За свою жизнь капрал Леви повидал достаточно женских истерик. Одни изводили ухажеров через едкие пререкания, затем переходили в наступление все тем же ровным тоном, с издевательской улыбкой. Другие вдавались в крайности и крыли благим матом на весь дом, а то и на улицу. Такое встречалось на каждом шагу под землей. Третьи были слабы, избиты, запуганы, потому сопели в кулак, а их щеки краснели от соленых рек.
Капрал терпеть не мог требовательных. Ему пришлось столкнуться с одной такой стервой, убеждающей всю округу, что ребенок у нее от сильнейшего воина человечества. Парень, норовивший сделать барышне предложение, хотел было «разобраться по-мужицки», но, узнав имя противника, махнул рукой. «Не хочу пересчитывать зубы из-за потерянной», — так он сказал, когда встретился с разведчиком лицом к лицу. Леви завидовал. Он не мог так запросто отступить.
У него, видите ли, репутация подмочена.
Сплетни поползли дальше деревушки близ Гермины и в конце концов были нашептаны Смиту. И не скажешь же Эрвину, что девка юбку задирала в соседней комнате, пока чистоплюй чаевничал. Перед глазами до сих пор стоит простоволосая дочь фермера, которая не удосужилась поправить широкий ворот рубашки.
— Что же вы, капитан, скучаете? — она жалась к нему со спины, тем временем горячие ладони оглаживали мужские руки. — Компанию вам составить, что ли?
— Шлюхам платят. Сколько? — Леви был уверен, что через секунду щеку опалит отпечаток женской пятерни. «Кретин», — только и было брошено в ответ. На этом, как полагал ефрейтор, их пути разойдутся.
Когда он снова появился на пороге, озлобленный, но внешне бесстрастный, его встретил отец. Тот постоянно выкал, стелился перед капралом, глядел заискивающими маленькими глазками. Божился в «доченькиной верности». За время их разговора брюнет лишь раз подал голос ради напоминания, что отряд фермерская семья приютила больше полугода назад, да и то на день. «Так это… природа у всех разная! Кто-то с первого раза, другие с десятого…» — вдобавок к несвязной речи папаша захрюкал.
Девка явилась спустя пятнадцать минут, разодевшись, будто монахиня: неприметное темное платье в пол, белый воротник, платок на плечах. Отец свиного вида зашаркал в направлении выхода. С его исчезновением Леви ощутил, как комната опустела и обеденный стол уже не смотрелся ничтожно малым.
— Если ты думала, что я приперся к тебе предложение делать, то ошибаешься.
— Тогда зачем? — она не робела, наоборот, ее подстегнул настрой гостя. — Это вам позориться, а мне растить долгожданное чадо.
— Ошибаешься, — капрал перешел на тихий, леденящий тон. — Я солдата, перед которым ты ноги раздвигала, в лицо знаю, с ним уже переговорил. Парень готов все подтвердить, как и половина отряда, видевшая, как ты его за собой повела.
— Сказанного не вернуть.
— Злословие людям надоедает. Неделю еще посудачат и оставят в покое.
— Тогда я требую…
— Что ты можешь требовать? — не сдержался Леви. Его звериный взгляд выдавал клокочущий внутри гнев. Девушка поежилась на стуле и инстинктивно обхватила небольшой живот, где замер в ожидании недочеловек. — Рассчитывала на поддержку? Твои кавалеры тебя бросили. Строчить жалобы в Штаб нет смысла — твоего имени никто не помнит. Жители будут оглядываться и шептаться за спиной, ребенку заранее уготована участь отброса. Таких историй не раз и обчелся, уж поверь, — коротышка усмехнулся или, вернее, оскалился. Горько. Его мать хоть не вела себя, как последняя дура.
Минут пять они еще хранили молчание, он смотрел на понурившую голову незнакомку, она разглядывала сломанный ноготь на указательном пальце. Затем капитан поднялся и направился к двери.
— Я люблю вас, — просипела девица. Леви замер, но не обернулся. Его рука с нажимом скользнула по дверной ручке и в комнату, кряхтя, ввалился подслушивающий папаша. Он обернулся на ушедшего гостя, после перевел взгляд на ссутулившуюся дочь. Не вышло.
С тех пор Леви не воспринимал признания в три заветных слова как нечто серьезное, как клятву либо константу, к которой, лишь раз прибегнув, можно было доверять всю жизнь. И вот сейчас, надвигаясь на коллегу, он отдавал себе отчет, что она не назвала их.
Спасибо и на этом.
Мужчина взял ее за руку, впихнул обратно в кабинет, под пристальным, немного озадаченным взглядом четырехглазой усадил Вуд на стул. Кивком дал знак Зое, чтобы она оставила их наедине.
Она не плачет, не вопит, не злится. Слезы высохли, дыхание ровное и тихое. Неожиданно, правда? Ты не была готова к такому повороту событий, ровно, как и на последней тренировке, как в тот вечер, когда псевдодружба дала трещину по твоей же вине, Керри. Злорадство украдкой празднует победу и велит трубить в фанфары — скелеты дрожат костьми, выпрыгивая из шкафа Вуд и отплясывая кордебалетом. И раз, два, три, раз, два, три! Какая услада для видавшего виды зрителя!
— Пей, — Леви водрузил стакан с водой на край стола.
«Что теперь?» Забавно. Нет, правда. Две скрюченные, сгорбленные души таращатся друг на друга выразительными глазами, силясь разглядеть что-нибудь эдакое, что было бы хорошим поводом забыть друг друга. Безрезультатно. Давно и необратимо, уже как четыре с половиной года. Черт, а все могло быть гораздо проще!
В женских руках водную гладь рассекают маленькие волны. Разведчики медлят, тишина гудит и режет слух, где-то далеко разбиваются вдребезги морские холмы, орошая солеными слезами скалистые берега.
Недостижимая мечта.
Кто она для него? Леви всячески сторонился этого вопроса, вернее, научился петлять меж словами и каждый раз выуживал какое-нибудь одно. Незнакомка, недоросль, выскочка, собеседник, напарница, соратница, товарищ… Ее значимость ширилась с непостижимой скоростью и против этого ничего не попишешь.
Раз, два, три…раз, два, три… Трубы и кости гремят, смешавшись в один давящий похоронный марш по их спокойствию.
— Я из Подземного города, — глаза Керри округляются до размера чайных блюдец. Она в растерянности хлопает ресницами.
Что он творит? Глупая, возвращает равноправие в ваши суматошные судьбы. Пусть и не умышленно, он узнал больше, чем ты того хотела, может быть, раньше положенного, но узнал. Мог бы забить, сделать вид, что ему плевать, но поздно.
Выстроенные стены рушатся между вами.
Леви рассказывает все по порядку. Обидно за него, за маленького мальчика у маминой кровати, где тлело, разлагалось женское тело, некогда дарившее тепло. За первую пролитую кровь, отломившуюся ручку у фарфоровой чашки, Фарлана и Изабель. За одиночество и навешенный ярлык сильнейшего. Где, в каком месте мужчину напротив назовешь сильнейшим? Он низок, бледен, на задворках разума беснуются свои демоны. Господи, да куда уж хуже?
Вуд с натиском впивается коготками в торец стола. Леви хмыкает. «Мудак Винс» струсил бы, очутись в эту самую минуту рядом. Керри жалеет, что не знала всего раньше. Ефрейтор глядит на ее мучения исподлобья. Он думает. Он решает.
Они даже нахер не сдались этому миру.
Они. Хорошо звучит, обнадеживающе. Когда два человека равны и одинаково неизлечимы, им есть о чем поговорить или помолчать. В молчании рождается истина, так ведь? Что ж, четыре года достаточно.
— Раз уж так получилось… — мужчина намекающе покосился вниз, на раненую ногу, — будем работать вместе, пока не… — не что? Смерть не разлучит? У сумбурности между вами уже не будет рубежей, — …заживет.
Тишина сводит с ума. Еще пару минут, и кто-то свалится навзничь в истерике. Леви срывается с места — на самом деле стул лишь недовольно скрипнул — огибает стол и делает самый нелепый поступок за жизнь. Он протягивает раскрытую ладонь. Считай, собственноручно прорыл целую братскую могилу для стереотипов и пихнул каждого под зад. Ненормальная? Да он сам с головой не дружит. С характером? Всегда лучше серой поддакивающей мыши. Растяпа? Ничего, как-нибудь проживем. Главное — вместе, не сразу рука в руку, но постепенно и осознанно, так, чтобы оба понимали, что попробовали.
Керри медлит, ее карие глаза поддернуты слезной пеленой, оттого не менее ясные. Рот слегка приоткрыт — ее все же застали врасплох.
Давай сдадимся насчет три?
Раз…
Женские губы тронула улыбка. Рука тянется навстречу.
Два…
Кончики пальцев прошлись по шершавой коже, разрядами пронизывая обоих. Дрожь. Неслышный выдох.
Три…
Пальцы обхватили запястья. Разведчица привстает, ее ладонь скользит вверх, преодолевая складки кофты. Тихое «спасибо» у самого уха и спасительные объятия.
Нет пути назад. Они даже рады.
