Один выбор изменит всё

      Стресс усугубляется. В Бесстрашии я мог избавляться от него путём стрельбы, используя грушу, или мог даже просто прогуляться, но у меня нет такой возможности в этом грузовике. Взамен мы просто час за часом подпрыгиваем вдоль убогой дороги, и впереди опасность, а Лорен внутри.       Мой товарищ по инструкторскому делу пришла в сознание, но она слабая и ей очень больно. Даже ожидаемо то, что у неё поднимется температура, и очевидно, что Кара и Калеб потрудились на славу, но нет никакой гарантии, что «операция» прошла стерильно. Это всего лишь вопрос времени, когда возникнет инфекция. Я не могу не чувствовать ответственность, так как именно я попросил Лорен возглавить эту группу. Что ещё хуже... Почему я это сделал?.. Потому что ни в коем случае не хотел, чтобы этим человеком был Маркус. Она не должна умереть только потому, что я ненавижу своего отца.       Никто не задаёт очевидный вопрос, потому что никто не захочет отвечать, что же мы будем делать с ней. Лорен не сможет сражаться или бегать, как мы, и нуждается в уходе, который мы не можем предоставить. Но, похоже, не будет никаких вариантов. Повстанцы в Питтсбурге не будут долго лояльными - они также попадут под воздействие более высокого уровня сыворотки - и мы не можем оставить её в больнице. Если у Лорен будет лихорадка, она начнёт говорить, в связи с чем раскроет слишком много о Чикаго, наряду с большим количеством деталей о наших лицах, и достаточно хоть какой-то информации о том, что мы пытаемся сделать. Мы не можем рисковать.       Я обхватываю свою голову руками, пытаясь придумать какую-нибудь альтернативу, какой-нибудь способ для Лорен, чтобы пережить следующую неделю без ущерба для всех остальных. Нам просто нужно выиграть время, чтобы закончить эту миссию. Правда, если мы не завершим её в течение недели, не будет иметь значения, кто говорит. Изменить ситуацию будет слишком поздно.       Может, стоит попробовать вариант Трис - отпустить Присциллу и Дага обратно в бомбоубежище, чтобы они смогли доставить туда Лорен. Они, наверное, все умрут по дороге, но, по крайней мере, у них будет шанс по сравнению с тем, если они останутся с нами. Кажется, это самый хороший способ отказаться от своего друга.       Я издаю стон в отчаянии, и Трис проводит рукой успокаивающие круги на моей спине. Что немного помогает, но даже её присутствия сейчас недостаточно.       Трис, кажется, пришла к соглашению с Калебом. Они часто смотрят друг на друга, так как ранее сражались бок о бок, и есть понимание в их глазах. Трис не хочет рассказывать ещё об этом, вероятно, потому, что смерть Роберта слишком свежа в её памяти, но я думаю, Калеб помог ей очень сильно. Эта мысль заставляет меня радоваться тому, что я позволил ему пойти с нами.       С другой стороны, здесь Маркус... Он сейчас ничего не делает, но каждый взгляд на него добавляет к массивному узлу, растущему во мне, напряжения. Он сидит с таким довольным лицом, как будто сделал нам всем одолжение, предложив Трис сыграть пленную. И я даже ничего не могу сказать по этому поводу, потому что эта идея действительно хорошая. И он был прав насчёт того, чтобы её связали, а я, конечно, не собирался позволять ему участвовать в процессе. Я не могу смириться с мыслью, что он вообще будет рядом с Трис при каких-нибудь обстоятельствах, не говоря о том, что происходит сейчас. Тем не менее, я воспользовался его идеей, надев наручники так, что Трис может открывать и закрывать их самостоятельно. А Маркус ощущает себя лучше, я знаю это, держа её под контролем.       Учитывая моё настроение, хорошо, что Юрайя перестал флиртовать с Трис. Объективно я понимаю, что он шутил, после двух лет выслушивания его стёба и Зика, что, кстати, меня почему-то не смешило. Но мне от этого не легче, и чем больше времени проходит, тем больше я задумываюсь об одном из его страхов - том, где Трис и Марлен отвергают его, а Линн чуть ли не расцарапывает ему глаза, прося забыть их.       Зик удерживал его от Трис подальше ради меня, и я знаю, что Юрайя слишком верный друг, чтобы добиваться её. Но когда я смотрю на кровь Лорен, мой разум ищет утешение в единственном месте, где может, постоянно посылая мне картинки с симуляцией Юрайи.       В течение этого отрезка поездки все находящиеся внутри мало разговаривают, за исключением Марго и Пари, рассказывающих нам, что знают военных НСША, которые помогут нам вписаться в их жизнь и не попасть под сомнение. Они многого не знают, поэтому заставить нас чувствовать себя комфортно с нашими фальшивыми удостоверениями личности не могут, но их информация лучше, чем ничего.       Это, безусловно, помогает нам на двух постах. Оба раза, когда грузовик останавливается, мы мгновенно занимаем свои позиции: Трис закрывает наручники, а я наставляю на неё пистолет. Солдаты следуют той же схеме каждый раз, разговаривая между собой и всеми остальными впереди, а потом открывают заднюю дверь и светят фонариками на каждого из нас. Они не удерживают нас долго: им достаточно времени обменяться несколькими приветствиями и заметить пепельное лицо Лорен и её окровавленную форму. Затем они машут нам, явно желая определить их «товарища» в медицинское учреждение. Может быть, есть какой-то способ сделать это, на самом деле, но мы не соглашаемся.       Спустя время я пытаюсь уснуть. Но чем больше я стараюсь, тем больше сон ускользает от меня. Слишком много беспокойства, гнева и чувства вины во мне. Трис опирается на меня, и я глажу её мягкие волосы, вдыхая её запах, но даже это не расслабляет меня, для того чтобы уснуть. Что не очень хорошо, потому что я более опасен, чем хотелось бы прямо сейчас, и остальное не будет иметь значения. Но, конечно, я думаю об этом, делая себе ещё хуже.       Дорога поднимается выше, и чем дольше мы едем, виляя повсюду и поднимаясь вверх, к холмам, тем сильнее выявляется мой страх высоты вместе с сопровождающейся клаустрофобией. Я убеждаюсь в том, что хватаюсь крепко за Трис, когда дышу сквозь зубы. Моя хватка её будит, и я чувствую, что она осматривается, предположительно, пытаясь разглядеть опасность сквозь темный ночной воздух.       - Извини, - шепчу я, - просто высота, и я застрял внутри этой коробки уже давно. Я не хотел тебя будить.       - Все хорошо, - бормочет она сонно. - Где мы?       - Я не знаю, но мы, должно быть, ближе. Судя по карте, Питтсбург богат множеством холмов, и мы, несомненно, проезжаем их.       - М-м-м, - говорит Трис, поворачивая своё лицо к окну, смотря в него. - Я думаю, ты прав. Впереди определённо больше света, - она тянется, пытаясь разбудить остальную часть себя, а затем спрашивает: - Ты хоть представляешь, какие наши дальнейшие действия? - шёпот слишком тихий, чтобы услышать, если кто-то бодрствует помимо нас.       - Лишь немного догадываюсь, - произношу я, держа свой голос очень низким, и мои губы возле её уха. - Во-первых, я думаю, мы встретимся с местными повстанцами и поймём, смогут ли они помочь Присцилле и Дагу, и, может быть, Лорен. Но я сомневаюсь, что мы все встретимся с ними, - вероятно, это сделает Присцилла. После, я полагаю, нам нужно будет продать драгоценности, которые мы взяли с собой, чтобы у нас были деньги, ведь они пригодятся в дальнейшем. Я не знаю, как далеко мы сможем ехать в этом грузовике, - это было маскировкой по дороге сюда, но он, вероятно, будет выделяться, как только мы попадём в НСША. Так что, предположительно, мы должны найти другое транспортное средство.       Трис кивает, но ничего не говорит, поэтому мы сидим в тишине несколько минут, каждый думая о своём. По каким-то причинам мой разум блуждает к кольцу Анны, и я понимаю, что мысль о его продаже меня беспокоит. Мне требуется мгновение, чтобы осознать, почему, и это пугает меня.       Если - если - я когда-нибудь предложу Трис выйти за меня замуж, оно должно быть её обручальным кольцом. Я пытаюсь отмахнуть от себя эту мысль: мы должны выжить в этой миссии, и, к тому же, я не знаю, отдаст ли его нам Анна. Но мысль в любом случае остаётся во мне, потому что я подозреваю, что она сказала бы «да», если бы я предложил. И я знаю, что хотел бы когда-нибудь сделать это. И «однажды» кажется не так далеким, каким было раньше.       Мои мысли прерываются странной вспышкой света, проникающей через стёкла, и я рискую посмотреть на улицу. Я сразу же жалею об этом. Мы едем через туннель, стены сдавливают нас, и когда я смотрю вперёд, я не вижу конца этому. Закрываю глаза, пытаясь притвориться, что я где-то ещё, но мне слышен своеобразный звук нашего движения в замкнутом пространстве, из-за чего невозможно игнорировать напоминание, что я здесь, внутри этого туннеля – там, где всё стягивается вокруг меня, сжимается, и нельзя убежать.       И это длится вечно. Я никогда не слышал о таком длинном туннеле.       Мои руки сжимают сиденье, и я заставляю себя дышать, но движение не прекращается. В конце концов, Трис убирает руку с сиденья и хватает мою твёрдо, но я не открываю глаза, чтобы посмотреть. Нет ничего, кроме близости и веса смерти. Даже сквозь свои веки я вижу мерцание света, когда мы проезжаем под ним, передвигаясь, должно быть, мили и мили. Моё сердце колотится сильнее, чем дольше мы едем. И когда я думаю, что не могу больше терпеть, звук меняется, и Трис говорит: «Мы выезжаем».       Я открываю глаза, когда мы покидаем туннель и выезжаем на мост высоко над рекой.       - Боже, - стону я, глядя на обрыв, что сейчас усугубляет эффект туннеля. - Что это за город такой?       Я словно застываю на месте. Не могу отвести взгляд от вида за стеклом, независимо от того, насколько хочу. Каждая мышца становится жёсткой, запертой слишком сильно, что даже повернуть голову или закрыть глаза невозможно.       - Тобиас, - говорит Трис твёрдо, но я не могу повернуться и посмотреть на неё. - Тобиас! - её голос настойчивее, и я стараюсь слышать, даже если не могу ответить. - Ты делаешь мне больно. - Эти слова просверливают панику, измельчая два страха, с которыми я столкнулся, чтобы достичь одного, который ещё хуже, и мои пальцы мгновенно раскрываются. И вдруг я смотрю на Трис, забывая про высоту снаружи.       - С тобой все в порядке? - спрашиваю я.       Она потирает руку и встряхивает ей так, как нас всегда учили делать после ушиба, и слегка улыбается.       - Я буду в порядке, - отвечает Трис. Я смотрю на неё с опаской, желая быть уверенным в том, что это означает, но, к счастью, быстро становится ясно, что это правда. Я чувствую немного облегчения, хотя мы всё ещё на мосту и я по-прежнему могу видеть туннель позади нас.       Я беру её лицо в свои ладони и прижимаюсь своим лбом к её, закрываясь от всего, кроме неё, вдыхая её воздух и её запах. К тому времени как мы отстраняемся друг от друга, мы уже съехали с моста. Радует, что сейчас мы едем по более-менее плоской области; городские здания вокруг нас, и острые грани паники спадают к скучному уровню постоянного присутствия стресса, так как мы пробираемся через извилистые улочки.       Трис и я смотрим в окно, ловя первый проблеск жизни в НСША. В некотором смысле, кажется, что мы проезжаем разрушенные части Чикаго, находимся в окружении грязных зданий и мусора, которым усыпана дорога, за исключением того, что люди живут здесь. И не несколько человек. Судя по количеству огней, звука плача и человеческих страданий, которые доходят до нас даже сквозь стены грузовика, и количеству скорёженных старых автомобилей на улицах, – это место усыпано множеством людей. Больше, чем я могу себе представить.       Сильный запах отходов и гнили начинает вторгаться в грузовик, и Трис морщит нос в отвращении. Но никто из нас не высказывается. Я полагаю, что это Отречение в нас - не обращать внимания на свой собственный дискомфорт перед чужим несчастьем.       - Что это за запах? - спрашивает Питер брезгливо, и я быстро оборачиваюсь. Несколько лиц оглядываются на меня, и мне интересно, как долго они не спят и видел ли любой из них меня, затвердевшим от страха. А если они это сделали, то, по крайней мере, не Питер и не Калеб не заявляют об этом. Третий человек, однако, выделяется среди них.       Маркус уставился на меня, его глаза сузились, а рот сжат в линию - выражение, которое всегда было на его лице, до того как он бил мою мать или меня. Я практически могу слышать его гнев - он в ярости, что я показал страхи девушке, что был слаб и что мне нужна была помощь.       И его отношение к этому посылает ответную волну ярости в меня, потому что я знаю, как он думает. Он верит, что Трис «нужно поставить на место», после того как она увидела мою слабость, и ему кажется, что если я не хочу делать этого - он хочет. Я не позволю ему делать это с ней.       Я смутно осознаю, что другие что-то обсуждают, но слова просто фоновый шум. Моё внимание на отце, и вдруг всё напряжение, что было внутри меня все это время, нацелено прямо на него. Никого не существует, когда я пересекаю грузовик в один длинный шаг и хватаю его за плечи, прижимая спиной к стене со всей силы, обретённой за два года обучения в Бесстрашии.       - Позволь мне быть ясным, - шиплю я в его лицо, - если ты тронешь её, я тебя убью. Тебе понятно?       Секунду его глаза всё ещё горят ненавистью и жестокостью, с которой я прожил шестнадцать лет, а затем он прячет это. Он показывает своё лицо в другом свете и спрашивает невинно:       - Что ты несёшь, Тобиас? Я ещё никому не навредил, а ты недавно сделал это двум девушкам, - он показывает на Трис и Лорен. Это низко даже для него, и, недолго думая, я сжимаю его горло рукой, отрезая возможность сказать ещё что-нибудь обидное.       Но в этот момент Юрайя хватает меня за руку.       - Четыре, - говорит он напряжённо, - прекрати! - И я слышу голос Зика; слышу голос друга, который помогал мне двигаться дальше после жизни с Маркусом - человеком, с которым я рядом сейчас, и этого достаточно. Я принимаю эти слова, когда они исходят от него.       Я отворачиваюсь, слепо спотыкаясь к месту подальше от остальных. Мне нужно расстояние и уединение, чтобы успокоиться, поэтому я сажусь, глядя в пол, дыша сквозь зубы.       - Не надо! - слышу я, как говорит Питер, и понимаю, что Трис идёт ко мне. Мысль Питера предупреждать её нелепа, и это почти выводит меня из ярости, но, полагаю, он понимает, что творится во мне в данный момент, и он знает, что ко мне слишком опасно приближаться. Жаль, что он не прав.       - Я не боюсь Тобиаса, - огрызается Трис, но как только она снова шагает вперёд, мне тяжело смотреть на неё, давая ей понять, что сейчас не время для тех, кто близок мне, даже для неё. Она смотрит на меня неуверенно, и Калеб встаёт между нами, взяв её за обе руки.       - Беатрис, - произносит он мягко, - он сел туда по причине. Дай ему немного времени. - И как только я готов услышать Юрайю, говорящего голосом Зика, Трис слушает своего брата. И она садится, а я снова смотрю в пол, используя каждый успокаивающий метод, которому когда-либо научился, чтобы не разнести весь грузовик. Я все ещё пытаюсь справиться с этим, когда он, наконец, останавливается.