***
Разговоры затихают в скором времени, и в итоге Амар достаёт сэндвичи, которые, видимо, приобрёл раньше. Они засохшие и чёрствые, но заполняют пустые ямы в наших желудках, поэтому мы в любом случае едим. Мы кушаем с Трис один на двоих: я кусаю его и передаю ей, лишь бы не казаться очевидным, что помогаю ей есть. Её рукам необходим отдых, но я знаю, что она ненавидит принимать помощь настолько, насколько и я. Когда наступает ночь, мы отходим от остальных, находя личное пространство вне поля зрения остальных. Я придвигаю её к себе, мои руки пробираются под её куртку, когда я прячу своё лицо в её волосах, вдыхая их запах. Если бы мне приходилось выбирать один запах, который был бы всегда со мной на протяжении моей жизни, это был бы её уникальный аромат. Вспоминаю, как читал про феромоны в школе, и это происходит со мной — мне кажется, что те, кто создали наш город и манипулировали нами, сделали так, чтобы Дивергентов как-то влекло друг к другу. Но если это и так, мне на самом деле всё равно — мне слишком нравится результат, чтобы жаловаться. Как только мы засыпаем, начинается трансляция. Хоть уже и ночь, мы на движущемся поезде, но встаём, как делают Пари и Марго, следуя их примеру в тусклом свете. Хорошая практика. К тому же, если мы этого не сделаем, всегда есть шанс, что кто-то сможет заметить нас и что-то заподозрить. К моему удивлению, поезд продолжает движение даже во время трансляции. Я предполагаю, что займёт очень много времени на его остановку и перезапуск, так что водитель просто уменьшает скорость на несколько минут, пока это длится. Это не очень обнадёживает, когда мы находимся в поезде, который совершает манёвр по рельсам. Я задаюсь вопросом, сколько людей умирает каждый день, потому что они находятся в самом эпицентре какого-то источника активности в момент начала вещания. Или, может, у них есть немного времени между предупреждением и самим сообщением, чтобы избежать этих проблем. Трудно сказать, когда не был в состоянии услышать хоть одно. Когда состав заканчивает поворачивать, я замечаю, что Пари и Марго встают в другом направлении, подстраиваясь под первоначальное, как будто какой-то внутренний компас ведет их, и все мы повторяем за ними. Когда сообщение прекращается, мы садимся на свои места. Вроде как мы можем говорить об этом в поезде, когда никто не может подслушать. — Что они сказали? — спрашиваю я. — То же, что и ранее, — Пари отвечает сразу же. — Они вновь подтвердили важность быть хорошо «увлажнёнными»: что все должны пить воду и делиться ею с другими, кто её не пьёт. И они сказали, что важно сообщить про тех, кто кажется подозрительным, поскольку «среди нас могут быть шпионы». И, конечно, они типично сообщили о том, какое прекрасное Правительство, как им повезло здесь жить и как им превыше всего мы должны доверять, — говорит она с омерзением. — По-моему, нам пришлось изменить направление в отличие от последних двух сеансов. Как часто направления меняются? — интересуется Калеб. Пари и Марго думают несколько секунд. — В Филадельфии оно постоянно меняется, — отвечает Марго, — а в других местах кажется более последовательным. Голос Альпари озадаченный, когда она произносит: — Да и в Филадельфии тоже направление последовательное. Трансляция обычно по вечерам, и когда я была дома, помню, что всегда смотрела в одно место на стене. — В самом деле? — реагирует Марго с интересом. — А мне казалось, что каждый день всё по-разному, но, может, мне просто было трудно сориентироваться. Я работала курьером в то время, так что была везде и не всегда помнила, в каком направлении это происходило. Мысли собираются в моём мозгу, в то время как Трис выпрямляется. Но Калеб говорит: — Возможно, вы всегда стояли лицом к фиксированному местоположению, а казалось, что в другом, потому что это зависело от того, где вы находитесь? — Что означает, — спрашивает Трис с явным волнением в голосе, — вы могли стоять лицом к управляющему компьютеру, передающему сообщения? Наступает момент молчания, а затем Марго говорит тоном, отражающим энергию, исходящую и от нас: — Да, логично. Я никогда не задумывалась об этом, но всегда была перед высокими зданиями в центре города, где бы я ни находилась. И везде мы были повёрнуты в сторону Филадельфии. Даже в темноте я вижу, как Пари согласно кивает, а её глаза сверкают. И впервые за всю поездку я вижу луч надежды. У нас появилась зацепка о том, как найти управляющий компьютер.28. Тобиас - Раны.
6 сентября 2016 г. в 15:28
Я слишком взбешён, чтобы мыслить здраво. Тяжёлыми шагами измеряю конец вагона, будто загнанный зверь в клетке. Прямо сейчас мне свойственнее немного пошуметь, так как я сомневаюсь, что смогу сделать что-то большее.
Пространство ограничено, и я испытываю желание подняться наверх на крышу поезда или вовсе сойти с него, но не могу заставить себя двигаться куда-либо и быть вдали от Трис, а Маркус, который до сих пор находится тут… Неразумная реакция — уверен, что он не будет пытаться совершать что-либо в данный момент, при свидетелях и моём противодействии, но я совсем не способен логически рассуждать, подобно Эрудиту.
Спустя некоторое время я высовываюсь наружу, достаточно далеко, повисая на стене поезда, позволяя холодному ветру хлестать по моему лицу. Я чувствую себя превосходно, когда он отражает гнев, клокочущий внутри меня, но в итоге мне начинает грозить обморожение, и мне стоит вернуться внутрь, где немного теплее.
Я стараюсь ни на кого не смотреть. Безусловно, не хочу видеть своего отца или травмы, которые он нанёс Трис, и у меня нет желания лицезреть решительность или жалость, или то, что смогу найти в чужих глазах. Единственный, кто способен понять, — Питер, но я боюсь, что его взгляд скажет мне что-то не то — что-то очень сильное — и тогда мне будет трудно остановить себя от убийства монстра, который создал меня.
В конце концов, Амар, кажется, решает, что присутствие Маркуса в этом вагоне слишком разрушительно, потому что он выводит моего отца отсюда, поддерживая его, когда он хромает из-за ран, которые я ему нанёс. Не знаю, куда они ушли, но когда Амар возвращается, он приходит не один, а с Юрайей и Пари. Теперь немного легче дышать, и постепенно другие мысли и чувства начинают появляться в моей голове, проходя сквозь гнев.
Первое, как обычно, чувство вины. Я представляю лицо своего отца в грузовике после того, как он увидел, что Трис помогала мне пройти через мои страхи, и увидел, что я сильно сжимал её руку; я знаю, что ситуация с её запястьями не совпадение. Это было его наказанием за мою слабость. Это также является доказательством того, что я не могу защитить её от него. Я не жил с ним два года, но до сих пор не могу спастись от его пыток.
Вторая мысль даже хуже, потому что он показал мне, как глубоко может ранить Трис. Она не сказала мне, что он сделал, не могла даже говорить об этом. Правда, именно я не предоставил ей много времени для этого, но уверен, что она бы не стала упоминать это, даже если бы оно было. Она поступила так, как моя мать всегда делала — идентично; так, как я скрывал подлости Маркуса… Ведь мы винили себя за них. Что рушит меня изнутри и переворачивает все мои внутренности.
Но это так же подталкивает меня подойти к Трис. Во мне до сих пор слишком много энергии, чтобы сидеть, и меня не интересует беседа перед другими, поэтому я присаживаюсь рядом с ней, желая хотя бы побыть рядом.
— Готов сейчас к разговору? — спрашивает она, её голос немного грубый.
Я — нет, но её тон убеждает меня, что она нуждается во мне, и я не отвергаю это.
— Да, — отвечаю просто. Я беру её за локоть, так как не могу коснуться её руки, не причиняя ей боли, и помогаю ей встать на ноги. Она вздрагивает от движений, несмотря на все мои попытки быть нежным. Это ещё одно напоминание о моём провале, но я игнорирую его и отвожу её в самый дальний угол. Мы не наедине, но я встаю между ней и другими — к ним спиной, чтобы защитить нас как можно больше. Лучшее, что я могу сделать, не уходя в другой вагон и не вынуждая сделать это Трис с её повреждениями.
Не знаю, что сказать или каких слов ожидать от неё, но я точно готов на первую речь из её уст:
— Прости.
— Тебе не за что извиняться, — отвечаю я не сразу, наверное, слишком жёстко.
Она закусывает губу, отказываясь смотреть на меня.
— Да, да, — произносит Трис тихо, что едва слышно за стучанием колес по рельсам поезда. Я приближаюсь ближе, мое лицо рядом с её, чтобы слышать её лучше. — Я не должна была позволять Маркусу пойти с нами, — добавляет она. — Я подозревала, что может произойти.
— Трис, послушай меня, — говорю я быстро, — ты не должна позволять ему проникать в твою голову. Он пытается заставить тебя думать, что всё это — твоя вина, что он сделал это только ради твоего блага. Но он лжец. Не верь ему.
Трис не отвечает, просто стоит и дышит ровно, и я понимаю, что она борется со слезами. Она так редко плачет, что осознание этого въедается в меня. Я беру её лицо в свои руки, прижимая свой лоб к её, чтобы отгородиться от остального мира как можно больше.
— Он поступил так только из-за меня, — удаётся мне проговорить. Трудно произносить эти слова с комом в горле. — Нет ничего общего с тобой или тем, что ты сделала. Он просто хотел наказать меня за то, что я боялся в грузовике.
Она качает головой, и я могу сказать, что Трис верит мне. Заставляю себя продолжить:
— Мне казалось, что он прислушается к моим предупреждениям, но я должен был знать лучше. Я должен был убедиться, что ты никогда не останешься с ним наедине.
Она снова молчит. Трудно распознать её тон, когда Трис всё-таки говорит:
— Вот почему ты пошёл к его машине? Чтобы отгородить его от меня?
Отодвигаюсь, чтобы увидеть её лицо, на котором написано непонимание.
— Да. А ты что подумала?
Трис, кажется, мнётся, когда отвечает:
— Я не была уверена. Может быть, защитить Лорен. Казалось, что Маркус был для неё угрозой.
Ответ на этот вопрос вводит меня в ступор, главным образом потому, что она права. Лорен являлась проблемой для миссии с её раной, и Маркус никогда не терпел слабость. Как я забыл об этом?
— Это… не приходило мне в голову, — признаю немного. — Наверное. — Одной мысли достаточно, чтобы отвлечь меня от недавних событий, и я запускаю руку в волосы Трис, когда размышляю над этим утром. Теперь меня ничего не должно удивлять, что она была на шаг впереди меня, нашла способ, чтобы защитить других, а не обращала внимания на их опасность. — Знаешь, если она выживет, это будет благодаря тебе, — говорю я ей тихо. — Благодаря твоей идее.
Моё высказывание достойно восхищения, но, кажется, Трис становится от этого неуютно. Взамен она снова поворачивает голову в сторону, со странной смесью вины, разочарования и ещё чего-то на лице. Мне необходимо немного времени, чтобы понять её поведение, потому что оно так далеко от моих мыслей в этот момент, но мне в конечном итоге удаётся.
— Трис, ты… ревновала этим утром?
— Нет, — отвечает она быстро — слишком быстро — и я улыбаюсь. Обычно меня это забавляет.
— Серьёзно? Лорен? Вообще-то, она меня абсолютно не интересует. — Она испытывает неловкость, её щёки становятся красными, и я тихо посмеиваюсь. Но только в течение секунды. Я не должен сейчас акцентировать внимание на своих чувствах, даже если часть меня радуется от напоминания того, что она хочет меня только для себя.
Я прикладываю пальцы к её шее, перехожу к подбородку и приподнимаю его, чтобы видеть её. Мой голос твёрд, когда я говорю:
— Я должен уточнить. Меня никто не интересует, кроме тебя, Трис. — Её глаза, наконец, находят мои, и я удерживаю её взглядом, убеждаясь, что она верит мне. Смотрю на неё долго: её смущение постепенно гаснет, сила начинает возвращаться, а мне всегда нравилось видеть энергию в её глазах. — Трис, — бормочу я, — я не могу даже представить кого-то ещё, когда у меня есть ты.
Свирепость пылает в её омутах в ответ на это заявление, и это влечёт всего меня к ней. Я даже не осознаю, когда дюймы между нами сокращаются. Только понимаю, что мои губы находят её, когда моя левая рука скользит вниз по её спине, чтобы прижать Трис к себе. Кажется, будто везде, где мы касаемся, есть электрические заряды, которыми насыщаются наши тела, из-за чего моё знает, что она близко. Мы целуемся так страстно, как и в первый раз, когда я сказал ей, что люблю её, в другом поезде, почти рядом с теми же людьми, будто жизнь назад.
До тех пор, пока она пытается провести своими руками по моей спине, и реальность возвращается к нам. Я чувствую, как она морщится от боли, и отстраняюсь от Трис, со свежим всплеском гнева к Маркусу. Но, по крайней мере, в глазах Трис нет больше никакой слабости. Он физически причинил ей боль, но не смог надолго искоренить её дух.
— Пойдём, — говорит она твёрдо, — присоединимся к остальным. Кое-что мы всё-таки должны обсудить.
Я киваю, следуя за ней без вопросов в противоположный конец вагона. К моему облегчению, Маркус по-прежнему там, куда Амар его отвёл, но другие сидят тесно друг к другу. А когда мы с Трис к ним присоединяемся, я понимаю, почему они так близко: полы и стены вагона ледяные. Я сразу прижимаю Трис к себе, делясь с ней своим теплом.
Поскольку всё внимание переходит к Трис, она говорит без предисловий:
— Маркус застрелил Лизу. — Дрожь, которая не имеет ничего общего с холодом, проходит через меня.
Молчание приветствует её заявление, но затем Марго спрашивает:
— Почему? — Вопрос прост, но он приближает нас к тому, к чему бы не хотелось.
— Потому что она не попала на поезд, — отвечает Трис спокойно. — Он сказал, что мы не можем оставить её.
— Он был прав, — произносит Марго, запинаясь. — Она бы нас всех убила.
— Нет, она бы не сделала этого, — возражает Трис. — Она бы не смогла, и она Дивергент, так что была устойчива к сыворотке.
Амар вздыхает, проводя рукой по волосам, и я понимаю, что он собирается сказать.
— Стойкая достаточно, но если выпила бы воды, когда её захватили бы в плен, — это не то же самое. — Трис смотрит на него, но он продолжает в том же тоне: — В ходе допроса они вживят приёмник в ваш мозг и дадут вам самую сильную дозу сыворотки, которая повредит его или убьет. Если вы быстро придёте в себя, вы должны сделать вид, что это повлияло на вас. Что может дать вам немного времени на то, чтобы вас спасли. Но Лизу бы никто не мог выручить. Она бы предала нас или умерла бы, или, возможно, и то, и другое, поскольку обычно они убивают людей после допроса.
Его глаза переходят от Трис ко мне, а потом обратно, когда он добавляет:
— Было необходимо застрелить её, и если бы Маркус этого не сделал, я бы сделал.
Я не уверен, что думать об этом. В теории, я согласен, но в реальности… Не знаю, смог бы так поступить. Трис, очевидно, тоже борется с мыслью, так как её тело напряжено в моих объятиях, и она почти кричит:
— То есть мы должны просто убить любого, кто попался или остался позади? — Она осматривает группу — нескольких друзей и одного члена своей семьи, которую она оставила, и добавляет: — Даже не попытавшись спасти?
— Нет, — отвечает Амар раздосадованно. — Это зависит от обстоятельств. У тебя, Четыре… Тобиаса, Юрайи и Питера уровень сопротивления выше, чем мы когда-либо видели. Если вас захватят, то никто в вас не будет стрелять. И со всеми остальными… Если нам удастся быстро их спасти, мы, конечно, сделаем это. Но если не сможем… Суть в том, что мы не можем позволить этой миссии потерпеть неудачу, если один человек поживёт ещё несколько часов. Здесь слишком много жизней поставлено на карту.
Он смотрит на Трис, ждёт, когда она ответит, но она ничего не произносит. Взамен она начинает дрожать — слабо, но я чувствую это, и понимаю, почему это происходит. Ей приходилось принимать это решение раньше, когда она стреляла в Уилла. Его смерть позволила её миссии увенчаться успехом, спасая сотни Отречённых и освобождая Бесстрашных от контроля сознания.
Амар просит о том же прямо сейчас, но проблема в том, что Трис не согласна с этим. Она легко не согласится с ним, и убеждения не помогут. Это просто увеличит её сопротивление этому мнению.
Я обнимаю её ещё крепче и огрызаюсь:
— Мы поняли. — Амар смотрит на меня, сужая немного глаза, но до него доходит намёк и он переходит к другим темам. Иногда я понимаю, что людям необходимо иметь в себе хоть капельку Дружелюбия.