Клуб заблудившихся

***

Как мы шли, если честно, запомнил плохо: петляли, пробирались дворами, ныряя в переулки, настолько узкие, что там с трудом расходились двое. Ветер сдувал с крыш листья, мешал идти, и, чтобы я не нервничал, мистер Хайд развлекал меня байками о клубе и его завсегдатаях. Самым примечательным в этом потоке слов было то, что сегодня приедет много японцев, а значит, скучать мне не придется. Наконец, радостно крякнув, мой провожатый указал на невзрачный дом да резво потащил меня к крыльцу, едва ль не приплясывая. - Тесновато... – заметил я, окинув глазами здание. - Ничего-ничего, это поместье полно сюрпризов, – прохихикал Хайд. Как ни забавно, он был прав: внутри домик дивным образом расширялся, поражая множеством извилистых коридоров, побродив по ним, мы остановились возле тяжелой двери цвета красного дерева. На ней висела табличка с нечитаемым названием и номером: три шестерки. Я невольно поморщился, памятуя про магию чисел, а Хайд хмыкнул, решительно толкая меня во тьму. - Каз! – гаркнул англичанин куда-то в сторону. – Погляди, кого я привел! В прихожей зажегся свет, из окружающей темноты вышел взъерошенный человек в темно-бордовом бархатном смокинге. - Пан Скептик? – неверяще пробормотал он, приглаживая пальцами торчащие волосы на макушке. – Проходите, пожалуйста. Я здесь управляющий. - Не утруждайся, коллега, – рассмеялся Хайд, по-дружески похлопав товарища по плечу. – Мистер Каз обыкновением страшно занят, – серьезно сообщил мне. – Негоже ему мешать. - Приятного вечера, – вежливо отозвался менеджер, отступая, а мы прошли дальше, совсем скоро оказавшись в прокуренном зале, плотно заставленном столами да креслами. Народу тут собралось дьявольски много, гул стоял невообразимый: в одном углу говорили по-чешски, в другом – по-немецки, в третьем – по-английски... Дым, висевший в помещении, окна которого, кажется, вовсе не открывались, безбожно резал глаза, что для меня, некурящего, стало истинной пыткой. Хайд, заметив мои страдания, великодушно пропустил меня вперед, и вскоре мы уселись за большой стол, где, к счастью, было слегка свежей (но все равно воняло). - Успокойтесь: все хорошо, – наклонившись, англичанин вновь осторожно обхватил мое запястье. Уловка помогла: через некоторое время, пока он заказывал для нас еду и напитки, я уже мог нормально дышать, не боясь, будто вот-вот расчихаюсь. Привык, наверное. Кто-то низкорослый, не по погоде укутанный в черный вискозный шарф, проходя мимо с бокалом кровавого вина, остановился, мрачно буркнув: - Kdo je to, pane Hyde? Nový Skeptik? - Brzy zjistíte, Mr. Kyo, – загадочно улыбнулся Хайд. - Nejsme v Anglii, – незнакомец недовольно фыркнул. - Jsem vždycky trochu v Anglii*, – последняя фраза прозвучала насмешливо, я решил, что это местная шутка. Хмурый коротышка исчез. - Господа, – побарабанив пальцами по столу и снова переключившись на японский, Хайд призвал к порядку, общающиеся умолкли, уставились в нашу сторону, смутив меня. – Разрешите представить вам пана Йошиду, нашего сегодняшнего Скептика. Кто желает первым взять слово? - Позволите? – раздался чей-то чарующий голос. - Конечно, пан Шинья, – закивал Хайд, шепнув мне: – Интереснейшая личность, рекомендую. Затем он повернулся к официанту, принявшись ему нечто разъяснять, я же, предоставленный самому себе, перевел взгляд на Шинью и поразился: этот парень был ужасно худой, нездорово бледный, прямые длинные волосы словно намеренно скрывали половину его лица. На другой половине от внутреннего угла глаза наискосок щеку прорезал кривой шрам, смотрящийся среди совершенных черт поистине дико. - Вы когда-нибудь боялись утратить то, что составляло основу всей вашей жизни, пан Скептик? – обратился ко мне рассказчик, однако, не выжидая, покуда я соображу, повел речь дальше, нудно растягивая слова: – Привыкнуть к славе легко и, став обожаемым, невозможно уступить трон... Знаете, закрывая глаза, я все еще вижу сцену, слепящий свет софитов, тысячи восхищенных зрителей. Много лет играя разные роли, живя, любя и умирая за своих персонажей, покоряя других, я окончательно растворился в этой игре... захлебнулся в овациях, мечтал, чтобы время застыло, чтобы меня всегда носили на руках, ценили, обожествляли... Но красота не вечна! – вдруг, вспыхнув, он резко хлопнул ладонью по столешнице, отчего посуда жалобно звякнула. – Меня заменили! Молодыми актеришками, кривляками, бесталанными болванчиками! Сколько мне было лет? тридцать? сорок? – закусив губу, Шинья лихорадочно призадумался, после минутного замешательства расхохотавшись, как сущий маньяк (в том, что визави не в себе, после внезапной перемены его настроения лично я даже не сомневался): – Чушь! Пыль! Ересь! Моя молодость, красота, слава отныне меня не покинут! Я счастлив, что заблудился, – подытожив, он тряхнул головой, отбрасывая челку, пригубил вина. Лицо осветила лампа, и я похолодел: его вторая половина оказалась изувечена, точно ее кожу выжгли кислотой... Мне сделалось дурно, но в беседу, к счастью, влез посторонний. - Да ну тебя, Шин, – повалившись на стул рядом с актером, долговязый субъект по-свойски пихнул парня в бок. – Утомил уже своим нарциссизмом! – длинноволосый высокомерно фыркнул, не соблаговолив наградить ответом товарища, но последний, кажется, не расстроился, устремив на меня свои живые глаза-угольки: – Не слушайте его, пан Скептик: что знает о счастье урод, балдеющий от собственного отражения в зеркале? Счастье не в молодости, а в бесконечной удаче, в азарте, в рискованных приключениях ради достойной награды! - А тебе бы все про награду, Тошия, – хмыкнул кто-то из соседей. – Непойманный вор. - Я благородный вор! Я от чистого сердца! – принимая вызов, Тошия с энтузиазмом поддержал спор, в котором стойко защищал свое право на присвоение чужого, если оно, это чужое, добыто в честной борьбе. Активная жестикуляция сопровождалась позвякиванием, присмотревшись, я увидел на его запястьях наручники с оборванными цепями, как у арестанта... искренне пожалев, что вообще сюда притащился, о чем немедленно проинформировал Хайда. - Уже уходите? – удивленно осведомился тот, с наслаждением раскуривая длинную сигару. – Вечер только начался, пан Йошида, нехорошо подводить гостей, – осуждающе покачал головой. - Простите, но мне... – я потупился, не зная, как оправдаться: страшно? скучно? нездоровится?.. - Не переживайте, – он не дал мне закончить, протягивая бокал. – Выпейте. Я послушался. Вино на вкус оказалось приятным, терпким, но ароматным и пилось легко, лишь чуть-чуть кружа голову. Я и не заметил, как осушил третий бокал подряд, а место рассказчика занял невысокий крепкий мужчина в несовременной военной форме и с печальными черными глазами. - ...На следующий же день по моей вине они все погибли при исполнении. Чтобы исправить ошибку, нужно было остаться там, накануне, в девятом сентября, – проронил он в финале, обменявшись взглядами с моим провожатым. – Удачно мы тогда пересеклись, пан Хайд. - Весьма, пан Каору. Хотя поймать конкретную дату ох как непросто, чего не свершишь, дабы завоевать доверие боевого офицера. - Не скромничайте: вы немало помогли мне. Честь имею, – разведчик поднялся из-за стола и удалился, оставив слушателей наедине с мыслями. - Он живет... в сорок четвертом... – пробормотал я, стараясь забыть его окровавленные ладони да сложить воедино разрозненные куски услышанных сегодня историй: вечно молодого актера, непойманного вора, военного, заморозившего свой личный мир за сутки до трагедии. Если все вокруг врут, значит, хотят развести меня на что-то, но на что? А если не врут, то... – Бред какой-то, – выдохнул я. - Бред? – Хайд, покручивая в пальцах опустевший бокал, хитро прищурился. – Допустим. Ваше право считать сие бредом или чем-то еще. В любой момент вы можете уйти, пан Йошида, правда, с одним условием: обязательно сообщите мне, что уходите. Посверлив меня строгим взглядом, он дождался кивка. Вечер тем временем неумолимо катился прочь, говорящие постоянно перебивали друг друга, заставляя меня все сильней убеждаться: они ненормальные, – однако что-то мешало мне их не слушать. А потом... потом в зале появилась та самая девушка в белом, с которой все началось! Я с испугу подавился вином, она же, плавно миновав соседние столики, недвусмысленно положила ладонь на плечо Хайда и наклонилась, чтобы сообщить ему на ухо некое известие, видно, хорошее, поскольку, получив его, англичанин таинственно ухмыльнулся и приобнял красавицу за талию. Пару минут они что-то обсуждали, после обладательница многоцветной гривы простилась и, уходя, внезапно улыбнулась мне, от чего я снова смутился да окончательно растерялся. В тот же миг Хайд поднялся на ноги, бросил: - Я скоро. Только не уходите никуда! – и исчез в толпе, подхваченный под руку неизвестно откуда взявшимся Казом. Я остался один среди шумных гостей. Навязанная роль критика, скажу честно, мне совершенно не подходила: в силу природной замкнутости я высказывался редко, в основном помалкивал... к моей радости, спорщики особого внимания на меня и не обращали, получая наслаждение от самого процесса выяснения отношений. Чаще других в беседу встревал Тошия: размахивая руками, этот человек-праздник так и сыпал баснями, явно взятыми из новелл, хотя он клялся, будто говорит правду. Когда он дошел до памятного эпизода своей богатой биографии, где вместе с подельниками грабил швейцарский банк, я почувствовал, что меня начинает мутить... а Хайд, как назло, точно сквозь землю провалился. - Эй, – вдруг донеслось до моих ушей откуда-то со стороны выхода: голос был негромкий, но четкий и явно обращенный ко мне. Я обернулся: у барной стойки, сжимая рукой высокий бокал пенного, сидел крепкий парень, в волосах которого виднелись крашеные алые пряди. Поймав мой взгляд, незнакомец неприметно кивнул, подзывая к себе, и я, сжавшись в комок, неслышно покинул поднадоевший пост. К счастью, никто ничего не заметил. – Не тупите, пан, – грубо брякнул мужчина, как только я оказался рядом. – Валите отсюда. - А... - Тихо, – шикнул он, ткнув в разношерстную толпу. – Эти люди думают, что, затерявшись во времени, судьбу обдурили, а вообще-то все они сдохли давным-давно. Сейчас вы судачите с призраками и если не хотите стать к рассвету таким же, мой вам совет: делайте ноги. - Но мистер Хайд велел подождать... – слабо воспротивился я, ощущая, как нарастает паника: этот парень, кем бы он ни был, прав на все сто! Вот почему все так дико, вот к чему этот балаган!.. Надо мотать. И скорей, твою мать! - Когда вернется мистер Хайд, будет уже поздно, – констатация предельно простого факта встряхнула меня лучше пощечины. - Ясно, – кивнул я, опрометью бросившись к дверям, прочь из страшного дома. Все, что случилось дальше, виделось мне потом как в тумане, размытыми кадрами, прожитыми в хроническом стрессе и нечеловеческом ужасе: до отеля я добрался только к утру, путаясь в лабиринте улиц, не представляя, куда спастись... мне все время чудилось, что за мной гонятся. С тех пор я никогда не оставался один: двое, коротышка и верзила, неотступно следовали за мной. Скоро я узнал их: хмурый приятель Хайда, закутанный в шарф, да красноволосый провокатор, подбивший меня на побег, – правда, легче от открытия мне не стало. Оставшиеся дни отпуска я провел запершись в номере, солгав управляющему, будто бы нездоров, и спускался вниз только к ужину, причем подгадывая так, чтобы в столовой собралось побольше людей, а перед самым отъездом долго-долго стоял у двери, держась за ручку да с трепетом слушая, как в коридоре эти двое говорят обо мне... - Круто я развел этого придурка, а, пан Кё? – скалил зубы высокий. - Катись к дьяволу, пан Дайске: из-за твоих шуток одни проблемы, – бурчал низкорослый. - Зато нескучно живем! Как думаешь, пан Хайд вернет Скептика? - Этого? – Кё презрительно фыркнул. – Из него такой Скептик, как... Если Асаду не вернул, этого и подавно. - Да, жаль пана Асаду: ценный критик, не то, что некоторые. Пускай и предатель. - Вот-вот. Еле живой от страха, я впился пальцами в крест, висевший на шее, в слезах умоляя Господа пощадить меня. Не знаю, помогло ли, но в номер постучал управляющий. Когда я приоткрыл дверь, на лестнице кроме него уже никого не было. Тени своих преследователей в последний раз я видел в аэропорту, в поезде до столицы в моем вагоне они не ехали и в самолет не садились, хотя я и не могу точно сказать, отстали ли они от меня... кажется, отстали, поскольку на японской земле ощущение слежки меня покинуло. Зато взамен появилось новое: все вокруг в Токио казалось мне каким-то чужим, незнакомым! Здания, эстакады, рекламы, мосты, разъезды... Пока наземное метро везло меня с аэровокзала, я отчаянно крутил головой, не узнавая улиц, по которым ходил и колесил столько лет. «Что за черт? Что со мной творится?!..» Высадившись на своей станции, я глубоко вдохнул, желая упорядочить мысли. Это стресс. Все верно: после посещения приснопамятного клуба я ведь почти не спал, находясь в постоянном напряжении, вымотался и теперь безумно нуждался в поддержке – неудивительно, что ноги сами принесли меня к дому старого друга. На звонок домофона поначалу никто не отвечал, но потом трубку сняли: в динамике послышался до ужаса хриплый голос, в котором ясно проскальзывали родные интонации Тсукасы. - Кто это? - Это я, Хироши. Ответом послужила нервная тишина, затем хозяин квартиры мрачно произнес: - Вон отсюда. - Что?.. – опешил я, он повторил: - Вон. Или полицию вызову, – это было выше моих сил: колени подкосились, и я в слезах рухнул перед закрытой дверью, еле выдавив из себя: - Тсу... но это же я, Хизуми!.. - Вы издеваетесь? – голос дрогнул, раздался устрашающий скрежет. - Нет, – прошептал я, ничегошеньки не понимая, с трудом подбирая слова. – Лидер-сан, открой, пожалуйста, мне нужно поговорить. Зеро и Карю у тебя? - Нет, – сухо ответил он. - Я пытался созвониться, но вы все вне зоны. Я подумал, может, заеду, может... - Вы кто? – резко перебил лидер. - Хизуми. - Нет, – как отрубил. – Я пока что в своем уме, уважаемый. Вы не Хизуми. Хизуми убит. Сорок лет назад на следующий день после возвращения из Европы его нашли дома со сломанной шеей. Той же осенью Зеро умер от пневмонии, а через год Карю погиб в аварии. Еще вопросы? Я потерял дар речи: в один момент мне будто бы заложило уши, а старик – это был именно старик, хриплость была старческой – добавил: - Убирайтесь, – и бросил трубку. Чуть живой, я поплелся к себе, плохо соображая, что происходит, и даже не удивился, увидев свою многоэтажку обвитой предупредительными лентами, пошарпанной, полуразвалившейся, с пустыми проемами окон. Отпустив ручку чемодана, я на автомате перелез через ограждения, по грязным ступеням поднялся на этаж, толкнув незапертую дверь, болтавшуюся на единственной уцелевшей петле, оказался в своей квартире... точно пережившей землетрясение: все вещи были переломаны, раздавлены, валялись в пыли, устилавшей пол толстым слоем. На ватных ногах я прошагал в комнату, подошел к разбитому зеркалу, вяло, безропотно принимая вывихнутую реальность: за моей спиной высились Кё и Дайске. - Он здесь, – объявил Кё, и двое тотчас же испарились, а вместо них в зеркальном экране материализовался мистер Хайд – усталый, однако довольно потирающий руки. - Зачем вы так, пан Йошида? – протянул он, но, заметив мою попытку оглянуться, тут же пронзительно вскрикнул: – Не оборачивайтесь! – это подействовало: я не решился испытывать судьбу. Он улыбнулся. – То-то же, – пригладил воротник. – Зря вы ослушались: из вас мог получиться неплохой Скептик, кроме того, напомню, вы могли отказаться, я отпустил бы вас с миром. Почему люди столь предсказуемы? – вздохнув, он вальяжно приблизился, одну ладонь с невозмутимым видом водрузил мне на макушку, другую – под подбородок, впившись мертвой хваткой. Меня словно мгновенно лишили воли, я мог только слушать, не в силах сдвинуться. Мистер Хайд лениво зевнул. – Как ни прискорбно, придется наказать вас, пан Йошида. Таковы правила. Впредь будете умнее. Sbohem!* Я знал: вот-вот он свернет мне голову. Но не успел ни испугаться, ни почувствовать боли: он сделал это быстро, одним рывком.