Белый Рыцарь, Чёрный Король

Рейчел удобно расположилась на диване в Проявочной и сидит, покачивая бокал с виски в руке и закинув ногу на ногу. Дракон, обвивающий ее изящную икру, грозно взирает на Нейтана, который лежит на полу с руками, стянутыми за спиной до хруста в суставах. Рейчел выглядит так же, как и в последний день своей жизни: прекрасная, сияющая, одетая в простую черную футболку, до невозможности короткие шорты, которые когда-то явно были джинсами, но пострадали под лезвиями ножниц, и в темную рубашку с нашивками каких-то незнакомых Нейтану «плебейских» рок-групп. У подола рубашки недостает куска, как раз того самого, который сейчас намотан на арматуру на свалке, чтобы отмечать местоположение «могилы» девушки. Херня все это, думает Прескотт, и оказывается абсолютно прав. Очередной выкидыш его не слишком здоровой головы. Рейчел никогда не любила виски, это больше по части мудака-Джефферсона, гребаного эстета-интеллигента, а Эмбер же предпочитала коктейли с замысловатыми названиями, где водки всегда оказывалось больше, чем всего остального, и пиво, дешевое пиво. Иначе как бы ей жилось вместе с Хлоей Прайс, Фрэнком Бауэрсом и их предпочтениями? Едва эта мысль посещает его, как стакан исчезает из ее руки, а на его месте возникает пилочка, которой девушка немедленно начинает полировать свои острые, окрашенные в черный, ноготки. — Ты облажался, Нейтан, — как бы между делом замечает она, лишь мельком взглянув на парня. Кожа на ее лице почему-то перестает быть такой белой и ровной, а становится влажной, тонкой, и сквозь нее начинают просвечивать не только мелкие сосудики, но и даже зубы. — Полностью все запорол. Опять. Слова Рейчел прерываются глухим бульканьем, и она закашливается, сплевывает на пол небольшой сгусток белой пены. Теперь сквозь ее кожу уже можно полностью угадать очертания черепа, а черные, иссохшие под гниющей плотью вены, сбегают причудливыми ветвями по голым рукам и ногам. В комнате витает неприятный сладковатый запах. Золотая прядь отрывается с головы девушки и падает ей на колени, а та небрежно смахивает ее на пол, будто бы происходящее — все в порядке вещей. Волосы неслышно рассыпаются рядом с лежащим Нейтаном, оставляя на белом бумажном фоне какие-то подозрительные жирные пятна, и он в панике отползает от них, на что руки и ноги протестующе отзываются грызущей болью, вырывая болезненный стон. — Я пытался, Рейчел, прости меня, я пытался! — лепечет парень, пытаясь деться куда-нибудь, куда-угодно от заживо гниющей прямо посередь его сна девушки, — Это не так просто! Я не… — Ты облажался!!! — крик Рейчел многократно отражается от стен бункера, и черт возьми, это точно сон, потому что только во сне можно так извернуться, чтобы, оставаясь сидеть на диване, перегнуться через журнальный столик и наклониться к самому лицу Прескотта, разъяренно капая слюной и текущей из носа кровью на бумажное покрытие. — Ты сказал, что исправишь все! Ты лгал! — Я сказал, мне жаль, ладно? Я… Мне просто… Мне просто нужно больше времени! Рейчел успокаивается, проводит трясущемуся от этого прикосновения Нейтану ладонью по лицу, оставляя липкий след на его щеке, и полностью возвращается на свое место на диване, продолжая дальше пилить ногти. — Времени не осталось. Она поднимает глаза, и парень невольно прослеживает ее взгляд. Лампа на потолке в этот момент несколько раз мигает и звенит. Снаружи приближается глухой рев, все нарастая и нарастая. Рейчел мечтательно улыбается какой-то безумной улыбкой, и в блаженстве прикрывает глаза, будто услышала по радио любимую мелодию. — Совсем не осталось, — мурлычет она. — Шторм уже здесь. От шума у Нейтана закладывает уши, и, когда потолок бункера взрывается щепками от сильнейшего порыва ветра, а Рейчел, протягивая руки к урагану, взмывает ввысь, парень просыпается, чувствуя, что тело вздрагивает, как при падении. Он силится вдохнуть как можно глубже, чтобы успокоиться, но задыхается, давится, что-то влажное застряло во рту и пытается провалиться в глотку, а перед глазами стоит кромешная тьма, как бы Прескотт не старался проморгаться. Паника заставляет его начать метаться, но руки и в реальности оказываются заведены за спину, туго перемотаны скотчем в районе запястий, так, что не достанешь ни до рта, ни до горла, которое Нейтану отчаянно хочется себе расцарапать, проделать в нем дыру, чтобы пустить внутрь воздух. Брыкаясь, он натыкается на стены справа и слева, вверху и внизу. Здесь не только темно, но еще и адски тесно, и, похоже, парень все-таки не ослеп, конечно же. Осознание приходит в измученный нехваткой кислорода мозг со стремительностью пули. Конечно же, уебок Джефферсон врал ему, когда говорил, что не собирается пока убивать, он же всем вокруг врет! Да, доза была не смертельной. Но зато ровно такая, чтобы, проснувшись в собственном гробу, Нейтан в полной мере успел осознать свое ужасное положение и успеть раскаяться во всех своих грехах. Марк просто взял и похоронил его заживо, только и всего. Поняв это, парень приказывает себе успокоиться, сосчитать до десяти. Нет, лучше не считать, на это нет времени. Пытается выплюнуть набившуюся в рот землю, но терпит неудачу: земли слишком много. Нос, впрочем, оказывается свободен. Аллилуйя. Вдыхая, наконец, маленькие порции воздуха, Прескотт пытается придумать какой-то план действий, потому что черта с два он сдастся и обрадует своей смертью этого психопата! Должен быть какой-то выход, должен. Руки бесполезны, Джефферсон об этом позаботился, но ведь можно же как-нибудь попробовать выбить крышку гроба ногами? Она уже где-то продавилась, раз земля попала внутрь. Нейтану ведь где-то попадалось на просторах интернета руководство в картинках «Что делать, если вас случайно похоронили заживо», на самом деле попадалось, а он, дурак, тогда еще поржал: «Кому такая хуйня вообще может пригодится?». А вот тебе, тебе, Нейтан-братишка, здесь и сейчас, а покоцаная наркотиками и таблетками память старательно не желает воспроизводить порядок действий. Но ничего, вспоминай, кислорода в ящике пока, судя по всему, тебе хватает. Время еще есть. «Времени не осталось» «Заткнись, сука!», — мысленно орет Нейтан призраку Рейчел у себе в голове. «Сдохла, так заткнись нахуй! Ты-то уже полгода в земле, привыкла, небось!» Время еще есть, пусть и совсем немного. Хотя рев, пробившийся пареньку в сон, уже совсем рядом. Должно быть, так ревет сам ад. Должно быть, когда ты зарыт под землей, ад очень хорошо слышно, потому что он близко. Вот он, уже готов в любой момент принять младшего из Прескоттов в свои объятья. Только сам Прескотт не собирается пока менять один ад на другой, еще успеется. Гроб почти поддается, гроб шатается, хотя Нейтан и понимает, что силенок выбраться из него все же не хватит: полученные за день травмы не позволят это сделать. Можно лишь в отчаянии биться головой о дно. И понять, что под ним пустое пространство. Как и за всеми стенками (тесными, но, все же, слишком просторными для гроба, в котором, кстати, нельзя вроде бы лежать на боку), и под крышкой. А еще в гробу вместе с Прескоттом за каким-то чертом лежат пакеты и садовая лопата с коротким древком. Потому что это ни хера не гроб. Не был бы рот занят, Нейтан позволил бы себе выпустить облегченный смешок. Конечно же, не гроб. И земля во рту — не земля, а тряпка, намокшая от слюны, которую для надежности заклеили скотчем, чтобы нельзя было выплюнуть. Джефферсон слишком практичный сукин сын, чтобы растрачиваться на гробы и ненадежные способы убийства. Задумай он убить, лично бы за всем проследил. А так — просто положил в багажник, пока не решил, что делать со своим облажавшимся учеником. Багажник, ха! А Прескотт-то думал, что хуже пробуждения, чем после случая с Кейт ему уже не видать. Джефферсон тогда, сука заботливая, отвез его, все еще накачанного экстази, в отчий дом. Сказал родителям, что Нейтан перебрал чего-то на вечеринке. А Нейтан проснулся наутро с тошнотой, дикой головной болью и осознанием того, что на него кто-то пристально смотрит. Шон Прескотт стоял в изголовье кровати, молчаливый, но явно разъяренный и опасный. Причем, неизвестно, сколько уже так стоял. Для полного дополнения к образу ему не хватало только сложенного вдвое ремня в руках. «Как ты посмел в очередной раз опозорить семью, Нейт? Ты что, животное, раз не в состоянии себя контролировать и вовремя останавливаться? Как ты умудрился так нажраться, что Марк, посторонний человек, вынужден был за тебя беспокоиться и работать извозчиком?» «Беспокоился» он, тварь. В тот момент Нейтан твердо решил, что вот, настал тот самый момент все рассказать. «Папа, пожалуйста, помоги мне. Твой дорогой Марк накачал меня наркотиками, причем уже не в первый раз, и я не знаю, что он потом со мной делает. И не только со мной. Давай поедем в бункер, и я сам тебе все покажу. Мне очень страшно, и мне очень нужна твоя помощь». Шон Прескотт тоже был порядочным ублюдком, но также и родным отцом Нейтана, сильным человеком, который единственный мог его защитить. Нейтана успел лишь промямлить жалкое «я все могу объяснить», когда Шон прервал его, подскочив и замахнувшись на сына тыльной стороной ладони. Парень по привычке попытался защитить лицо руками, однако старший Прескотт в последний момент почему-то остановился. Вместо этого скорчился и провел пальцами по собственному лицу, как будто пытался стереть оттуда что-то противное и прилипшее, вроде невидимой паутины, в которую случайно вляпался. «Господи, какой же ты жалкий… Если я тебя сейчас ударю, ты же заблюешь всю комнату, а тут и так чертова свалка. Можно лишь посочувствовать нашей экономке, которая будет здесь убирать. Глаза б мои тебя сейчас не видели» Наверное, случайно высказал свои мысли вслух. И ушел, уже у самой двери с отвращением бросив: «Приведешь себя в порядок, и чтоб ноги твой здесь не было. И не возвращайся в мой дом, пока не научишься себя вести по-человечески». И вот теперь за пределами машины все гремит и трясется: вечеринка «Циклона» в самом разгаре, а ее виновник, Нейтан, лежит в багажнике связанный. Потому что Марк очень четко все спланировал и сделал так, чтобы парень точно никому ничего не захотел рассказать. Даже родному отцу. Хорошо все сложилось, не правда ли? Снаружи, совсем близко, проходит пьяная компания, и Прескотт принимается в отчаянии орать во всю мощь легких и брыкаться, чтобы привлечь к багажнику хоть какое-то внимание. Через тряпку крик превращается в надрывный скулеж, который тут же исчезает в окружающем шуме музыки и смехе прохожих. Еще попытка. И еще. Интересно, а можно ли с кляпом во рту сорвать голос? Все бесполезно. Остается лишь ждать. Нейтан никогда не был терпеливым человеком, однако привык к тупому ожиданию. Тупое ожидание, пока схлынет ступор, вызванный таблетками, тупое ожидание, пока отец перестанет его лупить, тупое ожидание, пока жгучая боль не отпустит, чтобы можно было убраться восвояси… а теперь тупое ожидание, пока Марк не сделает свой следующий шаг. А больше ничего не остается. Прескотт совсем затихает и даже дышать боится, когда слышит знакомые шаги лакированных ботинок по асфальту, направляющиеся прямо к машине. Явился, помяни черта… Дверца машины раздраженно хлопает, двигатель заводится. Едут они, кажется, не долго, но парня все равно укачивает, и он на мгновение опять проваливается в беспокойную дрему. Рейчел больше не гниет на диване в Проявочной, она кружится, широко расставив руки, танцует, босоногая, изящная, как лань, прямо на своей «могиле» на свалке, и Нейтан смотрит, как луны (целых две луны!) золотят ее волосы. В ночном лесу раздается звонкий смех девушки: — Давай же, Нейтан, присоединяйся к нам! — Она дружелюбно протягивает ему руку, подставив татуировку звезды на запястье свету настоящих звезд. — К «нам»? — неуверенно интересуется парень, когда видит, что Эмбер уже более не скачет в своей безумной пляске. Она держит в объятии подругу, которая бросает на Прескотта секундный взгляд без особого интереса, а затем морщит нос из-за стекающей на него откуда-то струйки красной жидкости, смахивает со лба слипшиеся от крови мешающиеся синие пряди и опять поднимает восторженные глаза на Рейчел. — Иди сюда! Нам будет так хорошо вместе! Скоро мы все здесь соберемся, ведь шторм уже близко! Клянусь, я никогда не сделаю тебе больно. На этой стороне тебя больше никто не сможет обидеть. Громкий хлопок выдирает Нейтана из почти приятного сна. Машина стоит на месте. В нос бросается запах жженых покрышек, поездов, болотной гнили и тухлятины. Рядом и правда свалка. Грохот порождает массу неприятных домыслов. Свалка — место, где можно кого-то похоронить. Выстрел. Пистолет. Хлоя забрала его пистолет. Кровь стекает по лицу Прайс, пачкая травленые пряди. Но это уже не важно, ведь он изменил судьбу. Макс должна быть в безопасности, и Хлоя, наверное, вместе с ней. Вместо них — Виктория. Черт, Виктория! «Господи, только не это!» Нейтан вскрикивает сквозь тряпку и откатывается в сторону, когда крышка багажника открывается и на фоне звездного неба возникает Джефферсон с мрачным выражением лица и коротким ножом в покрытых хирургическими перчатками руках. Марк раздраженно цокает языком, за ногу подтаскивает парня поближе, переворачивает на живот и режет скотч на запястьях. Потом, схватив за ворот куртки, практически вышвыривает Прескотта наружу. Нейтан падает на колени, не удержав равновесие, обрушивается на бок и чувствует, как кожа под одеждой неминуемо свозится при встрече с твердой осенней землей. Край скотча на лице все никак не хочет находиться, и парень с минуту скребет ногтями по щекам, пытаясь его поддеть и отлепить, а фотограф не желает помогать в этом нелегком из-за трясущихся рук деле, и, наверное, слава богу. Когда все же удается избавиться от кляпа и справиться с очередным приступом кашля, Нейтан торопится поскорее встать на своих сильно затекших конечностях, придерживаясь за край машины. — Что ты делаешь, больной ублюдок?! — А голос все-таки сорван: он тихий, свистящий и совсем не грозный. — Ты мог меня… — Заткнись, Прескотт!!! И Нейтан затыкается. Он впервые слышит, как Джефферсон кричит. Джефферсон, у которого в руках опасно поблескивающий в свете луны нож, а за ремень на штанах заткнут пистолет. Желание выяснять с ним отношения сразу как-то пропадает. Марк вздыхает, качает головой и уже более спокойным тоном добавляет: — Ах, если бы ты знал, Нейтан, как мне сейчас не до тебя и твоих истерик… — И смотрит куда-то себе под ноги. Тогда-то парень, наконец, замечает, что на земле кто-то лежит. И эту серую ветровку после всего случившегося на этой неделе он узнает даже в кромешной темноте. — Макс… — Он уже ничего не понимает. Совсем ничего. — Но где… Где… Виктория? Джефферсон берет отложенный на крышу машины моток скотча. — О? Так ты все-таки поразмыслил и передумал на счет фотосессии с мисс Чейз? Что ж, рад это слышать. Однако в этом случае тебе стоит обращаться со всеми претензиями к Макс, она сегодня решила отойти от своего привычного амплуа фотографа и обратиться к амплуа модели. — Он наклоняется и легонько проводит пальцем по ее щеке и изгибу шеи. Затем берет ее тонкие запястья в свою ладонь и точным движением перематывает их скотчем. — Ну что ж, ничего страшного, Макс все же хороша и в том, и в другом. Ах, такое рвение! Его бы ей взять, да употребить на участие в конкурсе, но… Ничего не поделаешь. Нужно считаться с ее выбором, правильно? Да и не могут все лавры достаться Виктории, раз уж она и так победила! Пускай Макс тогда в качестве поощрительного приза займет ее место и побудет нашей моделью в Проявочной. Она ведь, оказывается, так хотела туда попасть! Даже сама сегодня пришла туда, представляешь? Ну как после этого я могу ей отказать? Просто права на это не имею. С этими словами Марк ловко подхватывает девушку на руки. — Надо же, какая легкая… Столько смелости в таком маленьком теле, представляешь? Не повезло девочке, — вздыхает он и аккуратно, наверняка, намного аккуратнее, чем Нейтана, кладет Макс в багажник, проведя напоследок ладонью по ее волосам, чтобы убрать их с лица. Потом тянется вглубь, чтобы достать лопату, и с легким стуком закрывает крышку. — Что ты имеешь в виду под «пришла туда»? Откуда она узнала? — спрашивает Нейтан неуверенно, хотя сам уже, кажется, знает ответ. Телефон. Они с Прайс украли его телефон. Когда он последний раз чистил память? В конце лета? Видно, пары смс-ок оказалось достаточно. Быть может, удалось каким-то образом считать координаты GPS. Чудеса современных технологий, чтоб они все сгинули к чертовой матери. — Я не знаю, Нейтан. Ты мне скажи. — Марк с подозрением щурится. — Во всяком случае, эту информацию она получила не от меня. В связи с этим, я тут подумал, что нам с тобой нужно провести один воспитательный момент. Идем. Нейтан, косясь на лопату в руке учителя, отступает назад, все еще придерживаясь руками за машину. Зачем Марку лопата? Кого это он собрался закапывать, а? — Никуда я не пойду. Джефферсон резко перехватывает его за локоть и грубо дергает на себя. — Я сказал, идем, Прескотт! Ты сейчас не в том положении, чтобы брыкаться! — На хуй иди! Отпусти меня, уебок! — Нейтан вырывается, вырывается что есть сил в напрочь затекшем от многочасового лежания в багажнике теле, левой рукой пытается ударить фотографа и даже почти преуспевает. Он догадывается, что там будет за «воспитательный момент», догадывается. В каком-то фильме со вставками черно-белой военной хроники он видел, как нацисты в концлагерях приказывали евреям копать большую яму, затем ставили их на краю на колени и стреляли ничего не подозревающим узникам в затылок. Вот так оно все и будет. Холод дула пистолета внезапно обжигает его лоб. Нейтан удивленно ахает и замирает. Джефферсон смотрит на него с опасным холодом в глазах. — Как я и сказал, ты не в том положении. Пистолет — у меня. И я не премину им воспользоваться, если ты меня вынудишь. Так что лучше не вынуждай. Пойдем. Нейтан едва передвигает свои дрожащие от страха, усталости и всего остального ноги, спотыкается о каждую крохотную веточку на своем пути, и Марк практически тащит его за собой, все еще удерживая за локоть, когда они идут по направлению к свалке. Когда Прескотт видит, к чему его привел фотограф, он вновь начинает вырываться с удвоенной силой, однако Джефферсон лишь бросает лопату на землю и перехватывает кричащего и дергающегося паренька двумя руками за плечи, чтобы подтащить ближе и заставить рассмотреть все подробнее. Хлоя Прайс лежит на спине, раскинув ноги и руки в стороны, и таращится бессмысленным остекленевшим взглядом в никуда. Крови у нее на лице совсем не так много, как у Нейтана во сне, а посередине лба — совсем крохотная аккуратненькая дырочка, что невольно удивишься — как что-то такое маленькое может принести человеку мгновенную смерть? — Ты убил ее!!! Ты убил ее, ты, ублюдок!!! Зачем?! — Я? Я, Нейтан? — Джефферсон сильно встряхивает его за плечи и едва ли не тычет носом в мертвое тело, как нашкодившего котенка, угрожающе шепча на ухо: — А был ли это я? Кто носился по академии с пистолетом, как придурок? Кто докапывался до каждого встречного, постоянно нарывался, привлекал к себе столько внимания? Неужели тоже я? Ты просто не оставил мне выбора. Я сделал только то, что было необходимо: в очередной раз прибрал за тобой. Марк, наконец, разжимает пальцы, отпускает его, и парень обессилено падает на землю, тут же спешно отползая в сторону, чтобы не вляпаться в лужицу крови вокруг головы девушки, которая еще не до конца успела впитаться в землю, и в которой лежат небольшие кусочки чего-то. Нейтан догадывается, чего. Несколько красных капелек попали на кусок синего пакета, что виднеется из неглубокой ямы неподалеку, которую Нейтан не сразу замечает из-за присутствия тела Прайс. В воздухе витает едва заметный противный горько-сладковатый, едкий запашок чего-то гниющего. Прескотт прикрывает рот дрожащими руками и испуганно, едва слышно выдыхает: — Рейчел… О боже, Рейчел… Это ведь то самое место, где такой удобный пустырь, а на торчащей из земли железяке развивается кусок знакомой рубашки. Джефферсон раздраженно вгоняет острие лопаты в землю. — Рейчел! Точно! По крайней мере, теперь ей не будет здесь так одиноко. Хоть какой-то плюс, да? — Первые куски земли с грохотом начинают сыпаться по полиэтиленовому пакету для тел. — Господи, Прескотт. Заставить бы тебя самому копать яму, чтобы ты в это время подумал над всеми своими оплошностями, но, учитывая, сколько ты будешь возиться в твоем паршивом состоянии, и то, как мало у нас времени, я, так и быть, сделаю это сам. И только посмей отвернуться! Клянусь, я пущу следующую пулю в тебя, если ты только дернешься сбежать. Нейтан не пытается сбежать. Нейтан сидит на заднице и, парализованный ужасом и свалившейся на него жестокой реальностью, не может шелохнуться все то время, что Марк работает. Закончив с Рейчел, Джефферсон снимает и скидывает на землю пиджак, чтобы легче было копать дальше, и остается в одной рубашке. Движения его как всегда завораживают, они методичны, отточены и профессиональны, будто бы он орудует не лопатой, а, как обычно, работает с камерой и штативами. Сколько он уже этим занимается? Скольких вот так вот похоронил без вести? Рейчел не была первой. Когда яма готова, Джефферсон небрежно хватает Хлою за кофту, подтаскивает к провалу в земле и скидывает внутрь, как мешок с картошкой. Даже не прикрыв девушке глаз. Даже не удостоив тело отдельным пакетом. Это же так, отброс, а не его бывшая модель. Не помещающиеся в «могилу» ноги Прайс он пинком заставляет согнуться в коленях и вминает в яму несколькими ударами лопаты плашмя. Затем начинает засыпать землей. Нейтан пропускает момент, когда небо затягивает облаками, и сверху начинает сыпать дождь. Рубашка быстро прилипает к телу Марка, но он, кажется, не обращает на это внимание и не испытывает того же холода, что испытывает начинающий мелко подрагивать на поднимающемся ветру Прескотт, завернутый в три слоя одежды. Мужчина лишь изредка останавливается, чтобы протереть стекла очков, а затем опять возвращается к работе. Когда все оказывается кончено, фотограф аккуратно кладет лопату на землю и приминает свежий бугорок земли подошвами ботинок, отряхивает руки в перчатках и, удовлетворенный результатом, задумчиво смотрит на небо. — Какой сильный дождь… И, кажется, затяжной! Надо будет на всякий случай в следующий раз взять с собой дождевик. — Он поворачивается к пареньку. — Поднимайся, не сиди на земле. Ты и так весь дрожишь, так и заболеть не долго. Знаешь? Я рад, что по такому холоду мне не пришлось копать могилу еще и для тебя. Хотя, как ты можешь видеть, места тут, если что, еще полно. Имей это в виду. — Джефферсон загадочно улыбается. — Ну что? Пойдем в машину? У нас еще много работы перед тем, как мы вернемся сюда вместе с Макс.

***

Еще в машине Нейтан начинает продумывать план своих дальнейших действий, когда состояние шока потихонечку начинает отпускать его. Все не так плохо. В конце концов, он ведь предполагал, что кто-то может умереть, верно? Ну вот, так и случилось. Теперь нужно постараться не допустить еще чьей-нибудь смерти, и особенно своей. Все просто, да? Ведь могло быть и хуже. На месте Прайс могла бы быть и Виктория. Эгоистичная мысль — сравнивать ценность двух жизней, конечно, но от правды никуда не денешься. Хуже. Опустить руки и забиться куда-нибудь в угол — хуже. Не просто позволить Джефферсону убить себя, а умолять его о смерти — хуже. А так — есть еще шанс. Где-то там, за стеной дождя, счастливая до соплей, ничего не подозревающая Вики, живая, собирает вещи, чтобы утром оказаться подальше от всего этого дерьма. А значит можно еще собраться с силами и повоевать. Хлою, эту дуру синеволосую, безусловно, жалко. За глупость не убивают. Не заслужила она такого конца. Но ее смерть он сможет пережить. Все еще можно подкрасться сзади и оглушить Марка ударом какого-нибудь штатива по голове. Нет, слишком подозрительно будет, начать вдруг штативы передвигать, да так, чтобы Джефферсон не заметил. Лучше… бутылка. Да, именно. Фотограф знает, что его протеже любит глушить спиртное прямо из горла. Бутылка в руках не привлечет такого внимания. А потом уже, не хватит бутылки — добавит штативом, только и всего. В бункер Джефферсон ведет его, не то что бы держа на мушке, но как бы невзначай поигрывая оружием в одной руке, другой придерживая Макс, закинутую на плечо. Откидывая крышку люка с оторванным замком («Ну и как эта сумасшедшая вырвала „с мясом“ кусок металла, интересно?») и вводя код на двери, Нейтан прикусывает губу с внутренней стороны, чтобы укол боли прояснил мозги. Надо успокоиться. Он ведь и не планировал сбегать, да? А Марк не сможет держать пистолет вечно: для фотоаппарата нужны две руки. Джефферсон убивает задумку, когда при входе в Проявочную сразу сгружает Макс на пол, подходит к столу с раковиной, берет лежащий там скотч и возвращается с ним к своему ученику. — Без обид, Нейтан. Но я не доверяю сегодня тебе и твоим эмоциям. Не хочу получить штативом по затылку или шприц в шею, так что давай сюда свои руки. И помни про пистолет, он все еще у меня. Практических занятий с фотоаппаратом у тебя сегодня не будет: просто посидишь и посмотришь, это тоже бывает полезно. Закончив со связыванием, Марк хлопает его по плечу и, улыбаясь, возвращается к Колфилд, чтобы отнести ее на белый фон. «А вот со шприцем идея-то на самом деле хорошая» Нейтан несколько раз дергает руками, которые на сей раз связаны спереди. Разорвать не получится. Искать край скотча и разматывать — долго. Но он все еще может держать что-то двумя руками и замахиваться всем корпусом. Джефферсон понял про штатив, но о бутылке, возможно, не догадывается. План все еще в силе. Как говорится, «сложно, но можно». Мужчина, тем временем, расположив девушку на полу, подходит к одному из многочисленных шкафов, откуда достает чистую сухую рубашку и наскоро переодевается. Потом оглядывается на парня и соображает: — Ох, черт. Прости. Надо было сначала снять с тебя мокрую одежду, а уже потом… Ну, ничего. Время еще есть, успеем. А пока так посохни. И сядь уже на диван, отдохни. Он в полиэтилене — не намокнет. И не вставай оттуда — хорошо? Ты можешь случайно испортить фон водой. Опять этот тон «своего парня». Как будто и не угрожал сегодня никому пистолетом, и не закапывал тела своих жертв. «Какая же ты сука, Джефферсон» Нейтан выполняет приказ. Оттуда разглядывает Макс, безвольно свернувшуюся на полу. Марк подлетает к ней едва ли не через секунду, закрывая собой весь обзор: ему не терпится приступить к работе. Достаточно осмотрев девушку вблизи со всех сторон, он принимает какое-то решение и со словами «а попробуем-ка вот так…», отходит к компьютерному столу, откуда возвращается с канцелярским ножом. Звуки разрываемой материи наполняют подвал, и серая ветровка Макс падает на пол кусками. В другой ситуации Нейтан бы этому факту даже порадовался и сам бы вызвался уничтожить такую ненавистную вещь. Но сейчас, без своей мешковатой кофты, Колфилд, оставшаяся в одной черной футболке, выглядит обнаженной и совершенно беззащитной перед Джефферсоном и его объективом. — Ну вот, другое дело. Прекрасные руки, надо же их хоть иногда открывать. Хотя бы напоследок. Нейтан закрывает глаза и мысленно извиняется перед Макс. Обещает, что, когда все закончится, купит ей новую ветровку, такую же серую и уродливую, или даже еще хуже. Обещает, что вытащит отсюда живой. «Мы выберемся, Макс. Обязательно выберемся» Веки девушки начинают подрагивать. Слишком много времени прошло на свалке и в дороге до Проявочной. Должно быть, эффект наркотика уже на исходе. — Марк… Джефферсон оборачивается. — Да? Тебе что-нибудь нужно? — Не мне. Макс… Ей нужна еще доза, — лениво замечает парень, уже зная примерно, что услышит в ответ. — Она просыпается. Фотограф качает головой. — Ты же все прекрасно понимаешь, Нейтан. Мы не можем отпустить Макс. А раз так… она имеет право на последнее слово, и на то, чтобы перед смертью поговорить с кем-нибудь, узнать ответы на все интересующие ее вопросы. Это меньшее, что мы можем для нее сделать, вместо того, чтобы позволить ей умереть, так и не приходя в сознание. Так что, думаю, сейчас тебе не стоит беспокоиться о том, что мы проведем часть фотосессии с бодрствующей моделью. Нейтан кивает и откидывается на спинку дивана. Все, времени прошло достаточно, кажется, пора. — Слушай, я… я хочу выпить. Дай мне стакан в руки, что ли. Или сразу… бутылку. Не знаю, как я все это буду воспринимать на трезвую голову. Марк усмехается. — Я скажу, как ты это воспримешь: не очень. Не бойся, я не буду заставлять тебя смотреть, если не хочешь. Ты достаточно сегодня пережил и, наверное, и так уже осознал полноту последствий своих действий. Очередной укол решит нашу проблему. — Нет! — Прескотт даже привстает с дивана, но тут же возвращается обратно, боясь, что выдаст себя. — Нет. Я не хочу в это время спать. Просто дай мне уже виски, и я буду к этому моменту в порядке. — У тебя настолько сильные разногласия с Макс, и ты так ее не любишь, что не прочь посмотреть на ее последние мгновения? Ну ладно, как знаешь. — Джефферсон говорит с ним, не отрываясь от процесса фотосъемки. — Но я не думаю, что тебе стоит сейчас принимать алкоголь. Это тебе только повредит. — Не смей мне указывать! Ты мне не… — Да-да, помню, «не мамочка», — спешит перебить его фотограф. — Но я не об этом. Я просто хотел сказать, что даже с одной дозой экстази выпивка плохо сочетается, вспомни Кейт. А в тебе еще старые две вряд ли выветрились. Сам посуди, три-четыре дозы и виски, да еще и целая бутылка, уже попахивают летальным исходом. Не надо. — Какие еще «три-четыре дозы»? О чем ты? — Парень впивается ногтями в ладони. Что-то тут не так. — Я сказал, я не хочу спать в тот момент! — Ты не будешь спать в тот момент, — твердо говорит Джефферсон, наконец, полностью вставая с пола и поворачиваясь к ученику. — Я обещаю. Но сейчас, раз уж времени ото сна Макс остается совсем не много, нам пора приступить к нашей не так давно сложившейся, но очень хорошей традиции — ты тоже немного попозируешь. — И он отходит к столику, где лежат одноразовые шприцы и готовые к использованию ампулы с GHB. — Я подгадаю время конца фотосессии так, чтобы ты начал просыпаться, мог все видеть и осознавать, но не мог сильно волноваться. Так и ты ничего не пропустишь, и я смогу спокойно все закончить. Нейтан вскакивает на ноги. Вот оно, значит, как к этому придет. Вот как он будет лежать на полу и наблюдать за смертью девушки без возможности как-то помешать происходящему. — Нет! Ты все задумал с самого начала, ублюдок! Я не позволю тебе это сделать!!! С самого начала судьба издевалась над ним, заставляя бегать из стороны в сторону, пытаться что-то поправить и надеяться на хороший исход, пускала по ложному следу. А нельзя было ничего изменить. Судьбу не изменишь. — Нейтан, я просто так тебе напоминаю, как бы между прочим, что мой пистолет все еще при мне. Сядь. — Иди на хуй! Ты не застрелишь меня просто так! Я — Прескотт! Мой отец в порошок тебя сотрет, если узнает, что я мертв! Ты не можешь меня убить! — О, Нейтан, ты ошибаешься, еще как могу. — Мужчина улыбается, поглаживая свободной рукой рукоятку оружия. — Скажу, что это была самооборона. Ты встретился с той девушкой, подругой мисс Колфилд, на свалке, вы повздорили, она достала пистолет, и ты убил ее из своего, защищаясь. В расстроенных из-за убийства чувствах, ты пошел искать саму мисс Колфилд, чтобы разобраться еще и с ней, раз уж терять тебе больше нечего, и нашел ее в нашей студии. Я попытался тебя успокоить, поймал и связал первым, что попалось мне в руки — скотчем, но не преуспел: ты набросился на меня и не оставил другого выхода, кроме как выстрелить в тебя из твоего собственного оружия, чтобы ты меня не убил. Мисс Колфилд, к сожалению, повезло меньше, и ее спасти мне не удалось. — Да кто поверит в эту хуйню?! — Все те люди, что поверили в то, что ты изнасиловал Кейт после того, как накачал ее на вечеринке. Я скажу, что пристрелил бешеное животное, и они поверят. И особенно — твой отец. Он больше всех знает о том, что ты гребаный псих. Я скажу ему, что Рейчел снабдил наркотиками именно ты, на вечеринке, после которой она пришла ко мне позировать. Скажу ему, что ее передоз был твоей виною, твоим недосмотром и безответственностью. Скажу, что я не стал выносить это на свет, заботясь о твоем будущем, но после случая с Кейт, после такой жестокости, я понял, что для тебя уже нет спасения. Видеозаписи, как и с Рейчел, я предусмотрительно уничтожу. Он поверит в любое дерьмо, которое я только попытаюсь ему скормить, так было и будет всегда. — Ну так застрели меня!!! Стреляй, чего ты ждешь?! Истерике не нужно много времени, чтобы начаться. Не нужна уже ни бутылка, ни штатив. Нейтан бросается на Джефферсона в твердой уверенности, что справится и голыми руками, причем, даже если они связанные. Холодные пальцы фотографа в хирургических перчатках молниеносно смыкаются мертвой хваткой на его горле, выдавливая из нее кислород, пока Марк не протаскивает бьющегося в его руках паренька через всю комнату и не швыряет его животом на журнальный столик у дивана, наступив для верности согнутым коленом на середину спины. У Нейтана от удушья темно в глазах, горло дерет, но он из последних сил дергает головой назад, стремясь сломать склонившемуся над его шеей противнику нос. До носа достать не получается, удар затылком приходится куда-то в подбородок мужчины, и Джефферсон шипит, но ударить в ответ не решается (боится испортить фотогеничный вид своей «модели», хотя куда уж портить его больше — Грэхэм обо всем позаботился и до этого), лишь хватает Прескотта за волосы и вжимает в поверхность стола как можно сильнее. Из-за непрекращающейся борьбы боль от иголки парень не чувствует, только пришедшую через несколько секунд слабость в мышцах. Марк отпускает его, и Нейтан скатывается на пол, тяжело дыша. Ну вот. Теперь, кажется, точно все. Вот теперь он окончательно все запорол. Он поворачивает голову, чтобы видеть Колфилд, лежащую где-то неподалеку. Макс смотрит в его сторону затуманенным взглядом из-под полуприкрытых век, и вряд ли по-настоящему видит, однако по щеке у нее скатывается слезинка, будто бы девушка что-то понимает. Как будто знает, что последний ее шанс на спасение только что полностью испарился. Вот Нейтан с удовольствием порыдал бы сейчас с ней на пару, но слез совсем не осталось, слишком много их выплеснуто за сегодня, осталась лишь резь в глазах и тяжесть век, которые никак нельзя закрывать. Если подумать, он никогда еще не видел ее плачущей. Это не правильно. Макс — Герой Дня, она без страха выступила против него, спасла Кейт, навставляла палок в колеса Джефферсону, нашла Рейчел, нашла Проявочную, докопалась до истины, как Нейтан в тайне и мечтал… Его Герой Дня. Это не правильно, когда герои плачут, и в конце им не уготованы почести и долгая счастливая жизнь. Скотч с запястий исчезает по мановению канцелярского ножа Джефферсона, но это уже не имеет никакого значения: Прескотт и пальцем-то пошевелить едва может. Красная куртка соскальзывает с плеч, а за ней Марк грубо сдирает и кардиган, как шкуру с заваленного на охоте зверя. — А, так на тебе сегодня черная футболка? Замечательно. Вы двое, оба в черном, отлично будете смотреться в кадре. Выйдет идеальная композиция. Очень жаль на счет твоих синяков, но это ничего. Попробую заострить внимание на твоем остальном теле, на спине, больше места в кадре уделю Макс, поколдую с тенями… Нейтан его не слушает. Нейтан отдает все последние силы на то, чтобы шевелить губами в беззвучной мольбе: — Прости меня, Макс, прости меня, прости меня…