***
Заняло около двух часов, чтобы найти подходящее заброшенное здание и заселиться всем в него. Я осторожен, убеждаясь, что за нами никто не следовал. Годы избежания камер Бесстрашия произвели на меня хорошее действие, чтобы при переселении не быть заметным, но другие слишком беспечны, и Кристину невозможно скрыть. Я рад, что мы переезжаем в глухую ночь. Когда всё улажено, я отхожу с Трис в сторону. — Я собираюсь пойти и поговорить со своей матерью, — говорю я ей, — я подожду, пока будет безопасно, чтобы вернуться сюда, может быть, после наступления темноты. — Я не хочу, чтобы она беспокоилась обо мне и пошла искать. — Я хочу пойти с тобой, — произносит она, и я смеюсь, не сдерживаясь. — Это будет явка с повинной, — отвечаю я. Она думает минуту, а потом говорит: — Но мы должны смотреть правде в глаза. Таков уговор, не так ли? Я качаю головой. — Наша договоренность не относится к этому. Разговор с матерью не опасен для меня, но будет неоправданным риском для тебя. Слишком темно, чтобы видеть её лицо, но я чувствую её колебания. Наконец, она произносит: — Мне только нужно узнать о Калебе. Мне нужно знать, помог мне он на самом деле или нет и что они собираются сделать с ним. — Я знаю, — шепчу мягко, — я выясню. Поговорю с Питером или с кем-нибудь ещё, а потом мы придумаем, что делать. Вместе. Ладно? — Ладно, — говорит она через мгновение, а затем находит моё лицо в темноте и целует. Это лёгкий поцелуй, но я притягиваю её в свои объятия и целую более решительно. Я не буду в опасности, но после последних нескольких недель я всё ещё чувствую, что каждый поцелуй может быть последним. Я не упускаю возможности насладиться им так, как хочу.***
В Эрудицию не долгая прогулка, но не для моего удобства. Я желаю, чтобы мы были в милях отсюда, но, конечно, Кристине не до ходьбы. Когда подхожу ближе, я вижу афракционеров-солдат, патрулирующих улицы. Они открыто смотрят на меня, но позволяют мне пройти. Это хороший знак; он означает, что моя мама до сих пор не издала никаких распоряжений относительно меня. Я знаю, что она будет злиться, что я исчез и что взял с собой других, но, по крайней мере, она, предположительно, все ещё готова разговаривать. Я вхожу в штаб-квартиру Эрудиции, и желудок сжимается. Я приходил сюда дважды — один раз, когда сам решил присоединиться к Трис, идя сюда с болью, скручивающую моё тело и разум, и второй раз, когда мы вели наш путь через невинных людей, чтобы отнять контроль у Джанин. Я был бы счастлив никогда не видеть это место снова. Я останавливаюсь рядом с одним из охранников-афракционеров у двери. Она одета в синюю рубашку Эрудитов, в красные штаны Дружелюбия, а татуировка поднимается по её шее и исчезает в седых волосах. Вероятно, она была Бесстрашной, прежде чем выросла и стала слишком старой, чтобы жить там. Она заставляет меня вспомнить, что система фракций разрушена, и понимаю, что я, на самом деле, не согласен со своей матерью о необходимости изменить положение вещей. Это просто вопрос о том, как это устроить. Глаза охранника немного расширяются в знак признания, когда она смотрит на меня, и я улыбаюсь ей кратко. — Где спят Бесстрашные? — спрашиваю небрежно. Её рот морщится, когда она думает, что ответить, и тогда говорит: — Я отведу тебя туда. Я не очень ориентируюсь в направлениях. Она ведёт меня по извилистым коридорам этого здания, и я ненавижу его так сильно, стараясь избавляться от образов в голове, которые появляются: Трис бледная и слабая, почти призрачная, будучи с Питером, независимо от пыток Джанин, которые были разработаны. Наблюдаю её крики и звуки под страхом сыворотки, пока я не сдался и не раскрыл местонахождение безопасных домов афракционеров. Прижимаю свою голову к стеклу, в последний раз смотря на неё, когда она пошла к своей смерти. Вижу её обмякшее тело в объятиях Питера, прежде чем он сказал мне, что она жива. Почти каждый ужас, который преследовал меня по ночам, проживает в этом здании. Неудивительно, что я не могу позволить вернуться ей обратно в клетку сюда. Но я держу своё тело в вертикальном положении и твёрдым, а лицо выразительным, когда иду рядом с охранником-афракционером. Всю жизнь скрывая свою боль, это делать практически легко, и тут не место показывать свои слабости. Охранник останавливается в конце коридора и говорит: — Они в своих комнатах. Ты ищешь кого-то конкретно? — Пару человек, — отвечаю я. — Ты случайно не знаешь, в какой комнате Зик? — Она задумчиво морщит лицо, и я добавляю: — Его подруга Шона пользуется инвалидным креслом, так что они должны быть в доступном номере. — Ах, да, — говорит она, когда её лицо светлеет, — я знаю, кто они. Они, наверное, здесь, — ведёт меня по коридору, останавливаясь рядом с закрытой дверью. — Я уверена, что тут. Ещё рано будить их. Ты уверен, что не хочешь немного подождать? — Вот и ладно, — произношу я, — он рано встаёт. — Это наверняка не так, но после всех шалостей, сделанных им за все эти годы, я не против неожиданно разбудить его. — Хорошо тогда. Я предполагаю, что ты сможешь отыскать путь назад? — Я киваю, и она уходит, возвращаясь к своим обязанностям. Я улыбаюсь, когда стучу как можно громче, срочно, быстро. Это не занимает много времени для Зика, чтобы броситься к двери и открыть её, стоя в одних трусах, с взъерошенными волосами и встревоженным лицом. Секунду он моргает из-за света в коридоре, а затем узнаёт меня. — Четыре. Что случилось? — Ничего. Просто доброжелательный «звоночек». — Он сначала смотрит, а потом улыбка начинает появляться на его лице. — Хорошо, — говорит он, — чего ты хочешь? — Нам нужно поболтать наедине. Надевай штаны и идём со мной. — Что, ты боишься, что люди будут ослеплены моей ослепительной красотой? — спрашивает он, нелепо вставая в соблазнительную позу. — Да, боюсь, я не смогу контролировать себя. — Что ж, из уважения к тебе тогда… — он заходит обратно в комнату, закрыв за собой дверь. Когда я жду, брожу по прихожей, заглядывая в несколько комнат с открытыми дверями. Они сделаны как большие общие номера с плотно забитыми кроватями в каждом пространстве. Моя мать, должно быть, живёт с Бесстрашными здесь, пока пытается выяснить свои дальнейшие шаги. Всё ещё очень рано, так что все спят, но я думаю о Питере, сидящим на кровати в одной из комнат. Хорошо. Я поговорю с ним позже. Зик присоединяется ко мне, и мы молча идём по коридору. Мы оба работали в диспетчерской Бесстрашия, поэтому склонны считать, что всегда под наблюдением. Мы не заговорим, пока не найдём безопасное место. Через два коридора Зик ведёт меня в мужской туалет. Я замираю в дверях, приподняв бровь на его выбор, но он просто пожимает плечами и небрежно комментирует: — Ну, я только что встал. Кроме того, это частное пространство, которое мы ищем. — Я предполагаю, что не смогу спорить с этим, так что иду за ним в комнату и закрываю за собой дверь. Я не смотрю, как он делает своё дело. Мне никогда не было комфортно. Отречение не верило в разоблачения, показывая себя кому-либо ещё, за исключением своей жены. Даже тогда, я думаю, что они, вероятно, прятались в темноте. Трудно найти место, куда можно смотреть. Есть зеркало, конечно, но я не очень люблю смотреть на своё отражение. Часть этого идёт из детства, из-за ограничений в Отречении от зеркал, но, кроме того, мне не очень нравится, как я выгляжу. Трис всегда говорит, как я красив, и мне нравится, что она видит меня таким. Но я знаю, что мои уши торчат слишком далеко и нос очень длинный и крючковатый. Она гораздо лучше выглядит, чем я. — Ладно, я закончил, — говорит Зик, смеясь, что я всегда отказываюсь наблюдать за ним здесь, и он переходит к раковине, чтобы вымыть руки. Повернувшись к нему лицом, я начинаю: — Я должен был уйти вчера… — Но он перебивает: — Да, я знаю. Я не могу винить тебя, хотя должен спросить, почему ты взял Юрайю с собой. Я имею в виду, парень слегка туповат иногда, но он — семья. — Я не брал его, — я не острю обратно, — он следовал по своей собственной инициативе, как бездомная собака. Ты, должно быть, забыл накормить его. — Ох, чувак, я знал, что забыл что-то… — но затем его лицо становится более серьёзным, когда он изучает меня. — У Трис могут быть реальные проблемы, ты знаешь. Твоя мать была совсем не весела от этого видео, и мне кажется, что она не любит твою девушку. — Нет, не любит, — проговариваю я неловко. — Как она справилась с ситуацией, когда я ушёл? Он вздыхает, проводя мокрой ладонью по волосам. — Она сказала, что видео было ложью, что всё подстроила Джанин, и она запретила дальнейшие обсуждения. Серьёзно, она использовала какое-то слово Эрудитов или кого-то. — И как люди отреагировали? — Обсуждали это, конечно, — он усмехается, — хотя, спокойно. Никто не хочет начинать ещё одну войну, по крайней мере, пока. Кроме того, если мы собираемся бороться за что-то прямо сейчас, наверное, должны быть фракции, верно? Не какая-то неизвестная группа за пределами города. Он выгибает бровь, и я знаю, что он ждёт от меня объяснения своей позиции прекращения фракций. Он показал удивительную лояльность, разговаривая со мной вообще, я сразу понимаю, что это точно не помощь мне, а чтобы подтвердить свои подозрения о том, что я сделал. — Да, — говорю я, немного погодя, — кто-нибудь планирует делать что-нибудь из этого. Или из-за видео? Потому что я хотел бы помочь, если таковые есть. — Я о них не слышал. К сожалению. Я разочаровано киваю, хотя не совсем уверен, почему. Я действительно не хочу вернуть нас к системе фракций и не хочу ещё одной войны внутри либо за пределами города. Я бы с удовольствием просто двигался вперёд, к спокойной жизни с Трис… Но это не кажется вероятным. — Если ты рядом, я дам тебе знать, если услышу, — предлагает Зик через мгновение. — Да, спасибо. Я не знаю, буду рядом или нет. Мне ещё нужно поговорить с Эвелин, но если я смогу прийти снова, я сделаю это. И постараюсь держать Юрайю подальше от неприятностей, — я улыбаюсь, и Зик тоже, с благодарностью. Он вытирает остатки воды со своих рук о штаны и пересекает комнату. — Пока я здесь, — говорит он весело, когда приближается к торговому автомату на стене, тому, который находился в большинстве мужских комнатах в Бесстрашии. Это что-то другое, и я никогда не чувствовал себя комфортно, но теперь я замечаю это с новым любопытством. Зик крутит ручку, схватив пакет, который выпадает, и поворачивается ко мне. — Хочешь? — спрашивает он, лукаво улыбаясь. Долгое мгновение я колеблюсь. Отречение во мне говорит, что мне не стоит даже обсуждать это до того, как я женюсь, но остальное, мне кажется, соглашается больше. И после того, как Трис поцеловала меня прошлой ночью… Возможно, это хорошая идея — быть готовым, на всякий случай. — Да, — произношу я наконец, протягивая руку ладонью вверх; я стараюсь держать выражение своего лица обычным, но я чувствую румянец на щеках и уверен, что Зик что-то скажет, чтобы смутить меня ещё больше. Но, к моему удивлению, он просто смотрит на меня спокойно и тихо, выпаливая: — Молодец, мужик. Кладёт пакет мне в руку прежде, чем повернуться, получив ещё один из автомата. Сую себе в карман, не глядя на него. А затем мы выходим из комнаты, направляясь обратно в общежитие к Бесстрашным, снова молча, по коридору.