Белый Рыцарь, Чёрный Король

К сожалению, идиллия не может длиться вечно — безусловно счастливые концовки бывают только в сказках. Макс возвращает Нейтана в реальность всего через несколько минут, сначала умирающим голосом жалуясь, что ей плохо, а затем съезжая лбом ему на грудь, опять потеряв сознание. Возвращайся обратно в свой ад, Прескотт, к ноге, собачка. А то ты уж больно расслабился, хорошенького понемножку. Подсознание смеется над Нейтаном голосом очень уж похожим на голос Джефферсона, пока парень, матерясь сквозь зубы, с трудом затаскивает враз отяжелевшую Колфилд на диван, не зная, что еще ему с ней делать. «Ты думаешь, что сможешь просто так уйти? Вы выходите из подвала, и все, конец истории, все счастливы?» Остается только со всей дури врезать фотографу ботинком по носу, когда тот очнется. Потому что симптомы Макс уж очень похожи на симптомы передоза, и совершенно ясно, кто в этом виноват. Не ясно только, как это исправить. В себя она приходит всего лишь через полминуты, но из ее носа начинает безудержно хлестать кровь, выливаясь на многострадальный полиэтилен. Очень тупо, наверное, умереть от потери крови при таких обстоятельствах. Пакет со льдом, который Нейтан ищет по всей Проявочной, безостановочно ругаясь, находится под диваном. Только безо льда, естественно. — У тебя в холодильном шкафу банки с пивом. Холодные, — тихо замечает Макс. Прескотт закатывает глаза и нервно хихикает. Колфилд — гребаная Любопытная Варвара. Везде свой нос сунула, раз уже лучше владельца бункера знает, где тут что лежит. Прикладывая алюминиевую тару к ее переносице, Нейтан замечает, что в целительном холоде нуждается едва ли не все лицо девушки: наливающаяся бордовым припухлость вокруг раны на виске пытается оккупировать всю левую сторону, а с правой заявляет свои права на другую половину синяк от удара по щеке, на подбородке жестоко свезена кожа. Хорошая они теперь парочка — оба с такой избитой рожей! Грэхэм со своим одиноким фонарем нервно курит в сторонке. Собственный травмированный бок уже давно как будто грызут собаки. Отдав банку в полное распоряжение Макс и как можно аккуратнее примостившись на подлокотнике, так, чтобы Колфилд не слишком-то удобно было пялиться на его бледное впалое брюхо, Нейтан все же рискует приподнять краешек футболки и оценить нанесенный ущерб визуально. Увиденное подстать ужасным ощущениям, да что там, хуже. Это уже и синяком не назовешь — сплошная чернота в районе ребер с левой стороны, хотя времени прошло еще не так много. Даже с какими-то ярко выраженными неровностями под кожей вдобавок. Он в нерешительности держит несколько секунд пальцы рядом с непонятным чужеродным бугорком на его боку, потом легонько касается, но тут же с громким шипением отдергивает руку. На ребра внутри будто капают раскаленным железом. Прескотт готов поклясться, что слышал даже, как скрипнула сломанная кость. — Бляяяять… Мааакс… Макс, у меня ребро сломано… или два ребра… — жалобно стонет он, в надежде непонятно, на какое чудо, глядя на девушку. — Тебе надо… в больницу, — свистящим шепотом отвечает Макс куда-то в диван. — Какая больница?! На хуй больницы! Ненавижу больницы! Что делать-то теперь? — истерично взвизгивает Нейтан. В последний раз когда ему довелось повстречаться лицом к лицу с врачами неотложки, они связали ему руки полотенцем и обкололи успокоительным. Ему самому стыдно себе в этом признаться, но страшно-то до одури. Он, так уж ему повезло хоть в чем-то, никогда себе ничего не ломал, разве что вывихивал, а теперь ужас сковывает травмированную грудную клетку, до сумасшествия хочется забиться в какой-нибудь угол и там позорно хныкать от боли, надеясь, что кто-нибудь подойдет пожалеть, как в детстве. А рядом лежит Колфилд, из ослабевшей руки которой вываливается и падает на пол алюминиевая банка. И перед ней, опять на несколько секунд потерявшей сознание, надо притворяться гребаным героем боевика, у которого ничего не болит, хоть стреляй в него, хоть об стену швыряй. Макс, увы, не дает никакого остроумного воодушевляющего ответа, кроме звука ее зубов, стучащих друг о друга. Кровотечение остановилось, но теперь она сжалась в темный маленький комок на диване и трясется, обняв себя освободившимися руками. Смотреть на нее в буквальном смысле холодно: Прескотт резко вспоминает, как ему непривычно и знобко без нескольких слоев одежды. Нейтан чертыхается и набрасывает на дрожащую спину девушки свой вызывающе-яркий жакет, найденный до этого небрежно закинутым Джефферсоном в шкаф. Потом чертыхается во второй раз и поправляет его на ее плечах с подобием аккуратности — разве ж она виновата, что ей тоже хреново? А жакет-то, на самом деле, не такой уж и красный, скорее, рыжий на фоне такого большого количества крови, неуместного в стерильной Проявочной. Парень ожидает, что Макс с брезгливостью оттолкнет от себя «вражескую одежу», скажет что-нибудь злое, но она с отчаянием заворачивается в теплую куртку, бормоча что-то неразборчивое и продолжая самозабвенно трястись. В не такой уже белый после стычки с Грэхэмом кардиган Прескотт, скрипнув зубами из-за болезненных телодвижений, неловко влезает сам, справедливо рассудив, что тут уж Макс обойдется: его самого тоже морозит, особенно при всех этих завываниях ветра снаружи. Так они и сидят (ну, кто сидит, а кто — лежит) в относительной тишине. Нейтан размышляет о поваленном дереве и отце, застрявшем нос к носу с ураганом снаружи, с машиной, наполненной безумно дорогими, но абсолютно бесполезными пред лицом стихии вещами. И ведь, в самом деле, не бросит же Шон Прескотт накопленное добро и не пойдет в бункер пешком, хотя идти всего-то один-два километра. Так и будет, вместо того, чтобы спасать свою жизнь, упрямо ждать спешащего на помощь Марка, по мановению руки которого решатся все проблемы. Вот и закончатся Прескотты, из-за собственной жадности. Останется только Нейтан. Детская, капризная часть Нейтана требует остаться в бункере, баюкая сломанное ребро, а отца… Наплевать на отца, который, пытаясь вылепить, выдолбить из живого человека наследника своей мечты, делал ему больно во всех возможных смыслах этого выражения. Пусть сдохнет, погребенный под вещами, которые всегда казались ему дороже человеческой жизни. Да и на мать с сестрой, если честно, уже тоже как-то наплевать. Мать, подумать только, позавчера свалила в Бразилию к Кристин, проведать. Впервые за эти три сраных года, ага. Даже не надо угадывать, почему она выбрала именно этот момент, как и не надо спрашивать, почему не позвала с собой. Кристин же… да где она была все эти годы, Кристин-то? Разве один чертов е-мейл в неделю мог хоть как-то помочь и восполнить потерю? Значит, не так уж она и скучает, значит, не так уж ей и нужен младший братишка. В общем, наплевать на них, как они все всегда плевали на него. К черту их, Нейтан, дружище, ты им ничего не должен. Другая же его часть, не так давно в нем зародившаяся, самоотверженная, правильная часть начинает гнуть свою линию, подкрепляя ее логичными аргументами и наполняя ее благородными словами, но ее внутренний монолог, который он так настроен был послушать, прерывает резким движением Макс. Макс свешивается с дивана, и ее выворачивает желчью на белоснежный кафельный пол. Растерянный, грубо вырванный из собственных мыслей Нейтан, на минуту замешкавшийся, не придумывает ничего лучше, кроме как подать ей немного воды, но и ее Колфилд, едва сделав один жадный глоток, сию же секунду выдает наружу. На сей раз вперемешку с кровью. Нейтан даже не находится, какое ругательство на это сказать, так и замирает, застряв взглядом на стекающей изо рта нитке кровавой слюны. «Почему все всегда должно быть так плохо?» — Это ведь… не хорошо?.. Так ведь? — задыхаясь, интересуется Макс у грязного пола. — Черт… Мне… Мне тяжело дышать. Кажется, у меня мало времени. Взгляд поднятых на Прескотта глаз затуманенный, болезненный и постепенно угасающий. На тонкой хрупкой шее Макс тоже наливается синяк. От иголки шприца, которую за последние несколько часов втыкали туда слишком часто. — Колфилд… а, Колфилд? Сколько он тебе дал? Доз, я имею в виду. Макс отвечает не сразу. Кажется, только сейчас она начинает в полной мере осознавать, через какой ад ей пришлось пройти. — Я… не помню. Не могу сказать точно. Он делал это… несколько раз. Иногда, когда я чуть-чуть приходила в себя, он начинал кричать, что я позирую не так, как ему нужно, и он может за это сделать мне больно… Я просто пыталась спастись, задеть его или хотя бы добраться до фотографий! Но затем он опять накачивал меня… снова и снова… — Она закрывает лицо руками, и голос ее становится едва различимым из-за накативших слез. — Боже, это было ужасно… Я не помню, сколько раз… Еще три или четыре, быть может. Хотела бы я не знать того, что испытывала Кейт или Рейчел… Но я не могу… — Ага. Ясно, — неопределенно отвечает Нейтан и срывается с дивана в поисках ключей от машины Джефферсона. У Марка не было нужды заморачиваться с последней дозой: Макс, наверняка никогда в жизни не выпившая ни капли алкоголя и не притронувшаяся ни к единой сигарете, а потом накачанная наркотиком сразу под завязку, уже давно стояла на пороге смерти. Фотограф лишь хотел ускорить процесс. Колфилд в очередной раз абсолютно права: времени у нее совсем не осталось. В безопасной Проявочной она умрет от передозировки скорее, чем снаружи, столкнувшись с торнадо. Теперь о том, чтобы остаться здесь не может быть и речи, и лучше бы этому доисторическому драндулету Джефферсона завестись с первого раза и ехать поскорее, иначе Нейтан за себя не ручается. — Нейтан, ты можешь… ты можешь найти мою сумку? Здесь где-то должна быть моя сумка. Она нужна мне, и быстро. Там внутри нечто важное, оно может нам помочь. Пожалуйста… У Макс такие умоляющие интонации в голосе, которые в другой ситуации Нейтану бы даже понравились. Но не сейчас. — Сдалась тебе эта сумка… Джефферсону вот она точно не сдалась, стал бы он тащить ее со свалки, как же. — Нет! Там же все мои фото, мой дневник! — Да ладно, не переживай ты так, твои манатки — все равно один хипстерский мусор, там ему и место, — усмехается он. Раз Колфилд находит время, проблевавшись собственной кровью, беспокоиться о такой херне, у нее, возможно, еще есть шанс. — Тогда… мне нужно выбираться отсюда. Наружу. — Да. Я как раз собираюсь закинуть твою тощую задницу в больницу и отвязаться от тебя наконец. Хорошо, что наши желания совпадают. — Но я не хочу в больницу! — О, в этом ты не одинока. Не бойся, Макс. Доктор не сделает тебе больно, он только посмотрит. Наверное. Не будь как маленькая! — Ты не понимаешь! Мне… мне нужно спасти Хлою… Пока я еще могу… У меня нет времени на больницу, мне нужны фотографии, чтобы все исправить! Уоррен! Точно! Мне нужно найти Уоррена! У него осталось одно из моих фото. Он может помочь. «А теперь она еще и бредит. Отлично. Приехали. — Нейтан раздраженно цокает языком. — А дружок-Гейхэм должен быть польщен, что о нем не забывают даже в бреду. Возможно, у него есть еще надежда покинуть френдзону. Если только Колфилд доживет» А тем временем остается лишь одно место, где он еще не искал гребаные ключи. У самого Джефферсона. Про которого он забыл, потому что тот до сих пор без сознания. Черт. А Нейтан бы хотел не вспоминать. — Так… ты поможешь мне? Ты сможешь меня отвезти? Нейтан? «Смогу, отвезу, в больницу, срочно, только бы найти долбаные ключи, ключиключиключи… Блядь! Я не хочу его трогать! Блядь!» — Пожалуйста, Нейтан… Пожалуйста! У меня нет другого выхода! Если бы у Нейтана были влажные ночные фантазии, мольбы Колфилд могли занять там достойное место. Но влажных фантазий при такой жизни у Нейтана давно уже нет. — Заткнись! Я отвезу тебя, куда хочешь, просто заткнись на минуту! Дай мне сосредоточиться! — Спасибо тебе! Спасибо, я очень сильно тебе должна… «Спасибо», вот такое вот, сказанное совершенно искренне и предназначающееся Нейтану и только Нейтану, пускает у последнего приятную толпу мурашек по позвоночнику. — Ты тупая что ли? Я сказал тебе заткнуться, — отвечает он грубо, но уже без прежнего суетливого раздражения. Разум опять проясняется, побуждая все-таки к действию. Марк тяжелый, как сука. Перевернуть его на спину, да еще и не потревожив сильно свои сломанные ребра, удается с большим трудом. «Что у нас здесь? Мобильник. Блядь. Уже 6:28 утра. Неудивительно, что Макс успела хватануть четыре дозы» Но чем дольше Нейтан роется в карманах фотографа, тем больше ему что-то кажется неправильным. Неправильно, что Джефферсон такой тяжелый, неправильно, что он такой бледный и холодный, неправильно, что он уже так долго валяется без сознания, а ледяная грудь под рубашкой еще ни разу за то время, пока парень тут копается, не вздымалась при дыхании. Нейтан нащупывает, наконец, ключи в кармане пиджака, но отмахнуться от внезапного понимания, почему так легко им обоим удалось забыть про лежащего в комнате мужчину, и почему так не хотелось к нему прикасаться, уже не может. — Мааакс… — Дотрагиваясь двумя пальцами до резиновой на ощупь шеи преподавателя, он уже прекрасно знает, что не найдет там пульса. — Макс… Джефферсон… он… он, кажется… мертв! Макс по той или иной причине ничего на это не отвечает. Возможно, у нее опять обморок, и она еще на один шаг ближе к своему концу. Негодование на счет утерянной сумки было лишь минутным всполохом. — Джефферсон мертв! Я… я убил его! — Парень поспешно неуклюже отползает от тела, и ключ в его намертво сомкнувшемся кулаке больно впивается в кожу. Другая рука привычным жестом начинает терзать собственные светлые пряди. — Почему?.. Я же только… я всего лишь ударил… я ведь не хотел… Я не хотел! Или… «Ты сделал свой выбор» …или хотел? Да кому какое дело, что он там хотел или не хотел? Кому есть до этого дело, если по какой-то кармической случайности отколовшийся от черепа кусочек кости, вошедший фотографу в мозг, просто забыл поинтересоваться намерениями трусливого Нейтана Прескотта, уже было обрадовавшегося, что удалось выйти из ситуации «чистеньким»? Как, в общем-то, и положено всем случайным вещам, происходящим в этой вселенной.

***

Дверь за их спинами с грохотом захлопывает сквозняк. Как будто Проявочная единственным доступным ей способом выражает свое негодованию по поводу того, что двое пленников этого, без преувеличения, логова маньяка все-таки выбрались наружу живыми. Ну, относительно живыми. Макс едва может стоять на своих ногах, и, хотя упрямо ползет вперед, постоянно оступается и повисает на пытающемся поддерживать ее Нейтане, который сам путается в собственных ногах и спотыкается через каждые два шага, совсем не как гребаный герой-спаситель. По лестнице они поднимаются так, что с каждой с боем преодолеваемой ступенькой Прескотт все больше и больше убеждается, что до верха доберется только один из них. Но они добираются вдвоем. Добираются, и тут же падают, ноги у обоих синхронно подкашиваются. У сидящего на покрытом насквозь промокшей соломой полу Нейтана так шумит в ушах кровь, что он не сразу может расслышать бешеный рев ветра. В середине амбара парень примечает небольшую сваленную горкой тряпку, которой там раньше не было: должно быть, откуда-то сдуло ветром. И лишь пару секунд спустя узнает в тряпке вымокшую до последнего перышка сову, у которой больше не горят опасной желтизной глаза. Мертвую. Жалкую. «А ведь я говорил тебе съебывать отсюда», — про себя грустно усмехается Прескотт. Он всегда всех предупреждает и всегда оказывается прав, вот только никто его не слушает. Поднявшись и открыв машину трясущимся в его руке ключом, Нейтан пытается затолкать Макс назад, но та сопротивляется, что-то протестующе мычит и каким-то чудом находит в себе силы забраться на переднее сидение. «Наверное, просто хочет поближе к теплу», — заключает парень и, запуская двигатель, первым же делом включает печку на полную мощность. А заводится колымага Джефферсона с первого раза, и это в очередной раз подтверждает, что фотограф лгал, когда утверждал, дескать, машина очень старая и полуразвалившаяся, поэтому не стоит на ней сюда ездить по таким-то дорогам, лучше пересесть на пикап Нейтана. А этот гребаный «Бентли» еще наверняка переживет их всех. Макс, едва оказавшись внутри машины, сползает головой и грудью на приборную панель, почти потерявшись под не по размеру просторной чужой курткой. Кожа ее становится совсем прозрачной. Такое ощущение, что Колфилд скоро покажет ему очередной фокус и вовсе растает, оставив после себя лишь гору одежды. — Слушай, Макс, эй… — Он легонько касается ее плеча. Девушка чуть вздрагивает и обращает к нему взгляд глаз, где белок едва виден за красной сеточкой лопнувших сосудов. — Ты только не умри по дороге, хорошо? Тебе же еще опять там спасать кого-то понадобилось. У тебя еще есть здесь кое-какие дела, точно? Макс какое-то время смотрит на него, а затем даже пытается вымученно, наверное, ободряюще улыбнуться. — Угу. И опять ложится подбородком на свое прежнее место, только на этот раз внимательно вглядываясь усталыми глазами вдаль. — Вот и договорились. — Нейтан резко трогается с места, так, что Макс едва не стукается лбом. — А я уж постараюсь поскорее. Выезжая из амбара, он, подумав немного, включает радио. Колфилд, вероятно, нельзя сейчас засыпать. Из динамиков льется что-то по голосу напоминающее Оззи Осборна*, но по темпу такое медленное и мелодичное, что Нейтан боится, как бы не заснуть самому. Переключить волну он не успевает: всего метров через пятьдесят машину заносит, и они едва не улетают в кювет. Больше убирать руки с руля он уже не рискует. Исполнять свое обещание Макс получается едва ли: ветер болтает «Бентли» по скользкой размытой дороге из стороны в сторону, как лодку на волнах, из-за чего скорость приходится держать на грани черепашьей. По бокам дороги буря, словно тоненькие тростинки, гнет до земли даже сосны высотой метров тридцать и толщиной с греческую колонну. Сосны, совсем не зеленые, с поникшими ветвями цвета перьев дохлой совы. Мир вокруг них сплошь посерел. Пепельное небо, монотонное и давящее, точно потолок в комнате Нейтана, подсвечиваемое лишь изредка всполохами молний-отблесками черно-белых картинок с проектора. И в тусклом свете фар путь перед ним, чавкающий и ненадежный, того и гляди из мешанины грязи и мутной воды вылезет какая-нибудь зубастая склизкая болотная тварь, как в малобюджетном ужастике. Парень уверен, что если все-таки удастся доехать до шоссе и увидеть океан, тот тоже окажется хмурым, забросанным налетевшим туда мусором и похожим на одно бескрайнее болото, где не место китам. Внезапно прямо перед глазами Нейтана что-то вспыхивает ослепительно-белым. Машину подбрасывает, она опять виляет в сторону, и парень с силой вцепляется в руль, чувствует себя, будто только что пережил микроинфаркт. Уже далеко не первый раз за эти сутки. Пейзаж за окном меняется. Слишком быстро. Кто-то забрал один слайд с фотографией природы в проекторе и поставил на его место другой. Из динамиков радио не раздается ничего, кроме белого шума. «Я что, все-таки заснул?» Они точно едут всего несколько минут и еле тащатся, однако, оказывается, уже почти подъехали к шоссе. Ладонь Макс сжата на его плече до боли. Мгновение назад там не было ее руки. Прескотт вообще не видел, чтобы Макс двигалась. Свет фар отражается от застывших в воздухе капель дождя. Снаружи то тут, то там висят, как на невидимых лесках, ветки, что мгновение назад ветер поднял с земли или сорвал с деревьев. — Что за… У Нейтана за всю его жизнь было много наркотических приходов, среди них были и такие, когда время замедлялось и ползло, как вязкий кисель. Но такого с ним не случалось еще никогда. Все же нельзя водить, когда ты под наркотой. И даже если тебе кажется, что уже отпустило. — …продолжай… ехать… Хриплый и почти не различимый голос Колфилд выводит его из ступора. Прескотт поворачивается к ней и видит, как не только из ее носа, но теперь даже и из ее левого уха сбегает вниз струйка крови. — Просто… продолжай… ехать… не обращай… в-… ах! — Не договорив, она хватается руками за голову. Одновременно с ее болезненным стоном дождевые капли разом обрушиваются на лобовое стекло, а одна из парящих в воздухе веток с шумом шлепается на крышу. Радио перестает шипеть, и очередной аккорд играет ровно с того места, где вспышка (молнии?) так внезапно оборвала песню. — Нет! Нет-нет-нет, только не сейчас, я не могу… не сейчас, нам ведь еще так долго ехать, — шепчет, почти всхлипывая, Макс, сдавив ладонями виски. Торнадо грядет настолько сильный, что наверняка попытается затянуть в себя даже само время. Время мечется в испуге и сходит с ума. Время пытается убить тех несчастных, что случайно попадаются у него на пути. — Черт. Держись, Макс, мы скоро приедем, — Нейтан пытается подбодрить ее, хотя у самого до сих пор трясутся поджилки. — Только не засыпай. Скоро конец дороги, а там это дерево и папа. У него нормальная машина, не то, что эта развалина. Я не помню… кажется, сейчас это «Хаммер». Он же их меняет как перчатки. Видела когда-нибудь «Хаммер»? Такая страхолюдина на самом деле. Но она хорошая, в чем-в чем, а в машинах отец разбирается. — Парень понимает, что у него начинается словесный понос, но остановиться уже не может. Боится, что если замолчит, прервется какое-то неведомое заклинание, все еще удерживающее Макс в сознании. — Он отвезет нас в больницу. Только не спорь! Мы на секунду, дадут тебе какую таблетку или укол впендюрят, чтобы ты «ожила», наверняка есть такие. А потом сразу же поедем искать твоего щеночка, если захочешь. — Уоррена, — внезапно перебивает его неожиданно сделавшийся твердым и упрямым голос. — Уоррена, — усмехаясь, поправляет себя Нейтан. Ну вот, теперь, благодаря ей, он хотя бы выучил, как зовут этого Гейхэма, а то даже как-то неудобно не знать по имени того, на кого затаил обиду. — Найдем твоего Уоррена, я ему руки переломаю по-быстрому, а потом валите на все четыре стороны, я вас благословляю. — Прости… — шелестящим голосом отвечает Колфилд с печалью в голосе. — У тебя был пистолет и… я просто подумала тебе будет лучше без него… Я должна была тогда остановить Уоррена… — Ага. Должна была. Дать ты ему должна была, чтобы ему было, куда энергию свою девать. А то совсем уже озверел — на людей кидается. — Прости… Он не виноват, он просто хотел меня защитить. — Сказал же: руки ему оторву — прощу. Ты теперь только… Черт! — Нейтан резко дает по тормозам, и одна рука срывается, случайно нажимая на сигнальный гудок. Макс вздрагивает. — Вот он! Это он! Вековая сосна, решившая уйти из жизни красиво, раскинула ветви, перегородив при этом всю дорогу. — Пап! — Прескотт высовывается из машины, с трудом открыв дверь, однако крик уносит неистовый ветер. — Подожди, я сейчас за тобой вернусь, — заверяет парень Макс и выбирается наружу. — Пап! Проламываясь через покрытые иголками ветки, Нейтан сажает себе еще с десяток царапин и столько же непоправимых затяжек и грязных пятен на кардигане, который за секунду впитывает в себя, наверное, литр воды. — Марк! Какого черта так долго? Больше часа прошло, тут умереть вообще-то… Нейт? — На мокром лице только что выскочившего из машины отца раздражение очень заметно сменяется недоумением. Нейтан не может припомнить, когда последний раз Шон Прескотт встречал своего сына с радостью. — Ты как сюда попал? Я же не говорил тебе про… А где Марк? Вопрос, конечно, логично вытекающий из ситуации, вот только парень совсем не готов на него ответить. Направляясь к отцу, он просто представлял себе абстрактную спасительную цель, дойдя до которой, тебе уже не надо будет ни о чем волноваться. Он не планировал, что скажет. Пытаясь доехать сюда и не влететь в дерево, он как-то вообще не думал, что надо будет рассказать, как ему пришлось убить единственного друга отца. — Пап, пожалуйста, мне нужна помощь, я потом тебе все объясню… — Потом? Потом?! — Ярость разгорается внутри Шона от одной-единственной искорки в виде доставшей его за столько лет фразы. — Ну уж нет, сын, ты потрудишься объяснить мне сейчас же. И советую придумать очень хорошее объяснение тому, почему даже такую простую вещь, как сразу же после вечеринки приехать домой, ты выполнить не способен. Ты что-то не понял в этой моей просьбе? Я тогда выразился как-то не достаточно ясно для тебя? Или что? Быть может, стоит начать издалека. С того момента, как наследие-проклятье настигло Нейтана раньше обычного, и как он узнал сразу и про торнадо, и про бункер, и про незатейливые планы отца на Пан-Истейтс. Успокоить, сказать, что Армагеддон одиннадцатого октября никогда не представлял для единственного наследника Прескоттов настоящей угрозы, не стоило так волноваться, ибо предупрежден, значит, вооружен. А потом плавно перейти к тому, о чем не помешало бы поволноваться прямо сейчас. — Я могу… — Не сомневаюсь, что можешь. — А еще Нейтан не может припомнить, когда бы Шон Прескотт не перебивал своего сына и позволял тому закончить жалкие потуги на объяснения. — Ну так объясняй! Объясняй, почему я искал тебя несколько часов, затягивая сборы, почему я вынужден был врать твоей матери, что с тобой все хорошо, чтобы она не сорвалась и из другой страны не приехала тоже тебя искать. Не забудь также объяснить, почему твой телефон оказался выключен, я, по-моему, четко требовал от тебя всегда быть на связи. Особенно сейчас. Вот это вот, — отец возводит руки к небесам, и ветер в ярости пытается оторвать рукава его плаща, — не аргумент мне позвонить, нет? И что в конце концов с твоим лицом? Опять драки? Опять проблемы? Конечно же, проблемы, а по-другому ты бы и не приполз ко мне на брюхе. Опять во что-то вляпался? Сейчас? Господи, как меня все это достало… — Парень его понимает и почти сочувствует. Его это достало не меньше. — Ну ничего, сейчас перевезем вещи в убежище, я с тобой еще на эту тему поговорю, будь уверен, надолго разговор запомнишь. Марк, я думаю, поймет. И тоже ведь! Позориться теперь перед ним по твоей милости! Где он сам хоть? Это же там его машина. Нейтан не знает, какое чувство его гнетет сейчас в большей степени. С одной стороны отвращение из-за того, что отец, как всегда не дав оправдаться, на полном серьезе решил орать на него на глазах у постороннего человека и, возможно, даже лупить. С другой — заставляющий неметь конечности страх того, что вот сейчас, спонтанно и не подобрав правильно слов, придется сообщить Шону, что он, его дорогой наследничек, в виду обстоятельств непреодолимой силы стал убийцей. — Он мертв… — выдыхает парень, понимая, что тянуть дальше с сообщением этого простого факта не имеет смысла. — Что? Что ты там мямлишь? — Шон рвется к нему и хватает рукой за подбородок, вздергивая голову. — Ты знаешь, как я это ненавижу, сколько раз требовать от тебя произносить слова четко и смотреть мне в глаза, когда со мной разговариваешь?! Резкий жест, привычный для них обоих. Но он вдруг заставляет все чувства внутри Прескотта-младшего потухнуть, и будит ту клокочущую безотчетную ярость, которую парень демонстрировал перед лицом Шона лишь однажды. Чем, черт возьми, они сейчас вообще заняты? К чему весь этот проклятый цирк с разыгрыванием отцовского авторитета, когда совсем рядом, за деревом Макс продолжает умирать, а сам Нейтан, избитый и грязный, одетый лишь в кофту с футболкой, трясется от пронизывающего до костей холода под проливным дождем? Нейтан бьет отца по руке и вырывается из его хватки. Рука у отца мокрая и скользкая из-за ливня, поэтому проделать это оказывается совсем не трудно. — Не смей меня, блядь, трогать! — освободившись, Нейтан впервые за долгое время, глядя тому в глаза по собственной воле, сам орет на отца, перекрикивая вой очередного порыва ветра. — Он мертв! Мертв! Столько всего произошло, поэтому мне и нужна помощь! Просто выслушай меня! Хоть раз в жизни выслушай, ты же никогда не даешь мне ничего сказать! По лицу Шона Прескотта видно, как у него в голове картина Марка, мирно попивающего виски на диване в Проявочной, медленно растекается большим уродливым пятном масляных красок. — Погоди. Мертв? В смысле, как м-мертв? — Парень впервые, наверное, слышит, как голос отца дрожит. — Что случилось? Мы же с ним только что… Из-за крика и резкого движения сломанное ребро опять дает о себе знать грызущей болью, из-за чего Нейтан, стремительно теряющий запал, может лишь устало путанно сказать: — Пожалуйста, пап, я все объясню тебе в машине, только пожалуйста, давай сейчас поедем в больницу, нам нужно в больницу, срочно, Макс умирает, передозировка, у нас совсем нет времени! — О чем ты? — В голосе отца опять появляются нотки злости, потому что злость — чувство для него куда более привычное и понятное, чем-то, которое его мгновение назад заставил испытать собственный сын. — Кто такой, черт возьми, Макс? Один из твоих дружков-наркоманов с вечеринки, да? Это, по-твоему, то, что меня в данный момент меня больше всего беспокоит?! Отвечай мне уже, наконец, что произошло с Марком! Тираду его прерывает треск веток. — Черт… Ну я же сказал тебе ждать в машине! — страдальчески восклицает Нейтан, болезненно охая, когда ловит вываливающуюся из-за поваленной сосны Макс. — Вот дерьмо! — К Шону, кажется, все-таки приходит какое-то осознание происходящего, он протягивает руку, однако с заметной брезгливостью так и не касается девушки, которую с трудом удерживает в вертикальном положении его сын. — Это что… это и есть «Макс»? Еще одна модель Марка? Он же сказал мне, что давно закончил на сегодня с этой своей съемкой. Какого дьявола она тогда все еще здесь? Внутри Нейтана продолжает кипеть злость, правда теперь уже бессильная. Да, Макс, конечно, не благоухает цветами, но разве все они сейчас не выглядят из-за урагана как мокрые крысы, и отец в том числе? После всего увиденного за сегодня, после всей мерзости и крови, этот брезгливый жест кажется раздражающим и нелепым. — Он врал! Он врал тебе все это время! Это не модели, а Джефферсон — гребаный маньяк, он убийца! С Рейчел было так же! Шон хмурится, уже совсем ничего не понимая: — Да что ж такое ты все время несешь… Можешь объяснить по порядку? Или нет, подожди-ка…- Догадка, простая и логичная, которая помогла бы найти всему объяснение, внезапно посещает его. — А ты, к слову, принимал сегодня свои таблетки? Взрывное возмущение парня едва не отправляет Макс на землю. — Да блядь! Я не под кайфом и не сошел с ума! Это правда! Джефферсон правда мертв, и Макс правда умирает! У нас нет времени на всю эту херь, особенно сейчас! — Следи, с кем и как разговариваешь, Нейтан, я в конце концов твой отец! — Однако недоумение и пугающее ощущение тотальной потери контроля над ситуацией заставляют отца отложить праведный гнев в сторону и начать хоть что-то предпринимать. — Ладно. Кажется, ей действительно нужен врач. — Он быстро оценивающе оглядывает Макс с головы до ног, явно в это время пытаясь воздержаться от вопроса «где Марк таких наркоманок только находит?», а потом озвучивает свое решение: — Ладно, посади ее в машину пока, а как только перевезем вещи, я вернусь и отвезу ее в больницу, нельзя же в такую погоду ехать так далеко на нагруженной машине. А там посмотрим, если масштабы бури еще позволят. Этого-то Прескотт-младший в душе и боялся больше всего. Боялся, что когда придет решающий момент, сохранность ценной поклажи в виде дорогих картин, ваз, скульптур и прочих реликвий окажется для отца приоритетнее спасения жизни незнакомого человека. От осознания этого шокирующего факта у него даже не сразу получается сказать: — Да какие вещи? Какие вещи, какие «масштабы»?! Она не протянет так долго! — Нейтан опять в отчаянии, нужно что-то лихорадочно решать самому. — Не важно! Провались ты со своими вещами! Забирай свои шмотки, дай мне ключи, я сам ее отвезу! — Ерунду прекращай говорить, — холодно отрезает отец. — Никуда ты в такой ураган не поедешь, а дальше, поверь мне, будет только хуже. Я сам все сделаю. Тебе сложно подождать пятнадцать минут? — Но у нас правда нет… — беспомощно продолжает парень, однако полемику прерывает визг тормозов, ослепляющий свет фар и громкий, хорошо поставленный командный голос, заставляющий всех троих людей, столпившихся у нагруженного ценностями «Хаммера», подпрыгнуть от неожиданности: — Стой, где стоишь, Прескотт!!! Замри, или я… — Дэвид Мэдсен с перекошенным от ярости лицом, чавкая ногами по грязи, несется к ним с нацеленным оружием наперевес. Он притормаживает в нерешительности, лишь когда видит появившегося из-за громоздкой черной машины Прескотта-старшего, но дула пистолета не отводит. — А, так вас тут еще и двое? Тогда стойте на месте оба или я стреляю! — Мистер Мэдсен. Какая неожиданная встреча, — отец выдавливает из себя кривоватую нарочито вежливую улыбочку, стараясь при этом не поинтересоваться вслух, не сегодня ли в дурдоме день открытых дверей. — И не поспоришь, неожиданная! Попались с поличным, оба! — восклицает охранник почти радостно. Шон все еще пытается делать хорошую мину при плохой игре, правил которой ему, в придачу, не успели объяснить: — Я думаю, тут вышло некоторое недопонимание… — А чего тут понимать? О, ты и твой мелкий поганец еще долго света солнечного не увидите! — Дэвид едва не сплевывает от отвращения на землю. — А сейчас скажи своему малолетнему уголовнику отпустить Макс. Только медленно, очень медленно, иначе я не посмотрю, что он твой сын. Нейтана начинает трясти еще больше, причем не только из-за безжалостных порывов ветра и ледяных струй дождя, добравшихся сквозь вымокшую одежду до его тела, но и из-за вновь поднимающегося по позвоночнику холодка ужаса. Сколько еще раз на него за сегодня наставят пистолет, сколько? Дэвид требует отпустить Макс, но руки Прескотта наоборот вцепляются в нее крепче, будто в каком-то иррациональном порыве ища у ее полубессознательного холодного тела защиты. И вопреки всему, Макс, игравшая до этого роль миниатюрного зомби, отчаянно вскидывает голову и обретает дар речи: — Дэвид… Дэвид, пожалуйста, не стреляй! Все не так! — Между предложениями она задыхается, слова даются ей с трудом, но они громкие и четкие. — Это был Джефферсон. Рейчел, Кейт — он за всем этим стоял. Нейтан просто пытается помочь. Джефферсон похитил нас, хотел убить и его, и меня. На несколько секунд воцаряется молчание, в ходе которого Шон Прескотт пытается переварить информацию о том, что его сына пытались убить, и решить, верить ли ей, а Дэвид смягчается в лице. — О, Боже… Боже, Макс, вы… вы в порядке? — Он подходит к ним поближе, с беспокойством рассматривая их и убирая пушку в кобуру. — Где сейчас Джефферсон, он еще может навредить? — Послушайте, это сейчас не важно, Макс нужно в больницу! Пожалуйста! — Нейтан практически выпихивает девушку вперед, к охраннику, вовремя хватаясь за последнюю соломинку. В конце концов у того тоже есть машина, не весть, какая, хуже старого «Бентли», но есть, а мужчина явно демонстрирует желание помочь. — Ну конечно, конечно. Иди сюда, Макс, я помогу тебе. — Дэвид понимающе кивает и аккуратно принимает девушку из рук Нейтана, помогая ей идти по направлению к своей машине. — Прости меня, какой же я медлительный идиот, господи. Все у меня перед носом было, я этого проклятого извращенца тоже давно подозревал, а вас тут в это время, пока я копался… Глядя, как Мэдсен помогает Макс устроиться на переднем сидении, Шон Прескотт кивает будто самому себе и тихо, но твердо замечает: — Так. Хорошо. С этим потом разберемся. Иди в машину Марка, Нейт. Пилить дерево уже некогда, сейчас перетащу часть вещей туда, и ты мне в конце концов объяснишь, что здесь происходит. В голове у Прескотта-старшего за это время уже успевает сформироваться какой-то примерный план дальнейших действий, и Нейтан заранее чувствует, что план этот ему не понравится. Начало этого плана ему не нравится уже сейчас, но Дэвид не дает высказать эти опасения вслух: — Куда это вы собрались? Прескотт… ммм… младший из вас, — он кивает в сторону парня, — а тебе что, в больницу не нужно? Отец хватает Нейтана за плечо, слишком быстро и слишком крепко. — Я сам в состоянии оказать первую медицинскую помощь моему сыну, если таковая понадобится. Нейтан все же хочет упомянуть свои сломанные ребра, которые, между прочим, приносят не малые страдания, но Шон, приказывая молчать, сдавливает пальцы у него на руке еще крепче, до боли и скрипа мокрой ткани рукава, трущегося о кожу. Охранник опять кивает с полным пониманием, его взгляд снова становится жестким. — Это да. А еще первую помощь по вкладыванию в его голову своей, более выгодной для тебя версии событий. Шон кривится и отступает на шаг, утягивая сына за собой. — Это не ваше дело. Мы уходим, и я не собираюсь продолжать этот разговор, особенно в такую погоду. Лучше позаботьтесь о той девочке, а мы в ваших услугах не… Дэвид неспешными твердыми шагами приближается к ним, багровея при этом лицом. — Да черта с два ты меня без свидетеля оставишь! И снова будет как с Рейчел Эмбер: никто, оказывается, не пропадал, никто ничего не видел, все всё отрицают! Ты, скользкий интриган! Это же вдвойне легче, если речь идет о сыне, да? И денег ему за молчание совать не нужно. Нееет, в этот раз так просто ты уже не отделаешься. — Глаза Мэдсена предостерегающе сужаются, а затем он указывает пальцем на грудь Прескотта-младшего. — Нейтан, ты едешь с нами. Нейтан вздрагивает и сжимает кулаки. «Выгодная» версия событий. Какой-нибудь очередной надуманный несчастный случай, и даже если Нейтан станет на каждом углу кричать, что все было не так, его совсем не долго заткнуть, накачав лекарствами или вообще сдав в психушку. А Макс… да кто поверит Макс? — Мистер Мэдсен, мы с вами по этому поводу уже договаривались! Я не потерплю, чтобы мой сын был замешан в ваших частных расследованиях и прочих сомнительных инцидентах! — Мистер Прескотт, — Дэвид кроет той же картой, даже специально сменив для этого тон. — Мне казалось, вы умный человек и должны понимать разницу между баловством вашего сына с легкими наркотиками и похищениями молодых девушек. Никакие деньги и угрозы не заставят меня закрыть глаза на это. — Он никуда с вами не поедет, вы даже не полицейский. Это не обсуждается. — Шон отступает еще, по-прежнему волоча сына за собой. — Проклятье, у нас нет времени на препирательства, а без него я не уеду! — Дэвид вытягивает руку вперед, возможно пытаясь схватить Нейтана за другое плечо, и парень испуганно отклоняется в сторону. Если так пойдет и дальше, то к концу этого спора они просто разорвут его пополам. — Нейтан. Не смей. — Отец воспринимает это неосознанное движение как попытку бегства и резко дергает его руку на себя, случайно пихая локтем травмированный бок. — Бога ради! Да отцепись ты от него, ты ему руку сломать хочешь?! — Командный тон охранника, который Нейтан, сгибаясь от боли, едва слышит сквозь звон в собственных ушах, неожиданно срабатывает. Шон отпускает его, и парень облегченно отступает в сторону, пытаясь отдышаться. — Да к черту все это! Нейтан, иди сюда, немедленно! С ребрами надо что-то делать, но заниматься этим точно не в Проявочной и без отцовской «помощи». Нейтан поднимает взгляд на Дэвида. Этот старый вояка упрямый, как осел, и точно никуда не повезет Макс, пока не склонит Прескотта-младшего на свою сторону. И его настойчивость можно понять, настойчивость эту Нейтан как раз-таки очень уважает. — Подумай, что ты сейчас хочешь сделать! Подумай о семье, — потеряв возможность воздействовать физически, продолжает шипеть отец. Мэдсен хмыкает: — А ты о семье много думал, когда покрывал убийцу, преподающего, между прочим, в академии твоего сына? Черт тебя дери, твой ребенок тоже пострадал! — Дэвид машет на Прескотта-старшего рукой, окончательно отказываясь понимать, как тот может думать в такой момент о каких-то других интересах, кроме интересов безопасности собственного чада. — Нейтан, хоть ты сделай правильный выбор! Ты сам знаешь, что больше так продолжаться не может! Нейтан знает. Губы его напряженно сжимаются в тонкую линию. Конечно, знает и давно все решил. — Вы правы, — мрачно замечает он, и, не оборачиваясь на отца, чтобы не видеть его разочарованного (а когда было иначе?) выражения лица, шагает по направлению к машине Дэвида, стараясь сильно не хромать и не спотыкаться. — Нейтан. Нейтан! Вернись сейчас же! — кричит ему в спину Шон, почему-то стоя на месте, как вкопанный, не бросившись его догонять. — Вернись, или ты мне больше не сын! — последнее, что слышит Нейтан, прежде чем захлопнуть за собой дверцу. Зато в машине наконец-то тепло и сухо. Зато в машине спереди сидит Макс, которая, наконец-то, попадет в гребаную больницу. Нейтан, все еще не переставая дрожать, сжав зубы, утыкается лбом в спинку сидения Макс, пытаясь насладиться временной тишиной. Тишину портят голоса в его голове, безостановочно шепчущие: «Ты предатель, предатель, убийца и предатель, теперь даже собственная семья тебя ненавидит».

***

— Не переживай, Нейтан, это он на нервах ляпнул, он, конечно, не имел в виду, не переживай. Господи, это же надо такое… Забудь, он еще извиняться будет, куда денется, он же твой отец. Они наконец-то выезжают на шоссе и едут на окраину города. Нейтан молчит. Дэвид может строить из себя какого угодно оптимиста, но оставленный за спиной Шон Прескотт не перед кем извиняться не будет. Чудо, если не попытается убить, узнав всю историю целиком. Стыдно (опять) признавать, но к машине Дэвида Нейтана гнало далеко не только твердое решение «так будет правильно». Страх, банальный детский страх перед отцом. Страх на несколько часов остаться с ним в одном закрытом помещении без возможности сбежать. Страх, что свой гнев Шон выплеснет на единственного живого человека в бункере. Страх все-таки умереть сегодня на проклятом белом кафельном полу, глупо и случайно, так же, как и Марк, и на другой стороне упасть прямо в его холодные объятья. А так Прескотта бы устроил расклад, при котором и Макс осталась бы жива, и проблемы с Проявочной были благополучно замяты. Да, да, не слишком благородно, но вот плевать ему уже на благородство, честно. Благородство — это не по его части. — Ты знаешь, мы ведь как раз поцапались с Хлоей на днях. Два раза, Макс не даст соврать. Я тоже, бывает, многое Хлое говорю, да и она мне, в сердцах, еще больше, чуть до драки не доходит. Трудный подросток, но вы же все такие. Всегда мне потом так гадко бывает, так жаль, что вырвалось! Сейчас тоже. Ничего, закончится вся эта канитель, я… Просто надеюсь, с ней и Джойс все хорошо. Такая буря… Нейтан закрывает лицо руками. Дэвид не знает. Дэвид ведь еще ничего не знает. — Пресвятые угодники! — вдруг восклицает охранник. — Да это не просто буря! Это же… Парень поднимает голову. Лес заканчивается. Из-за верхушек деревьев показывается свинцовая поверхность океана с занимающимся на горизонте заревом рассвета. И наконец, Нейтан видит его. Медленно спускающийся с неба, огромный, потусторонний и лишний в привычном неменяющемся с годами пейзаже Аркадия-Бей. Жадный до крови торнадо. Как будто прямиком из Проявочной они с Макс попали в какой-то сюрреалистический мир, потому что такое просто не может происходить наяву. Такое не происходило даже в видениях. В реальности Нейтан в ужасе от увиденного. Ему хочется выскочить из машины и нестись от смерча прочь, как можно дальше, забыв обо всем на свете. В реальности Нейтан настолько очарован его силой, что ему хочется бежать ему навстречу, сливаясь с буйствующей стихией, раскинув руки как Рейчел в его снах. Торнадо, разбрасывая рыбацкие лодки у себя на пути, направляется к городу не спеша, кажется, что машина едет быстрее. Прежде чем океан скрывается за поворотом дороги, Прескотт видит, как маяк, просто находящийся рядом с воронкой, ломается пополам, как картонный. Пока они ехали 3 километра вдоль набережной и пляжа, смерч уже почти добрался до берега. К больнице, что находится на окраине города на возвышении***, они приезжают в самый разгар эвакуации, которая представляет собой шумную круговерть белых халатов, каталок с пациентами и потока уезжающих и приезжающих неотложек. Дэвид выскакивает из машины, не сказав ни слова, подхватывает обессиленную Макс на руки и, что-то крича, уносится в самый эпицентр этого местного человеческого урагана, исчезая в нем. Нейтан опять остается один. Вокруг него туда-сюда снуют люди, но он абсолютно не знает, что ему делать. Уворачиваясь от выставленных на погрузку стоек для капельниц и медицинского оборудования, он медленно бредет в здание госпиталя, вглубь него, не обращая даже внимания на мерзкий больничный запах, который он так ненавидит, пока не находит в каком-то углу одиноко стоящую свободную кушетку. Этот коридор пуст, отсюда, похоже, уже вывезли все вещи и всех больных. Голоса эхом доносятся откуда-то издалека. Прескотт аккуратно опускается на сидение, только сейчас во всех красках ощущая, как же он, черт возьми, устал. И как же болит ребро. И как же хочется спать. Это и есть конец? Все наконец-то закончилось? Можно уже не бояться и отдохнуть? Выходит, он все-таки что-то доделал до конца. Вау. Спас Макс. Победил злодея. Вроде того. Только что-то никто не рвется к нему с цветами и поздравлениями и не кричит «герой!». Так оно в жизни и бывает. А Нейтану что? Нейтану теперь все равно. Внутри пусто. Никем он себя не ощущает, ни героем, ни кем-то еще. Наступает апатия. Он прикрывает глаза. В следующий раз он открывает их только тогда, когда слышит в пустом коридоре чьи-то осторожные шаги. Шаги останавливаются перед ним. — Эм… Привет, Нейтан. Примечания: * Понятия не имею, что там играло у Нейтана, а у меня в наушниках играла Ozzy Osbourne — Dreamer, не знаю, в тему, нет. Ничего не рекомендую включать, просто для отчета, если кому вот прям любопытно xD ** В первом эпизоде от Хлои мы узнаем, что родители Рейчел по какой-то причине отрицают факт ее исчезновения. *** Пыталась найти внутри игры хоть какие-то намеки на то, где может быть больница, но не нашла (могла плохо искать, просветите в комментариях, если ошибаюсь). С тем же успехом она вообще может оказаться в соседнем городе: слишком шикарная для Аркадии, раз в ней есть одноместные палаты с мебелью. Аркадия очень маленькая, если судить по координатам GPS, всего где-то 3 на 3 километра, жилая часть. Дальше, в радиусе 8-ми километров, всякие леса и заброшенные фермы, в т. ч. Проявочная.