Один выбор изменит всё

      Эта поездка ещё более неуютная, чем предыдущая. Мы сидим в такой же тесноте, фургон без окон, как и в прошлый раз, подскакиваем вверх и вниз по неровной мостовой, порой натыкаясь явно на грязь. По крайней мере, укачивание отвлекает меня от клаустрофобии.       Первый отрезок времени мы проводим за изучением культуры НСША - жаргонов и акцентов - чтобы попытаться смешаться с теми людьми, когда мы туда доберёмся. Пари и Марго объясняют всё, что, они думают, мы должны знать, на основе их времени пребывания в Филадельфии. Слишком много информации, чтобы запомнить всё сразу, но мы практикуем наиболее важные аспекты. Они, кажется, довольны нашим прогрессом – до тех пор, как мы начинаем работать с языком тела.       - Ты хоть знаешь, как сутулиться? – спрашивает меня Марго раздражённо. – Ты должен смотреть в землю, не так, будто у тебя металлический стержень в спине.       Стискиваю зубы. Я провёл последние два года обучения, чтобы стоять прямо и выглядеть уверенно, и теперь они хотят, чтобы я действовал так, как и делал, когда жил с отцом…       Лорен отвечает за меня:       - Мы много времени потратили в Бесстрашии, обучаясь ходить прямо. Менять привычки тяжело.       - Ну, с этой привычкой вас убьют, - Марго произносит наотрез. – Так, найдите способ!       Я вздыхаю, глядя на других. Они все стараются противиться привычкам, даже Трис, которая обычно выглядит такой сильной.       - Как ты это делаешь? – спрашиваю я.       Она слегка улыбается, а затем отвечает:       - Иногда достаточно проявить немного уязвимости, даже если она не настоящая. – Я не улыбаюсь в ответ. Комментарий заставляет вспомнить её образ: в синяках и избитой, с вынужденной ложью на лице, для того чтобы оставаться в безопасности от Питера и, позднее, от Эрика. Мне не нравилось, что она вела себя так, и я не люблю это сейчас, но, полагаю, она права. Мы должны выглядеть слабыми, на самом деле не чувствуя этого, и притворяться, что страх – это достойный способ сделать это.       - Какое должно быть выражение лица? – спрашиваю нехотя.       - Думаю, такое, будто ты увидел букашку, - говорит Юрайя с усмешкой.       Я поднимаю бровь, глядя на него.       - Эй, вероятно, я нуждаюсь в зерне истины для осознания, так как я явно не актёр.       Калеб предлагает ориентировочно:       - Ты слишком оберегаешь всех. Может быть, тебе лучше подумать о маленькой девочке из теста на способности, находящейся в опасности. Она не настоящая, так что она не должна вызывать сильную реакцию, но этого может быть достаточно.       Эта идея не плохая, но прежде, чем я могу ответить, громко фыркает Кристина:       - Оберегает всех? Я не упущу того, что Молли выбивала из меня дерьмо и Эрик заставил меня висеть над пропастью.       Трис предвзято отвечает:       - Четыре не было там, помнишь? И он пытался достучаться до Эрика, чтобы мы могли сдаться во время боя.       Кристина закатывает глаза и говорит:       - Ладно, тогда я не видела столько заботы, когда он бросал в тебя ножи.       - Чтобы защитить её, - рычу, - поскольку альтернатива была у Эрика, чтобы ими разбрасываться.       Кристина выглядит расстроенной.       - Я не утверждаю, что ты плохой парень или вроде того, - пытается пояснить, - я просто думаю, что тебе нужна реальная уязвимость, и я не считаю, что человек становится инструктором Бесстрашия, если он «слишком оберегает».       - Так и есть, если он защищает брата-Дивергента своего лучшего друга, - твёрдо отвечает Юрайя, и я чувствую маленькую вспышку благодарности. Я никогда не говорил это вслух – никому – но я думаю, что трудно выяснить то, что было моей основной целью, когда я вызвался обучать в том году инициированных.       - Во всяком случае, этот вопрос спорный, - прерывает Кара. Когда все смотрят на неё, она поворачивается ко мне и добавляет: - Мои наблюдения показывают, что ты реагируешь на страх с силой и отличным каменным лицом. Значит, чувствовать себя уязвимым не поможет тебе выглядеть слабее. Я думаю, ты должен попробовать думать о чём-нибудь расслабляющем или даже немного счастливом.       Очень долгая пауза отвечает на это заявление, но оно имеет смысл. Я всю свою жизнь скрываю свои страхи и травмы – действую так, будто их не существует. Мне только потерять контроль в экстремальных ситуациях, и это не будет полезно для меня, представляя тех, кто в этой миссии.       - Возможно, ты права, - я, наконец, бормочу.       Кара кивает в знак благодарности и затем напоминает мне:       - Но ты не стремись к легкомысленности.       - Ну, что исключает все мысли о Трис, - произносит Питер с ухмылкой. – У тебя хоть есть какие-то счастливые воспоминания?       Я сердито гляжу на него.       - Определённо, - говорю я. Хотя, по правде, их не так много. Большинство из них связаны с Зиком, поэтому я сосредотачиваюсь на них, вспоминая моменты с ним, прежде чем я встретил Трис; прежде чем я беспокоился о понимании Эрика, что она мне нравится; прежде чем разразилась война… Что-то расслабляющее и просто немного счастливое…       Что, наконец, приходит на ум, так это моё постоянное ощущение в начале вечера во время выпивания с ним, как раз тогда, когда я начинал расслабляться, но прежде, чем я терял связь со своими мыслями. Я не пьян, как тогда, в ту ночь у пропасти, когда я сказал Трис, что бы я с ней сделал. После этого я тревожился, думая о том, что мне не нужно больше раскрывать себя, рискованно пить, но теперь я сосредотачиваюсь на этом ощущении и стараюсь, чтобы моё тело подражало ему.       - Лучше, - проговаривает Марго, оценивая меня. – Но больше расслабь плечи.       Я дальше погружаюсь в чувства, отправляя его в мои руки и плечи в попытке вообразить «отрывность» своего тела, спотыкаясь немного, в начале пьянства. Моё лицо становится вялым вместе с телом.       Марго, наконец, кивает в знак одобрения.       - Намного лучше. Продолжай практиковать это.       - В то же время, - вклинивается Пари, - мы должны перейти к чему-нибудь другому, не менее важному – как действовать, когда правительство транслирует сообщение.       Остальные прекращают разговоры и обращают внимание, когда она продолжает:       - Они первыми всегда посылают психические уведомления, так у всех есть время, чтобы остановить то, что они делают. И вы увидите, что они все как волной окажутся в точности в том же направлении и просто будут ждать.И затем очередь сообщения. Потом все будут вести себя так, будто ничего не произошло. Это будет трудным для вас, чтобы имитировать, потому что вы явно не получите предупреждение, но если вы не выполните это хорошо, кто-то заметит. Из-за этого вы будете слишком уязвимыми каждый день.       - Люди осознают своё окружение во время эфира? – спрашивает Трис. – Или просто в начале и в конце его?       Пари поджимает губы задумчиво и отвечает:       - Честно говоря, я не знаю. Я всегда была в курсе сообщений, но, конечно, я сопротивлялась, поэтому моя реакция не может быть типичной. Люди смотрят, по сути, замороженно во время него, но я не знаю, видят они или нет. Будет безопаснее предположить, что да.       - Впоследствии они осознают, что получили сообщение? – спрашивает Калеб с любопытством.       Пари и Марго обе смеются, а затем Марго отвечает:       - Невозможно сказать, потому что никто не говорит об этом. Данный запрет является частью послания. – Это не обнадёживает.       Трис хмурится и задаёт вопрос:       - Сообщения отправляются в определённое время дня?       Я вижу ответ на лице Пари, прежде чем она произносит это вслух:       - Не буду давать ложную надежду. Они пользуются трансляцией чаще всего вечером, но, учитывая всё, что происходит сейчас, это не будет таким: они будут транслировать несколько раз в день в случайные моменты времени. – Прекрасно…       - Вы двое получите сообщение, верно? – спрашивает Трис у Пари и Марго, а когда они кивают, продолжает: - Значит, мы должны будем следовать вашему примеру. Это означает, что нам потребуется своего рода сигнал, когда начинается сообщение.       Марго качает головой и проговаривает:       - Прости, но любой вид сигнала будет привлекать внимание, и это действительно даст вам преимущество во времени. Когда вы увидите нас, повернувшимися в определённом направлении, что и все остальные, это и будет вашим сигналом.       Трис задумчиво закусывает губу, Калеб говорит следующее:       - Так мы всегда будем опережать, я предполагаю. – Это не совсем вопрос.       Пари кивает.       - Мы можем разделиться, но не больше, чем на две группы, поэтому одна из нас должна вести другую группу. Когда мы едем, одна должна быть впереди, а другая сзади.       - Что насчёт другого автомобиля? – спрашивает Роберт испуганно. Дружелюбие и Отречение схожи в беспокойстве.       - Они все, как мы, - говорит Марго. – Из НСША, я имею в виду. Они будут в порядке.       Голос Трис подозрительный, когда она произносит:       - Но это означает, что они не должны пить воду там? Как они завершат миссию и уйдут?       Марго сужает глаза и долго молчит. Когда я думаю о том, что она уже не ответит, она проговаривает:       - Мы все знаем риски, которые взяли на себя. У них есть специальные бутылки с водой, и, надеюсь, этого будет достаточно. – Но ясно по её тону, что она не думает так, скорее всего, и я понимаю, что они, должно быть, подписались на смертельную миссию. Мысль посылает озноб через меня, даже если наша миссия не может быть намного безопаснее. – Даже если их поймают, - продолжает Марго, - они ничего не знают о наших планах и даже не видели большинства из вас, поэтому они не смогут нас сдать, - она смотрит в сторону, её лицо искривляется. И я понимаю второй смысл из её слов. Она и Пари могут выдать нас поголовно, так что если это произойдёт, мы должны либо спасти их, либо убить. Судя по выражениям всех присутствующих, большинство других понимают это так же, но никто ничего не говорит об этом. Эта тема не совсем приятная для разговора.       Через мгновение Пари втягивает нас всех на занятия, реагируя на поддельные трансляции. Сложно делать это в фургоне со всеми резкими постоянными скачками при движении, но мы обучаемся около часа, убеждаясь, что мы делаем успехи.       К тому времени, как мы заканчиваем, все мы измучены и готовы немного поспать. Я возвращаюсь в угол, который выбрал ранее, и Трис садится со мной, когда другие находят места.       Когда Пари выключает свет, я притягиваю Трис к себе, удерживая её крепко, успокаиваясь от напряжённого дня. Даже её присутствия недостаточно, чтобы расслабить меня в данный момент, но достаточно вдыхать её запах и ощущать её тело, прижимающееся к моему. Мы молчим из-за того, что люди так близко, но она разворачивается немного в моих руках так, что она может поцеловать меня нежно в челюсть. Я зарываюсь пальцами в её волосы и наклоняю голову, целуя её медленно и глубоко. Нервное возбуждение проходит через меня, делая что-то настолько личное, когда мы находимся в таком людном месте, но в то же время я чувствую себя хорошо, настолько хорошо, чтобы целовать её прямо сейчас.       - Вы двое не такие тихие, как думаете, - ехидно говорит Питер через мгновение, и мы быстро прерываемся. Мой первый порыв – задушить его, но я довольствуюсь тем, что Трис возвращается в мои объятия и просто держит за руку. Она прижимает щеку к моей груди, готовясь ко сну. Занимает много времени для того, чтобы сон настигнул нас, но, в конце концов, это происходит.

***

      Когда я просыпаюсь в три тридцать, фургон тих и неподвижен. Я осторожно отстраняюсь от Трис и вылезаю через дверь как можно тише. Нет никакого способа избежать взрыва холодного воздуха, но, надеюсь, что это никого не разбудило; по крайней мере, мне удаётся вновь закрыть дверь без стука транспортного средства.       Когда я прохожу вперёд, я замечаю тёмный внедорожник, стоящий возле нас, и я различаю очертания четырёх человек, спящих внутри него.       Маркус спит в передней части фургона на пассажирском сидении, слегка дремлет. Амар, с другой стороны, выглядит глубоко не так, положив голову на руль, когда спит беспробудно. Я открываю свою дверь, намереваясь предложить, чтобы сесть за руль, но сразу же понимаю ошибку. Плохая идея – напугать кого-то столь же смертоностного, как Амар.       Я быстро шагаю назад, поднимая руки автомотически, блокируя неизбежный удар. Контакт тяжёлый в любом случае.       - Четыре! – говорю я громко, а он убирает руку, рассматривая мгновение. Затем кивает. Рядом с ним мой отец уже вскочил бдительно, и он прищуривает глаза, когда смотрит на меня с подозрением. Я игнорирую его.       - Какого чёрта ты делаешь? – спрашивает Амар. – Ты же знаешь меня лучше.       - Извини. Я думал, что мы можем возобновить поездку с другим водителем.       Амар смотрит на внедорожник.       - Я не понял, что они вернулись, - он проводит рукой вверх на затылке. – Мы спали, пока они заминировали «69» шоссе. Я предполагаю, что они слишком устали, чтобы продолжать.       - Они должны были разбудить нас, - холодно говорит Маркус. – Один из нас мог вести автомобиль. Вместо этого мы потеряли время, мы не можем позволить его потерять, - его тон подразумевает, что это каким-то образом моя вина. Стискиваю зубы, не беспокоясь о том, чтобы ответить. Нет никакого смысла спорить, когда он такой.       Амар спокойно обращается к нему:       - Я всё ещё довольно сонный, поэтому если ты не можешь сесть за руль, на время поведёт Четыре.       Мой отец сверлит меня ещё секунду и затем молча отходит. Я не смотрю на него.       - Боже, да он осёл, - бормочет Амар, когда перелезает на пассажирское кресло. Я смеюсь и сажусь на место водителя.       - Каждый день в моей жизни. - Когда я настраиваю сиденье и зеркала, я спрашиваю: - Я должен ехать прямо, или ты собираешься бодорствовать, чтобы быть навигатором?       - После того как ты разбудил меня, мне повезёт не спать целый год, - он усмехается. – Но ехать прямо в любом случае. Таким образом, чтобы не попадать на кочки, стараясь их избегать. – Я, конечно, не собираюсь спорить с этим.       Амар садится сложа руки, как только мы начинаем движение, натыкаясь и гремя вдоль разбитой дороги. В таких условиях трудно водить, но лучше, чем быть прижатым в задней части фургона. По крайней мере, здесь я вижу.       - Насколько мы продвинулись? – спрашиваю я, немного погодя.       Амар наклоняется вперёд, чтобы перепроверить показания пробега и говорит:       - Примерно две трети пути до Толедо. Мы заправимся там, так как есть ещё много рабочих станций в этом районе.       Он садится обратно в кресло и спрашивает, зевая:       - Я полагаю, ты узнал всё о культуре НСША? – Когда я смотрю на него, я вижу хитрую улыбку на лице. Он должен понимать, что это не даётся легко.       - Да, видимо, я идеально подхожу для неё.       Он смеётся.       - Я уверен, что это так, Четыре.       - Ты не должен меня так называть. Кажется, что, встав прямо, будучи высоким и с каменным лицом, имя наверняка привлечёт внимание.       Он усмехается.       - Кто бы мог подумать? – Но он становится снова серьёзным, когда спрашивает: - Ты в порядке насчёт «Тобиаса»? Потому что мы можем использовать другой псевдоним, если хочешь.       - Это… хорошо. Половина группы уже используют это имя, так будет меньше накладок, если я пойду на это.       Он кивает.       - Я полагаю, что оно не должно быть слишком плохим, так как Трис не стала бы тебя так называть.       Я чувствую прикосновение красного, поднимающегося вверх к моему лицу.       - Когда я поделился с ней, я намеревался, чтобы это было частным, - я пожимаю плечами. – Но это не сработало.       Он смеётся.       - Вещи редко остаются частными, когда этого так хочется. Когда мы с Джорджем впервые встретились друг с другом, мы не хотели, чтобы кто-то знал. Частично в случае, если это не сработает, и отчасти потому, что в целом только у дивергентов имеются нехорошие гены, - он пожимает плечами. – Во всяком случае, мы думали, что были осторожны, но потом в один прекрасный день Анна случайно спросила меня, нужна ли мне моя комната на выходные и могу ли я остаться у Джорджа, так как им нужно было помещение для посетителя. Она видела нас насквозь.       Улыбка захватывает мои губы.       - Это меня не удивляет. Она очень похожа на Трис.       - Я заметил, - он ёрзает, пытаясь устроиться поудобнее. - В любом случае, это прекрасно сработало. Она присутствовала, когда мы обменивались кольцами пару месяцев спустя.       - Пару месяцев? - спрашиваю немного испуганно. – Ты куда-то торопишься?       Он нежно улыбается.       - Иногда ты просто знаешь, что это верно.       Я киваю, выворачивая руль, избегая крупную кочку.       - Да, - говорю я после паузы, - я могу это понять.       - Это очевидно, - говорит он с лёгкой усмешкой. Он оценивает меня мгновение, прежде чем добавить: - Вы хорошая пара, ты же знаешь. Я видел много за эти годы – тех, которые подходили друг другу, и тех, которые нет – а вы двое нажимаете на нужные «кнопки» друг друга.       Я улыбаюсь, несмотря ни на что. Есть не так много людей, чьё мнение меня волнует в этом мире, но нравится им это или нет, Амар один из них.       - Ты женишься на ней? – спрашивает он небрежно; так небрежно, что я замораживаюсь в ответ. Затем каждая мышца в моём теле деревенеет, и становится трудно рулить.       Я убеждал себя, что никогда не женюсь, насмотревшись на своих родителей столько лет. Два месяца назад я чувствовал, что это правильно, абсолютно и однозначно. Но сейчас…       - Я не знаю, - бормочу сухо. Он ждёт в тишине, и я, наконец, признаюсь: - Я действительно иногда думаю об этом.       Он кивает, но ничего не произносит. Он всегда был лучше, чем Зик в том, чтобы не наставивать. Всё-таки я бы предпочёл обсудить что-нибудь другое, в итоге я и говорю:       - Я удивлён, что Джордж не поехал с нами.       Имеется странная смесь грусти и облегчения в голосе Амара:       - Он не мог. Он попал в плен некоторое время назад, и в НСША вся информация, позволяющая индентифицировать запись. Это был бы риск для всех нас, что он едет.       Я киваю, думая о том, как я чувствовал бы себя, если бы я был здесь без Трис. Я предполагаю, зависел бы от того, что ощущал то, что она в безопасности, оставаясь позади, но с городом и постоянными нападками на него – это трудный вопрос, чтобы на него ответить.       - Ты спас его? – спрашиваю я.       - Нет, - Амар говорит с лёгким удивлением. - Маркус, на самом деле, это сделал. Это было давным-давно.       Каждая мышца в моём теле напрягается снова. Как давно?       Мой голос суровый, когда я, наконец, произношу:       - Заключается в том, что именно тогда его поразила высокая доза?       Краем глаза я вижу, как тело Амара сдвигается, напрягаюсь от того, как он заставляет себя расслабиться снова.       - Нет, - проговаривает он мягко, - он никогда не получал высокие дозы среди повстанцев. Если в нём что-то и есть, так это было в Эрудиции, когда Джанин начинала свои эксперименты. Я не знаю наверняка, так или иначе, но это, безусловно, возможно, что что-то в нём есть.       Слова перемешивают несколько мыслей сразу, и я не понимаю, в каком направлении следовать в первую очередь. Наконец, я говорю:       - Что не вяжется с описанными сроками моей матери.       Амар поднимает брови.       - Какие сроки?       Я прочищаю своё горло и умудряюсь выговорить:       - Она сказала, что он провёл несколько дней в лагере повстанцев, когда он впервые стал лидером, и что после этого он стал другим.       Амар думает немного, прежде чем ответить:       - Что было, когда он спас Джорджа… Но нет ничего в записях о нём разоблачённом, а я действительно дотошный в этом, - он напрягается немного и добавляет: - Кстати, мы не должны смотреть чужие записи, поэтому, пожалуйста, не упоминай это никому. Я только посмотрел, потому что мне хотелось больше узнать о том, с кем я работаю – ты знаешь, увидев твой пейзаж страха.       Я рассеянно киваю. Мне плевать, что он посмотрел записи Маркуса. Я забочусь о том, действительно ли они точны, и это звучит, словно «да». Значит ли это, что моя мать была не права, или же стресс воздействовал на него иным способом? Безусловно, война меняет людей. Возможно, сыворотка не имеет ничего общего с этим.       - В любом случае, - Амар продолжает, - оба твоих родителя и папа Трис были школьными друзьями с Джанин в Эрудиции на протяжении школьных лет. Мы знаем, что она начала экспериментировать с сывороткой примерно в то же время, и мы знаем, что они оказали значительное воздействие, и все три из них были переданы Отречению. Там явно было плохое предчувствие между ними потом, но они всё равно продолжали работать вместе и оставались молчаливы о том, что произошло… Возможно, что все три из них получили изрядную дозу или ещё что-то.       Я снова киваю, понимая, что я, вероятно, никогда не получу полную историю этого, больше, чем Трис, прежде чем умер её отец. И это значит, что я никогда не буду знать, вызвано ли было насилие Маркуса и каким образом.       Я помню, читал однажды в учебнике по психологии, что насильниками обычно не становятся с раннего возраста. Они не начинают избивать до того, пока не поженятся, и даже иногда, пока у них не появятся дети. Может быть, у моего отца всё типично, и это не имело ничего общего ни с чем другим. Или, может, Джанин не влияла на него, или миссия, или оба случая. Я сильно сжимаю руль в расстройстве. Я хочу какое-нибудь объяснение, любую мысль, сколько ненавидеть Маркуса и сколько нужно беспокоиться о том, как стану похожим на него, но я, наверное, никогда этого не получу.       Мы едем и сильно подскакиваем, и моя голова касается потолка.       - Как ты думаешь, когда мы доберёмся до Толедо? – спрашиваю я ради предлога, чтобы сменить тему.       - Вероятно, на рассвете, - зевает Амар, и я понимаю, что он гораздо более уставший, чем признаёт.       - Почему бы тебе не поспать? – говорю я ему. – Я в порядке, и если ты сейчас отдохнёшь, то сможешь сменить меня позже? Когда я устану.       Он мгновение колеблется, но затем кивает:       - Ладно, но если тебе захочется спать, разбуди меня. Мы поменяемся.       - Конечно. - И он закрывает глаза, оставив меня за рулём во тьме, погрязшим в ещё более тёмные мысли.