***
Центральное фойе ещё больше поражает, чем прихожие, по которым мы шли. Оно как минимум три этажа высотой, с мрамором и стеклом, отражающим многочисленные огни. Позволяю глазам блуждать по парадным дверям и понимаю, что его не увидишь снаружи здания: комната, забитая оборудованием, которое я не видел прежде, помеха этому. Я не удивлён — рад, что вижу огромный экран. Придётся убить охранников, потому что нам, конечно, не нужны свидетели. Подходим к круглому столу в холле. Мужчина сидит, закинув ноги на стол, и пьёт кофе, а потом смотрит на нас с лёгкой неприязнью. Уборщики, наверное, не очень часто подходят к сотрудникам службы безопасности. — Извините, — робко проговаривает Калеб охраннику забитым голосом. — Мы получили записку от Майкла Бимера, что обязательно нужно убрать помещение, в котором он работает. — Он смотрит вниз, как будто смущён. — Но мы не знаем, куда идти. Пожалуйста, подскажите нам, какой это кабинет? Охранник осматривает нас сверху донизу, прежде чем повернуться к своему компьютеру, предположительно, добывая для нас необходимую информацию. Пользуюсь этой возможностью, изучая мониторы на его столе. Возле того, на котором он переключает изображения от камер видеонаблюдения, я не вижу питания. Не похоже на главную диспетчерскую. Медленно осматриваю помещение, поддерживая случайные движения. Сбоку замечаю открытую дверь и вижу ещё одного охранника там, также сидящего за компьютером. Интуиция подсказывает, что это — нужная нам комната, но чтобы попасть в неё, нужна уважительная причина. Значит, придётся взять её силой. Заканчиваю разглядывать холл. Нахожу ещё одного охранника, стоящего у входной двери и скучающего. Это исправимо, но звук выстрелов может привлечь внимание, что нам только повредит. Быстро встречаю глаза Калеба, интересуясь, подумал ли он о какой-нибудь альтернативе, но они не блестят. Нехотя смотрю на своего отца и вижу указание на то, что мы должны действовать, и я киваю отрешённо. Уже знаю, как мы провернём это. Моя цель — самая лучшая: мне придётся пристрелить охранника, находящегося дальше от нас, — того, который сидит в другой комнате. Маркус возьмёт на себя скучающего у двери. Калеб справится с тем, кто прямо перед нами. Таким образом, мне нужно перебороть себя, поскольку очень трудно убивать, когда видишь страх в чьих-то глазах, но это самый логичный вариант. Снова смотрю на Калеба, показывая на охранника своими глазами, и он тяжело сглатывает, прежде чем через силу кивнуть. Трое из нас вытаскивают свои пушки одновременно и стреляют. Секунду холл заполняют громкие выстрелы, а затем становится почти бесшумно. Все охранники падают, но тот, кто ближе к нам, тихо стонет. Калеб не стрелял смертельно. Поднимаю своё оружие на истекающего кровью мужчину, но прежде, чем нажимаю на курок, его глаза находят мои и умоляют. Я коченею. «Выбора нет,— говорю я себе. — Представь, что это симуляция и тебе нужно убить, чтобы перейти к следующему страху». Но его глаза слишком человеческие, и я осознаю, что она не сделала бы этого. Она нашла бы другой способ. — Мы свяжем тебя, если будешь сидеть тихо, — шиплю я ему. Но безумство в его глазах говорит мне, что ему это не поможет. Правительство убивает охранников, которые не справляются со своими обязанностями. Мы всё ещё смотрим друг на друга; в моей голове крутятся варианты, когда я слышу выстрел рядом со мной. Голова охранника откидывается назад с непреодолимой силой, и кровь начинает течь из его черепа. Закрываю глаза только на полсекунды. — Калеб, наблюдай за дверьми, — командует Маркус односложно. — Тобиас, нам нужно спрятать тела. — Я киваю и шагаю к человеку, на которого только что смотрел. Возможно, мой отец прав в том, что мы должны сосредоточиться на благе. Не нужно думать об одном человеке, когда на кону тысячи. Мы перетаскиваем трупы в комнату наблюдения и прячем их под столом. Игнорирую чувство вины, которое пронзает меня, когда подхожу к тому, кого я убил, и молча приписываю его к списку, кто умер из-за меня. Не знаю, буду ли я прощен. Сейчас не время задаваться этим вопросом. Мой отец начинает убирать кровавые следы, пока я изучаю охранное оборудование. Вижу питание камер, так что могу отключить его. То, что менее ясно, — кто ещё следит за ними. Может, есть ещё одна диспетчерская, где наблюдают за зданием, и когда я выключу, охранники будут искать причину? — Одному из нас придётся переодеться в их форму и остаться здесь, — говорю я отцу, когда тот возвращается. — Для прикрытия, если кто-то придёт. Он кивает. — Выясни, сколько охранников осталось в здании и где они находятся, — говорит он твёрдо, — и выключай систему. — Я повинуюсь, когда он уходит к Калебу. Самое смешное, что меня даже не волнует, что он отдаёт мне приказы. В некотором смысле, это облегчение. Значит, я менее ответственен за свои действия. Несколько минут Калеб переодевается в одежду мёртвого охранника — мы выбрали ту, на которой меньше крови, — и садится за главный стол в холле. Закрываем дверь в комнату наблюдения, чтобы никто не догадался, что там больше никто не дежурит, и отключаем питание камер — теперь никто не сможет следить за ними ни с каких устройств. Всё, что можем сделать. Смотрю на Калеба напоследок, когда иду за Маркусом; чувство вины гложет меня, что я оставляю его в столь опасном положении. Он — её брат, в конце концов. Но выражение моего лица не меняется, и я следую за своим отцом без всяких вопросов. Мы возвращаемся назад за остальными. На очереди — управляющий компьютер.34. Тобиас - Камеры.
23 марта 2017 г. в 22:01
Калеб держится раздражающе близко, когда мы следим за чёрным входом, куда заносят коробки из грузового автомобиля. Знаю, что он пытается поддержать меня, как Отречённые обучают своих детей. Находиться рядом на всякий случай, если человек захочет поговорить, но не любопытствуя. Но у меня нет желания что-либо говорить и о чём-нибудь думать.
Теперь я понял, что в моём отце находилось две личности: чудовище, которое нас избивало, и человек, руководящий городом, подстригающий мои волосы, рассказывающий о машинах, компьютерах и дивергенции. Он должен был определиться. И совершил непростительное, выбрав «одного» себя взамен доброй версии.
И я похож на него. Не могу думать о ней сейчас, потому что она ударилась о стену после моего сильного удара и теперь тяжело дышит. Даже не могу произнести её имя. Все, на что способен, — это сосредоточиться на миссии и на том, что мне нужно сделать в ближайшие восемь часов. Ничего, кроме этого, быть не должно, или я не буду в состоянии выполнять свои обязанности.
Остальные ждут, стараясь выглядеть небрежно, в то время как мы с Питером принимаемся за работу. Он должен найти транспортное средство уборщиков, а я — определить местоположение камер у входа. К счастью, после двух лет работы в диспетчерской Бесстрашия мне удаётся: я нахожу три камеры и выясняю, какое пространство они охватывают и есть ли слепые зоны в этой области. Очень сложно это понять, но я надеюсь, что это возможно, если учитывать, куда мы должны пойти.
— Вот, — шепчет Питер, указывая своим подбородком. Он выбрал неприметный торговый фургон без окон вдоль задних стен. К нему будет не так легко подступиться. Он припаркован задом близко ко входу в постройку, но это место хорошо затемнено. И это кажется разумно обоснованным.
— Подступиться к нему будет трудно, — шепчу я ему, посматривая на камеры, хотя я уже запомнил слепые зоны. — Аккуратно следуй за мной. — Он молча кивает, когда я осматриваюсь, убеждаясь, что вся наша группа настороже. Мы начинаем.
На удивление, Питер отлично справляется: когда надо, останавливается, перебирает своими конечностями так, как делаю я, чтобы не попасться в поле зрения. Минуем сторону фургона и пробираемся к более скрытому месту у двери.
Глубоко вздыхаю, прежде чем открыть её и быстро залезть внутрь, а Питер следом запрыгивает и закрывает за собой дверь. Это была самая опасная часть, так как мы на несколько секунд попали в диапазон одной камеры. Нам теперь только надеяться, что темнота скрыла нас и что никто не проглядывал данную область. Я должен чувствовать себя хорошо, так как эта миссия даётся нам не так уж и трудно, но я всё равно напряжённо прислушиваюсь к шагам приближающихся охранников.
Когда над головой загорается лампочка, я практически подпрыгиваю, а затем понимаю, что Питер включил её. Он робко ухмыляется, а потом начинает осматривать место, в котором мы находимся. Сразу становится ясно, что он был прав насчёт автомобиля: он переполнен моющими средствами. Несколько минут мы ищем запасную одежду и находим три комплекта разного размера. Очень хорошо.
Беру себе самый большой наряд, а Питеру передаю средний, и мы быстро переодеваемся, не обращая внимания на шрамы друг друга и более поздние травмы.
— Возьму это для Марго, — шепчу, держа в руках третью форму, что значительно меньше других. — Мне кажется, ей будет как раз. — Питер кивает, деловито собирая моющие средства, которые, по-видимому, помогут замаскироваться окончательно.
Привожу Марго в тёмный уголок около фургона, где мы скрыты от камер и ото всех, кто может быть в переулке, и отворачиваюсь, когда она переодевается. Она присоединяется к Питеру после этого, а я остаюсь наблюдать, как они двигаются взад и вперёд между фургоном и запасным ходом, так, что охранникам должно показаться, что они только что вышли из здания, чтобы прихватить чистящие средства, и вернулись обратно.
Похоже, у них получается, потому что через несколько минут я вижу, как они медленно входят внутрь, — видимо, для них кто-то придержал дверь. Сильное мучение — смотреть, как они исчезают в неизвестности, когда я сижу здесь и жду, но я знаю, что мне нужно делать. Только я смогу провести других к фургону, и, нравится мне идея или нет, я должен остаться в живых для работы с управляющим компьютером.
Долгое ожидание удручает, но затем дверь открывается вновь — наверное, через полчаса. Смотрю на тень этого человека, чтобы различить черты. Я облегчённо вздыхаю, когда понимаю, что это Марго. Она подпирает открытую дверь, а затем спокойно подходит к фургону, неся какой-то большой мешок. Могу только предполагать, что в нём одежда.
— Кристина и Юрайя, — бормочет она. Она открывает дверцу и забрасывает мешок внутрь, а затем незаметно спускает его на землю, за фургон. Волоку его в место, где она переодевалась, а потом возвращаюсь за Кристиной и Юрайей. Они не решаются что-нибудь сказать, что неудивительно. Ни один из них ничего не произнёс с тех пор, как Кристина закончила на меня орать.
Я снова наблюдаю, как мои недавно замаскированные «компаньоны» входят в здание. Идут по одному интервалом в несколько минут, уменьшая шансы, что кто-то поймёт, что они заходят внутрь, не покидая здание. Когда Кристина скрывается из виду, пятна крови на её униформе бросаются в глаза. Не разрешаю себе думать об этом. Лучше мне не знать, что пришлось сделать Марго, чтобы достать эту одежду, или что случилось с предыдущим хозяином.
Следующий период ожидания ещё более нервный, несмотря на то, что он короче. Наконец, Марго снова возвращается с тем же мешком.
— Приведи других, — шепчет она, и я иду за своим отцом и Калебом, оставляя их в слепом пятне до ухода Марго. — Столько же, — говорит она мягко, когда вручает мне швабру и ведро. — Мы пойдём по одному с разницей в несколько минут. Как только окажешься внутри, поверни налево, пройди немного и увидишь дверь под лестницей. — Я киваю и сразу же шагаю к чёрному ходу здания, передвигаясь небрежно, распахивая дверь и оставляя её открытой.
Вхожу в большое хорошо освещённое пространство, наполовину заполненное стопками коробок. Видимо, они хранят здесь довольно много запасов. Держу голову наклонённой вниз и ковыляю под стать своей одежде, захожу в комнату. В ней никого нет, но мне все равно нужно быть осторожным. По крайней мере, пока точно не буду уверен, что можно не притворяться. В отличие от остальных в нашей группе, я наблюдал, сидя в диспетчерской, как афракционеры убираются.
Когда добираюсь, Питер, Кристина и Юрайя находятся уже под лестничной клеткой. Ждём в тишине и не смотрим друг на друга, пока другие не прибывают.
— Мы нейтрализовали слишком много людей, — шепчет Питер, когда все в сборе. — Охранники начнут замечать, что никто не убирается.
Маркус кивает. Он, кажется, снова считает себя командиром, так как никто из нас не осмелился взять на себя эту обязанность, и я прекращаю протестовать. «Сейчас это неважно, — говорю я себе.— Я такой же плохой, как и он».
— Чтобы избежать подозрений, кто-то из нас продолжит уборку, — говорит Маркус, понизив голос. — Остальные определят, где находится диспетчерская, и избавятся от охраны. Что предоставит нам шанс добраться до управляющего компьютера как можно незаметнее. — Он поворачивается к Марго и спрашивает: — Как думаешь, где у них может быть диспетчерская?
Она задумывается, а затем говорит:
— В большинстве зданий я видела диспетчерские в центральном фойе. У охраны должны быть планшеты, с помощью которых они следят за порядком. Это лучшее моё предположение.
— Я пойду, — говорю я. — Я больше вас знаком с таким типом оборудования, поэтому смогу отключить его.
Маркус сужает глаза, а потом кивает.
— Очень хорошо. Пойдём вместе. — Я вздрагиваю.
— Я с вами, — проговаривает быстро Калеб. — На случай, если там будет не то, что ты видел раньше. — Он ничего не добавляет, и я благодарен, так как он — единственный Эрудит среди нас и самый умный.
Маркус наклоняет голову, молча соглашаясь, прежде чем обратиться к другим:
— Остальные из вас должны заменить уборщиков, которых мы убили. — Его в взгляд останавливается на Кристине, когда он обращается к ней: — Убедись, что все сделают работу эффективно, чтобы избежать поднятия тревоги. — Питер закатывает глаза, а Кристина сужает свои раздражённо, но они уходят без словесной жалобы.
Мы с Маркусом и Калебом быстро обсуждаем тактику приближения к главному холлу. Нам понадобится предлог, потому что мы не уверены, убирают ли уборщики эту часть здания, а мы должны идти прямо туда, вместо того чтобы полировать всю дорогу в течение часа. Мы несколько минут придумываем план, и я не могу ничего с собой поделать, но чувствую её отсутствие во время обсуждения. Понимаю, что она бы придумала что-то получше. Но вопрос спорный, так что в конечном итоге мне приходится согласиться с идеей Калеба, и когда мой отец тоже считает её уместной, мы выдвигаемся.
Пробираемся к фойе повседневным ритмом. Здание выглядит гораздо лучше, чем все постройки, что мы видели в НСША, — больше похоже на штаб-квартиры фракций. Наверное, оно используется «важными» людьми. В любом случае, я разглядываю мраморный пол и чистые стены, когда мы идём. Они разительно контрастируют с самодельными шалашами населения, которые я видел каждый день.
Проходим мимо кучки уборщиков, и они поглядывают на нас с любопытством, явно гадая, кто мы такие. Но мы киваем и шагаем дальше, как если бы мы просто новички, — это больше, чем разумно. Видимо, поэтому они возвращаются к своей работе без замечаний.
В третьей группе, которую мы минуем, я замечаю двоих детей. Они на коленях моют пол вручную; язык их тела даёт понять, что они привыкли к этому виду тяжёлой работы. Гляжу на них, и меня внезапно интересует, убили бы Марго и Питер своих родителей, чтобы достать для нас форму.
Я вынуждаю себя отвести взгляд, пытаясь убрать эту мысль подальше, но она слишком сильно перевешивает всё остальное. Мою голову заполняют образы… Как Питер убирается в детстве в перерывах между побоями; моя мать и младший брат голодают на улицах, как тысячи женщин и детей, которых мы видели в последние несколько дней. Мальчик, в которого Эрик выстрелил в Искренности, мертвый лежит на полу. Он — ровесник моего брата, если он ещё жив, — приблизительно девять. Кто его знает, может, это был и он.
Я почти останавливаюсь, когда вспоминаю о девочке, которой дал доесть свой бутерброд. Её лицо светилось лютой надеждой, когда она осознала, что эта небольшая порция теперь её, словно это означало разницу между жизнью и смертью. Вдруг я поражён тем, насколько жестоко наше общество к самым невинным среди нас.
А потом осознание того, что я — единственный, кто может изменить это, пугает меня. Если нам удастся, я буду передавать сообщение всей этой стране, пытаясь навсегда изменить их отношение к своему правительству. Все эти жизни находятся в моих руках. Эта мысль просто ужасна…
Помню сообщение Анны, которое она передавала нам, чтобы мы повторили его в этой стране, когда найдём управляющий компьютер, объясняющее про сыворотку внушаемости, приёмники и затем разоблачающее текущее правительство. Это ставит других людей под ответственность — людей, которых я не знаю. Я нервничаю. А можно ли мне распространить своё сообщение? И я не уверен. Откуда мне знать, могу ли я доверять этим людям сделать что-то лучше, чем в НСША? Лучше, чем в Чикаго? Мой поступок назначит их главными, а значит, я буду в ответе за все, что они сделают. И я не знаю, верно ли это.
Боже, я хочу, чтобы она была здесь. Её инстинкты лучше моих; убеждён, она отправила бы сообщение так, как правильно. Но я разрушил этот шанс, и теперь все в этой стране пострадают от последствий этой ужасной ошибки. Какого чёрта я сделал?
Хочу прекратить идти и позволить себе паниковать. Хочу ударить кулаком по стене и отгородиться от мира. Но сейчас это не разумно, так что я продолжаю шагать рядом со своим отцом, при мысли о котором всё внутри меня сжимается. Но это заставляет меня идти к цели.