Один выбор изменит всё

      Странно снова видеть Чикаго. Анна предупредила меня, что он будет выглядеть иначе: отчасти потому, что моё представление изменилось за последний год, а отчасти потому, что сам город уже не тот. Особенно с перестройкой фракций. Потребовалось много времени, чтобы уладить все детали, но это позволило городу присоединиться к нашей ещё не окрепшей стране. В Чикаго был избран депутат, что и в других городах Соединённых Штатов Америки, для одинаковой для всех формы правления.       Но фракции выжили в какой-то форме. Они были слишком известны, чтобы быть полностью ликвидированными, и в конце концов даже Эвелин пришлось принять это. Ну, мы выработали компромисс, который снял правовую власть, но сохранил социальные аспекты. В основном, люди могут свободно жить вместе в фракциях и могут свободно исследовать общие интересы или ценности, как им угодно в этих фракциях. Но они не могут самостоятельно принимать законы, и если они превысят установленный критерий, они должны позволить людям посещать и пользоваться своими удобствами и услугами.       Концепция работает хорошо — настолько хорошо, что распространилась на остальную часть США. Полагаю, это ещё одно влияние трансляции Тобиаса. Люди приветствуют идеалы храбрости, самоотверженности, умственного развития, честности и доброты, поэтому, естественно, включают эти ценности во все аспекты своей жизни. Они приобщаются к своим собственным сообществам, создавая новые фракции, которые изучают самые разнообразные достоинства. У каждого из них есть своё название, но я склоняюсь к одному определению для всех: «фракция Дивергентов». Они также стали популярны в Чикаго, особенно среди бывших афракционеров.       Я замечаю признаки этого нового образа жизни, когда мы проезжаем по Чикаго, медленно двигаясь по улице за улицей. В каких-то районах по-прежнему скопления, состоящие из одежд одинаковых цветов, но они перекликаются с различными оттенками, и я вижу много людей, одетых в разнообразные цвета.       Втулка попадает в поле зрения, и я начинаю вспоминать последний раз, когда я там была — когда я позволила своей крови упасть на шипящие угли. Я была так напугана в тот день, так разрывалась между тем, что выбрать. И я рада, что шестнадцатилетним детям больше не придётся делать такой выбор.       Проезжаем мимо штаб-квартиры Эрудиции, которая выглядит чистой и живой, в то время как толпы людей бесцельно двигаются вокруг неё. Синий цвет здесь по-прежнему доминирующий, но не в принудительной форме, как было раньше. Здорово видеть другие цвета — по крайней мере, это облегчает напряжение, от которого душа уходит в пятки. Мне никогда не будет легко видеть это место.       Мы продолжаем путь на север в сторону здания Хэнкок, прежде чем повернуть на запад. Помню, как ходила по этому маршруту с Тобиасом последние две опасные ночи в городе перед тем, как мы уехали на нашу миссию. Выглядит он совсем по-другому, чем в машине.       Адам делает резкий поворот, как будто он чуть не пропустил дорогу, и я сопротивляюсь порыву спросить, уверен ли он, что знает, куда направляться. Я всё ещё борюсь с доверием к людям, но он несколько раз заслужил моё уважение, и Кристина, несомненно, дала ему хорошие указания. Поэтому я продолжаю молчать.       В конечном итоге мы на Ок-Стрит, проезжаем мимо разноплановой комбинации старых и новых зданий, построенных из множества различных материалов. Этот маршрут я не проходила регулярно в любой момент своей жизни, но он всё ещё выглядит знакомым. Я понимаю, почему, когда замечаю здание. Я видела его только ночью, но у меня не возникло никаких проблем узнать расположение афракционерской квартиры Тобиаса. Я не удивляюсь, когда мы подъезжаем к обочине перед ней. Кристина, должно быть, не знала, что я когда-то была здесь, иначе бы упомянула, что они живут здесь.       Не могу сказать, что мне нравится мысль жить здесь.       — Приехали, Госпожа Президент, — говорит Адам очевидное.       — Спасибо, — тихо проговариваю; мои мысли в совершенно ином мгновении с совершенно другим человеком. — Но я больше не президент. Забыл?       Он пожимает плечами.       — Вы всегда будете моим президентом, — с почти застенчивой улыбкой говорит он. Я делаю всё, чтобы не вздохнуть. Лично я рада наконец-то избавиться от этого титула. Для меня был счастливый день, когда наше новое правительство было достаточно прочным, чтобы избранные чиновники взяли на себя всю власть — и ещё счастливее, когда они перестали постоянно обращаться за помощью, и я могла подумать о возвращении домой.       — Ну, спасибо за поездку, — начинаю я, а Адам закатывает глаза. Он уже знает, что я далеко не слабая, несмотря на мой небольшой рост, но он ни за что не позволит нести сумки самой. Независимо от моих стремлений «продвинуть» суть того, что все люди равны, он никогда не примет то, что водитель должен разрешить президенту носить багаж.       Поэтому я позволяю ему взять две большие сумки, когда сама беру две поменьше. Даже спустя год пребывания в должности мои вещи помещаются в четыре сумки.       Я веду Адама через холл, замечая, что все разбитые окна были заменены и что теперь тут чисто. Машинально иду в сторону лестницы, вспоминая путь, по которому Тобиас вёл меня в темноте тысячу лет назад. Но когда мы проходим мимо лифта, я вижу, что панель на нём горит, и я думаю о том, что Адаму придётся нести сумки вверх по лестницам. Он никогда не говорил мне, сколько ему лет, но, учитывая седину волос, ему, вероятно, под пятьдесят.       Поэтому мы забираемся в лифт, и я нажимаю на кнопку третьего этажа. Мои ладони уже вспотели от ожидания. Я не могу перестать думать, здесь ли сейчас Тобиас. Я не совсем определилась, как отношусь к перспективе увидеть его снова, не говоря уже о том, чтобы жить в той же мини-фракции, что и он. Сомневаюсь, что можно что-то знать заранее. Но я знаю, что с нетерпением жду встречи с Кристиной, Карой, Юрайей и остальными.       Лифт открывается в чистой, приятной прихожей с большими окнами на обоих концах. Она выглядит совсем не так, как в прошлый раз, когда я была здесь, что я останавливаюсь на секунду, чтобы осмотреться. Вижу несколько открытых дверей вдоль коридора, но не могу сказать, какие из них от общих комнат, а какие от апартаментов.       Я поворачиваюсь налево — иду в сторону квартиры Тобиаса, прежде чем осознаю, что делаю. Как и другие двери, она открыта, и я останавливаюсь, чтобы заглянуть внутрь, хотя стою ногами в коридоре. Было бы грубо вторгаться в его пространство.       Я мельком заглядываю внутрь, перед тем как слышу радостный визг с другого конца коридора:       — Трис! Ты здесь! — Кристина мчится ко мне, её лицо светится от восторга, и я чувствую ответную ухмылку, расплывшуюся на моей физиономии. Слишком давно я её не видела.       Она захватывает меня в объятия, игнорируя сумки в моих руках, но так как в них нет ничего такого, что может сломаться, я позволяю им упасть и оборачиваю свои руки вокруг неё. Мы обнимаемся очень долго, а затем Кристина заваливает меня кучкой вопросов, от которых я отнекиваюсь.       Наконец, она отступает, держа меня за плечи и глядя на меня.       — Ты выросла, — говорит она, звуча удивлённо. Но я только смеюсь.       — Да, какие-то два сантиметра тебе заметны? — Она тоже смеётся. Во всяком случае, она выросла больше, чем я, так что между нами разница в высоте ещё весомее, чем раньше.       Но меня это не беспокоит. Полагаю, это ещё одно влияние трансляции Тобиаса — я провела последний год в окружении людей, которые видели меня моделью совершенной красоты. Так что, хоть я и никогда не буду высокой или с формами, я больше не воспринимаю себя как ребёнка или что я меньше, чем кто-то. Мне комфортно в своей шкуре.       — Кристина, это Адам, — проговариваю я, представляя их. — Он водитель Анны, но был достаточно добр, чтобы привезти меня сюда из Филадельфии.       — Приятно познакомиться, — произносит Крис, протягивая руку, чтобы пожать его, но осекается, так как понимает, что он держит мои большие сумки. — Начнём с твоей квартиры, — добавляет она, хватая одну из сумок, которую я уронила, а я беру другую. Она ведёт нас туда, откуда мы пришли, проходя мимо лифта и нескольких дверей. Рассказывает про них, когда проходим:       — Все квартиры находятся по этой стороне коридора, кроме квартиры Четыре, которая там, в углу. — Она невзначай помахивает назад к дверному проёму, возле которого я стояла. — Общие комнаты занимают остальную часть этой стороны. У нас есть зал для собраний, игровая комната, тренажёрный зал, столовая, кухня фракции. Мы неплохо тут устроились — поймёшь. Короче, эта дверь — квартира Юрайи, а следующая квартира Кары.       Когда мы минуем эту двери, она указывает в конец коридора.       — У Зика и Шоны угловая квартира, а рядом пустая. — Она улыбается, добавляя: — Это хорошо, учитывая, какими… громкими они могут быть. — Лёгкий румянец от смущения поднимается по моему лицу, но я ничего не говорю. Она продолжает весело: — Я — рядом с пустой квартирой, а рядом с моей… — Она останавливается у двери. — Это твоё место. Мы рядом друг с другом!       Она улыбается, вызывая у меня ответную улыбку.       — Что думаешь? — говорит она нетерпеливо, когда подзывает меня зайти первой.       Не могу сказать, что понятия не имела, чего ожидать, когда я соглашалась жить здесь. Я просто знала, что хочу снова быть рядом со своими друзьями, вместо того чтобы жить с Калебом и его друзьями, которых я никогда не встречала, или Анной, которая здесь только часть времени, в перерывах между её поездками в Филадельфию и президентских дел в Чикаго. Но что бы я ни ожидала… Не это.       Квартира идеальна. Она маленькая, уютная — большинство людей так скажет. У входа — узкая комнатка с полностью оборудованной кухней и гостиная зона с двумя удобными креслами и небольшим письменным столом с офисным креслом. Сразу же понимаю, что если я буду нуждаться в большем пространстве, чем это, или большой кухне, я могу воспользоваться общим пространством. Вот для чего они все-таки.       За передней комнатой спальня с прекрасной остеклённой верандой. Как я помню из квартиры Тобиаса, потолок высокий, создавая ощущение пространства, хотя само помещение небольшое. Мебель простая: деревянный письменный стол и двуспальная кровать с тумбочкой с одной стороны. Мгновение я просто смотрю на одеяло. Оно той же цветовой гаммы, что и на кровати у Тобиаса в Бесстрашии. Я улыбаюсь, интересуясь, какую роль он сыграл в создании этой квартиры.       — Четыре выбрал его, — говорит Кристина, как будто читая мои мысли. Она немного корчит нос на его вкус, но для меня все как надо. Я чувствовала себя в безопасности в первый раз в Бесстрашии той ночью, когда я спала на его кровати, и это напоминает мне о тех чувствах. — Он также сделал тебе это, — добавляет она, когда берёт книгу со стола. Я тянусь за ней, но понимаю, что мы всё ещё держим мои сумки.       — Адам, можешь просто оставить их здесь, — говорю я ему с улыбкой, когда кладу свою сумку, и Кристина следует моему примеру. — Я распакую их позже.       Он кивает, осторожно кладя багаж на пол, как будто в них содержится драгоценный груз.       — Что-нибудь ещё, мэм? — спрашивает он участливо.       — Нет, ничего не нужно. Ещё раз спасибо, что привёз.       — Всегда пожалуйста, — говорит он, склонив голову в знак уважения. — Если вам ещё что-нибудь понадобится, пожалуйста, сообщите об этом Анне. Мы не вернёмся в Филадельфию ещё две недели, и я уверен, что она будет рада поощрить мои услуги, если они понадобятся вам в это время. — Я киваю, зная, что он прав. Адам — штатный сотрудник моей бабушки, сопровождает её все поездки — сюда и в Филадельфию, — но он возил меня много раз, когда я нуждалась.       Когда он уходит, я беру книгу, которая всё ещё в руке Кристины. На обложке изображены три птицы — те самые, что вытатуированы на моей коже, — но ничего не написано — указывающего, что в ней, так что я открываю её.       — Боже мой, — шепчу я, глядя на первую страницу. Это фотография, на которой я стою с матерью. В Отречении не фотографировали, поэтому единственные снимки, которые я когда-либо видела о ней, это детские, что были у Анны в Бесстрашии. Но на этой фотографии она старше, какой я её помню.       Мне требуется мгновение, чтобы определить место, но затем я понимаю, что фотография со дня посещений. Тобиас, должно быть, нашёл это в записях старых камер наблюдения. Я представляю масштаб экрана в Диспетчерской, вспоминая зернистые чёрно-белые изображения, и не могу понять, как ему удалось превратить это в резкую, полноцветную картину. Наверное, это заняло много работы.       Я начинаю дышать ещё чаще, когда переворачиваю страницу. Мой отец и Калеб стоят вместе, и я знаю, что это тоже в Бесстрашии. Это один из последних моментов, когда папа был жив, но он смотрит вперёд с выражением гордости, и, как я понимаю, изображение сделано в момент нашего разговора. Когда он смотрел на меня.       Я чувствую слёзы, застилающие мои глаза, и быстро переворачиваю страницу, прежде чем у них получится выйти наружу. Лицо моего отца снова приветствует меня, на этот раз во время встречи, где он служил в качестве одного из руководителей города. А на следующей странице моя мама — волонтёр в Дружелюбии. В общей сложности книга содержит пять фотографий каждого из них, все чёткие и в полном цвете. Я не могу понять, сколько времени Тобиас потратил, чтобы отыскать старые кадры, и сколько времени у него заняло, чтобы сделать их такими красочными.       Десять минут назад я не была уверена, как себя чувствую с перспективой увидеть его снова, но в данный момент я не могу представить ничего нужнее, чем это. Поверить не могу, что он сделал это для меня.       — Ты в порядке? — спрашивает тихо Кристина, касаясь моей руки. Я киваю, смаргивая влагу с моих глаз. От старых привычек тяжело избавиться, и мне по-прежнему трудно проявлять слабость, поэтому я отворачиваюсь, когда кладу книгу, несколько почтительно, на свой стол. Знаю, что посмотрю фотографии ещё раз, прежде чем лягу спать сегодня.       — Итак, я полагаю, что есть ещё что-то, что я должна увидеть? — спрашиваю, когда поворачиваюсь к Кристине.       Она улыбается.       — Конечно! — Она хватает меня за руку и с энтузиазмом тянет назад в конец коридора, где находится квартира Тобиаса. Она останавливается у двери напротив, которая закрыта.       — Это квартира Джорджа и Амара. Они любят гостей, когда их дверь не заперта, но когда она закрыта, как сейчас, не стоит вмешиваться, если это не срочно. Амару всё ещё нужно много спокойного времени.       Я киваю.       — Как он, Кристина?       Она пожимает плечами.       — Без изменений с того раза, когда ты спрашивала. — Полагаю, это так — мы говорили о нём неделю назад, — но я не могу не надеяться, что он чудом вернётся в норму, если я ещё раз спрошу.       Кристина видит эту надежду на моём лице, потому что улыбается немного.       — Этот процесс медленный, но ему правда намного лучше, чем год назад. У него два сеанса терапии в неделю — один с Четыре, и один с Джорджем — и он не нуждается в электрошоковой терапии последние три месяца. Он до сих пор не может справиться с толпами или любыми видами насилия, но у него есть успехи с шумом. Он присоединяется к нам по вечерам, несмотря на энергию Зика и Юрайи. Поэтому в целом с ним все хорошо. — Она кладёт руку на моё плечо и добавляет: — Тебе станет легче после того, как ты поговоришь с ним. Прошло много времени, и тебе покажется, что теперь он вполне нормальный.       Я киваю, оглядываясь, и Кристине становится очевидно, что стоит продолжить экскурсию.       — Ну, а это комната терапии, — говорит она, указывая на следующую дверь. — Четыре перевёз всё оборудование из бомбоубежища, когда Джордж и Амар переехали. — Она мимолётно ухмыляется и добавляет: — Он также установил сумасшедшую систему безопасности, так что не пытайся открыть дверь, хорошо? Будет очень громко.       — Хорошо, поняла, — говорю я, делая мысленную заметку избегать этой комнаты. Не то чтобы у меня возникло желание связываться с сыворотками и умственным контролем над другими — я видела слишком много этого в своей жизни.       — Следующий дверь — лестница, — произносит Кристина, — и эта сторона коридора заканчивается. — Она подходит к стене напротив. — Так что, как я уже говорила, квартира Четыре единственная с этой стороны. Однажды мы пытались выгнать его, чтобы расширить общежития, но ты знаешь, какой он упрямый. Он настоял на том, что ему нужна возможность наблюдать за терапевтическим кабинетом. — Она закатывает глаза, но я просто улыбаюсь, когда воспоминание об одной ночи приходит в голову. Тогда я избавилась от своего седьмого страха. Понимаю, почему Тобиас так привязался к этой комнате.       К счастью, Кристина, кажется, не замечает моего выражения лица, прежде чем я отворачиваюсь, и ведёт меня к общежитиям без подозрений.       Затем мы идём на кухню и видим Кару, готовящую еду.       — Трис, — говорит она с небольшой улыбкой, характерной для неё. — Рада, что ты благополучно добралась сюда. Понимаю, что поездка была долгой.       Думаю о том, чтобы обнять её, как обняла Кристину, но у неё не свободны руки, и она явно занята, поэтому я просто отвечаю:       — Поездка не была тяжёлой. Я приехала сюда с Анной, и её водитель вёл машину. Я проспала большую часть пути, честно говоря.       Она кивает, отвлекаясь на овощи, которые шинкует.       — Может, помочь? — спрашиваю я. У меня ещё остались привычки Отречения, и это одна из них.       — Трис! Не подписывайся на дополнительную работу! — говорит Кристина в ужасе, махая рукой. — Скоро и твоя очередь придёт. — И она ведёт меня к списку дел на стене. Все задачи приготовления пищи и уборки на следующий месяц перечислены рядом с именами каждого. Понятно, что работа разделена между всеми, кто здесь живёт.       — Мы добавим тебя в расписание через неделю или две, — проговаривает она. — Но сначала я должна спросить… Ты умеешь готовить? Потому что если ты так же плоха, как Зик, мы найдём тебе что-нибудь другое.       Я смеюсь.       — Да, я умею готовить и убирать за собой. Я выросла в Отречении, забыла?       — И перешла в Бесстрашие из-за еды, насколько я помню, — говорит она, подталкивая меня локтём.       Я снова смеюсь.       — Ладно, я, как все знают, умею готовить только из простых продуктов, но могу следовать рецепту. Если у Тобиаса не возникло никаких проблем, то и у меня не будет.       — Вообще-то, нам пришлось убрать Четыре из готовки, — говорит Кара оживлённо, когда бросает нарубленные собственноручно овощи в большую кастрюлю. — С терапевтическими занятиями Амара, еженедельным ужином с матерью и сестрой, а также программой поддержки было слишком трудно работать по расписанию. Мы устали есть в десять часов вечера. Поэтому он занимается строительством и уборкой здания — вещи, которые являются более гибкими в сроках.       — Оу, — говорю я тупо. Почему-то меня немного беспокоит, что Кара так хорошо знает расписание Тобиаса. Но, я полагаю, ей приходится, так как она являлась частью терапии Амара с самого начала.       — Значит, он всё ещё в программе поддержки? — спрашиваю немного неловко. Кристина периодически рассказывала мне о том, что происходит с Тобиасом, но мы избегали этих тем всё сильнее и сильнее. — Это оказалось… полезно для него?       — Думаю, что да, — серьёзно говорит Кристина. — Кажется, теперь он более спокойно относится к себе. И он не всегда ведёт себя так, как будто у него стояк…       — Кристина! — я прерываю её, стараясь не смеяться.       — Ну, это правда, — говорит она со смешком. — Он выглядит более расслабленным.       Я киваю, пытаясь придумать хороший способ сформулировать то, что хочу сказать дальше. Но слова просто вылетают из моего рта:       — Он… с кем-нибудь встречался?       Кристина громко фыркает.       — О, ты серьёзно меня об этом спрашиваешь? — восклицает она.       — Что? — говорю я оборонительно. Чувствую, как полыхают мои щёки. — Вполне разумный вопрос. Я не видела его уже год, а ты едва говорила о нём. Откуда мне знать?       Кристина закатывает глаза, но Кара отвечает первой:       — Нет, — твердит она, обращая упорный взгляд на Кристину, — и это разумно. Но ответ — «нет», он определённо ни с кем не встречался. — Что-то внутри меня расслабляется на эти слова.       — Он всё ещё сохнет по тебе, — говорит Кристина, подталкивая меня снова. Странное трепетное ощущение оседает в мой желудок. Я не совсем уверена, хорошо это или плохо.       Кара облизывает свои губы.       — Объективно, это полуправда, — произносит она. — Программа запрещает встречаться по крайне мере в течение шести месяцев, так что даже если бы он хотел «двигаться дальше», ему пришлось бы подождать, пока ему не дадут разрешение его советники и научный руководитель. Это длительный процесс.       — Да, кстати, как один из его советников, — перебивает Кристина, — могу сказать, что он и не собирался кого-то рассматривать. Но мы, наконец, дали ему разрешение, потому что он был в списке людей на рассмотрение, но он вообще не заботился.       Ответ обнадёживает меня ещё больше, но я не уверена, что хочу услышать, а что нет, поэтому пользуюсь возможностью немного сменить тему:       — Ты одна из его советников? — спрашиваю Кристину.       — О, да… — отвечает она неловко, смотря на меня так, будто не уверена, что можно рассказывать об этом. Впервые мне приходит в голову, что программа поддержки, вероятно, имеет правила конфиденциальности.       Но, видимо, Кару это не заботит. Она смотрит на нас, когда рассказывает ряд мероприятий:       — Да, — отвечает она, — программа требует, чтобы каждый участник выбрал двух советников — одного мужчину и одну женщину — которые находятся вокруг него регулярно. Цель состоит в том, чтобы расширить программу повседневной жизни, помогая участнику научиться общаться лучше и заменить плохие привычки на хорошие. — Она посыпает тесто небольшим количеством муки, прежде чем добавить: — Четыре выбрал Зика и Кристину.       Крис закатывает глаза и говорит:       — И его было пушкой не пробить, скажу я тебе… — Я поднимаю бровь, и она улыбается. — Первые пять месяцев или около того, мы как будто пытались заставить статую говорить.       Я немного улыбаюсь, но понимаю, о чём она. Тобиас всегда был скрытным и молчаливым, и я уверена, что это был колоссальный труд, чтобы заставить его раскрыться. Но в то же время он должен был искоренить некоторые привычки, если он выбрал её на эту роль. Он всегда жаловался на её «болтливую искренность», но она были бы очень эффективны для него.       — И мы заключили сделку, — продолжает Кристина. — Когда он злился и был в депрессии, но не хотел говорить об этом, я посылала его на прогулку, и он шёл — никаких вопросов не задавал. Это давало ему время успокоиться и подумать, а потом мы говорили позже, когда он был готов. — Она пожимает плечами. — Или чаще он разговаривал с Зиком после этого. Но, по крайней мере, он перестал так усердно закрываться. — Она странно улыбается, когда добавляет: — Эта сделка оказалась очень полезной, когда Юрайя рассказал ему о поцелуе. Иначе было бы отвратительно.       Какое-то время я просто стою, а мои мышцы сжимаются. Я почему-то никогда не задумывалась, что Юрайя может кому-то об этом рассказать. Особенно Тобиасу.       — Как он отреагировал? — спрашиваю я, мой голос едва громче шёпота.       — Как живой вулкан, я бы сказала, — отвечает Крис прямо. — Но я должна отдать ему должное. Ему не «сорвало крышу» — у него был просто жуткий взгляд… Мы с Зиком по очереди отправляли его на прогулку в течение следующих трёх часов. Каждый раз, когда он возвращался, мы смотрели на него и заставляли его снова уходить. — Она слегка ухмыляется, покачивая головой от воспоминаний.       — Но он успокоился? — спрашиваю, но не уверена, хочу ли знать ответ.       — В итоге… Но знаешь, после всей этой прогулки он просто задал один вопрос. Думаю, только об этом он думал. — Она причудливо поднимает брови, прежде чем добавить: — Он спросил, ответила ли ты на поцелуй.       Напряжение во вне усиливается комком в животе.       — Что… — Мой голос срывается, и я прочищаю горло, чтобы продолжить: — Что ответил Юрайя?       Брови Кристины взметаются до её волос, и ее рот открывается на секунду, а затем она хватает возбуждённо меня за руки.       — Боже мой, — визжит она. — Признавайся! Что нам не сказал Юрайя? Он тебе нравится?       — Нет, — быстро отвечаю я и сильно трясу головой. — Это не так. Он просто… Он застал меня врасплох, и я не отреагировала сразу. — Прикусываю губу перед добавлением: — Не знаю, как он описал это. — Смотрю на Кристину в упор, чтобы она знала, что я говорю правду. — И мне не нравится Юрайя… Я правда не знаю.       Кристина вздыхает, выглядя почти разочарованно отсутствием сочных сплетен.       — Ну, тебе повезло, — говорит она. — Он правильно истолковал. Или, честно говоря, сказал Четыре, что ты им не заинтересована.       Я слегка поникаю от облегчения — напряжение оставляет меня. Я рада, что не случилось никакого недоразумения. Между мной и Юрайей стряслась одна неловкость, и я хочу, чтобы мы всё ещё были друзьями. И хотя мне, вероятно, всё равно, я определённо не хочу, чтобы Тобиас думал, что я поцеловала кого-то другого.       — Я вот-вот закончу, — говорит Кара, подходя к раковине, чтобы помыть руки. — Если ты хочешь показать ей все остальное, Кристина, я присоединюсь к вам в зале собраний.       Но очень трудно сосредоточиться на остальной части экскурсии. Мои мысли продолжают возвращаться к Тобиасу, интересуясь многими вещами. Я провела последний год, пытаясь понять, как к нему отношусь, разрываясь между попытками забыть его и мыслями, что, возможно, мы когда-нибудь снова будем вместе. Каждый раз, когда я думала, что поняла это, процесс возвращался к исходной точке.       Соберись, Трис, говорю я себе, когда Кристина заканчивает показывать мне столовую. Я не слышала ни слова, что она сказала об этом.       Следующее на очереди — зал собраний. Это большое пространство с четырьмя очень длинными диванами, образующими квадрат для беседы, и есть дополнительные места. Мне сложно представить, как они используют эту комнату, так как в Отречении практически не было общения, и я не была в Бесстрашии достаточно долго, чтобы понять их обычаи. Полагаю, я выясню.       Мы собираемся отправиться в игровую комнату, когда что-то привлекает моё внимание. Я точно не знаю, что, но какой-то инстинкт заставляет меня повернуть голову к двери, ведущей в коридор.       Тобиас стоит в дверном проёме; его голубые глаза пристально следят за мной. Он молчит, и я не знаю, как долго он был там, хотя прошло не более минуты.       Долгое время мы просто смотрим друг на друга. Боже, я забыла, какой он красивый. Что-то внутри меня тает, и вдруг как будто мы и не расставались. Все чувства, которые, я думала, уже не вернутся, сейчас во мне, и я понимаю, что была полной дурой, что когда-то думала, что он остался в прошлом. Я ещё даже близко не подошла. Осознание этого пугает меня.       Но, как однажды сказал Тобиас, страх не парализует меня. Он пробуждает меня. Вот почему я заглядывала в комнату к нему, и мои глаза всё ещё устремлены на него.       — Привет, — говорю я тихо, когда мы всего в нескольких сантиметрах друг от друга.       Его голос на тон выше, когда он отвечает:       — Привет, Трис.       Он нервно сглатывает. Расстояние, которое между нами осталось, исчезает в этот момент. Я шагаю к нему ближе, оборачивая руки вокруг его талии и кладя ухо на грудь так, как раньше. Я не знаю, кем мы являемся друг другу сейчас или как мы сможем всё исправить, но сейчас я хочу просто его обнять.       Пару секунд он стоит неподвижно; всё его тело твёрдое, а сердце бешено колотится. И затем он обнимает меня, плотно притягивая к себе, когда опускает лицо в мои волосы. Я чувствую, как он дрожит и слышу его неровное дыхание. Что происходит и со мной, и я знаю, что его эмоции так же сильны, как мои сейчас.       — Четыре, — говорит Кристина, и я хочу сказать ей уйти, оставить нас одних навечно. Но лучше промолчать. Когда мы в объятиях друг друга ничто не имеет значения. — Четыре, — говорит она снова, её голос громче. На этот раз Тобиас напрягается, и я чувствую, что он поднимает голову, чтобы посмотреть на неё. — Десять минут, — произносит она, на этот раз виноватым тоном.       Я сбита с толку, и, судя по выражению лица Тобиаса, когда поднимаю на него взгляд, он тоже. Их глаза встречаются ненадолго, прежде чем он кивает, отходит от меня и убирает руки.       — Скоро вернусь, — говорит он мне. До того, как я могу ответить, он за дверью.       Я возвращаюсь к Кристине; смесь непонимания и гнева наполняет меня.       — Зачем ты это сделала? — спрашиваю я, пытаясь сохранить свой голос ровным. — Я хотела поговорить с ним!       — Знаю, — отвечает она, её тон серьёзнее и нежнее, чем обычно. — Но часть меня по-прежнему беспокоится о вас двоих вместе. — Она кусает губу. — Вы проявляете столько эмоций к друг другу, и это хорошо, но и плохо, понимаешь? Так что я решила убедиться, что он послушает меня даже когда ты участвуешь, и даже в такой момент. Кажется, все прошло хорошо…       Я смотрю на нее, избавляясь от раздражения. Мне не нравится, что она вмешалась, и мне не нравится, что она, очевидно, думает, что обязана защищать нас друг от друга. Но в этом году я много времени пыталась понять чужие точки зрения, и реальность такова, что я понимаю её.       — Он ушёл? — Я, наконец, спрашиваю, как можно спокойнее.       — Да. — Она глубоко вздыхает. — Да, — говорит снова, её глаза встречаются с моими. — Но… что бы ты сейчас не думала, не спеши, ладно? Убедись, что уверена в вас обоих.       Я смотрю в коридор — туда, куда ушёл Тобиас, и мои глаза переходят к двери, которая ведёт на лестницу. Я не отвечаю Кристине вслух, потому что она права. Было бы глупо торопиться с этим — чем бы это ни закончилось.