Три месяца назад.
— Ненавижу! Ненавижу… — Рогозина, едва выбравшись из машины, попала в надежные и крепкие объятия отца. — Что случилось? — Папа, Слава жив! Представляешь, он жив! — заметив сквозь слезы, как изменился в лице Николай Иванович, торопливо добавила. — Не бойся, я не сошла с ума… Мне Петя позвонил, попросил встретиться… Я видела Славу! Пап, он все это время был жив. — Пойдем. Сегодня останешься у меня. На работе возьмешь больничный, — Рогозин увел дочь в дом, похоже, ничуть не удивленный новостью. Что-то в таком духе он и предполагал, просто не посвящал Галю, берег ее нервы. Пока Николай Иванович возился на кухне, Галина сидела рядом, тупо глядя перед собой и не реагируя ни на что. Обрывки из недавнего разговора крутились в голове, смешиваясь с воспоминаниями, которые она честно пыталась забыть — события двадцатилетней давности должны были остаться в прошлом. Тщательно возведенная стена, панцирь, броня — все рассыпалось на глаза. Рогозиной было и смешно, и страшно. Self-made woman не выдержала одной встречи и пятнадцатиминутного разговора. Чего стоила ее хваленая выдержка, раз все легко и без особых разрушил внезапно воскресший муж, Вячеслав Лунгин? Разум отказывался верить в то, что абсолютно седой мужчина, с лицом, посеченным осколками и с протезом, вместо левой руки, с развитой мускулатурой, и есть Слава, веселый, но при этом серьезный и любящий, погибший в девяносто пятом, в Чечне. — Выпей. — Рогозин силком влил в дочь почти целый стакан с непонятной, но остро пахнущей жидкостью. — А теперь рассказывай, что ему от тебя потребовалось спустя столько лет. — Я не знаю… Представляешь, сбежала. Он успел только рассказать, как выжил и вернулся в Москву. Что ему нужно, я не знаю… Идиотка. А может, ничего не было? Никакой встречи… — Галя, остановись. — Николай Иванович забрал из ее рук мобильник и, загрузив журнал звонков, продемонстрировал исходящие и входящие от Немирова. — Им что-то от тебя нужно, значит, еще раз позвонят. Может быть, приедут сюда. Разговаривать с этими лоботрясами я тебе не дам, можешь говорить, что угодно, я пока еще твоей отец… — И лучше знаю, как надо. — Закончила за родителя Галина. — Как скажешь, пап. Я только своим позвоню, что не приеду. Пусть сами разбираются, без меня. Папа, можно сюда Тихонов приедет? Он мне нужен. — Это лохматый такой, с компьютером дружит? Пусть приезжает, — одобрил старый судья. — Это не его ты сладостей лишить грозилась? — Его. Но Ваня без сладкого не может, поэтому угрозы только остаются угрозами, — отмахнулась полковник. Ей поразительным образом, во-первых, стало легче, во-вторых, отец нашел ключевые слова, позволив побыть слабой. Совсем как детстве было надежно и почти хорошо, если бы не больная память. Поговорив с коллегами и попросив Ваньку приехать, как можно скорее, Рогозина убрала телефон в карман кителя и стащила его, сознательно комкая. Так хотелось сорвать погоны, отливающие кусочками ненастоящего золота, потому сейчас, некогда единое они разделили по разные стороны баррикад. Лунгин оказался преступником, вульгарно и пошло. А теперь требовал от бывшей жены помощи, разумеется, зная, где она служит и какой занимает пост. — Определенно нужен Тихонов. Он точно поможет. — Галь, пока он едет, ты поспи. Постелю тебе в комнате, одежду найду. — Пап, спасибо… Ты со мной, как с маленькой. — А ты и есть маленькая, несмотря на то, что взрослая женщина и большой полковник. Пойдем-пойдем, — Рогозин увел дочь в комнату, придерживая за талию. Как и тогда, поздней весной девяносто шестого, он боялся оставлять ее одну. Сейчас, конечно было чуть-чуть легче. Но именно это «чуть-чуть» радовало мало.***
Тихонов, откровенно растерянный после звонка Рогозиной, а чуть позже и звонка ее отца, поспешно собирал рюкзак — ноутбук, зарядные устройства, провода, стопка дисков, флэшка, неизменная мышка-талисман… Все это запихивалось в недра рюкзака бездумно, механически. Мыслями Ванька был где-то далеко, они хаотично расплывались, вперед лезли какие-то глупости: какао, приготовленное Галиной Николавной специально для него, прогулки по предрассветной Москве с плеером в кармане, купание в фонтане — в тридцатиградусную жару и долгие, от этого особенно любимые поездки на электричке, обязательно с бутербродами в газете и кисловатой, теплой минералкой. Почему-то это все сейчас имело особенное значение, а ведь раньше и не вспоминал, не складывал воедино. «Ваня, нужна твоя помощь» — эта фраза засела прочно в голове, повторялась, била в виски нервной пульсацией, заглушала голоса встревоженной Оксанки и ничего не понимающей Вали — ей Рогозина тоже позвонила, но что сказала, Ванька не знал. — Звони, хорошо? — Посмотрим, как пойдет. Вы же знаете… — Тихонов, чуть виновато улыбаясь, развел руками. Дорога до метро начисто стерлась из памяти. Но в потоке спешащих людей в голове прояснилось. И как будто загорелась лампочка — даже при самом невероятном раскладе шансы решить проблему были. Правда Иван толком не знал, что случилось, но знал — в нужное время ему все объяснят. Тихонов ехал в переполненном вагоне и сам себе улыбался на просьбу Рогозиной купить сигарет, отправленную смс-кой. В этом было нечто доверительно-теплое, почти домашнее, свое, родное. Понятное и привычное. Которое ни в коем случае нельзя показывать другим. Он и не показывал, просто улыбался и иногда постукивал ногой в стоптанном кеде в такт музыке.