Слухами земля полнится... И море...

- На кухне Таверны опять скисло молоко!!! Именно этой потрясающей новостью встретила сошедших с «Испанца» центральная улица Нассау. Кричавший отступил на шаг и уставился на них с таким видом, будто ждал ответных испуганных воплей или, по крайней мере, допроса с пристрастием. - После долгого плавания в бордель меня тянет вовсе не навернуть миску-другую молочной овсянки. Джек у нас теперь «кот», так пусть и следит за молоком, или совсем зазнался? Недоумения Чарльза Вейна крикуна явно раззадорило, и постепенно начало выясняться, что хитрый Джек первым осознал опасность, сбежал от скисшего молока сам и заперся в форте. При этом то, что в форте он не один, а со своими двумя шлюхами и чертовой грудой испанского золота, упоминалось как второстепенное и малозначительное обстоятельство. Еще более ничтожной была новость, что до него форт оставался пустым, поскольку капитан Хорниголд тоже сбежал из Нассау начинать новую жизнь в неизвестном направлении, получив не то Королевское Помилование, не то вообще каперский патент. А гербовую бумагу он получил за то, что пленил и сдал англичанам Элеонор Гатри… В общем, все это напоминало не то кошмарный сон, не то дурацкую площадную песенку про возвращение из дальнего путешествия, где «Испанец» выступал в роли некой знатной дамы. Навязчивое сходство усиливало и то, что когда, наконец, добрались до последней новости, ее стали усиленно смаковать на все лады. Похоже, все собравшиеся скоротать вечерок в Таверне считали, что Чарльзу Вейну доставляет удовольствие слушать это снова и снова. Новоприбывшие с интересом разглядывали изменившееся убранство заведение. Большую часть оплетающих стены лиан зачем-то пообрывали, а взамен окна украсили связками лука и гирляндами из алых стручков жгучего перца, среди которых изредка белели жемчужинами - и где только откопали – головки чеснока. Раньше Флинт редко задерживался в общем зале, но, насколько он помнил, с живыми цветами было симпатичнее. С большим трудом – и после некоторого количество рома – ему удалось все же кое-как возвратить беседу к началу, а именно к скисшему молоку. Все началось с дурной наводки. Макс потом клялась и божилась, что сразу предупредила капитана Холингдейла, что продаваемые сведения не точны. Известно было, что капитан «Дафны» расхвастался, что собирается продать в Лондоне свой редкостный груз за баснословную сумму, да еще при этом немало сэкономит на жаловании команды - людей на судне только-только, чтобы им управлять, да выносить горшки за двинутыми на всю голову никчемушниками - пассажирами. Но что именно везет, он все же умолчал. Поэтому-то честнейшая Макс и продала такую наводку задешево. «Дафна» действительно, завидя черный флаг, сдалась без боя, да вот только драгоценным грузом оказались кадки с разнообразнейшими тропическими растениями для королевской оранжереи. Примерно то, что при высадке на берег чвакало у пиратов под сапогами, шваркало по лицу, цеплялось за эфесы и валилось на голову совершенно бесплатно. А пассажиры - все сплошь тощие очкастые хлюпики, подняли горестный вой, стоило капитану пнуть горшок с самым вонючим и разлапистым цветочком - вдруг у кого хватило ума припрятать там золотишко или жемчуга. Сокровищ там не сыскалось, но умница – квартирмейстер обнаружил среди личного имущества пассажиров несколько подзорных труб и хронометров, секстант, компас и еще нечто хитрое непонятного назначения, все отделанное золотом и перламутром, а также снабженное резными деревянными футлярами, выложенными прекрасным черным бархатом. Это вполне оправдывало расходы на вылазку, а также, что немаловажно, в качестве корабельного имущества они наверняка стали бы предметом зависти других капитанов из Нассау. Капитан Холингдейл все же примерился сапогом к следующему растительному монстру, просто так, для поднятия настроения, но тут стенания заламывающих руки пассажиров заглушил дикий вопль его собственного смуглокожего матроса. Впрочем, сейчас Дикарь Джо цветом лица мог поспорить с простыней. По крайней мере, простыней с пиратского корабля. Тыкая пальцем в зеленые ошметки на полу, он кричал, что эта зеленая гадость ест людей. Усыпляет запахом, обвивает усиками и высасывает всю кровь. Да мало того,- орал Джо, непочтительно оттягивая своего капитана за рукав подальше, – она умеет ползать за добычей, цепляясь своими усиками, а из самого маленького кусочка, зацепившегося одежду или волосы несчастного, за ночь может вырасти целое голодное и опасное растение. Сколько раз бывало – устроят неосторожные путники лагерь со всем тщанием на чистой поляне, а наутро половина из них не проснулась, и только цветы над ними покачиваются. Холингдейл в этой бредятине сильно усомнился, а вот один из пленников вытянул из кармана карандаш и, побегав глазами по сторонам, принялся упоенно писать прямо на манжете собственной рубахи. Однако, если не предаваться бессмысленному буйству, дела на «Дафне» были практически завершены. В трюме сыскалась еще пара здоровенных тяжелых хорошо заколоченных ящиков, с ними капитан приказал не ковыряться и забрать как есть, мол, у себя разберемся. Перед тем, как вернуться на свой корабль, капитан Холингдейл все же тщательно отряхнулся. Чтобы ребята успокоились и выбросили из своих дурных голов бредятину Дикаря Джо, как он со смехом заявил. Под крышками оказалась земля. В одном жирная черная, в другом воняющая гнилыми листьями и перемешанная с корой и щепками. Холингдейл недоуменно потыкал в каждый саблей. Ничего не нащупалось. Земля, сплошная земля, ничего, кроме земли, в которой капитан от души пожелал оказаться черной заднице Макс вместе с ее тухлыми наводками. Мол, тут не только черта, а и мисс Гатри вспомнишь – какие бы грехи за белобрысой стервой не водились, такие подляны честным капитанам за их же монеты она не подсовывала. Тревожный шепот за спиной заставил его обернуться. Он было подумал, что матросы обсуждают похвалу в адрес свергнутой королевы острова, но нет. Снова один из матросов, на сей раз чернявый коротышка Никола, был бледен и в ужасе пятился от груза. Бедолага был уверен, что именно в таких гробах набитых родной землей путешествуют неупокоенные мертвецы с его далекой родины. Кровожадная тварь днем отлеживается как приличный покойник, а ночью вылезает и охотится на людей. Вцепляется когтями, вонзает в жертву свои ужасные клыки и выпивает кровь. Если б клыки были и впрямь такого размера, как широко разводил руками Николя, их можно было б выгодно продать как слоновые бивни. И, увы, новый паникер был совершенно уверен, что раз в ящиках никого не оказалось, значит, они успели вылезти и теперь караулят добычу где-то в их трюме. В следующие полчаса команда Холингдейла узнала еще много нового. Что вампиры боятся солнечного света, чеснока, которого на корабле нет, и осины, которой в Новом Свете вообще нет. Что умеют превращаться в волков и летучих мышей, а то и вообще просачиваться в щели туманом. На этом месте рассказа многие начали задумчиво кивать головами и испуганно переглядываться. Остальное еще бабка надвое сказала, а вот летучие мыши-кровососы сказочкой явно не были. Что их самый главный – не хухры-мухры, а настоящий лорд. Впрочем, это было уже уточнение, сначала Никола употребил другое непонятное слово на своем языке. Некогда он водил за собой целые армии, и враги дрожали от одного звука его имени. А звали его Драконом. Тут уж капитан Холингдейл возмутился и заявил, что он конечно слышал, что отважный лорд Дрейк явится в случае нужды с Того Света защищать родную Англию от опасности, но отнюдь не в столь непотребном виде, да еще и во главе непонятных чужеземцев. Выступление его, однако, возымело обратный эффект. Матросы ясно поняли только то, что их капитан тоже верит в существование могущего восстать из мертвых лорда Дракона, и бросились из трюма бегом. Флинт, слушая это, чуть не поперхнулся ромом. На сэра адмирала Френсиса Дрейка положительно не везло всем. Теперь корабль Холингдейла одиноко болтался на самом дальнем рейде. Команда отказывалась на него возвращаться и уже который день запивала свой испуг в Таверне. Поначалу их с удовольствием угощали, чтобы еще раз послушать интересные подробности. Капитан Холингдейл, разругавшись с Макс, с удовольствием присоединился к рассказчикам. Он находил все новые и новые признаки странного вокруг. И собаки стали выть громче, и паутина по углам необычно разрослась. Возжелал утешиться весьма необычным для Таверны заказом – настоящим английским чаем с молоком и лимоном - и громко пожаловался, что молоко скисло. А это ж первейший признак близости нечистой силы! Макс и Рэкхэм, занятые иными хлопотами в Форте, не сразу заметили, что происходит в Таверне, а потом предпочли не вмешиваться. Разве что когда капитан возжелал насладиться как обычно «материнской лаской», строгая мамочка назвала его шалуном и отшлепала гораздо сильнее, чем он того хотел. Флинт цинично усмехнулся своим мыслям. По его мнению, капитан Холингдейл всегда был плохим стратегом. Какую бы он цель не решил преследовать: подпортить здешний бизнес или подвести людей к мысли, что раз нехороший гость перебрался на берег, значит, их собственный корабль чист и безопасен, оба выстрела ушли в молоко. Скисшее. В конце концов, другого подобного заведения на острове нет, и желающим выпить и поразвлечься с дамами деваться все равно некуда. А сидеть большой компанией пусть в подозрительном, но хорошо освещенном доме как-то спокойнее и удобнее, чем ныкаться в темноте по влажным от росы кустам. Так что клиенты из Таверны отнюдь не разбежались. «Кстати о стратегии – ее неплохо бы обсудить со свои новым союзничком, да побыстрее, пока тот не принял на борт избыточный груз рома и не начал делать глупости. Вряд ли Чарльз хмуро отмалчивается только потому, что ему не нравится новый дизайн помещения.» Флинт еще прикидывал, под каким бы неинтересным для остальных предлогом отозвать Вейна в сторонку, как вдруг почувствовал под столом настойчивое касание чужой ноги. Моряков облепили шлюхи, но заигрывание, если это было оно, было уж слишком сильным и грубым даже для них. Он обвел глазами окружающих, и Вейн тут же ссадил с колен разомлевшую девицу и, пьяно пошатываясь, направился к двери, бурча что-то про свежий воздух. Немного выждав Флинт двинулся в том же направлении. Он оказался прав - его действительно вызвали поговорить, но здорово ошибся насчет темы. Ни золото, ни судьба Элеонор, ни обнаглевший бывший квартирмейстер и даже ни «как делить корабль» - Чарльза срочно интересовало, что Флинт знает об этих самых нездешних заморских вампирах. При иных обстоятельствах тот ответил бы коротко и ясно – что их нет, но сейчас несколько опешил от изумления и замешкался. - Не жмись, - коротко хохотнул Вейн. Веселья в том смехе не было ни на ломаный пенни. - Я понял, что ты не веришь. Еще когда ты пытался говорить про зомби. Интересуешься, авось пригодится, но не веришь. И Билли твой не верит. Но ты ж образованный парень, книжки читаешь. Пишут там о таких тварях? Флинт кивнул все еще не зная, не зная, как ответить. Мало ли, что строчат досужие писаки. Например, что в Лондоне уже полвека как нет вампиров, вымерли в Год Сатаны, в год Чумы и Великого Пожара 1666. Вот только какое дело… - Скажи без затей: что о них думают те, кто верит. Как выглядят, где прячутся, чего боятся. Про спанье в гробу можешь не упоминать – в местной похоронной лавке ребята уже побывали. Флинт понял, что спрашивать в «какой лавке» не стоит – теперь уже все равно в никакой, и постарался припомнить те измышления столичных газетчиков, что годились не только для Лондона, и которые еще не прозвучали при них в этот вечер в Таверне. - Значит – замки и развалины? Чарльз ухмыльнулся каким-то своим мыслям и направился обратно ко входу, но Флинт его задержал. Раз так сложилось, неплохо бы и ему узнать кое-что о своем новом союзнике. Момент вроде бы подходящий – естественное продолжение разговора. - А ты? Понял вопрос или нет, но Вейн молчал. - Ты сказал, что я много знаю, но не верю. Ты тоже много знаешь про, - Флинт замялся, - местные обычаи… Продолжать не пришлось. - Некоторые говорят, что бокор может поднять и заставить двигаться любого покойника, были б в достатке нужные зелья. Истертые кости мертвецов, обезьяньи мозги, кровь, травы, выкопанные в полночь… – Чарльз сделал неопределенный жест. Случайно или нет, но теперь его лицо было полностью в тени. – В молчаливых и бесстрашных бойцов с подвязанными челюстями и пылью или ромом в жилах – пожалуй, что нет. Но иные шепчут, что колдовской яд можно подлить живому человеку, да так, что наутро его примут за мертвого. Через несколько дней он очнется, но потеряет память, волю, страх и способность чувствовать… - Слова звучали все тише и тише, так что о конце фразы можно было лишь догадываться. - Ты выпей все до капли; и мгновенно По жилам разольется у тебя Дремотный холод и оцепененье, Биенье пульса сразу прекратится, Ни теплота, ни вздор не обличат, Что ты жива, и розы на ланитах И на устах подернет бледность пепла; И окна глаз закроются, как будто От света жизни смерть их заградила; Все члены, лишены упругой силы, Застынут, станут мертвенно-недвижны; И вот в таком подобье страшной смерти Ты ровно сорок два часа пробудешь, Чтобы потом проснуться, как от сна. – Флинт сам удивился, как легко всплыли в памяти давно слышанные строки. Где-то на середине монолога скрипнула дверь, и на пороге Гостиницы воздвигся темный силуэт. Ни туда - ни сюда, похоже, он просто пытался высмотреть что-то в сгущающихся сумерках. Вейн, разумеется, не оценил иронии и согласно проворчал, что слова уж больно красивые, но, в общем, правильно. - Господи Иисусе, мы там все уже беспокоимся, а они тут, оказывается, стихи про любовь друг другу читают! – Донесся до них веселый голос Сильвера. Ну да, «все» так беспокоятся, что искать их пошел одноногий. - Господи Иисусе… - протянул Флинт, делая шаг к дверям, - нет, думаю, этот пример сюда не подходит. Чарльз чуть заметно вздрогнул, и только тогда до Флинта дошло, какое богохульство только что прозвучало. Томаса бы позабавило. Впрочем, мысль, что на сей раз ему, пусть и случайно, удалось шокировать собеседника, тоже была вполне приятной.