Белый Рыцарь, Чёрный Король

Сознание возвращается к Нейтану не кусками, а медленным тягучим потоком голосов, звуков и вспышек света, в котором он вязнет, закручивается, тонет. Мигание лампы в Проявочной, цоканье каблуков лакированных ботинок по полу, щелчки затвора, тихие стоны Макс и отдаленные раскаты грома окружают Прескотта, и он барахтается в них, задыхается, но никак не может всплыть на поверхность собственного рассудка. Проходит много времени, прежде чем он начинает чувствовать под своими лопатками холодный твердый пол и различать слова, которые произносит Джефферсон своим певучим, чуть хрипловатым, таким опостылевшим Нейтану голосом. — О, Макс… Как же до невозможности жаль, что мне не удастся узнать тебя чуточку поближе, — с сожалением вздыхает преподаватель. — Веришь или нет, но у меня были на тебя действительно большие планы. Посуди сама. Сан-Франциско, несколько часов до него вдвоем в самолете, совсем рядом. Галерея, представление твоей работы, несомненно успешное, и я, в любую секунду готовый тебе помочь и поддержать. Затем пара дней в одном отеле, прогулки по городу, я бы сам показал тебе все прекрасное, что там есть. Мы бы замечательно провели время. Незабываемо. Ты определенно вернулась бы в Аркадия Бей уже… совсем другим человеком. И только после этого произошла бы наша встреча в Проявочной. Совсем по-другому. И, конечно же, не с таким трагичным исходом. — Иди на хуй, — отвечает Макс, и голос у нее на ее не похожий, металлический, слегка, кажется, сорванный и глухой. Презрение девушки по отношению к своему преподавателю ощущается почти физически, и Нейтан вздрагивает. — Не утруждайся, Макс, не надо. Я знаю о твоей маленькой влюбленности в своего преподавателя искусств. — Марк посмеивается. — Это слишком очевидно, я увидел это в твоих глазах почти сразу же, когда ты сидела за своим столом в классе и смотрела на меня, услышал в твоем голосе, когда ты, стесняясь, заговорила со мной. В этом нет ничего необычного или из ряда вон выходящего, вопреки распространенному мнению. Не ты первая, не ты последняя. За свою карьеру я наблюдал такое бесчисленное количество раз, уж можешь мне поверить. Слишком часто. Так что не кори себя за мечты о той поездке, какими бы они ни были (а я знаю, что ты о ней, конечно же, мечтала, не отрицай). Я вообще не считаю подобное увлечение человеком, который опытнее тебя, чем-то плохим, тем более, если это взаимно. Жаль, что лишь Рейчел понимала это по-настоящему и полностью разделяла мои взгляды, без постоянных стыдливых оглядок на мнение общественности и нытья вроде «кажется, то, что мы делаем, — неправильно». — В голосе фотографа проскальзывает едва заметная грусть. — Рейчел правда любила меня. И более того, она любила меня не только как талантливого и харизматичного преподавателя, не только как способ повеселиться и добиться, быть может, устройства собственной жизни. Она любила меня как человека. — И вы убили ее за это, — ядовито заканчивает за него Макс. На несколько секунд повисает молчание. В конце концов, Джефферсон медленно, сухо и даже с раздражением, будто ему указали на какую-то незначительную оплошность, которая и к делу-то не относится, отвечает: — Рейчел просто пала жертвой обстоятельств. Да. Она мертва. И быстрее, чем Макс успевает спросить, что это за «обстоятельства», продолжает: — Но куда больше тебя должно волновать, что и ты скоро разделишь ее участь. И прежде чем это произойдет, я хочу спросить… — Нейтан слышит, как мужчина перемещается, наклоняясь ближе к Макс, чтобы заглянуть ей в глаза. — Я хочу знать, стоило ли оно того? Стоило ли отказываться от учебы, победы в конкурсе, карьеры фотографа, от всего хорошего, что было в твоей жизни и могло еще появиться? И, главное, ради чего… Ради правды о девочке, которая давным-давно мертва. Какая разница, как, почему, ты ведь все равно даже не знала ее! А, Макс? Стоило? Макс тоже молчит, прежде чем твердо уверенно ответить: — Да. Стоило. Кто-то должен был вас остановить. — Ах, какой хороший ответ. — Джефферсон смеется. — Благородный ответ. Ты знаешь, наверное, из-за урагана, в воздухе сегодня что-то такое витает: все сразу стали такими благородными! Твой мальчик Уоррен, что бросился тебя защищать, потом Нейтан, который решил побыть «хорошим», и даже Виктория, забывшая, что она маленькая шлюшка, и решившая в кои-то веки не вешаться на меня. Теперь и ты туда же. Хорошо! Значит, ты хотела меня остановить. Но вот у тебя не получилось. Ты скоро умрешь. И что теперь? Что останется после тебя? Ты в итоге не совершила ничего выдающегося. Ты не стала великим фотографом, ты даже фотографию на конкурс не сдала. А те работы, которые сделал сейчас я, так и останутся навсегда в моей частной коллекции. Даже они. Разве ты не понимаешь этого, Макс? Когда ты умрешь, в мире ничего не останется от Максин Колфилд. Все твое благородство было впустую. Ты умираешь впустую. Я бы на твоем месте был в отчаянии. Опять молчание. Нейтан слышит, как Джефферсон, наверняка довольный, что поставил точку в разговоре, распрямляется. А затем… — Думайте, что хотите, мистер Джефферсон. Сколько верёвочке ни виться, всё равно конец будет. Мне плевать, что вы со мной сделаете. Смогли мы с Хлоей докопаться до истины, сможет и кто-нибудь другой. А нет — карма все равно вас настигнет. Вы просто еще не знаете, но я вам скажу: вместе со штормом к городу приближается гигантский торнадо, и я от всей души надеюсь, что если я и умру, он доделает мою работу и сметет вас прямиком в ад. Нейтан перестает дышать. Джефферсон опять почему-то смеется, а Нейтан ощущает, как адреналин разливается по венам, обжигая их, а в голове бьется какая-то радостная, неоправданно радостная в такой ситуации мысль: «Господи, Колфилд знает, она знает про торнадо, она тоже его видела, Макс такая же, как и я, вот почему она такая ебанутая, и вот почему в ее присутствии таким ебанутым становлюсь я!». Он бы и запрыгал от радости, будь у него силы, но пока получается лишь слегка взбрыкнуть всем телом и открыть глаза, которые тут же едва не сжигает ко всем чертям свет лампы на потолке. Ни Джефферсон, ни Макс, увлеченные разговором, этого не замечают. — Как забавно, Макс. А ведь если припомнить, Рейчел перед смертью говорила мне то же самое, тоже проклинала меня и грозила кармой. Но, как видишь, ни одно из ее предсказаний пока не сбылось. Я все еще здесь. Хотя как знать, все эти природные аномалии последних дней… Торнадо бы меня уже не удивил. Посмотрим. А вы с Рейчел, на самом-то деле, во многом похожи. Жаль, что я понимаю это только сейчас. — Марк вздыхает. Где-то рядом вдруг громко начинает звонить мобильник, Нейтан опять вздрагивает, а Макс поворачивает в сторону резкого звука голову. Мужчину же это не заботит вовсе. — И как жаль, что всему этому суждено вот так вот закончиться. Ты — особенная, Макс. Действительно особенная, как Рейчел. И, как и она, вполне могла стать особенной для меня. Ты знаешь, я не лгу, когда говорю, что скучаю по ней. И я уверен, по тебе я тоже буду скучать, пусть мы и не были так же близки. Просто очень не хорошо получилось, что вы обе выбрали столь неподходящую компанию для общения, — качает он головой. — Да пошел ты! — разъяренно выплевывает Макс, и успевший за это время проморгаться Прескотт видит, как она даже чуть-чуть подается вперед, хотя руки у нее очень неудобно связаны за спиной, в то время как сама девушка лежит на диване, а Джефферсон возвышается над ней. Телефон, будто испугавшись этой внезапной вспышки гнева, замолкает. — Хлоя была нашей лучшей подругой, и ты, ублюдок, убил ее!!! — И надо было пристрелить ее еще раньше!!! — вдруг орет, перекрикивая ее, Джефферсон, а голову парня от его голоса тисками сжимает нестерпимая боль. Лампы на потолке Проявочной, такое ощущение, начинают гореть в три раза ярче. — Тогда всего этого бы никогда не произошло! Никто не вывешивал бы эти чертовы плакаты, а ты продолжала бы оставаться в неведении и примерно ходить на занятия, а не играть в детектива! Теперь, когда она сдохла, наконец-то ничего тебя больше не отвлекает, хотя бы в конце! Закончив, он тяжело дышит, а Макс при упоминании мертвой подруги надламывается, и с дивана слышны ее тихие всхлипы. Боль не отпускает Нейтана, лишь торопливыми мелкими шажочками, каждый из которых похож на укол мозга иголкой, перебирается со лба и висков на затылок. Не в силах ее терпеть, он тяжело, сквозь сжатые зубы выдыхает, но, оказывается, что он проснулся сильнее, чем думал, поэтому выдох получается глухим стоном. — Н-Нейтан… — немного удивленно шепчет-всхлипывает Макс. Должно быть, он уже так давно валяется без сознания, что она успела про него забыть. Как и Джефферсон. — О! Похоже, наша слишком оживленная беседа его потревожила. Ничего, переживет. Вот только не надо сейчас строить иллюзий! По опыту скажу тебе, не похоже, что он скоро сможет встать на ноги. Что? — С насмешкой Марк поворачивается обратно к девушке. — Думаешь, я не понимаю? И это ведь очень лицемерно с твоей стороны, Макс, кидать на него эти полные надежды взгляды, после того, как ты настучала на него ректору, а сегодня еще и натравила на него своего друга, который избил его до полусмерти. А потом полвечера искала его вместе с вооруженной подружкой, чтобы убить. После такого я сомневаюсь, что Нейтан захотел бы помочь тебе. Не забывай, что он к тому же на моей стороне, у него вовсе нет на это причин. — Как же! Вы ведь использовали его! Даже мучали его, совсем как Рейчел, Кейт или меня! Я сомневаюсь, — передразнивает она его, и слез в ее голосе уже не слышно, лишь только гнев, — что он сам согласился на то, чтобы вы его накачивали наркотиками, трогали и фотографировали против его воли, пока он без сознания! Еще я сомневаюсь, что он согласился на убийство Рейчел, и тем более, он вряд ли был согласен, чтобы потом на него положили ее уже мертвое тело, как на том мерзком фото из папки! И уж конечно, теперь я точно уверена, что сделать следующей жертвой Викторию — это не его идея, иначе Виктория уже лежала бы здесь! Я чувствовала, что Нейтан ее не обидит, а он ведь и отказался, я права? Я жалею лишь, что сразу не поняла, что он не мог делать все это в одиночку, что им кто-то управляет. — Мучал его? Использовал? Чушь. Я никогда ни к чему его не принуждал. В подвале опять раздается телефонный звонок, и опять Джефферсону нет до этого дела. Нейтан начинает подумывать, что, должно быть, звонит его отец по поводу готовности бункера. Шторм уже здесь, торнадо уже близко. В сердце парня зарождается надежда, а Марк, тем временем, продолжает: — Он делал все это по собственному желанию и всегда волен был уйти. Все наше дело всегда зависело лишь от его выбора. А все прочие действия, о которых ты столь нелестно сейчас отозвалась — лишь небольшая плата за мой опыт, покровительство и заботу, которыми я согласился поделиться с Нейтаном. Ничто не дается за так, думаю, он это понимает. Многого я никогда не просил. Нейтан невероятно талантлив, хотя он весьма проблемный подросток, с ним нелегко, но я, тем не менее, всегда был рядом, порою ближе, чем его собственный отец, который, ты, я думаю, знаешь, тот еще мудак. «Мудак, который по стенке тебя размажет за все хорошее, начиная с двух пропущенных звонков, когда приедет» Нейтан хотел бы иметь возможность хоть как-то, хоть каким-нибудь знаком подсказать Макс, что нужно тянуть время до приезда Шона, но она и сама отлично справляется, поддерживая беседу. — О, я знаю. Наверное, поэтому вы и выбрали его. Решили сыграть на его слабости, зная, что ему нужна помощь? — В таком случае, тебе будет интересно узнать, что он, перед тем, как мы начали фотосессию, просил не давать ему спать во время того, как ты будешь умирать. Настолько сильно он тебя ненавидит, Макс. Хотел посмотреть на последние мгновения своего врага. Мы с ним не такие уж и разные, хотя я-то как раз на тебя зла не держу. — Херня! — мрачно говорит Макс. — Вы просто промыли ему мозги. Без вас всего этого бы не произошло. Вы здесь монстр, а не Нейтан, и мы оба это знаем. Почему в противном случае вы отказались выполнить его небольшое пожелание? Не потому ли он лежит здесь на полу, что вы боитесь, как бы он не напал на вас со спины? Не так ли, мистер Джефферсон? Джефферсон никак ей не возражает, зато поворачивает голову, чтобы взглянуть на Нейтана. Внимательно взглянуть. Прескотт смотрит на него в ответ расфокусированным взглядом. — Кто знает, Макс… — медленно произносит фотограф, вглядываясь в своего ученика. — Кто знает… Время покажет. Кстати о времени. Кажется, наша с тобой беседа немного затянулась. Ты права, шторм сильный, а это, — он обводит комнату руками, — все же, в первую очередь, надежный подземный бункер. Не пройдет и часа, как сюда заявится мистер Прескотт и попросит освободить помещение. Так что, пора нам с тобой попрощаться и завершить эту памятную фотосессию сама знаешь чем. — Нет! — в отчаянии выдыхает Макс, опять подаваясь вперед. Нейтан чувствует, как его собственное сердце пропускает удар, а волосы на затылке, кажется, шевелятся. — Прости меня, Макс, но да. Я нахожу времяпрепровождение с тобой невероятно приятным, но сейчас, к сожалению, тебе придется… умереть. С этими словами он разворачивается и делает шаг к компьютерному столу, где, наверное, уже подготовлена ампула с GHB и шприц. Макс, тоже, очевидно, надеявшаяся не на столь скорый конец разговора, испуганно всхлипывает. — Мистер Джефферсон!.. Умоляю… Не делайте этого… Молчание фотографа и звон ампулы, которую поставили на стеклянный стол, столь красноречивы, что Колфилд, жмущуюся к подлокотнику дивана, начинают сотрясать рыдания. Нейтану кажется, что кто-то выделил в его голове папку, в которой хранилась программа, ответственная за действия в экстренных ситуациях, и нажал «Delete». Там теперь пусто, одиноко и не за что зацепиться. Впору все-таки разрыдаться вместе с Макс от безысходности, особенно когда шаги фотографа стучат уже по направлению обратно к дивану. В руках у него наполненный почти под завязку шприц, жидкости в котором хватит и на три обычных дозы. «Смерть на кончике иглы», — пробегает ни к чему особо не относящаяся мысль в мозгу Прескотта, а затем он делает попытку резко встать. Марк бросает взгляд на парня лишь мельком, и просто переступает через лежащее на полу тело. Нейтан понимает, что нихуя подняться не получилось, он лишь беспомощно перекатился на бок, так, правда, обзор на диван лучше — журнальный столик ничего не загораживает, но и только. И это — изо всех сил. Собственное тело еще слишком тяжелое, а Макс, похоже, оказалась не права: Джефферсон в точности исполнил «желание» своего ученика. Сейчас Прескотт увидит, как она умрет. — Заткнись, Нейтан, — раздается сверху жесткий приказ фотографа. Похоже, парень сам не заметил, как от гнева и отчаяния начал выть. — Пожалуйста, мистер Джефферсон… — предпринимает очередную попытку Макс, но мужчина лишь нажимает ей на плечо, укладывая обратно на диван, а Колфилд дергается, не желая, чтобы ее касались. — Тише, Макс, тише. Обещаю, больно не будет, разве что всего секунду, а потом просто постарайся расслабиться и заснуть. А я побуду рядом с тобой, пока ты не уйдешь. Внутренности Прескотта заворачиваются узлом, а в комнате как-то резко становится холодно. А ведь это даже не его сейчас убьют. Что чувствует пытающаяся вывернуться из рук Джефферсона Макс, и представлять себе не хочется. Если раньше она была очень похожа на яростную, несдающуюся Рейчел, то теперь всем своим видом напоминает испуганного, кричащего от отчаяния оленя, к которому Шон Прескотт с равнодушным видом подходит, чтобы добить. После очередной попытки дернуться у Нейтана получается чуть приподняться. Ему бы еще две минуты, и он встанет. Сядет, во всяком случае, точно. Еще бы две минуты, но нет и тридцати секунд. — Эй, хватит сопротивляться, ты себе делаешь хуже. — Джефферсону уже приходится задействовать и руку со шприцем, чтобы удержать девушку на месте. — Только посмотри на свои руки, они так сильно побелели. Могу поспорить, тебе больно. Успокойся. Ты все равно ничего не можешь поделать, лишь отсрочиваешь неизбежное и продлеваешь агонию. Макс явно пытается увидеть, зацепиться в Проявочной хоть за что-то, что еще может ей помочь. Несколько раз Нейтан ловит взгляд ее больших, наполненных злыми слезами глаз прямо на себе, но все тщетно. Наконец, Колфилд перестает дергаться, понимая, что удерживающие ее руки все равно сильнее. Она замирает, а Марк убирает с ее лица мокрые от слез и пота волосы, которые лезут ей в глаза. — Вот так. Хорошая девочка. И наклоняется, чтобы быстро поцеловать девушку в лоб. Как целовал Рейчел когда-то. Макс издает испуганный возглас, а фотограф в это же время аккуратно наклоняет ее голову в сторону, чтобы обнажить шею и приставить к ней шприц. — Не бойся, это произойдет быстро. Вопль отчаяния Нейтана сливается со звуком опять начинающего звонить телефона. Макс, едва затихшая и смирившаяся со своей участью, нервно вскидывает голову, и кончик иглы прочерчивает на ее белой шее тонкую бороздку, на которой тут же начинают выступать бисеринки крови. Прескотт видит их достаточно четко, чтобы заключить, что зрение восстановилось полностью. Джефферсон коротко ругается, отводит шприц в сторону, наскоро пытается стереть кровь пальцем, а лицо его, чем дольше играет надоедливая мелодия, принимает все более раздраженный вид. — А я смотрю, Шон не оставит меня в покое даже в такой ответственный момент, тупой ублюдок, вечно печется только о собственной шкуре!!! Марк резко распрямляется, почти отшвыривая Макс от себя, благо лететь ей некуда, только в спинку дивана. Телефон замолкает. Фотограф несколько секунд просто смотрит на свою жертву, а потом вдруг отходит обратно к столу, где надевает на шприц колпачок. Оттуда же берет мобильник, в экран которого тоже внимательно всматривается. — Прости за это, Макс, знаю, это было не красиво, — уже спокойным тоном говорит он, качает головой и продолжает, будто во время своих слов думает вообще о чем-то другом: — Кажется, нам обоим будет спокойнее, если я все-таки отвечу. Я не хочу, чтобы повторилась история с бедной Рейчел, а ты ведь только успокоилась. Представляешь, этот кретин, Прескотт, прерывает нас уже второй раз, тогда, помнишь, в коридоре еще было дело… Это явно какой-то знак. Но в этот раз, по-моему, и правда, случилось что-то важное. Пойду перезвоню. Подождешь меня? — Он бросает взгляд сперва на замершую, не верящую своему счастью Макс, затем на Нейтана, который уже явно не выглядит бессознательной куклой. Мужчина странно кривит губы, почти улыбается. — Конечно подождешь! Не похоже, чтобы вы, ребята, могли хоть куда-нибудь отсюда деться, это же гребаный бункер без окон и с единственной дверью. И Джефферсон уходит в сторону лестницы, накинув на себя пиджак, в карманы которого убирает шприц и мобильник, и прихватив с собой пистолет, тоже до этого момента лежавший на столе. Нейтан рывком садится, едва дверь в бункер захлопывается, и чуть не падает вперед. Перед глазами немедленно начинают плясать звездочки и летать надоедливые вертолетики, накатывает волна тошноты, да такая волна, что прям цунами, но парень жмурится, что есть силы, сглатывает. Блевать нельзя, по опыту он знает, что если уж начнет, то еще долго не остановится, а времени на это «долго» у него нет. Рядом раздается какое-то громкое шуршание и пыхтение, Нейтан рискует приоткрыть один глаз, чтобы увидеть, что Колфилд во время его внутренней борьбы уже успела скатиться с дивана и сейчас ползет, извиваясь червяком, к компьютерному столу. Руки у нее так и стянуты за спиной, а еще скотчем оказываются перемотаны ее лодыжки, что делает любое перемещение девушки практически невозможным. Зато один из них двоих не связан вовсе, и это неебический успех. Прескотт открывает рот, чтобы высказать эту радостную новость вслух, но тут же закрывает. Плохая идея, очень плохая. На сей раз, чтобы справиться с приступом, приходится так сильно наклонить голову, что он почти касается лбом пола между своими коленями. Со стороны стола доносится грохот: Макс попыталась достать что-то сверху, подпрыгнув и попытавшись зацепиться подбородком, но потерпела неудачу. Она пробует снова. И снова. Кожа на подбородке у нее содрана. Нейтан пытается разглядеть, что ей там надо, и не сразу замечает нож для бумаг, который Джефферсон несколько часов назад использовал, чтобы избавить ее от кофты. Макс определенно очень внимательна, раз углядела его со своей позиции на диване. Медленно, очень медленно, придерживаясь руками за пол, парень встает сначала на четвереньки, а потом, потихонечку, на ноги. Почти сразу его качает, и он врезается в шкаф, хотя тот, вроде бы, должен быть метра через два сбоку, а не прямо здесь. По ощущениям все очень-очень плохо, но рассиживаться некогда. Джефферсон, может быть, и тупой, раз додумался уйти и бросить их одних, но не настолько тупой, чтобы трепаться с Шоном дольше пяти минут. — Ты могла бы просто попросить, Колфилд. Или это ниже твоего достоинства? Собственный голос каркающий, булькающий и его почти не узнать. Путь до стола занимает столько же, сколько и до шкафа, то есть, это не путь, а стремительный полет, и его почти нет: вот ты стоишь, держась за шкаф, потом делаешь осторожный шаг, и вот он стол, а ты на нем лежишь, и непонятно, как так вышло. — Нейтан! — испуганно восклицает Макс, надо же, волнуется, но лучше бы не волновалась, лучше бы так и лежала на своем диване и молчала, блядь, молчала, господи, как громко-то! — Заткнись… ох… блядь, моя голова… Холод стекла под его щекой невероятно приятный, он немного унимает пульсирующую боль в висках, поэтому, чтобы не расставаться с ним подольше, нож Нейтан ищет на ощупь, а когда находит, практически стекает на пол к Макс. Со связанными руками и ногами у Макс совсем не получается сидеть ровно, постоянно приходится придерживать ее рукой, чтобы она не завалилась вперед, и это, как бы, не ее вина, но Прескотту все равно хочется за это всадить ей нож куда-нибудь в ногу. Сердце у него колотится где-то в глотке, а по избитому лицу ручьем стекает холодный пот. Сколько у них осталось? Минута? Меньше? — Хватит дергаться, сука, ты мне мешаешь! Хотя это у него руки трясутся так, будто его коснулись оголенным проводом. Лезвие ножа при встрече со скотчем постоянно предательски гнется, соскальзывает, хотя еще недавно, находясь в руках Джефферсона, преспокойно протыкало ткань. Рука Нейтана то и дело срывается, и вместо клейкой ленты он до крови режет Макс пальцы и ладони, из-за чего она, конечно, все же дергается и тихонько скулит, но не жалуется. Когда с руками, наконец, покончено, помощь по разматыванию ее ног он принимает с большим облегчением. — Спасибо, Нейтан, спасибо! У освобожденной от скотча Макс, потирающей сильно покрасневшие запястья, в глазах стоят слезы, а в голосе — сплошная неподдельная благодарность. Прескотт старается не смотреть девушке в лицо, спешно поднимается, а затем резко вздергивает ее на затекшие ноги и неаккуратно прислоняет к шкафу. — Заткнись! Кто тебя сюда просил лезть, тупорылая?! Это все из-за тебя! — огрызается он, потому что не хватало ей еще повиснуть сейчас на нем и разрыдаться. Он не спаситель. Им еще далеко до спасения. Пиздец, как далеко. Канцелярский нож не выглядит внушительно, поэтому нужно найти дополнительное оружие, которым можно встретить Джефферсона с его пистолетом. Шприцы есть, но нет экстази, он, наверное, опять во внутреннем кармане пиджака фотографа. Да и проткнуть иголкой ампулу для Нейтана сейчас невыполнимая задача. Взгляд падает на бутылку виски. Нет, уже не нужно, лучше сразу штатив, да потяжелее. Парень делает шаг в сторону белого фона со стоящим рядом оборудованием, но Макс легонько касается его руки. — Нейтан… Смотри. В окровавленных ладонях у нее пистолет. Еще один. Он просто лежал в шкафу. Просто вот так вот лежал, его пистолет, который Прайс забрала в общежитии, и который Джефферсон снял, наверное, с ее тела. Прескотт выдергивает его у девушки из рук, торопясь, снимает с предохранителя, и как раз вовремя. Металлическая дверь хлопает, по ступенькам стучат подошвы лакированных туфель. Макс зачем-то бросается вперед, вытягивая вперед правую руку, между пальцами которой сочится тонкими струйками кровь, но Нейтан перехватывает ее за запястье и практически зашвыривает себе за спину так, что Колфилд, еще нетвердо держащейся на слабых ногах, приходится вцепиться в его футболку, чтобы не упасть. Из пистолета, удерживаемого двумя руками, он целится в проход, и дуло смотрит вошедшему в комнату преподавателю прямо в грудь. Джефферсон застывает на месте, опустив занесенную для следующего шага ногу, и выдает кривую улыбку. — О, Нейтан! Похоже, ты все же решил окончательно проснуться. Как ты себя чувствуешь? — Заткнись, Джефферсон, — цедит сквозь зубы Прескотт, надеясь, что дрожащие от напряжения руки не портят угрожающей картины. Марк удивленно приподнимает бровь. — Хм. Что ж. Я заткнусь, только не опустишь ли ты перед этим свой пистолет? Так и ранить кого-нибудь недолго. Парень перехватывает пистолет поудобнее. Плохо то, что Джефферсон спокоен. — Нет. Спокоен и рассудителен. — Нет? А должен ведь, сука, нервничать, его все-таки держат на мушке. — Нет. Фотограф устало вздыхает: — Ну ладно. Чего ты хочешь, Нейтан? Чего такого ты хочешь, что я не соглашусь тебе это дать, пока ты не наставишь на меня пушку? Дурачка из себя строит, скотина, не иначе. — Дай нам уйти, — почти рычит Нейтан. Получается почти страшно. Джефферсона это удивляет еще больше. — Дать вам уйти? Вот как. Всего лишь? А ты видел, — он кивает в сторону выхода, — какая чертовщина творится сейчас снаружи? Наступает пора Прескотта осклабиться, хотя радоваться по-прежнему особо нечему. — Да, я знаю, торнадо идет, я его уже видел. — Колфилд за его спиной молчит, но, кажется, на секунду задерживает дыхание. А может быть, и нет. Ему ведь просто очень хочется, чтобы она все поняла. — Вот же сюрприз, да? Это оказалось правдой. Марк непонимающе смотрит на них обоих, а затем решает тему торнадо не продолжать, и говорит медленно, как идиоту: — Я разговаривал с твоим отцом, Нейтан. Думаешь, он рад будет узнать, что ты наставил пистолет на своего учителя? Будет рад увидеть тебя таким? Такой поворот разговора радует парня даже больше: — О, так это все-таки папа звонил? Чудно! Тогда постоим и подождем его здесь! Пусть полюбуется, когда приедет! Не знаю, рад он там будет увидеть меня или не очень, но вот чему он точно обрадуется, так это истории Колфилд о том, как ты тыкал в нее шприцем, пытаясь убить. Да, так даже лучше. Просто постоять и подождать. Пусть Шон Прескотт приедет и разгребет все проблемы по-настоящему, хоть раз, а не оставит их зарытыми на задворках Аркадия-Бей. Пусть хоть раз в жизни все сам увидит и поймет. По тому, как Джефферсон радостно обнажает свои белые зубы, Нейтан уже заранее предугадывает, что и в этот раз все не будет так просто. — К сожалению, Нейтан, твой отец в ближайшее время здесь не появится. Буря опрокинула дерево на дорогу, он застрял и просил меня приехать, подъехать с другой стороны, чтобы помочь перевезти вещи в бункер. Так что… — Преподаватель пожимает плечами. — Придется нам разбираться самим. Я бы советовал тебе остаться в Проявочной. Торнадо — не торнадо, но шторм уже очень силен. Тут тебе будет безопаснее. Прескотт в отчаянии мотает головой: — Да где угодно сейчас безопаснее, только не в одном помещении с тобой! Уйди с дороги, Марк, я тебя предупреждаю, просто уйди! Джефферсон не делает ни шага. Он не собирается уходить. Внутри Нейтана все в очередной раз сжимается. Нет, глупо, конечно, было надеяться на мирный исход. Но он надеялся. Всегда надеется. Хотя, пора уже себе признаться, когда у него вообще что-то получалось мирно и нормально? Параллельно парень понимает, что время уговоров закончено, сейчас начнутся угрозы. Марк больше не улыбается. — И это после всего того, что я для тебя сделал? После всего того, через что мы прошли? Почему, Нейтан? Макс — не твой друг, она не Виктория и не Рейчел. Вы были врагами до этого дня, что изменилось? Почему ты так рискуешь ради нее? Хотел бы и сам Нейтан это знать. Джефферсону легко, у него в голове наверняка тот же металлический шкаф с рядами упорядоченных красных папок. Сплошные ярлыки, надписи. Друзья, враги. Те, кого используешь ты, и те, кто пытается использовать тебя. Жертвы и хищники. И пояснительная записка персонально для каждого человека, где у того сильные места, где слабые. Смотрит этот гребаный психопат на тебя, и все ему сразу ясно и понятно, как себя вести. Счастливый он, наверное. И вот есть Нейтан. У Нейтана была Рейчел, которую он безумно любил. Но из-за этого она теперь уже полгода как мертва. У него есть Виктория. Такие они с Викторией когда-то враги были, что находиться с ними обоими рядом было равносильно самоубийству. А сейчас? Сложно все сейчас. Друзья. Наверное. На деле же назвать, кто они, очень трудно. Даже Джефферсону, ведь он бы в такую ситуацию с такими запутанными отношениями точно не попал. И вот теперь сзади Нейтана стоит Макс. Все еще цепляется ему за футболку. Его враг. Да были ли они хоть когда-то по-настоящему врагами? Когда бы они успели ими стать? По-хорошему, они и знакомы-то только неделю. И, кажется, сейчас ради Колфилд-феминаци придется все-таки застрелить Марка, которого он на самом деле знает очень давно, который так много для него сделал, и с которым они через столько всего прошли. Потому что… — Потому что она, блядь, права. Тебе всегда было на меня насрать. Просто его настоящий враг всегда казался ему очень добрым и понимающим. Джефферсон усмехается: — Как будто ей не насрать на тебя! — Он зло щурит глаза. — Ты думаешь, что сможешь просто так уйти? Вы выходите из подвала, и все, конец истории, все счастливы? Не глупи, Прескотт. Макс не будет держать рот на замке, ты не выйдешь сухим из воды. Аресты, допросы, суды, и, причем, проблемы с этим не только у тебя, но и у всей твоей семьи, потому что при расследовании всплывет все и сразу! Ты этого хочешь? Подумай, что стоит на кону. Никаких денег, дорогих игрушек, машин, вечеринок. Вообще ничего. В тюрьме, знаешь ли, не курорт, даже при самом щадящем режиме. Ты там не выживешь, зэки ненавидят богатеньких детишек. Твой отец не будет тебя защищать, он отречется от тебя, если по твоей вине потеряет все состояние или большую его часть. Ты и так никому не нужен. Макс прячется тебе за спину не потому, что ты ей нравишься, Нейтан, сейчас она просто очень боится умереть. Снаружи, впрочем, она будет первой, кто даст против тебя показания. Все точно так, как он и сказал, думается Нейтану. Все верно. Неприятная правда, которая должна открыть глаза захотевшему погеройствовать Прескотту, пробудить в нем здравый смысл и заставить потом помогать Марку закапывать тело Макс. Хороший аргумент. После смерти Рейчел сработал на ура, заставив Нейтана заткнуться на целых полгода. В этот же раз фотограф не учел то, что у парня были целых полгода, чтобы все для себя решить. Ну, и то, что Макс все еще жива, и быть может мудак-Прескотт все-таки выберет наплевать на свою шкуру ради спасения чьей-то жизни, а то и нескольких. Событие вселенского масштаба, не иначе. Но раз в год ведь и палка, говорят, стреляет, так почему бы и нет? — Снаружи она будет вольна делать все, что, блядь, пожелает. Потом пусть хоть яйца мне голыми руками оторвет, мне плевать. Потом. А сейчас мы уходим. Отпусти нас! — И Нейтан сильнее сжимает рукоятку оружия, придавая себе уверенности. Джефферсон смотрит на него с каким-то умилением. Как на маленького ребенка, который влез в отцовский смокинг и ботинки, и сказал, что он уже вырос. — А если я не соглашусь вас отпустить? Тогда что делать будем? — Я застрелю тебя! — даже не запнувшись, выкрикивает Нейтан, громко и высоко, и совсем не страшно, как всегда. Преподаватель рассматривает его еще несколько секунд, а затем хмурит брови и мрачно замечает: — Ну да, конечно. Хватит чушь нести, Прескотт! Тебя трясет так, что страшно смотреть, пушка вылетит на пол раньше, чем ты на что-либо решишься. Хватит этого фарса. Отойди в сторону и дай мне доделать то, что я начал. Другого выхода у тебя нет, и по-другому ты живым отсюда не уйдешь. Не надо давать Макс ложные надежды, это жестоко. Давай, опускай ствол. Мы оба знаем, что убийца из тебя никакой. — Зато про тебя такого не скажешь! Ты убил уже троих, и это только то, что я знаю! Иди к черту! Без тебя станет только спокойнее! Убью тебя — мне потом только спасибо скажут, потому что ты уже не сможешь извратить все в свою пользу и сделать из меня козла отпущения! На это Марк лишь разводит руками: — Ну раз так все отлично складывается, и ты все так хорошо продумал… Стреляй, что ли! Я тут, прямо перед тобой, оружия в руках у меня нет. Стреляй. Докажи мне, что я не прав на счет тебя, или прекращай балаган. «Стреляй», — эхом отдается в голове Нейтана. Поменяться местами с Марком было, наверное, одним из его самых заветных желаний. Сегодня точно так же Джефферсон угрожал его застрелить, а парень сказал тому стрелять. Точно так же. Теперь роли сменились, и фотограф ведь даже не кинулся на него в попытке задушить. Просто стоит и смотрит загадочным взглядом из-под стекол очков. Это он совершенно беспомощен, а не Нейтан, так почему же у Нейтана так трясутся поджилки? Почему внутри опять все скручивает от страха, дыхание учащается, а ладони становятся такими влажными? Ну же! Он ведь столько раз представлял себе эту сцену! Он знает, что на самом деле хочет этого! Давно пора! Просто все никак не подворачивался шанс все закончить, но сейчас… — Что, не так-то просто выстрелить в безоружного человека? — Джефферсон понимающе улыбается. Да просто, на самом деле, до смешного просто. Нейтан уже делал это когда-то, чувствует, что делал. Правда, где-то далеко, давно, вообще случайно и уж точно не в этой реальности. Но он знает, что это очень легко. На спусковой крючок не надо даже толком нажимать, соскользнувший с него влажный от пота палец, такой же, как у него самого сейчас, сделает всю работу. Парень чувствует, как ладошки Макс крепче сжимают футболку на его боках, и это немного возвращает из собственных мыслей в реальный мир. Да, все верно, Нейтан-братишка, простая математика. Если ты сейчас собираешь нервы в кулак, берешь на себя всю ответственность, как взрослый, и стреляешь, будет только один труп, не самого хорошего человека. Продолжаешь жить в своем уютном мрачном мирке, где ты никому не хочешь навредить, — два трупа, один из которых твой. Просто? Просто. И то, что Джефферсон отпустит тебя, после того, как разберется с Макс, — иллюзия. Возможно, ты проживешь еще пару дней после урагана, но дальше ты поймешь, что прощать он не умеет. То, что ты сможешь попасть ему куда-нибудь в безопасное плечо или ногу, как хороший мальчик, — тоже иллюзия. Ты косорукий придурок по жизни, да еще и придурок с вечными треморами в руках. Но с такого расстояния в корпус ты точно попадешь. А там сердце, легкие, печень, ну, ты понимаешь. Хорошего исхода ждать не приходится. Но другого ведь варианта у тебя и нет! Поэтому он просто вышвыривает все остальные мысли у себя из головы. Закончить бы уже все это побыстрее. Вдохнув поглубже, как перед прыжком в холодное озеро, где не знаешь глубины, Нейтан, положив для верности сразу два пальца на спусковой крючок, стреляет. Он знает, что звук выстрела в закрытом помещении должен походить на взрыв. Вместо этого слышен лишь короткий глухой щелчок, а за ним — тишина. А затем Джефферсон внезапно разражается смехом. Не сказать, что смех его похож на злорадный смех какого-нибудь киношного злодея, и поэтому такой неприятный и страшный, нет. Просто мистер Джефферсон очень редко смеется, так же редко, как на кого-нибудь кричит. Почти никогда не проявляет истинные эмоции. Поэтому что от его крика, что от его смеха кровь одинаково стынет в жилах. Нейтан думает, что сейчас подавится собственным сердцем, потому что оно начинает колотиться как сумасшедшее и вот-вот допрыгнет до горла. — Хорошо! Очень хорошо, Нейтан! Ты сделал свой выбор. Можешь, конечно, попробовать еще раз, хотя вряд ли у тебя получится: это не осечка, в обойме просто нет патронов, — произносит Марк, когда приступ веселья у него заканчивается. — Какая неприятность… а ты ведь, поди, уже настроился меня убить? Ты что, думал, я настолько тупой, что уйду, не связав тебя, да еще и любезно оставлю заряженный пистолет? Ты такой идиот, Прескотт, я не знаю, как ты мог на это купиться, просто не знаю! — В его словах начинают проскальзывать особые, опасные нотки, которые Прескотт научился различать только после очень долгого периода знакомства с мужчиной. Как будто истинная, темная сторона Марка наконец-то вылезает наружу. Игра на публику в этот момент заканчивается, и волк сбрасывает овечью шкуру, ощерив окровавленную пасть. — Повеселил ты меня. А сейчас, раз уж ты не справился с моим маленьким импровизированным тестом, и, к сожалению, Макс оказалась права, ты все-таки не на моей стороне… Не держи на меня зла. Прощай, Нейтан. Все происходит слишком быстро. Нейтан видит, как фотограф тянется за пазуху, успевает вспомнить про пистолет Джефферсона, и даже успевает испугаться. А потом сбоку в парня со скоростью кометы врезается что-то большое, и обрушивает его на пол. За секунды ставший бесполезным незаряженный пистолет вываливается из его рук и отлетает в сторону, куда-то к стене. И в то же мгновение в Проявочной все же раздается взрыв. В воздухе заметен дым, и пахнет порохом. Придавленный весом Макс Нейтан не без радости осознает, что в них, кажется, не попали. Да благословит же господь Колфилд и ее хорошие рефлексы. Очень хорошие рефлексы, потому что, скатившись с Прескотта, девушка вскакивает с земли и тут же повисает на пытающемся во второй раз прицелиться Джефферсоне. Нейтан вскакивает следом и, лишь на мгновение замешкавшись, бросается в сторону белого фона. Четкого плана в такой обстановке у него нет, и быть не может, но все еще есть возможность добраться до штатива. Не с голыми руками же нападать, это он уже проходил. Пальцы обхватывают ближайшую треногу за секунду до того, как Прескотт слышит вскрик Макс, от которой Джефферсон, наверное, без труда отцепился. Пригнувшись и надеясь, что из-за преграды в виде дивана в него сложно попасть, Нейтан разворачивается и пробегает несколько шагов обратно в сторону шкафов. Заметив смазанное, почти неразличимое движение фотографа, бросившегося навстречу, парень размахивается и не глядя бьет, надеясь попасть мужчине по голове. Очень вовремя. Одновременно со всем этим слышен очередной оглушительный хлопок: пуля пробивает дырку в белом фоне, пролетая на тридцать сантиметров левее живота Прескотта. Головы штатив не достигает — врезается в плечо, и то, не слишком сильно: Марк, кажется, успевает отшатнуться в сторону. Без промедления Нейтан замахивается штативом во второй раз, теперь уже стремясь выбить пистолет из рук преподавателя, но тут-то и случается непредвиденное. Джефферсон роняет пистолет сам, затем двумя освободившимися руками хватается за приближающийся конец сложенной триноги и резко рвет ее на себя. Парень, по инерции полетевший вслед за своим оружием, спотыкается и падает на пол, все еще цепляясь, впрочем, за металлические ножки. Фотограф коротко и сильно бьет его каблуком под ребра, и пальцы Нейтана сами собой разжимаются, оставляя последнее средство защиты в руках у противника. Зная, что следующий удар почти наверняка будет метить в голову, Прескотт чуть ли не в прыжке, наплевав на ноющую боль, перекатывается на бок, защищая голову руками. Удар штативом приходится сбоку, по ребрам, и те будто взрываются, грудная клетка вспыхивает огнем, а оставшийся в легких воздух, такое чувство, готов заставить их лопнуть. — Не… Не трогай меня! — заходясь в нестерпимом, болезненном кашле, хрипит Нейтан, почти на автомате. Просто привычка. Это почему-то сею секунду приводит Джефферсона в такую ярость, что он забывает и про штатив, и про намерение убить своего протеже как можно скорее. — Ах не трогать тебя?! Тебе стоило застрелить меня, когда у тебя был шанс! Теперь! Пеняй! На! Себя! Удары лакированным ботинком сыплются на больное место с неимоверной скоростью и силой. И они далеко не такие сдержанные, как пинки пружинистых кроссовок дружка Макс. Уже скоро Нейтан, который может лишь всхлипывать от нестерпимой боли, но не может подняться, начинает мечтать, чтобы следующий прилетел, наконец, уже в голову и избавил его от страданий. Внезапно Джефферсон вскрикивает. Удары прекращаются. Слышится звон упавшего на пол штатива и звуки борьбы. Парень переворачивается на спину и стонет от новой вспышки боли в боку. Отдышавшись, он открывает глаза и видит, как Макс повисла сзади, обхватив шею Джефферсона, внизу которой торчит вогнанный туда где-то на сантиметр или полтора канцелярский нож, и кровь стекает на белую рубашку преподавателя. Судя по ее количеству, Макс все же не удалось достать до сонной артерии, но это уже маленькая победа. Воодушевленный Нейтан пытается встать, попутно отыскивая взглядом, куда Марк бросил свой пистолет. Увы, Прескотт в своем состоянии не слишком быстр, а фотограф почти сразу понимает их с Колфилд маневр. Резким движением он скидывает Макс с себя, а затем сильным, звонким ударом тыльной стороной ладони отправляет вскрикнувшую девушку на пол. — Не мешай мне, Макс! Ты так упорно не хочешь умереть без страданий?! Одной рукой он выдергивает и отшвыривает нож, а другой уже тянется на пол, потому что уж точно знает, где его пистолет. Поняв, что битва за пушку проиграна, Нейтан отпрыгивает от Джефферсона в сторону. Черт, тут же есть еще штативы, и бутылка, и можно ведь… Распрямившись у противоположной стены и спешно повернувшись, он замирает. Марк уже поднял свое оружие и уже нацелил его прямо в грудь своему ученику. Все происходит как при замедленной съемке. Только буквально, а не потому, что у Нейтана в этот момент вся жизнь перед глазами проносится, и все такое. Нет. Он явственно видит, как дуло пистолета вспыхивает, оттуда вылетает пуля и начинает нестись к его сердцу быстро, но не достаточно быстро для пули. Он внезапно осознает, что при такой ее скорости он вполне даже может увернуться, дел-то — шагнуть на полметра вправо! И он шагает, однако это все равно, что пытаться бежать во сне, его ноги слишком медленные, они вязнут, вязнут во времени, и Прескотт понимает, что все же не успеет, никак не успеет, и это, кажется, действительно конец. Очень обидно, учитывая, что у них с Макс почти получилось. Пользуясь оставшимся у него огрызком времени, парень кидает на нее свой взгляд, возможно, последний. Колфилд, с кровищей, текущей из носа и уголка губ, скрючившаяся на полу у шкафов, прижавшая ладонь к покрасневшей распухающей щеке. Последнее, что он увидит. Ну. почему бы и нет? Она, кстати, пялится на него в ответ. И тут Макс берет и исчезает со своего места. Опять же, буквально. Даже не просто исчезает, а как будто сгорает, как изображение на фотографии, которую поднесли к огню. Нейтан списал бы все на предсмертные глюки, но в ту же секунду она возникает слева от него, то есть, на противоположном конце комнаты, из неоткуда, и врезается с разбега в его бренное тело, сбивая его с траектории движения пули. Стоит заметить также, что Колфилд оказывается значительно быстрее последней, и вязкость среды совсем не мешает ей двигаться так, как мешает это делать Прескотту. Нейтан чувствует сокрушительный удар, примерно такой же, как тогда, когда Джефферсон в первый раз потянулся за пистолетом, боль хватает его за бок с новой силой, парень охает и медленно падает на пол, стараясь выставить вперед руки. Время опять начинает наращивать скорость хода, но он этого уже не замечает. Встреча с землей оказывается неприятной, Прескотт сдирает кожу на ладонях и коленках, когда скользит пару метров по кафельному полу. Ну хоть ребра в этот раз почти не страдают, так, для разнообразия. Сзади слышно, как лопается что-то стеклянное. Нейтан припоминает, что на стене за ним висел в рамке за стеклом оригинал одного тематического арта, подписанный автором. На выставку этого автора парень катался аж в Портленд, да еще и заплатил две сотни за билет VIP-посетителя, к которому и прилагалась возможность получить рисунок с автографом. А теперь в этом рисунке будет дыра от пули. Вот же блядь, а? Одновременно со звоном опадающего стекла он слышит как на пол с глухим стуком падает что-то большое и довольно тяжелое. А следом… — О… блядь! Посмотри, что ты наделал, Прескотт! В голосе Джефферсона слышен гнев с примесью чего-то отдаленно напоминающего панику, и это явно не из-за испорченного рисунка. Нейтан, все еще не отошедший от падения, и стоящий на полу на четвереньках, оглядывается посмотреть, что произошло, и сперва не до конца понимает, что он видит. Сзади него, окруженная россыпью осколков стеклянной рамы, лежит Макс Колфилд, лицом вниз, а из-под ее разметавшихся по полу Проявочной коротких каштановых волос, слипшихся в районе левого виска, вытекает небольшая лужица крови. Прескотт переворачивается и садится на пол, все еще не в силах осознать произошедшее. Макс не шевелится. Какого черта она не шевелится, она же только что стояла рядом с ним, влетела в него, так какого же черта… Пальцы Нейтана натыкаются на полу на что-то твердое и ледяное, и он вздрагивает от этого ощущения. Джефферсон, тем временем, отходит от шока, если у такого, как он, вообще может быть шок, и его ботинки стучат по направлению к до сих пор не подающей признаков жизни девушке. Пару секунд он, держа пистолет в руке, разглядывает неподвижно лежащее тело, а затем обращает взгляд яростно блестящих из-под стекол очков глаз к Нейтану. — Я сказал, что она в любом случае умрет, но ты этого добивался, да?! Чтобы она умерла такой смертью, чтобы я ее случайно изуродовал?! — Он бросается к замершему на полу пареньку, хватая его одной рукой за волосы, а другой приставляя дуло пистолета к его подбородку. — Ты! Проклятый кусок дерьма! Слишком неподвижная Макс и брызжущий слюной Марк Джефферсон, с залитой кровью шеей, в окровавленной рубашке и с пистолетом в руке кажется Прескотту самыми страшными вещами, которые он когда-либо видел. Хуже застывших глаз мертвого оленя. Хуже перекошенного лица разъяренного Шона Прескотта. Хуже гниющего тела солнечной Рейчел или Прайс, случайно словившей пулю. Пальцы Нейтана нащупывают такой холодный предмет на полу и увереннее сжимаются на его рукоятке. Удар с предшествующим ему коротким замахом происходит будто бы сам собой, без участия парня, и попадает фотографу в висок. Дорогие очки слетают с головы преподавателя и скользят по полу аж до шторки, отделяющей две комнаты друг от друга, его пистолет вываливается из опадающей руки, хватка на волосах Нейтана ослабевает. Тело Джефферсона заваливается набок и медленно оседает на пол, пока Нейтан невидящим взглядом смотрит куда-то перед собой, все еще сжимая до побелевших костяшек свой собственный пистолет, незаряженный, но не переставший от этого быть оружием. В Проявочной воцаряется тишина, прерываемая лишь треском лампы, раскатами грома снаружи и тяжелым свистящим дыханием Прескотта. Непривычная тишина и в голове Нейтана. Все закончилось. Макс мертва. И Хлоя. И Рейчел. А он — жив, вопреки всему. Но так никого и не спас. Рука начинает неметь, и Нейтан выпускает, наконец, из нее пистолет. Немного брезгливо отталкивает его от себя в сторону. На металле все еще виднеется кровь Джефферсона. Лишь после этого решается взглянуть на лежащую на полу девушку. Без своей этой кофты Макс очень худенькая и маленькая, совсем ребенок. Спасла его от двух пуль, но сама подставилась под последнюю. Действительно, сколько смелости в этом хрупком теле. Было. А теперь это просто кусок мяса. — О, Макс… Беспомощные слезы комком застревают в горле, пелена застилает глаза. — Макс, мне так жаль… Мне очень-очень жаль… Нейтан подползает к ней поближе, но замирает, не решаясь ее тронуть. Возможно, сперва надо успокоиться и позаботиться о чем-то другом. Возможно, надо позвонить отцу, или в полицию, или кому-нибудь еще, и ничего здесь пока не трогать. Пусть кто-нибудь поможет, скажет, что ему делать. Кого он обманывает? Никто сюда все равно не придет. Чертово дерево перегородило дорогу. Нейтана начинает трясти. Он в Проявочной совершенно один, и его убивает эта царящая вокруг тишина. — Пожалуйста, Макс… — парень неуверенно касается рукой ее окровавленных волос. Когда-то они, наверно, были мягкими. — Пожалуйста, мне страшно… Я не хочу оставаться тут один… Всхлипнув, он аккуратно переворачивает ее тело на спину. И никто ее не «изуродовал». На вид все оказывается не так ужасно. Хоть лицо Макс почти полностью и залила кровь, оно целое, а глаза мирно закрыты. Почему же так вышло? Они должны были уйти отсюда вдвоем! Сотрясаясь в беззвучных рыданиях, Нейтан бережно убирает ей с лица слипшиеся волосы и вытирает с него кровь. Он сам не знает, зачем. Просто чтобы хоть чем-то себя занять, пока не спеша сходишь с ума окончательно. Прескотту хочется заплакать в голос, потому что даже это нехитрое действие у него сделать не получается: едва он стирает одну кровавую дорожку на левой щеке Макс, как тут же из рваной дыры на виске вытекает следующая, и все приходится начинать по новой. Такими темпами он скоро с ног до головы перемажется в ее крови. Догадка приходит не сразу. Дрожащими руками Нейтан приподнимает волосы девушки, чтобы увидеть фатальное ранение полностью, и застывает. Это не дыра, а неглубокая длинная борозда. Оно и верно, края слишком рваные, совсем не такие, как у аккуратного отверстия в черепе Прайс. Пуля прошла по касательной. На виске Макс в такт сердцу бьется поврежденная вена, выталкивая наружу густую темную кровь. — О господи… — выдыхает Нейтан, до сих пор не веря своим глазам. — Вот же черт, Макс… вот же… Макс! Макс! Он с остервенением трясет ее за плечи, но Колфилд продолжает оставаться такой же бледной и похожей на труп, хотя теперь явно видно, что она медленно неглубоко дышит. — Сука, ну же! Макс! Проснись! Проклятье, ты не мертва! Ты же не мертва!!! — со смесью отчаяния и радости орет Прескотт, в какой-то момент в сердцах сильно влепив ей ладонью по щеке. Почувствовав боль, Макс кривится, что-то тихо возмущенно стонет во сне и наконец-то открывает огромные голубые глаза, тут же морщась от яркого света. Нейтан, глядя на нее, облегченно выдыхает, чувствуя, как поднимаются уголки собственных губ: — Блядь, Макс! До ручки ведь меня довести собралась, признайся! — и с этими словами помогает ей сесть. Пока Колфилд жмурится и непонимающе оглядывается, он, отвернувшись, вытирает кулаком влагу с собственных глаз и щек. — Что… Что случилось? — наконец выдавливает из себя девушка. — Тебя выстрелом задело, и ты потеряла сознание, — радостно сообщает Прескотт, чувствуя, что все еще глупо улыбается. — Везучая ты тварь, Колфилд! Еще бы сантиметр, и… Макс ежится и неловко обнимает свои хрупкие плечи руками. Нейтан чувствует, как в нем просыпается непреодолимое желание коснуться ее еще раз, чтобы тоже убедиться, что она действительно жива. — А… — Макс медленно оглядывает комнату, будто что-то вспоминая, пока не находит глазами лежащего на полу Марка. — А Джефферсон? — Она переводит вопросительный взгляд на Нейтана. — Что с ним? — В отрубе. Я случайно ударил его… Не спрашивай, как. Я сам едва помню. Был не в адеквате немного. Я думал, что ты… что ты… Макс не дает ему закончить, подаваясь вперед со взволнованным выражением лица: — Нужно связать его! Он может очнуться в любую секунду! Прескотт передергивает плечами. Здравая мысль. Не только ведь Макс может порадовать своим чудесным пробуждением. Жестом приказав ей сидеть, он поднимается и идет к отлетевшему к стене металлическому столику на колесах, чтобы взять оттуда моток скотча. Потом медленно подходит к своему преподавателю, лежащему бесформенной темной грудой на полу. Ноги Нейтана как будто деревянные. Он не может себе объяснить, почему, но ему жутко прикасаться к Джефферсону. Сжав зубы, он заставляет себя смотать ему руки за спиной. В конце концов, это не так уж и сложно. Прескотт уже это не раз делал… когда ассистировал фотографу с теми девушками. Когда помогал ему творить все это дерьмо. Черт. Нейтан прикрывает глаза. «Все в прошлом, это закончилось. Теперь все будет нормально» Боль в боку возвращается. Зря он успокоился — адреналин помогал с ней справляться. С трудом распрямившись, Нейтан кидает скотч на стол и, прихрамывая, ковыляет обратно к Макс. Сейчас ему хочется постоянно иметь ее на виду, чтобы не дергаться. Прескотт аккуратно садится рядом с ней на пол, прислонившись к спинке дивана и подобрав под себя ноги. Когда он сидит, болит не так сильно. У Макс сгорбленные плечи и растерянное, немного болезненное, даже страдальческое выражение лица. Похоже, она еще не совсем отошла от обморока и слабости после него. Рану на голове Колфилд безуспешно зажимает одной подрагивающей рукой, второй пытается вытереть снова почему-то начавший кровить нос. Взглянув на кровавые разводы на коже своей ладони, она нервно сглатывает и кисло замечает: — Чувствую себя, как дерьмо. — Выглядишь, поверь, так же, — усмехается в ответ Прескотт, хотя веселья на самом деле не ощущает. Макс и правда выглядит отвратительно. Лицо у нее белое, как бумага, и веснушки на нем смотрятся, как будто кто-то случайно рассыпал горстку мелких дробинок. И брови она свои хмурит так, словно очень старается не заплакать. Старается даже в этой ситуации быть сильной. А он-то думал — разревется, в осадок выпадет. Будет ныть и капризничать. Неправильная она, эта Колфилд, что с ней поделать. Все у нее не так, как у людей. Наплевав на все здравомыслие, Нейтан без труда затаскивает ее к себе на колени и утыкается разбитым лицом ей в волосы. Они у нее пыльные и пахнут кровью, разве что с едва заметной ноткой шампуня. Но это, несмотря ни на что, успокаивает. Одной рукой он крепко зажимает ей кровоточащий висок, другую кладет на худую спину. Спина под футболкой ледяная, плечи чуть подрагивают, то ли от напряжения, то ли от холода. Макс в его руках на удивление не возмущается и не пытается вырваться, просто замирает и позволяет себя так держать. — Кажется, придется зашивать, — через какое-то время тихо замечает она, наверное, имея в виду рану. — Шрам на лице будет. — Ерунда. У меня и не такая хуйня заживала, поглубже. Ты через полгода про нее и не вспомнишь, — успокаивает ее Нейтан, легонько потирая пальцами тонкую кожу под ее волосами. От шрамов на его плечах давно не осталось ничего, кроме парочки незаметных тонких полосок, хотя в моменты ярости он, бывало, резал себя едва ли не до кости. — Радуйся, что мимо. Колфилд молчит. Плечи у нее начинают дрожать сильнее. — Блядь… — наконец, выдыхает она, и только по голосу Прескотт понимает, что она все-таки заплакала. — Джефферсон… он… он убил Хлою! Хлоя мертва… Опять… — Я знаю. Прости… за все, — только и находит, что ответить, Нейтан. Чем можно успокоить человека, у которого на глазах выстрелили в лицо лучшему другу? Мог бы хоть кто-то в принципе утешить, например, Нейтана, если бы Джефферсон убил Викторию? — Ты-то почему извиняешься? — немного гневно отвечает Макс. — В этот же раз это был не ты, не ты в нее стрелял. О да, тот призрачный другой раз. Который никогда не происходил, но помнят они оба его, судя по всему, отлично. Спросить бы у нее, что тогда произошло в этом чертовом туалете… Когда-нибудь он осмелится спросить. — Все равно… Мне жаль, правда. Я никому не хотел навредить. Макс ничего на это не говорит. Через какое-то время она аккуратно кладет свои ладони Нейтану на бока, но почувствовав, как он болезненно вздрогнул, перекладывает руки ему на плечи. — Это моя вина. Я была такой глупой, я ведь поняла, что здесь что-то не так, когда увидела папку Виктории! Я знала, что вы — два главных мудака академии, и давно дружите, я знала, что ты не стал бы так с ней поступать. Именно поэтому я и не стала ее пугать, когда встретила на вечеринке, я ведь чувствовала… А потом мы с Хлоей повелись на этот тупой трюк с твоим мобильником и смс-кой. Мы пришли прямо в ловушку. И теперь Хлоя мертва. Из-за меня. Я должна была догадаться… — Ну не ты же в нее стреляла… — отвечает ей Прескотт ее же словами. «И ты не могла вложить свои мозги в голову этой оторвы», — мысленно добавляет он. Удивительно, что Прайс вообще была для кого-то лучшим другом. Еще удивительнее, что она была им для Макс. Что у них могло быть общего и что связывало их вместе? Нейтан бы отдал все, что угодно, чтобы увидеть сейчас Викторию, и узнать, что с ней все хорошо. Когда он выберется отсюда, первое, что он сделает, это найдет ее и обнимет. Да. Все, что угодно, ради одних неловких дружеских (или около того) объятий. — Эй, Макс… — спрашивает Нейтан, стараясь, чтобы голос не сорвался, а рука тем временем предательски сжимается на ее футболке. — Ты же… не ненавидишь меня? За все, что я сделал? Макс слегка приподнимает голову, из-за чего Прескотту приходится поднять и свою, и взглянуть в тот конец комнаты, где лежит связанный Джефферсон. — Ох, Нейтан… Конечно же, нет. Ты ведь спас нас! Обоих! Конечно, я никак не могу смириться со всем тем, в чем ты был замешан, но… Все могло бы повернуться по-другому, если бы тебе вовремя помогли и поддержали. Я понимаю тебя. И не могу тебя ненавидеть. И Нейтан облегченно вздыхает, чувствуя, как удавка отпускает его шею. — Спасибо, Макс, — тихо шепчет он ей в волосы, обратно зарываясь в них носом. — Тебе спасибо, за то, что помог мне, — уверяет она его, а одну руку тоже кладет ему на спину. — И не плачь. Все будет хорошо. Я все исправлю. — Да никто не плачет! Это ты тут ревешь, Колфилд, а я вообще спокоен, — спешит возмутиться Нейтан, подозрительно шмыгая носом на последнем слове, и замолкает, боясь, что голос все же выдаст его. А Макс начинает рисовать ладонью круги между его лопатками, тоже иногда всхлипывая. Примечания: В фф я подразумеваю, что Макс все же действительно мотает время, а не «перемещает разум по параллельным мирам, которые различаются течением времени и положением Макс в пространстве». Но в этом случае, если она перейдет с одного места на другое, а потом отмотает время назад, стороннему наблюдателю (например, Нейтану в этой главе) будет казаться, что она телепортировалась. Как это выглядит со стороны, мы могли видеть в кошмаре Макс в пятом эпизоде. Когда она оказалась запертой в стеклянном шаре, тринадцатилетняя версия ее самой «выжглась» из ниоткуда рядом с камином в доме Прайс и кинула в него фото. Ну, а то, что в течение игры можно хоть в толпе телепортироваться, и этого никто не заметит, запишем, как очередной косяк. Косяков у игры и так много, одним больше, одним меньше — не суть важно.