Вертикаль

Нет ничего удивительного в том, что Диппер всё-таки объявляет Биллу решительный бойкот. Уже во второй раз за день, и если поначалу подобное поведение раздражало, то сейчас Билл едва сдерживает издевательскую ухмылку. Всякий раз, когда его взгляд падает на мальчишку, отвернувшегося к стене и подтянувшего колени к груди, ему становится смешно. В какой-то момент Сайфер даже думает, что было бы забавно довести Сосновое Деревце до очередного срыва. Привычные методы вроде ментального воздействия в данной ситуации должны иметь абсолютно умопомрачительный эффект, и он не видит ничего плохого в том, чтобы позволить себе немного развлечься, раз уж Диппер не собирается добровольно идти на контакт. Само собой, ничего подобного Билл не делает. Не потому, что ему в очередной раз так неуместно и по-человечески нелепо становится жаль Диппера Пайнса. Совсем не из-за этого, нет. Билл убеждает себя, что им руководит исключительно практичность, которая, с одной стороны, всегда была ему свойственна даже в меньшей степени, нежели способность к сопереживанию, а с другой — кажется куда более приемлемым качеством характера. Просто Билл понимает: надави на Сосновое Деревце еще хоть немного — и тот сломается окончательно. Уже существующая в нём трещина пройдёт насквозь, разлетится осколками. А какой Сайферу прок в безнадёжно сломанных игрушках? Он говорит, что причина именно в этом, и даже верит себе, пока не понимает, что никак не может выкинуть эту ситуацию из головы. Да какого чёрта? Он привык не задумываться ни о причине своих действий, ни о последствиях. Как показала практика, выстраивание грандиозных планов не оправдывало затраченных усилий. Действовать без оглядки было куда проще, куда веселее, а если есть веселье, то зачем беспокоиться о чём-то другом? Сомнения, самоанализ и прочая дрянь из бесконечного списка человеческих заморочек всегда были для него не более чем досадной помехой. И Билл не заморачивался. Нет, в самом деле. Он принял факт того, что Пайнсы — эти упрямые, без конца сующие нос не в своё дело, раздражающие, великолепные в своей ненормальности мясные мешки, — стали чем-то вроде его личной одержимости. Испытывать некое подобие симпатии к людям Биллу было не впервой — вот только прежде он всегда безошибочно определял для себя грань между снисходительной привязанностью и чем-то более серьёзным, имеющим влияние на его суждения и поступки. Билл крайне ценил свою независимость и абсолютную автономность от всего прочего мира. Отсутствие всяческих рамок, дающее почти безграничную свободу, было для него сродни концентрированному понятию счастья. Изменения в привычной схеме как минимум сбивали с толку. Тем не менее, факт того, что всё семейство Пайнсов стало его личной маленькой привязанностью, Билл принял без особых проблем. Корить себя муками совести? Ха. Самобичевание — определённо не его стиль. Когда Звёздочка обратилась к нему за помощью, Билл легко и не задумываясь решил для себя, что вытащит Сосновое Деревце из любой дыры в этой бесконечной вселенной. Как бы трудно это ни оказалось — сохранить Диппера рядом с собой было куда важнее, и потом, эй, когда это Билл Сайфер отказывался от настоящего приключения? Но всё усложнилось, когда заклинание вытянуло из зеркального измерения мальчишку, оказавшегося совсем другим, не тем Диппером Пайнсом. Смотреть на него было подобно взгляду в кривое зеркало. Собственные черты, искажённые человеческой натурой, не вызывали ровным счётом никакой симпатии. В то же время это казалось чем-то очень… странным. И занимательным, и отвратительным, и в то же время невероятно притягательным, с какой стороны ни глянь. Этот Диппер был невыносимо похож на того, которого Билл привык заочно считать своим. Их схожесть привлекала, а контраст характеров делал всё еще интереснее, но вместе с тем раздражал настолько, что, не будь всё так запутанно, Билл непременно перегрыз бы «новому» Дипперу Пайнсу глотку — просто чтобы исчез, катился к дьяволу, туда же, где находился настоящий Диппер, и оставил его, Билла, в покое. Кто бы мог предположить, что именно этот мальчишка, худой и вихрастый, вытянувшийся за пару прошедших лет, с острыми коленками и пронизывающим насквозь умным взглядом, окажется тем, кто в конечном итоге доведёт самого Билла Сайфера до ручки? Даже думать об этом смешно, честное слово, но, чёрт, что он мог с этим поделать? Билл привык существовать посреди разрухи, хаоса и бесконечной путаницы. Доведённый до абсурда сумбур всегда являлся его излюбленной стихией. Но одно дело, когда беспорядок создаёшь ты сам, и совсем другое — когда тебя погружают в него с головой, к чему ты за всю свою бесконечно растянутую жизнь всё еще не привык. И неясно, как выплывать на поверхность и что делать дальше, — область человеческих чувств и искажённого эмоциями восприятия была для Билла слишком чужеродной, чтобы он смог справиться с этим так же легко, как справлялся всегда. Проще всего забыть обо всём и уйти. Обратно в бесконечную темноту, бархатную мягкость вселенной на грани между его измерением, сомкнувшимся кольцом с течением времени, и пространством между мирами. Эта прослойка, для описания которой не хватило бы подходящих слов ни в одном из существующих или существовавших языков, не является для Билла домом, но из всех возможных вариантов она — привычнее и легче всего. Билл знает, что никуда не уйдёт, во-первых, из чистого упрямства, а во-вторых, — и эту причину он предпочитает не проговаривать даже мысленно, — потому что ему попросту не хватит духу. Эмоции глупы, эмоции бессмысленны, но они заполняют его целиком, без остатка, и Биллу, смертельно оголодавшему по любой противоположности пустоты, это чувство заполненности нравится вопреки всему. В конечном итоге он смирился даже с тем, что принятие своих новообъявленных слабостей накладывает на него целую уйму новых обязательств. Перед Сосновым Деревцем и его семьёй — как минимум. Ничего такого, с чем он бы не справился. Он может оберегать их, защищать от любых неприятностей — за исключением себя самого, — и просто быть рядом. Обрести с ними свой новый дом хотя бы на пару десятилетий — вряд ли больше, ибо человеческая жизнь, увы, слишком скоротечна. В какой-то степени это даже напоминает привычную форму заключения сделок. Услуга за услугу. Их принятие взамен сдержанных им обещаний. Ради разнообразия раз в пару тысячелетий можно позволить себе даже такую нелепость, как ответственность и честность. Ну, а почему нет? В этом круговороте Билл теряется; факт собственной потерянности злит его до жути, но в одном он уверен абсолютно точно: сложись всё чуть иначе, это в самом деле было бы весело. Замерев в дверях и стараясь ни единым звуком не выдавать своего присутствия, Билл долго и тяжело смотрит Дипперу в затылок. В комнате душно, терпко пахнет кровью и потом. Билл думает, что нужно будет затащить Сосновое Деревце в душ, а после — заставить поесть. Пускай энергетическая подпитка слегка ослабила чувство голода, Диппер всё еще слишком слаб, и Сайфер серьёзно сомневается, что там, в подвале в чужом измерении, кто-то всерьёз беспокоился о том, чтобы кормить его по крайней мере раз в пару дней. И всё равно вместо того, чтобы шагнуть в комнату и заставить Диппера подняться с постели, Билл продолжает стоять в дверях, изучая взглядом худую спину с выступающими под тонкой кожей позвонками, и измятый и покрытый бурыми пятнами край высоко задравшейся футболки. Сосновое Деревце снова удивляет его. Мальчишка — несмотря на то, что по человеческим меркам Диппер уже не ребёнок, Билл продолжает называть его про себя этим глупым словом просто потому, что в его понимании Диппер Пайнс всё еще слишком юный, не по годам сообразительный, упрямый и очень храбрый мальчишка, — в очередной раз продемонстрировал, что он сильнее большинства прочих мясных мешков. Как много людей смогли бы вынести подобное? Самое страшное в том, что, даже несмотря на всю свою внутреннюю стойкость, Сосновое Деревце слишком хрупок. При желании в этом можно отыскать своё особое очарование. Билл легко, совсем поверхностно касается разума Пайнса и, когда его накрывает волной чужих воспоминаний, чувствует, как болезненно-остро, тоскливо и непривычно щемит в груди. В первые секунды ему не удаётся разглядеть ничего, кроме подвала — ледяного и страшного, давящего темнотой и исступленным паническим ужасом. Диппер прокручивает в голове раз за разом одно и то же. Обманчиво ласковую улыбку девушки, как две капли воды похожую на его сестру, перепачканный кровью подол длинной голубой юбки, мягкое прикосновение к волосам, шёпот на ухо: «Какая удача, что теперь мы есть друг у друга, правда?» Билл стряхивает эти воспоминания, как ненужную шелуху. Всякий раз, когда он думает о том, что именно та, чужая Мейбл Пайнс делала со своим пленником и как отыгрывалась на Диппере за брата, с которым, судя по всему, её не связывало ничего, кроме взаимной ненависти, усугублявшейся необходимостью держаться вместе, Билла переполняет ярость. На себя самого, пожалуй, едва ли не больше, чем на близнецов из зеркального измерения. Он видел, в каком состоянии находился Сосновое Деревце при их первой встрече в том самом злополучном подвале. Мальчишка был измучен и обессилен, находился в исступленном глухом отчаянии, но всё было в относительном порядке — до тех пор, пока Билл не решил поиграть в героя и забрать Уилла с собой. Сейчас он понимает: это было ошибкой. Ошибкой критической и непростительной, потому как в страхе за жизнь Соснового Деревца он впервые за очень, очень долгое время усомнился в собственных силах. Повёлся на параноидальные заскоки своего двойника и позволил бессмысленным опасениям влиять на его решения. Нужно было прорываться с боем, вытаскивать из того измерения не Уилла, а Диппера, и плевать на риски, плевать на просьбы мальчишки, плевать на Уилла с этой его больной зависимостью от «господина Пайнса». За свою долгую жизнь Биллу приходилось выпутываться и не из таких переделок, так почему в те моменты, когда на кону стояла жизнь Соснового Деревца, он снова и снова поступал, как самый настоящий трус, и портил всё шаг за шагом? Даже удивительно, как легко мальчишка, двойник Диппера, просчитал все его сомнения и страхи. Как мастерски сыграл на этом — дал иллюзию выбора, воспользовавшись замешательством Билла. На деле выбирать было не из чего; Билл мог поступить куда проще. Действовать напролом, обезоружить «чужого» Диппера, отточенной тысячелетиями силой убеждения уговорить Уилла остаться с ними, прикончить Мейбл и забрать Сосновое Деревце домой, к его настоящей семье. Вместо этого Билл продемонстрировал слабость, и понимать это было не менее отвратительно, нежели думать о том, что именно пришлось пережить его Дипперу за последние дни. Он виноват; Билл не привык расплачиваться за свои ошибки и понятия не имеет, как исправлять последствия, но это неприятное сосущее ощущение под ложечкой, этот ком в горле и досада, отдающая горечью на кончике языка, отвратительны, и терпеть их дальше он не только не хочет, но и не может. Пытаясь справиться с очередным приступом гнева, Билл продолжает наблюдать за течением мыслей в голове мальчишки. Он видит, как двойник Диппера приходит в подвал, садится рядом со своим прикованным к стене близнецом и пытается обсудить с ним десятки самых разных тем. Выпытывает информацию о другом измерении, о магии в их мире, о содержимом найденного за пазухой у пленника дневника, о другой семье Пайнсов и даже о нём, Билле Сайфере. Диппер ведёт допрос, то и дело меняя тактику поведения. В один день он обманчиво заботлив и ласков, в другой — ведёт себя как старый приятель, в третий предпочитает добиваться правды посредством угроз, в четвёртый — приводит угрозы в действие. Ничего из этого не работает; Сосновое Деревце упорно хранит молчание. Всё становится хуже, когда Диппер, раздражённо хмурясь и сжимая кулаки с разбитыми в кровь костяшками, выходит из подвала, и на его место приходит девушка, неотличимо похожая на Падающую Звёздочку. Смеясь, девушка смывает со своего ненастоящего брата кровь, утирает невольно выступившие у него на глазах слёзы и касается губами его щеки. В рукаве блузы с красивой шёлковой оторочкой у неё спрятан нож, и она смеётся еще веселее, делая на теле Диппера первый надрез. — Как здорово, что ты пришёл, — говорит Мейбл, — мы ставили эту ловушку исключительно шутки ради, представляешь? Просто чтобы узнать, сработает ли. И в первую же неделю — такая удача! — Ты нравишься мне куда больше моего Диппера, — доверительно сообщает она в другой день, утирая окровавленное лезвие длинным подолом юбки. — До твоего появления мне было смертельно скучно. Мой братишка ведёт себя, как настоящий зануда. Всё время проводит либо за книжками, либо с Уиллом. Можно подумать, Уилл — его собственность. На самом деле, мне всё равно, если хочет — пускай забирает себе. С демонами весело только первые пару часов. Особенно с этим. Боли не чувствует, не кричит. Только и может, что всхлипывать и причитать — сплошная тоска. Довольно быстро выясняется, что чужие мольбы и крики действительно приводят её в восторг, и Диппер понимает: если отбросить гордость в сторону и дать ей то, что она хочет, можно обойтись малой кровью. Так и происходит — до тех самых пор, пока Диппер Пайнс из этого измерения не исчезает во вспышке лазурного пламени прямо посреди очередного представления. Пропажа брата выводит Мейбл из себя. Их неприкосновенность дала сбой, и это пугает Мейбл до глубины души. Она больше не церемонится со своей игрушкой. Мейбл мастерски вырезает правду из «близнеца», и тому хватает получаса, чтобы, жадно хватая воздух разбитыми губами, начать рассказывать обо всём: о своём измерении, о семье, которая непременно приложила бы все усилия, чтобы вернуть его домой, и о Билле Сайфере — единственном, кому такой трюк был бы под силу. Довольная полученным объяснением, Мейбл оставляет его в покое. Она накладывает на подвал несколько дополнительных заклинаний и приставляет Уилла к своему пленнику в качестве постоянной охраны. Её уверенности в силе блокирующих чар, оплетающих демона незримой сетью, достаточно, чтобы не беспокоиться о сохранности мальчишки. Наблюдая за тем, как она, поднимаясь на ноги, напоследок треплет Диппера по щеке, Билл скалится озлобленной широкой улыбкой. Вот тут, Звёздочка, ты крупно просчиталась. С незатихающим раздражением он смотрит на то, как Уилл успокаивает Диппера. Как пытается исцелить, хотя его сил, сдерживаемых заклинанием, едва хватает на заживление даже самых неглубоких царапин. Уилл успокаивает его Сосновое Деревце и обещает, что всё будет хорошо. И Диппер, слабо улыбаясь Уиллу в ответ, безоговорочно верит каждому его слову. Так, как, пожалуй, никогда не поверил бы Биллу. Дьявол. Билл смотрит на то, как эти двое, сидя бок о бок в темноте подвала, говорят подолгу, до сбившегося дыхания и хрипоты в голосе, обо всём на свете. Диппер рассказывает о том, как скучает по своей семье и как боится того, что они, отыскав способ прорваться в это измерение, окажутся тут в ловушке. Диппер вспоминает самые разные эпизоды из детства, говорит о сестре и их приключениях, об Апокалипсисе, который Билл устроил четыре года назад, и Уилл слушает его очень внимательно, с искренним интересом, не перебивая и не смеясь над неуклюжей откровенностью мальчишки, впервые за последние дни получившем возможность провести время с кем-то, кто не желает ему зла. В отличие от него, Уилл говорит совсем мало. А когда Диппер спрашивает: — Скучаешь по нему? — и вовсе прикусывает губу и отворачивает лицо в сторону. — Почему? — Диппер задаёт вопрос, который, судя по всему, занимает его уже долгое время. — Объясни, как ты можешь хорошо к ним относиться? Ты и этот Диппер… — Не нужно, — Уилл мягко обрывает его на середине фразы и, накрыв ладонью чужое запястье, прикованное к стене цепью, бросает на Диппера короткий взгляд, — прошу тебя, не нужно говорить о том, чего не знаешь. — Они тебя ненавидят, Уилл. — Это не совсем так. — Они настоящие монстры. Чудовища. — Я — тоже, — Уилл слабо пожимает плечами, — по вашим человеческим меркам я — худшая из всех тварей. Как и Билл, о котором ты рассказывал. И что, ты ненавидишь меня за это? — Слушай, я совсем не… — А его? На этот вопрос Диппер даже не пытается отвечать. Он замолкает, опускает взгляд к полу и судорожно сжимает затёкшие до боли и уже едва слушающиеся пальцы в кулак. Уилл какое-то время следит за ним, то ли наблюдая за эмоциями, отражающимися на лице, то ли ожидая ответа. Когда молчание становится совсем затянутым и неловким, Уилл вдруг произносит: — Если тебе так интересно, почему я привязан к своим хозяевам, то тебе, возможно, лучше будет расспросить на эту тему своего Билла Сайфера. Полагаю, он сможет объяснить это куда лучше, чем я. — Билл-то? Ты серьёзно? Ха, — Диппер выдавливает из себя неискреннюю ухмылку, — думаешь, он способен разбираться в чьих-то чувствах? — А почему нет? — Полный бред, — возражает Диппер. — Да у него же эмоциональный диапазон как у золотой рыбки. Только и умеет, думать о себе. А еще — психовать и крушить всё вокруг, но не более того. И даже если ты прав, то какие у меня шансы снова с ним встретиться? Предположим, когда-нибудь я смогу вернуться домой, в чём лично я сильно сомневаюсь, но его там не будет. А ждать его здесь было бы самой большой глупостью на свете. Ему наплевать, понимаешь? — Ты даже не представляешь, как сильно ошибаешься. — Он — не ты, Уилл. Не будь таким наивным. — Не будь таким скептиком, — Уилл отвечает ему уже чуть более искренней и открытой улыбкой. — Я прожил в этом и многих других мирах куда больше твоего, друг мой. И если я правильно понимаю взаимосвязь между этими двумя измерениями — а я абсолютно уверен, что понимаю её безукоризненно, — твой Билл Сайфер способен показать себя с куда лучшей стороны, нежели ты можешь представить. Он протягивает руку, чтобы коснуться плеча Диппера, открывшего было рот для едкого саркастичного ответа, и продолжает, не позволяя перебить себя очередным возражением: — Я уверен, что он будет рядом. Когда-нибудь — обязательно. И я не берусь указывать тебе, что делать, друг мой, — я ни разу не встречал его, не говорил с ним, и, возможно, кругом неправ, считая, что могу понять некоторые из его мотивов, исходя из наших… скажем так, родственных связей. Но если бы ты спросил моего совета… — Уилл на секунду запинается, будто смутившись собственных слов, — я бы сказал, что тебе следует дать ему шанс. Диппер в ответ коротко и нервно смеётся: — Чёрт, да ты просто не понимаешь, насколько он… — Он мог бы стать хорошим другом, я уверен. Для тебя, для твоей семьи. И за тобой придут, рано или поздно, — на этих словах воспоминание вдруг начинает плыть по краям, таять, и голос Уилла теперь звучит словно бы издалека. — Не теряй надежду. И не позволяй себе недооценивать привязанность к тебе Билла Сайфера, ладно? — Уилл… — Пообещай мне. Диппер едва заметно хмурится и легко вскидывает подбородок — то ли для кивка, то ли для того, чтобы отрицательно мотнуть головой. Увидеть дальнейшие события Билл уже не успевает. Воспоминание рассеивается, а Диппер, отгоняя от себя лишние мысли, широко распахивает глаза и, повернувшись в сторону двери, встречается с Сайфером взглядом. Взгляд у него тяжёлый и абсолютно нечитаемый. Губы плотно сжаты, края одеяла стиснуты в кулаках. Билл ожидает очередного акта ледяного молчания и демонстрации отвращения, но Диппер, к его удивлению, лишь на секунду опускает ресницы. А потом, исподлобья глядя на демона, спрашивает слегка севшим голосом: — Когда ты отпустишь меня домой? — Когда буду уверен, что ты в порядке, — Билл шагает в спальню, подходит к кровати и замирает у самого края, глядя на Диппера сверху вниз, — тебе нужен постоянный присмотр, Сосновое Деревце, так что не делай такое оскорблённое лицо. Знаешь, сколько сил я потратил на всю эту суету с твоим спасением? Чёрта с два ты пустишь всё на самотёк. Вот уж нет. Останешься тут и будешь восстанавливаться, пока я не посчитаю, что ты в полном порядке. И это не предложение, Сосенка, и уж тем более не просьба. Можешь даже не начинать спорить. Но если будешь хорошо себя вести, то уже завтра сможешь повидаться с семьёй. Билл знает: глядя на него, Диппер снова и снова прокручивает в голове тот разговор с Уиллом. Очевидно, мысли об этом слегка успокаивают мальчишку, потому что тот в самом деле не ввязывается в спор — лишь делает глубокий вдох и, покосившись в сторону занавешенного окна, интересуется: — Они уже приходили? — Торчали тут под окнами, — Билл предпочитает не уточнять, что Пайнсы, вообще-то, всё еще стоят за порогом, надрывают глотки криками и, судя по всему, всё пытаются разработать грандиозный план похищения племянника из зловещего демонского логова. — Думаю, уже ушли. Я оставил им записку. — Ты видел Мейбл? Что она говорила? Выглядела сильно расстроенной или… — Эй, парень, — Билл перебивает его, ухмыльнувшись, — я тебе не семейный психолог. — Я просто хочу знать, что с моей сестрой. И прадядями. И друзьями, и… — …и вашей домашней свиньёй, и одноклассниками, и гномами из леса, — издевательски заканчивает за него Сайфер. — Успокойся, Сосенка. Мир без тебя не рухнул. Стоит как стоял. Ничего критичного. Родственники, конечно, переволновались, но все живы, здоровы и вполне способны подождать появления твоей сиятельной личности до следующего утра. Ему в самом деле нравится наблюдать за тем, как Диппер облегчённо выдыхает, и с его лица вдруг неуловимо спадает некое напряжённое оцепенение, свойственное человеку, ожидающего немедленно услышать очень плохие новости. Тем не менее, когда Диппер открывает рот снова, льда в его голосе столько, что хватило бы на хороший айсберг, и Билл невольно расплывается в широком оскале. — Так зачем пришёл, Сайфер? — Ну, не будь таким грубым, Сосенка. Это мой дом. Могу ходить, где пожелаю и когда пожелаю, — очень серьёзно отзывается Билл. — Лучше скажи: ты есть хочешь? — Не хочу, — Диппер отрывисто качает головой. От вида этого жеста Билл всё-таки не сдерживает смех: — И зачем нужно врать? Диппер в ответ молчит и упрямо кусает губы. Впору восхититься: какой всё-таки несносный, упрямый, потрясающий мальчишка! Просто изумительно. На размышления у Билла уходит не больше пары секунд — в следующее мгновение он нагибается над кроватью и поднимает Диппера в воздух. Одну руку проводит под спину, вторую — под согнутые колени. Смеясь, Билл крепче прижимает к себе слабо сопротивляющегося Пайнса и, не обращая внимания на попытки вырваться, идёт в сторону ванной комнаты. Диппер, тесно прижатый к чужому телу, невольно тычется носом в его шею, и сбивчивое горячее дыхание на коже ощущается превосходно. Пальцы мальчишки впиваются Биллу в плечи так сильно, что это почти больно; попытки оттолкнуть демона в сторону заканчиваются лишь тогда, когда Сайфер у самого входа в ванную комнату замирает и, почти коснувшись губами уха Диппера, говорит тихо и вкрадчиво: — А как насчёт сделки, малец? Диппер отстраняется, насколько это позволяют крепко держащие его руки Билла, и, замерев на мгновение, неопределённо дёргает плечом. — Здорово! Итак, — и Билл, поняв, что победа уже за ним, начинает говорить громче и веселее, — мне, по сути, нужно совсем немного. Я нетребователен, Сосенка, понимаешь? Не хочу ничего, кроме твоего абсолютного послушания. Пока ты в моём доме, ты делаешь всё, что я приказываю тебе делать. Говорю, что ты должен поесть, — ты ешь. Говорю замолчать — молчишь. Хочешь — строй из себя оскорблённую невинность, сколько душе угодно, мне без разницы, только будь хорошим мальчиком. Договорились, Сосновое Деревце? — А взамен? — Я буду гостеприимным и радушным хозяином. Завтра утром увидишься с семьёй. Как излечишься окончательно — свободно сможешь уйти к ним. Он абсолютно уверен, что Диппер, недоверчивый во всём, что касается Билла, будет сомневаться по меньшей мере до вечера, и уже готовится произнести пламенную речь на тему "ну что ты, само собой: никаких требований, порочащих твою незапятнанную честь и достоинство", когда Пайнс вдруг удивляет его в очередной раз. — Договорились, — Диппер произносит это на удивление твёрдым голосом. — Но я больше не собираюсь заключать с тобой никаких сделок, Билл. Даже не надейся. Лучше попробуем довериться честному слову друг друга. — Честному слову… — Билл усмехается. — Окей, звучит неплохо. Но ты меня не дослушал, а я как раз собирался перейти к самой интересной части. — И это... — Уилл, — коротко отвечает Сайфер. Он успешно делает вид, будто гримаса боли, на мгновение исказившая лицо его Соснового Деревца, ничуть его не задевает, и продолжает как ни в чем не бывало: — терпеть не могу беспочвенные обвинения, Сосновое Деревце, вот веришь? Будешь паинькой — и я докажу, что я, конечно, сволочь каких мало, но на этот раз не врал ни тебе, ни ему. Я вернусь за ним. Найду способ. Откажется идти со мной — потащу волоком. Понадобится, так и мальчишку его прихвачу на пару. Но исключительно при условии, что ты… — …буду вести себя смирно. Я уже понял, — Диппер обрывает его неожиданно хрипло, взволнованно выдохнув и вскинув на Билла неверующий взгляд. — Я согласен. Если ты взамен дашь мне слово. — Обещаю. — Ладно, — Сосновое Деревце едва переводит дыхание, и Билл всё-таки заходит в ванную комнату и опускает его на ноги, хотя Диппер, ослабший, тут же прислоняется спиной к стене. — Буду вести себя спокойно, буду слушаться. Я тебе верю, Билл. На этот раз. Это кажется неплохой сделкой. Билл только кивает и, фыркнув, вскидывает взгляд к потолку: — Подумать только, хоть в чём-то мы всё-таки достигли консенсуса. — Подумать только, — в тон ему отвечает Диппер, — иногда ты можешь вести себя, не как мудак. Билл, удивлённый, переводит взгляд на него как раз вовремя, чтобы поймать слабую тень улыбки, пробежавшую по его губам. Диппер тут же напускает на себя как можно более серьёзный вид, но Билл уже не придаёт этому никакого значения. Он делает шаг вперёд. А потом, опустив ладонь на открытую шею мальчишки, широко и весело улыбается ему в ответ.