джареда и его людей, по мере возможности… Джаред не выдержал и нарушил тишину: — Дженсен? Можно тебя спросить о… — Лучше заткнись, я уста-ал, — капризно протянул Дженсен. Таких ноток в его голосе Джаред до этого ни разу не слышал. Он что, будет открывать в этом Змее что-то новое каждый день?.. — Нет, это важно, — Джаред извернулся, пытаясь обнять Дженсена поперек груди, но Дракон был ловчее и просто утек от Землянина, оказываясь на другой стороне кровати и щуря зеленые глаза. — Чего ж ты такой… доставучий, а? — Что происходит? — В смысле? — Здесь, у тебя на ферме рабов. Дженсену удалось смутиться. Помимо воли, конечно. Специально бы он такой херней не страдал. — Ты молчишь, твой этот… Джеффри… тоже молчит, все молчат и смотрят на меня так, будто я во всем виноват. Но никто не намекает даже, в чем я конкретно провинился. Дженсен вдруг посерьезнел и подался немного вперед, внимательно глядя в глаза Джареда. — Что? Неужели я не достоин правды? — горько усмехнулся Джаред, уже не рассчитывая на ответ. — Вообще-то, больше всех достоин, — немного помолчав, ответил Дженсен, поднимаясь и глядя задумчивым взглядом на Джареда сверху вниз. — Драконы бунтуют. Ты в опасности, — Дженсен пожевал губу и отвернулся. — Только ли я? — спросил Джаред. Но Дженсен решил, что с него уже, видимо, хватит откровенностей на сегодня, и промолчал. — Дженсен. Эклз услышал, как скрипнула кровать, а затем почувствовал, как руки Падалеки обвивают его за пояс сзади. Теплые, нет, горячие ладони огладили грудь. Да сам Джаред был, словно ходячая печка. — Ты холодная, мерзкая Змеюка, если уж ты подпустил меня к себе, то будь со мной честен до конца, — прошипел Джаред, сильнее сжимая в объятиях Дженсена. — Понахватался, видите ли, от драконов, — фыркнул Эклз, притираясь ближе, греясь… — Ага, от одного несносного… Говори уже. Дженсен тяжко вздохнул и откинул голову назад, на плечо Джареду, обнажая беззащитную шею и закрывая глаза. — Знаешь, — Дженсен облизнул нервно губы и сжал в ладонях державшие его руки. — Я ведь… ненавидел тебя сначала. Джаред вскинул брови. — Почему? — Потому что любил до безумия. — Не понял. Дженсен вздохнул и обернулся лицом к человеку. — Я… я завидовал, понимаешь. Я с детства много читал. Изучил вас, людей… Потом путешествовал. Был на Земле, и… знаешь, я понял, что не там родился… я… — Почувствовал себя как дома? — подсказал Падалеки. Дракон взглянул на него с благодарностью, и кивнул. — А что изменилось? — Я вернулся сюда и… стал кем стал, собственно. — Тебе нравится… — Нет. Совершенно. — Тогда зачем ты это делаешь? — задал вполне закономерный вопрос Джаред, Дженсен открыл рот, чтобы ответить, и… завис. А действительно: зачем? Падалеки заметил растерянность на лице Дракона и сам все понял. Обнял, больше не требуя ответа. — Тебя ведь убьют, — сказал он вскоре, отстранившись. Эклз беспечно пожал плечами. — Не впервой. — Свои же растерзают. — Ну давай, скажи мне это еще сто раз, — прищурился Дженсен. — Я за тебя волнуюсь. Дженсен вздохнул. Почему же ему так стыдно и больно? Ему никогда не было так хреново. Даже та пустота, что была внутри до появления Джареда не так изматывала, как страх за его жизнь. — Я знаю. Я справлюсь.Here's to being human Вся боль и страдания — All the pain and suffering Вот что делает тебя человеком. There's beauty in the bleeding В истекании кровью есть красота, At least you feel something По крайней мере, ты что-то чувствуешь.