Белый Рыцарь, Чёрный Король

У каждого есть какое-нибудь яркое, хорошее и светлое воспоминание из детства. Момент, который ты всегда вспоминаешь с улыбкой на лице и ощущением подлинного счастья на сердце. Есть такое воспоминание и у Нейтана Прескотта, хотя, глядя в последнее время на этого парня, и не скажешь, что в его жизни вообще могло быть что-то «хорошее и светлое». Но оно, тем не менее, было. Хоть и длилось не долго. Итак, Нейтану едва исполнилось девять лет. Отец и его друзья взяли его с собой на охоту. Охоту на оленя. Нейтан еще совсем маленький мальчик, но на нем куртка и штаны защитного цвета, совсем как на взрослом. Ему кажется это немного комичным. Это мать его так вырядила. Она любит одевать Нейтана в разные милые (исключительно с ее точки зрения) костюмчики, особенно после того, как Кристин, его старшая сестра, взбунтовалась и отказалась работать живой куклой. Но это все не так страшно, ведь отец, считающий его лучшим сыном в мире, взял его на охоту! Они идут по прохладному осеннему лесу, ночуют в палатках и спальных мешках, готовят еду на костре, ночью Нейтан слушает, как отец и его приятели, выпив, рассказывают интересные истории, иногда не всегда пристойные, в которых много вещей, которые мальчик не совсем понимает (но которые все равно приводят его в полнейший восторг). Пару раз отец даже разрешает Нейтану немного выпить вместе с ними, ведь рядом нет мамы, которая может возмутиться. Маленький Прескотт чувствует, что стал частью какого-то тайного общества, общества взрослых, сильных и свободных людей, поэтому ощущает себя невероятно счастливым, когда в пути шуршит опавшими листьями, вдыхает холодный лесной воздух, наполненный сотней незнакомых ароматов, с восторгом разглядывает высоченные ели, которые здесь, в глубине леса, почти закрывают собой небосвод. И ему не трудно, совсем не трудно идти так хоть два, хоть четыре часа. Не портит прогулку даже один из друзей отца, которому единственному, кроме Нейтана, не выдали охотничьего оружия — тот и так уже «вооружен» фотокамерой и постоянно отвлекается на то, чтобы запечатлеть на пленку какое-нибудь дерево, пень или птицу, замедляя при этом всю группу. Отец то и дело вынужден кричать ему: «Марк, идем уже, оставь свой чертов пенек в покое! Лучше сфотографируешь нас всех с тушей оленя, когда мы его найдем». «Странный он, этот папин знакомый», — думает тогда Нейтан, но отчасти понимает его желание сохранить что-то из их похода хотя бы частично, хотя бы в виде фотографий природы. Оленя они находят на четвертый день их путешествия. И, сидя в засаде вместе с остальными, Нейтан не может делать ничего, кроме как любоваться этим до невозможности грациозным животным, этими ветвистыми рогами и умным, настороженным взглядом черных глаз. Кажется, зверь уже давно знает, что за ним следят, и вот-вот рванется в ближайшие заросли, просто выжидает нужного момента, чтобы обмануть охотников. А ресницы у оленя! Боги, какие у него ресницы! Длиннющие-предлиннющие. Мальчик никогда еще не видел оленей так близко и никогда не предполагал, что у них такие бывают. И, кажется, друга отца от того, чтобы сфотографировать это невероятное существо, останавливает лишь боязнь спугнуть животное звуками фотоаппарата. На лице самого отца играет в это время радостная улыбка. Идиллия рушится в тот момент, когда Шон Прескотт вдруг вскакивает, вскидывает ружье и без заминки стреляет. Грохот выстрела кажется Нейтану крайне неуместным в тишине леса. Олень падает, как будто его подрубили, то есть совсем не грациозно. А потом животное начинает дергаться и страшно кричать. Вопль этот, ужасно похожий на человеческий, — одна из самых страшных вещей, которые Нейтан слышал за всю свою жизнь. А все вокруг радуются и поздравляют отца с точным попаданием, на что тот снисходительно отмахивается. — Вот дерьмо, — с досадой произносит он, подходя к бьющемуся в агонии животному. — Самую малость выше сердца промазал. Как будто он не в оленя стрелял, а бычок сигаретный пытался в урну с двух метров закинуть и не попал — «вот дерьмо», примерно с такой интонацией. А олень хрипит и скребет копытами по холодной земле. А в глазах у оленя ужас и безнадежность, и Нейтану хочется от этого плакать. «Зачем все это?» Старший Прескотт вздыхает, немного отходит, второй раз поднимает ружье и стреляет. Нейтан от неожиданности вскрикивает. Оленя слегка подбрасывает, а затем он замирает навсегда, и какой-то особый, «живой» блеск уходит из его больших черных глаз. С этого момента Нейтана всю жизнь будет мучать вопрос, где же та тонкая грань, перейдя которую, живое существо превращается в кусок мяса. И зачем его в этот кусок хотят превратить. Мальчик часто и, как ему кажется, громко дышит, ледяной воздух царапает горло и застревает комками в легких. В ушах все еще звенит после выстрела. Он делает несколько шагов назад, но в ногах почему-то ужасная слабость, и он ощущает, как постепенно теряет равновесие и начинает заваливаться назад. Однако фотограф оказывается сзади и мягко придерживает его за плечи, не давая упасть: — Осторожнее. Нейтан вспоминает про желание отца сфотографироваться с трупом убитого им животного и понимает, что совершенно не хотел бы присутствовать на подобной фотографии. Становится еще хуже. На гране тошноты. — Лучше пойди куда-нибудь сядь. — А, Нейт! — Его отец, к счастью, про фотографию благополучно забывает, зато вспоминает про существование собственного сына. — Иди сюда, я тебе кое-что покажу. Он достает охотничий нож. Пока непонимающий мальчик с трудом подползает ближе, Шон Прескотт одной рукой хватает тушу оленя за ногу и разворачивает так, чтобы было лучше открыто брюхо. Другой хватает сына за запястье, ускоряя приближение. — Вот так. Иди сюда, положи свою ладонь в мою. Вот. А теперь покрепче обхвати рукоятку ножа. — Зажатый в двух руках нож он приближает к брюху животного. — Сейчас мы с тобой вскроем этого красавца. Знай, каждый уважающий себя мужчина должен уметь это делать. Смелее! Ужас охватывает Нейтана еще до того, как его отец их руками замахивается и вгоняет нож по самую рукоятку в мягкую плоть. А уж когда вгоняет, младший Прескотт с воплем вырывается, отскакивая в сторону. — Да что с тобой не так? — Шон поднимается, раздраженно упирая руки в бока. И тогда Нейтан тихо, несмело, задыхаясь, в первый раз произносит то, что будет произносить в сторону отца всю оставшуюся жизнь: — Иди на хуй… — Что?! Что ты там пищишь?! — В ярость тот приходит моментально, но Нейтану уже все равно, это — не страшно, все, что угодно, лишь бы отец не заставлял его делать то, что он хочет заставить сделать. — Иди на хуй! Я не буду этого делать! Я не хочу! Я не желаю участвовать в этом… этом… варварстве! Это отврати- Нейтан и сам удивляется, какие слова он, оказывается, знает. «Варварство», звучит-то как красиво! Ровно как и «иди на хуй». Но договорить ему не дает затрещина, от которой мальчик на мгновение слепнет, а затем приходит в себя, уже растянувшись на осенней хвойной подстилке и таращась на уходящие в небо верхушки елей. Звон в ушах усиливается еще больше. Кто-то из друзей отца лениво замечает: — Зря ты так с ним. Надо бы помягче что ли… На что старший Прескотт рявкает: — И вырастет он тряпкой! Маленький паршивец! Это я его еще мало трогаю, раз он огрызаться научился! Приедем домой — возьмусь за него, мало не покажется! Кто-то из охотников высказывает предположение, что дети в принципе сейчас пошли изнеженные, но наглые. Такое уж поколение. Кто-то это предположение поддерживает. Один лишь друг-фотограф отца ничего не говорит. Молча подходит к Нейтану, чтобы протянуть ему руку и помочь подняться. Зато мальчик успевает встать аккурат к тому самому времени, чтобы лицезреть, как отец со злостью рвет нож на себя и вспарывает-таки оленю брюхо. Горячие внутренности начинают вываливаться на землю, но затем, правда, обзор мальчику спешно заслоняет ладонь фотографа, который с раздражением восклицает: — Шон! Господи, да побереги ты ребенку нервы! Зрелище не для детских глаз. — Он не ребенок, Марк, он мой сын! Он Прескотт, черт бы его побрал! — отзывается Прескотт-старший, совершенно не видя в сказанном противоречия. На охоту Нейтан больше ни разу в жизни не едет. Даже когда вывернутые внутренности трупов перестают его пугать. Дело тут не в этом. С того дня Нейтана начинают повсюду преследовать олени, и делают они это до сих пор. Они бросаются под колеса его алого внедорожника, и парень, не всегда находящийся за рулем в трезвом состоянии, только чудом до сих пор ни одного не сбил. Олень смотрит на Прескотта с фотографии на доске женского общежития, когда парень идет в комнату Виктории. Нейтан мечтает сорвать эту фотографию и сжечь к чертям, но все нет адекватного повода. Через какое-то время после исчезновения Рейчел самка-олениха начинает сопровождать его в любом месте, где он остается наедине с дикой природой, одна и та же олениха, каждый божий раз. За пару месяцев она достает Нейтана настолько, что он начинает бросать в нее камни, палки и бутылки, но все никак не может попасть — каждый раз оказывается, что нет никакой оленихи: он бросает мусор в пустоту. Мстительный дух девушки (а это, думается парню, наверняка он) просто желает довести его до ручки, приняв эту форму. А может, у Прескотта просто уже глюки. У новенькой, что перевелась недавно в академию, по-оленьи настороженный взгляд, будто старающийся выяснить, с какой же стороны ждать опасность, и россыпь веснушек, так напоминающих пятнышки на спине олененка. И на футболке у нее — ну нихера себе! — тоже олень. В цилиндре и с моноклем. Ну что за тупость. И таких «оленьих» футболок у нее целый вагон. Нейтан воспринимает ее появление как знамение. Дурное знамение. Нейтан показательно не обращает на нее внимания, рядом с ней презрительно воротя нос или залипая в телефоне, однако, когда никто не замечает, сверлит ее спину взглядом. Она же что-нибудь обязательно выкинет, рано или поздно. Виктория вот уже начинает жаловаться. Месяца не прошло. Марк Джефферсон записал новенькую в любимые ученицы. Дурное знамение тут, скорее, для самой новенькой, но все же… Она что-нибудь выкинет. Нейтан в этом уверен. Найдет, как ворваться в его и так дерьмовую жизнь. Нужно только подождать. Ведь девочки в футболках с оленями — это явно зло во плоти.