Один выбор изменит всё

      Мы проводим ближайшие пару часов, тренируясь с макетом управляющего компьютера. Это быстро становится очевидным, что Трис лучше в отправке сообщений, чем я. Я могу передавать информацию без проблем, но мне говорят, что в моих сообщениях не хватает интенсивности, чтобы заставить людей поверить мне, если они ещё не склонны сделать это. С другой стороны Трис, кажется, которая в состоянии убедить всех в чём-либо, что она задумывает. Я не могу сказать, что это меня удивляет.       После того, как она последовательно передаёт сообщения правильно, Трис уходит вниз, чтобы потренироваться ещё в другом, в то время как я продолжаю упорствовать в этом направлении. Чем дольше это продолжается, тем больше я становлюсь раздражённым, в то время как мне не удаётся передавать так же определённо и восприимчиво, как ей. Это может продолжаться бесконечно.       Наконец, Анна садится рядом со мной, поджав губы задумчиво.       - Нам нужен другой подход, - говорит она. – Ты явно способен делать это, но это не сработает, если ты не передашь сильную эмоцию – то, что заставляет людей видеть в твоих глазах, соглашаясь с тобой, и по каким-то причинам ты, кажется, не хочешь делиться своими чувствами.       Я не удосуживаюсь ответить. Вряд ли это потрясение, что я скрываю свои чувства, после взросления в своей фракции, в которой эмоции считались эгоистичными, а дома я знал лишь гнев и страх.       - Я предполагаю, - произносит Анна после паузы, - что сейчас тебе нужно перенести какое-то воспоминание в послании – что-нибудь сильное – тому, с кем тебе удобно делиться этим. Это должно помочь тебе передать его. Может быть, ты готов поделиться чем-то с Трис?       Всё моё тело напрягается, и я автоматически качаю головой. Дело не в том, что я не могу поделиться своими чувствами с Трис – конечно, я могу. Просто они намного сильнее, чем я когда-либо позволял ей их видеть, и я боюсь напугать её. Она тоже выросла в Отречении, поэтому по-прежнему борется с интимной близостью. Нет смысла взрывать её эмоции для того, чтобы освоить эту машину.       - Ладно, - проговаривает Анна, вздыхая, - тогда, может быть, есть кто-то, кому ты хочешь передать… менее позитивное сообщение?       Она, очевидно, имеет в виду Маркуса, но эта мысль ещё хуже. Я не хочу быть рядом с ним, не говоря уже быть подключённым к его разуму в любой форме. От этой идеи я вздрагиваю. Но она также ведёт меня по другому пути. Может быть, есть один опыт, которым я мог бы поделиться с кем-то, с кем не возражаю, нанеся его на…       - Калеб, - говорю я твёрдо, - у меня есть, что показать ему.       Анна выглядит колеблющейся, и я помню, что он её внук, но она, должно быть, ценит миссию больше, потому что кивает нехотя.       - Хорошо, - соглашается она, - я попрошу кого-нибудь позвать его.       Калеб явно нервничает, когда они связывают его с принимающим компьютером.       - Что ты собираешься мне показывать? - спрашивает он, широко раскрыв глаза, когда они встречаются с моими.       Я одариваю его твёрдым взглядом, не отвечая, но всё-таки произношу:       - Последствия. – Через несколько секунд добавляю: - Если ты хочешь пойти с нами, ты будешь слушать и стараться учиться. Я предполагаю, что твой эрудированный мозг способен на такое? – Он кивает, с трудом сглатывая.       Когда я подключён, я смотрю на других и сурово говорю:       - Вы ждите снаружи. Никто не должен видеть это. – Похоже, это Калеб нервничает больше, и я вижу, как другие обмениваются взволнованными взглядами, но Анна провожает всех из комнаты без прений.       Я сам переподключаюсь к отправке и сижу мгновение, пытаясь собраться с мыслями. Но нет никакой реальной подготовки к этому, поэтому я делаю вдох и наполняю разум воспоминаниями, преследовавшими меня в течение последних двух недель.       Я в своей маленькой камере в Эрудиции, стены сдвигаются вокруг меня, но я даже не замечаю их больше… кроме как препятствие. Мне нужно пройти через них, отчаянно нужно бежать. Казнь Трис была перенесена на это утро, и я не могу позволить этому случиться. Нет ничего превыше этого.       Мои кулаки стучат по двери, по стенам, потолку – по всему, что преграждает мне путь. Матрас и простынь разорваны на полу, но кровать закреплена болтами на месте, и я не могу заставить её двигаться.       Паника – это дикое животное внутри меня, разрывает меня на части изнутри. Мои крики эхом отдаются от стен, крики боли и отчаяния. Я даже не знаю, что кричу. Я должен найти какой-то способ выбраться отсюда. Нельзя позволить этому случиться.       И тут я вижу её: её рука прижата к крохотному окошку в двери. Она касается моего сердца и притягивает меня к себе, и мгновенно я разглядываю её лицо - то лицо, которое так люблю, единственного человека, которому я небезразличен в этом мире. Она не может умереть. Она не может.       Она смотрит на меня спокойно, храбро, и я знаю, что она приняла свою судьбу. Но я не могу позволить ей уйти. Но я не могу. Я смотрю на неё жадно, тысячи недосказанных слов все и сразу борются за освобождение. Мне нужно больше времени с ней, нужно обнять её, поцеловать, нужно всё. Я кладу свою ладонь напротив её руки на стекло, пытаясь коснуться через него своими пальцами. И затем прижимаю лоб к холодной поверхности, будто прижимаю к себе её, пытаясь ощутить наше притяжение ещё раз. В последний раз.       Мои глаза закрываются на несколько секунд.       Когда я открываю их, она ушла. Пустота находится за гранью отчаяния. Дыра образовалась во мне, забрав мою душу. Я пошатываюсь назад, опрокидывая разорванный матрас, и падаю на пол. Я притягиваю колени к себе и всхлипываю.       Я не знаю, как долго я так сижу. Вечность никогда не заканчивается.       Когда дверь открывается, я не впиваюсь в неё, потому что знаю, что это означает. Они бы не открыли её, если уже не поздно для меня, чтобы помочь ей. Это, должно быть, слишком поздно, и они пришли зачем-то ещё.       - Что вы хотите… - кричу я. Гнев – единственная эмоция, которая у меня осталась.       Но затем я вижу её, вялую и безжизненную в руках Питера. Я не могу дышать.       - О, Боже, – моё сердце колотится так сильно, что я уверен, оно лопнет, остановится. – Ой…       Питер прерывает меня:       - Избавь меня от рыданий, ладно? – На долю секунды мой гнев полностью акцентируется на нём, быстро, и я не думаю больше ни о чём, кроме как убить его. Как быстро и каким образом. Но он продолжает: - Она не умерла, она просто парализована.       Слова пробивают током меня, наполняя меня огромными эмоциями, чем я могу понять, с чем я могу отдалённо справиться. Я смотрю на неё, пытаясь понять, прав ли он, и замечаю очень небольшое дыхательное движение. Она жива. Жива.       Я делаю слабый шаг в её сторону, еле держась на ногах, но я в меньшей степени способен быть вдали от неё. Я смутно слышу голос Питера, говорящего:       - Это продлится лишь около минуты. Сейчас приготовься бежать. – Слова не имеют смысла. Я отрываю глаза от Трис достаточно надолго, чтобы посмотреть на Питера. Он предлагает свою помощь нам в побеге?       Мысль наполняет меня ужасом, потому что я знаю, что Питер никогда бы так не сделал. И это должно означать, что я нахожусь в симуляции, и Трис действительно мертва. А Джанин экспериментирует на мне снова. Но я чувствую частичку боли, мои глаза переходят к Трис – её лицу, безвольному телу, небольшим подёргивающим движениям, и я осознаю, вне всякого сомнения, что это реально. Она настоящая. Я просто уверен.       - Позволь мне, я отнесу её, - произношу я хрипло.       Питер сразу качает головой.       - Нет, - говорит он твёрдо. – Ты лучше стреляешь, чем я. Я понесу её. – Я не могу смириться с мыслью, что она будет в его руках, но в этот момент я знаю, что он прав. Всё, что имеет значение сейчас – это чтобы Трис была в безопасности. Я вытаскиваю его пистолет из кобуры, и когда я чувствую тяжесть металла в руке, понимаю, что убью любого, кто встанет на моём пути. Всех, без колебаний или сомнений.       Я отступаю от воспоминаний, осознавая стул под собой снова, и вкладываю в следующие слова каждую частичку душевной силы, на которую я способен:       - Пеняй на себя, Калеб, если ты когда-нибудь причинишь ей вред снова.       Я выдыхаю, чувствуя, как взрыв гнева и горя, страха и надежды выходит разом. Я освобождаюсь от датчиков на голове и сажусь вперёд, прижимая свои руки к лицу и позволяя рыданиям сокрушить моё тело. Это занимает несколько секунд, чтобы взять себя в руки, но Калеб не выйдёт из другой комнаты, так что я не тороплюсь. Когда я, наконец, успокаиваюсь, я прохожу через всю комнату и открываю дверь, чтобы проверить его.       Я наполовину ожидал, что он снял датчики, прежде чем я приду сюда, и спрячется тут. Вместо этого я вижу его, сидящим в кресле, по-прежнему подключённым, его лицо пропитано слезами. Он смотрит на меня, и я признаю своё собственное отчаяние, отражающееся в его глазах. Видимо, мне удалось передать сообщение достаточно сильно.       - Я сожалею, - он задыхается, глотая рыдания, - я не знаю… - он трёт своё лицо, всё его тело трясётся. – Я имею в виду, я знал, что вы встречались, но я думал, что это просто… Я не знал, что это так. Всё было записано, так что мы не могли сказать ничего заранее, о любом из вас, – он обнимает себя руками, раскачиваясь взад-вперёд в кресле. – Она казалась такой спокойной, когда вошла в комнату, я подумал, может, она поняла это. Может, то, что я делаю, не так уж и плохо… - Вдруг его голос повышается до крика: - Что я за человек? Как я мог сделать что-то подобное? Ей, тебе, всем, – очередное всхлипывание сковывает его тело, и он сгибается, будто от боли. – Я никогда не любил никого так, так… что… как ты. Я никогда не испытывал ничего такого глубокого. Всю свою жизнь я был никем, кроме как эгоистом.       На секунду, наблюдая за ним, я вспоминаю Трис, ругающую себя за смерть Ала, и я начинаю чувствовать что-то вроде симпатии к Калебу. Он не намного старше её, и он боролся с многими из тех же вопросов. С одиночеством в Отречении, борясь вписаться где-то ещё, потерей родителей, сокрушительной виной по поводу того, как его действия сказались на других.       Может быть, я уже достаточно сделал ему. Я протягиваю руку и начинаю вытаскивать датчики с его головы. Он морщится мне так же, как я отстранялся от отца сотни раз за эти годы, но я не позволяю своим рукам опуститься.       - Пришло время для ужина, - говорю я тихо, снимая электроды. – И затем мы должны выяснить, какие боеприпасы мы возьмём в эту миссию.       Он встречает мой взгляд со слезами на глазах.       - Я могу пойти с вами?       - Да, - отвечаю я просто, мимолётно улыбаясь, - но нам действительно нужно поработать с твоими навыками самообороны. Сейчас ты бесполезен, – когда я говорю это, вспоминаю, что он стрелял из пистолета один раз, когда мы направлялись в Дружелюбие. Он, возможно, спас наши жизни в процессе. Я смотрю на него снова, пытаясь оценить его без всякой предвзятости ко всему, что случилось с тех пор. Возможно, только возможно, он имеет некоторые навыки.       Я протягиваю руку к нему, и когда он нерешительно хватается за неё, я тащу его на ноги.       - Мы должны, наверное, прибраться немного, - произношу я.       - Да, - говорит он со слабым смешком, - ты плохо выглядишь.