***
Спустя год Милану и её соседок поджидала новая неприятность. Хозяйка надумала переезжать в другой город и собралась продавать квартиру, которую они снимали. Об этом девушкам было сообщено заранее, за месяц, но сейчас Милана, как назло, была на мели. Денег не хватало ни на что, из-за тяжелой учебы и множества зачётов работать толком она не могла, стипендии с грехом пополам хватало разве что на транспорт. Не получалось даже скооперироваться с соседками. Альбина решила переезжать к очередному своему любовнику, сестрицы-приверженки ЗОЖ надумали брать квартиру в ипотеку, а любительницы крепкого спиртного довольно быстро подыскали жилье, где их увлечение поощрялось, а не порицалось. Милана в отчаянии искала комнату по самой низкой цене, но нарывалась пока что лишь на озабоченных мужчин, готовых предоставить жилье за плату определенного рода. Не видя иного выхода, она обратилась в местную группу женской взаимопомощи. Тогда-то она и познакомилась с Риммой Овсянниковой. Не раз потом возвращаясь мыслями к этому отрезку своей жизни, Милана размышляла: могла ли она поступить по-другому? И приходил ответ: увы, иного выхода не было. Римма сама откликнулась на её объявление. В письме она сообщала, что является хозяйкой трёхкомнатной квартиры и с радостью готова сдать одну из комнат. Предложенное жильё на фотографиях выглядело уютно и вполне чисто, к тому же цена была минимальной. Милана просмотрела страницу Овсянниковой. И хотя сердце тревожно ёкало, точно предвещая что-то нехорошее, Стамбровская усилием воли подавила эти ощущения – ведь другого выхода не было. С множества фотографий на неё глядела худощавая, большеглазая женщина лет тридцати с коротко подстриженными волосами и крупным, жёстким ртом. Пожалуй, она не была лишена некоторой привлекательности – но очень уж твёрдыми, тяжёлыми казались её черты – даже улыбка не придавала лицу теплоты и мягкости. Впрочем, выхода действительно не было. Оставался выбор между Риммой и весёлой перспективой в ближайшие дни вылететь на улицу. В конце концов, думала Милана, надо пережить самые трудные дни – а потом, если Римма окажется невыносимой, можно будет подыскать другой вариант. И спустя пару дней она переехала в новую квартиру. Первым, что насторожило Милану, был взгляд хозяйки – слишком уж цепкий, слишком оценивающий, плотоядный. – Красивая ты деваха, красивая… – как бы между прочим бросила Овсянникова в первый же день. Странно, – поражалась собственной неприятной дрожи Стамбровская. – ведь её не должно это смущать, ведь она сама, в конце концов, мечтала об отношениях с женщиной! Римма же ни отталкивающим уродством, ни особо деструктивным поведением не отличалась. И всё-таки… Всё-таки её жаркий, пожирающий взгляд заставлял цепенеть и покрываться неуютными мурашками. Поначалу соседки пересекались редко. Римма работала администратором в какой-то частной клинике. Как и Стамбровская, приходила она поздно, уходила рано. Первое их совместное чаепитие случилось субботним вечером спустя неделю после заселения Миланы. Римма, глядя на соседку особенно жарко и откровенно, начала разговор первой. – У тебя парень-то вообще есть? – Нет, – вяло отозвалась Милана. – Хм! И это правильно. Чего я не видала от этих мужиков! Можно сказать, ничего не видала. Ничего хорошего. Вот, глянь, какая я была раньше, да вот года два назад. – Римма сунула под нос соседке фотографию в телефоне. – Никакого сравнения, а? Милана не могла не согласиться. С фотографии на неё смотрела ярко накрашенная женщина со сложной причёской из взбитых, завитых волос. Тонкие бретельки еле удерживали крохотное ярко-оранжевое платье, в ушах и на шее красовался каскад вычурной бижутерии, манерно поднятая к лицу холёная рука блистала длинными красными полированными ногтями и той же россыпью сверкающих браслетов с подвесками. – Ну, как тебе, а? – горько и едко усмехнулась Римма. – Не веришь, да? Да, вот такая я была… Бусики, цветочки, каблучки, девочка-девочка. Оранжевая, цветочная, приторная девочка. Была наивная, как и ты. Тренинги слушала по женственности. В любовь верила до гроба, ага. Мнила, что смогла шикарного мужика захомутать. И что в итоге? Комната плыла перед глазами Миланы, голос Овсянниковой то замирал вдалеке, то усиливался. Голова налилась тяжестью. – …в итоге оказалось, что я просто бесплатная проститутка, вот как. Причем одна из десяти, стоящих в очереди за волшебным хреном. Дырка, в которую можно слить, когда у него зачесалось в одном месте и надо срочно убирать стояк. Мм, или ты не привыкла к таким выражениям? Милана вяло пожала плечами, зевая. – …действительно, одна из десяти… Это только те, о ком я знаю. А, может, их и больше было? И все в очереди, чтобы ножки раздвинуть. И я… *банутая дура. Ждала целыми днями, мнила себя нереальной красавицей, других учила, как мужиков надо очаровывать. И видеть не хотела, что любимый появляется у меня в лучшем случае раз в две недели. И знать не хотела, что он других трахает. Видела фотки с другими бабами – нет же, мне было мало. Я же звезда, самая лучшая, от меня-то он точно не уйдёт, меня он точно любит. Ага, ага. Ну, сводили меня за три года пару раз в ресторан, в театр. Цветочки даже дарили, представляешь? Расплатились, так сказать, за качественный секс. И кинули за ненадобностью. Надоела. – И где… сейчас тот мужик?.. – деревенеющим языком пробормотала Милана. Да что же это такое? Нужно идти спать. – Трахает очередную лохушку, – презрительно процедила Римма. – Наивную девчонку, возрастом младше тебя. И она, небось, тоже верит в то, что она единственная и неповторимая. И тоже виляет задом, как течная сука, ожидая его визита. На часы смотрит, небось, ждёт, когда её очередь за хреном подойдёт. Знаем, проходили. Она закурила, выпустила кольцо дыма в потолок, усмехнулась. – Теперь я нравлюсь себе такой. Больше нет надобности украшаться ради какого-то самца. Волосы эти дурацкие отрезала, никаких каблучков, цветочков и платьиц – глупости!.. Пустая мишура. Теперь я многое поняла. А по сути, нахер он мне был нужен? Обычный мудак. Ни нежности тебе, ни ласки. То ли дело девки!.. Милана, находясь в странном оцепенении, даже не удивилась, когда большие глаза Риммы оказались совсем рядом с её глазами, а губы жарко дохнули ей в шею: – Я поняла, что не хочу быть глупой, жалкой бабой. Я – сильная. Я сама хочу покорять и соблазнять. Намного лучше быть самцом, чем самкой. Трахать самой, а не раздвигать ножки перед кем-то… Стамбровская ощутила, как сухие, тонкие пальцы проникли под её футболку, но отстраниться не могла… да и не хотела. Внизу живота разгорался пожар. Никогда в своих снах и фантазиях она не испытывала такого острого, такого бешеного желания… – Мне девки всегда нравились так же, как и мужики, – страстно мурлыкала Римма, сжимая и поглаживая её маленькую грудь под футболкой. – И теперь я окончательно сделала свой выбор… Она с лёгкостью сорвала с вялой и безвольной, точно кукла, Миланы футболку и жадно приникла к её обнажённой груди. Сознание Стамбровской снова поплыло. Её тело точно пронизывали электрические импульсы, а откуда-то издалека раздавался томный, страстный шёпот Риммы: – Я хотела именно такую молодую, сладкую девку, как ты, м-м-м… Сквозь туман оцепенения Милана осознавала, что контролировать ситуацию не может. Но она даже пошевелиться толком не могла. "Подсыпала! – вдруг пришла в голову мысль. – Она мне что-то подсыпала! И снотворное… и… афродизиак?" Судя по всему, это действительно было так. Но все вялые попытки Стамбровской высвободиться ни к чему не привели, и вскоре она лежала, полностью обнажённая, с покорно раздвинутыми ногами, на кровати Риммы. Затуманенным умом она понимала, что происходящее ей не особо нравится, но тело, отравленное афродизиаком, горело желанием, покорно подаваясь навстречу языку и пальцам Риммы. "Я не хочу быть с ней… Нет, мой первый опыт должен был быть не с ней… Она не мой человек", – безнадежно твердило сознание, но из горла вырывались только хриплые рваные стоны. Впрочем, в одно мгновение наслаждение сменилось болью – Овсянникова запустила в её лоно четыре пальца сразу и с неожиданной резкостью двинула рукой. – Я думала, ты девственница, – криво усмехнулась Римма. – Какая жалость, что ты не сохранила невинность. Я бы с удовольствием тебя её лишила… Раздосадованная тем, что ей не довелось совершить заветный акт дефлорации, она заработала ладонью резко и грубо, уже не заботясь об удовольствии партнерши. – Хватит, – простонала Милана. – Хватит… больно… – Что? – сузила громадные глаза Овсянникова. – Ах, больно? Ну прости, прости, милая. Забылась. Она приникла ртом к влажной щели, точно возмещая свою грубость. Стамбровской оставалось лишь хрипло стонать в унисон движениям языка Риммы. Проклятое тело не подчинялось ей и просто истекало влагой. Видать, хорошую дозу сыпанула ей эта женщина… Разве могла она ещё пару часов назад подумать, что будет лежать под этой особой, которая с самого начала вызвала у неё отторжение, стонать, как последняя шлюха и раздвигать ноги всё шире… Милана была противна самой себе. "Всё, хватит" – Милая девочка… – оторвавшись от её лона, жарко дыхнула ей в шею Овсянникова. – Всё, – пробормотала Милана. – Хватит, не хочу. – Хорошо, – неожиданно легко согласилась Римма и отстранилась от неё. – Иди, отдыхай. Стамбровская не помнила, как добралась до своей кровати. Она провалилась в сон, как в могилу – видимо, лекарства так сработали. Проснулась Милана с тяжёлой головой. Бросила беглый взгляд на часы и вздрогнула – она проспала пары! Но следом пришло осознание – сегодня воскресенье. А следом – воспоминания о вчерашнем… Отвращение к себе подступило к горлу тошнотворным комком. Чего стоят теперь её идеалы, её мечты о высокой и чистой любви? Вот так вот прыгнуть в койку с полузнакомой женщиной, не любя, не чувствуя даже симпатии… Да, Римма оглушила её какой-то гадостью, но она ведь была в сознании… и не сопротивлялась, её проклятому телу нравилось всё происходящее. Овсянникова сидела на кухне, задумчиво помешивая кофе ложечкой. – Проснулась, птичка? – мило улыбнулась она, увидев Милану. – Как самочувствие? – Зачем ты меня опоила? – безо всяких приветствий сухо проронила Стамбровская. – О чём ты? – Не притворяйся дурой! Ты… ты… сволочь… ты воспользовалась моей беспомощностью! – Ну зачем так резко, милая? – проворковала Римма. – Тебе ведь понравилось вчера! – Ты что мне подлила, стерва? – Ничего особенного, дорогая, никаких ядов. Не переживай. Всего лишь лёгкое средство для успокоения. – И афродизиак, да? – Ну немного… милая!.. Я просто хотела тебя раскрепостить! Да тебе и не помешало это, поверь! Поверь, я долго изучала эту тему и знаю, что… м-м… в общем, секс, как ничто другое, способствует взаимному энергетическому обмену. Ещё раньше, будучи… э-э… той наивной дурочкой, оранжево-цветочной девочкой, я знала, что умение быть хорошей любовницей первостепенно. Для самой себя – прежде всего. – Что ты несёшь? – мрачно спросила Милана. – Не понимаю, почему ты так нервничаешь. Я не напоила тебя до бессознательного состояния, не взяла силой, тебе ведь самой понравилось, ну?.. Просто надо было слегка раскрепоститься. Я решила просто помочь тебе и пробудить твою сексуальность, что в этом плохого? – Ты просто захотела потрахаться. – И не без этого. Но ты на моём месте не смогла бы устоять перед такой красоткой. Ах, какая жалость, что мне не досталась твоя невинность! Милана хмыкнула. Сей драгоценный дар окропил алтарь её победы над семьёй. Какая-то Римма точно его не заслужила. – И как мы теперь будем общаться? – фыркнула она. – Как любовницы, – ничуть не смутившись, ответила Овсянникова. – Разумеется, если ты не против. – Вот как? Решила взять у меня плату натурой вместо денег? – Как грубо, – усмехнулась Римма. "Деваться некуда, – стучало в сознании. – Пока надо скопить денег" – Больше никакой гадости мне не подливать. – Конечно, нет, милая!***
Вот так – нелепо и глупо – и начались эти странные отношения. Любви в них не было и в помине, и даже вожделение довольно быстро спало. Милана даже привыкла к Овсянниковой – в принципе, та не раздражала, не лезла с разговорами или своей похотью, когда у Миланы не было настроения. Порой Римма делилась с ней своими мыслями, иногда вполне неглупыми. Однако кое-что всё-таки напрягало Стамбровскую. Будто пытаясь отомстить всему миру за свою прежнюю ультраженственность и неудачи в романах с мужчинами, Римма всячески подчеркивала свою ведущую, активную роль в этих отношениях. Поначалу это не так явно бросалось в глаза, но со временем Римма, судя по всему, расслабившись, стала позволять себе куда больше. Всё чаще срывались с её губ унизительные шутки в адрес всего женского рода. Всё чаще она точно невзначай указывала Милане на её положение – заведомо приниженное, поскольку та была в роли "жены". На плечи Стамбровской постепенно легло всё хозяйство, Римма же, позиционируя себя как "самца" и "добытчика", пальцем не шевелила, чтобы помочь ей. Однажды Милана не выдержала и взорвалась. – Хватит уже валять дурака! Мне это надоело! Я не обязана тебя обслуживать! – Помолчи, – развязно ответила Римма. – Вообще-то я зарабатываю, обеспечиваю тебя. Многого не требую. И не по мне это, у плиты стоять. Было дело раньше… Бабское это всё. Не хочу. Милана задохнулась от возмущения. – Вообще-то я тоже подрабатываю! – И зря, – лениво хмыкнула Овсянникова. – Много ты там не заработаешь. Лучше бы лишний раз постирала или приготовила. – Ч-что?.. Вообще-то у меня нет времени ещё тебя тут обслуживать! Я учусь, к твоему сведению!.. – На одной учебе жизнь не держится. "Ничего, скоро я от тебя съеду", – зло подумала Милана. Она копила деньги с подработок и прятала их по тайникам. Терпеть подобное поведение нелюбимой и неинтересной женщины точно не стоило. Дальше всё становилось только хуже. Всё чаще Римма возвращалась поздно и навеселе, перемазанная губной помадой и пахнущая чужими духами. На все расспросы и упрёки отвечала грубо и односложно. К слову, секс в их отношениях стал явлением редким, но Милана не особо огорчалась по этому поводу. Так, как в первый раз, Римма больше не изощрялась, да и ввиду отсутствия волшебных таблеток афродизиака перестала казаться столь искусной и талантливой любовницей. В противовес своему прежнему образу жизни она активно и навязчиво стремилась к доминированию и в постели тоже. – Дело бабы – лежать и раздвигать ноги, – пренебрежительно говорила она, выпуская облачко сигаретного дыма. Да и вообще секс стал коротким и скучным. А после того, как Овсянникова впервые пришла домой пьяная, измазанная жирным ядовито-розовым блеском и пахнущая приторной и дешёвой туалетной водой – Милана вообще перестала допускать её до себя. А та после нескольких неудачных домогательств прекратила настаивать на своём. То ли Римме приелась Стамбровская, то ли ещё что – но то, что она стала изменять, было очевидно. Не то чтобы Милану это больно задевало, но всё-таки было довольно неприятно. "Как можно скорее съехать от неё" – Ты на меня не обижайся, – как-то сказала ей пьяная Римма. – Мне каждую бабенку охота попробовать. Удержаться просто не могу. – Можешь не оправдываться. – Ну чего ты, обиделась? Ну-ну-ну, ну чего вы, девчонки, такие… чуть что, обижаетесь.… Ну, иди ко мне, сладкая. – Оставь меня в покое! – рявкнула Милана. – Ну, милая… ну я это… люблю тебя… – Замолчи. – Правда, люблю!.. Ты такая… холодная, не приближаешь к себе, ну… – Я не хочу тебя слушать. – Люблю… люблю… люблю…***
Вскоре Стамбровская воочию убедилась, какова любовь Риммы. Придя однажды после пар домой раньше, чем обычно, она вставила было ключ в замочную скважину, но вдруг увидела, что дверь открыта. Подчиняясь голосу интуиции, Милана неслышно вошла и прокралась в свою комнату. Взору её открылась приятнейшая картина: пьяная, растрёпанная Римма старательно рылась в её чемодане с одеждой, судя по всему, разыскивая деньги. Стамбровская задохнулась от возмущения. В висках бешено застучало, кулаки яростно сжались. В первое мгновение она хотела броситься на наглую воровку с кулаками, но тут же ей пришла в голову идея получше. Тихо она покинула комнату, стараясь не спугнуть Овсянникову, и расположилась в кресле гостиной. На лице Миланы сама собой вспыхнула едкая усмешка. Пусть ищет деньги хоть до седьмого пота. Всё равно не найдёт. Нашла, с кем связываться. Не такая она дурочка, чтобы хранить ценности там, где их можно легко найти. Милана ощупала в куртке, внутри толстого поролона, тонкую пачку, и снова усмехнулась. Часть своих запасов она всегда носила при себе, другая часть находилась на банковской карте, которую она всегда носила с собой в сумочке. Что касается драгоценностей, то они давным-давно надёжно лежали в банковской ячейке. Так что бояться ей было нечего. И сумма, необходимая для переезда, у неё уже имелась. А вот наглую тварь следовало проучить. – Привет, я дома! – подождав полчаса, крикнула Милана, точно только что пришла. Из комнаты донеслось невнятное шуршание и пыхтение. – Ой… привет, – пробормотала красная, всколоченная Римма, появляясь в гостиной. – А ты чего так рано? – Раньше отпустили, – беззаботно ответила Милана, покачивая ногой. Знал бы кто, чего ей стоит эта показная беспечность. – Я тут… прибиралась, ну и в твоей комнате заодно решила, – не очень уверенно пробубнила Овсянникова. Лишь выдержка позволила Милане не броситься на лживую тварь и не вцепиться ей в волосы. "Ничего, скоро я ей покажу…" Прежде всего Милана нашла подходящее жилье. Списавшись с владелицей квартиры, она забронировала себе комнату, внеся предоплату. Здесь ей предстояло жить с двумя девушками с её курса. Потом, улучив время, когда Риммы не было дома, она собрала все свои вещи и перевезла на новое жилье. В квартире Овсянниковой осталось лишь то, с чем было бы не жалко расставаться. Вряд ли Римма, потерпев неудачу, снова бы начала разыскивать её чемоданы… Следующий день был посвящен созданию ловушки для жадной воровки. Созданная приманка – толстая пачка денег, перевязанная ленточкой и упакованная в цветной мешочек – выглядела довольно соблазнительно. Но был у неё один секрет – лишь несколько купюр, лежащих наверху, являлись настоящими, основу пачки составляли просроченные лотерейные билеты, купленные по дешёвке и почти неотличимые от подлинных денег. Подготовить ловушку также не составляло проблем. Для такого дела Милана оставила в своей комнате на самом видном месте косметичку, внутрь которой положила пачку и парочку тюбиков дешёвой губной помады – для отвода глаз. После чего Стамбровская покинула квартиру, с милой улыбкой сообщив Римме, что отправляется на пары, сама же притаилась невдалеке, ожидая, что будет. Ждала она недолго. Вскоре взбудораженная, взволнованная Овсянникова пулей вылетела из дверей подъезда и опрометью понеслась прочь. "Обрадовалась, воровка", – хмыкнула про себя Милана, осторожно следуя за "дамой сердца" и стараясь не потерять её из виду. Всё так, как она и рассчитывала: не поверив своему счастью, Римма даже не стала рассматривать содержимое мешочка, уверенная, что в руки к ней попала заначка любовницы, и теперь торопилась как можно быстрее утрясти свои гнусные дела. Овсянникова чуть ли не мчалась, и Милане тоже пришлось ускорить шаг, а потом перейти на бег. К тому же она рисковала быть замеченной, поэтому приходилось держать дистанцию. К счастью, долго бежать ей не пришлось. Римма вдруг резко затормозила и свернула в находящееся на углу туристическое агентство. – Так-так, прекрасно, – пробормотала Милана, разрываясь между желанием удушить вороватую тварь и злорадством. Во всяком случае, сейчас она выяснила всё, что хотела. Стоять здесь больше смысла не было. Осталось сыграть заключительный аккорд в этой глупой и нелепой пьесе. Быстрым шагом Милана пошла прочь. Позвонив по записанному в телефонную книгу номеру, она проверила заранее сделанную бронь в ресторане, после чего отправилась в парк, и присев на скамеечку, подставила лицо лёгкому весеннему ветерку. Выждав час с небольшим, она позвонила "любимой". Та не брала трубку, судя по всему, пребывая сейчас в бешенстве. Тогда Милана засыпала её сообщениями, что волнуется, требует сейчас же выйти на связь, и наконец – что у неё приготовлен для Риммы сюрприз. "Впрочем, свой главный сюрприз она уже получила", – хмыкнула про себя Стамбровская. Через какое-то время Римма всё-таки соизволила откликнуться. – Я слушаю, – набатом прозвучал в трубке её убитый голос. – Привет, дорогая! – прощебетала Милана. – Сегодня нас отпустили. Ты знаешь, я хотела поделиться с тобой радостью – мне назначили повышенную стипендию! И я бы хотела прямо сейчас отметить это с тобой в ресторане… – тут она назвала известнейшее в городе заведение. – Угощать буду я! Я уже забронировала столик! Представляешь, там сегодня совсем нет заказов, мне так повезло! Римма помолчала, потом, судя по всему, желание поесть на халяву победило ярость. – Ладно, – буркнула она. – Спасибо. Жди меня там. В зале ресторана царили полумрак и прохлада. Устроившись удобнее, Милана раскрыла меню. Да, возможно, её идея была глупостью, но так хотелось напоследок утвердить победу над этой тварью. Она просто не привыкла уходить молча. – Вина, пожалуйста. Любого, главное, чтобы было красное. Два бокала. Нет, больше ничего. И сейчас же счёт, пожалуйста. Оплата картой, – кивнула она неслышно подплывшему официанту. Так и быть, ради такого случая можно расщедриться на бокал. Наивная воровка думает, что получит халявный обед… впрочем, сомнительно, что до этого вообще дойдёт дело. Наконец Римма появилась – мрачная, с поджатыми губами, бледная. Сухо поздоровавшись, она села напротив Миланы и сразу же потянулась за бокалом. – Постой, постой, милая, – промурлыкала Стамбровская. – Неужели даже не произнесёшь тоста за меня? И даже не чокнешься со мной? Ну вот, а говорила, что так меня любишь!.. Овсянникова угрюмо молчала. – Не хочешь? Какая жалость. Что же, тогда начать придётся мне. Тост мой будет коротким. Что я могу сказать?.. Наши отношения длятся не так долго, но я уже хорошо тебя узнала. Ты научила меня неплохо разбираться в людях, можешь считать это исключительно своей заслугой. А ещё я лично убедилась в твоей несомненно крепкой любви. Итак – пью за тебя, моя волшебница, моя милая, моя дорогая воровка! – Что ты сказала?! – Воровка, – процедила Милана, и сама не узнала своего голоса, вспыхнувшего обжигающим льдом. Борясь с подступающим удушьем, она не сводила пристального, тяжелого взгляда с медленно сереющего лица Риммы. – Что же, нечего возразить? – хмыкнула она. – А я давно тебя раскусила. И к чему надо было устраивать весь этот маскарад? – Я ничего не крала, – быстро проговорила Римма, отводя глаза. – Это для… для кредита… Срочно надо было выплатить долг… – Вот как. Для кредита? А кто же сегодня побежал в турагентство за путевкой? – Ни в какое турагентство я не ходила! – Ты глупее, чем я думала. Даже не удосужилась заглянуть в пачку, прежде чем её утащить. Думала, я такая наивная дурочка, да? Думала, я не раскусила тебя, не видела, что ты швыряешься в моих вещах? Думала, что я поверю тебе, твоим лживым словам о любви? Ну как тебе денежки? Не правда ли, много тебе досталось? Куда путёвку хоть забронировала? Громадные глаза Риммы сузились, засверкали ненавистью, лицо позеленело. – Сука, – хрипло просипела она. – С этого и надо было начинать. – Милана насмешливо улыбнулась, хотя в душе её кипела буря. – А не тратить время на пустую болтовню. – Ты сама подкинула мне эти свои дурацкие деньги, а теперь клевещешь, – вдруг пошла в контратаку Римма. Злость вдруг ушла: злиться на эту пустую, фантастически глупую и примитивную женщину было невозможно. Осталось лишь усталое раздражение, присыпанное давнишним уже разочарованием. – Глупо, глупо. Ты сама же призналась. К тому же денежек тебе много не досталось, как я припомню, а? Тысячей турпутевку не забронируешь. Какая печаль, ах… какая печаль! – Сука! – вдруг набычилась Римма, – тебе просто повезло, что я не могу ударить женщину, свою женщину! Желудок дернуло спазмом. Милане казалось, что ещё вот-вот – и её вырвет прямо на ослепительно белую скатерть. Лицо нелюбимой качалось перед глазами, противный голос то давил на барабанные перепонки, то таял где-то вдалеке. – Ударить женщину? – с отвращением переспросила она. – А сама ты – не женщина? Гной давнишнего раздражения всплыл стремительно, и Милана, ощутив неожиданный прилив сил, приподнялась, пристально глядя в лицо Римме. – Ах, ну конечно, – ядовито хмыкнула она. – Ты же у нас мужик, только без члена – вот же незадача. А знаешь, мне без разницы. Мне мужик не нужен ни под каким соусом. – Ты что несешь? – сдавленно прорычала Римма. – Что может нести тупая баба, как ты всегда выражалась? Конечно, ничего толкового. Одни эмоции, правда? Вопрос в другом. Тебе так важно было самоутвердиться? Или мои деньги были недосягаемой мечтой? Вообще зачем нужно было играть всю эту клоунаду? Пустую, дешевую, смешную клоунаду… – Тварь, тварь, тварь!!! – голос Риммы вдруг взвился до визга. – Ненавижу тебя! Ненавижу! – Объясни, для чего надо было красть у меня деньги, – холодно проговорила Милана. – Тебе не хватало? Ты нуждалась? – Да! – с ненавистью вдруг выплюнула ей в лицо Овсянникова. – Ты сидела у меня на шее, я тебя обеспечивала, я, что, не имела права взять немного для себя? Да, я хотела поехать с Леной на курорт!.. Я не имею права? – Вот как? – процедила Милана. – Как любопытно… А не ты ли, мужик без хера, уселась мне на шею и потребовала полного бытового обслуживания? Я обеспечивала себя сама! Твои деньги уходили на жратву для тебя же. Какая же ты всё-таки мерзкая дрянь… Низкая, подлая, лживая воровка. Ничтожество. Что же ты не забронировала путевочку? Почему не получилось? Денег не хватило, да? – Ненавижу тебя, тварь!!! – взревела Римма, подняв и со всего размаху обрушив стакан на скатерть. Осколки полетели в стороны, вино кровавыми пятнами расплылось по белоснежной ткани. – Ненавижу! Ненавижу! – Давай просто покончим с этим идиотским спектаклем. Что это было? Это не отношения, а нелепая пародия на них. Глаза Овсянниковой налились кровью, лицо побелело. Казалось, она готова вцепиться Милане в горло. Два подлетевших официанта растерянно глядели на осколки, судя по всему, не зная, следует ли требовать за порчу посуды штраф. Пошептавшись между собой, они, судя по всему, сошлись во мнении, что не следует, и неслышно уплыли. – Прощай, – проговорила Милана, медленно выпивая свой бокал вина. – Надеюсь, что ты больше никогда мне не встретишься. Развернувшись, она быстро пошла прочь. В спину ей ударил оглушительный визг Риммы, но она ни разу не обернулась. Последний акт сыгран. Воровка была наказана поделом.***
Первое время Овсянникова так и не могла успокоиться: названивала, продолжала писать истеричные сообщения то с проклятиями, то с заверениями в любви. Милана стирала их, не отвечая. На улице, впрочем, Римма караулить её не пыталась – спасибо и на этом. Вскоре она перестала и писать – и тогда уже можно было спокойно вздохнуть. Девушки же, с которыми Милана поселилась, оказались на удивление адекватными. Крепкой дружбы завязать с ними не получилось, но Стамбровская и не искала дружбы. Она привыкла быть одна. За время обучения у неё случилось несколько платонических влюбленностей, ничем, впрочем, не закончившихся – точно так же, как когда-то с Ариной... Боли эти чувства не приносили, легко развеиваясь и не оставляя следа. Зато они дарили вдохновение и желание идти дальше, бороться с судьбой и искать свою настоящую любовь. Окончив университет, Милана решила переехать в другой город. Всё равно здесь её ничто не держало. Проработав около полутора лет в местной фирме, она скопила достаточно денег на переезд и начальный взнос в ипотеке. Покидая город, Стамбровская не испытывала горечи: она ехала навстречу новой жизни и новым людям, навстречу новым впечатлениям и встречам. Переезд прошел спокойно, без происшествий. Впервые у неё появилась своя квартира, пусть крошечная, в старом доме, но – своя. Наконец-то она была сама себе хозяйка – по-настоящему. В течение года Милана переменила несколько мест работы, прежде чем попала в офис "Nathalie+". Нельзя было сказать, что она была в восторге от нового коллектива, но особо выбирать не приходилось. О каждой коллеге Стамбровская составила собственное, не слишком высокое, мнение. Впрочем, контактировать с ними приходилось лишь по работе. К близкой дружбе Милана не стремилась – и даже не из-за своего замкнутого характера. С кем здесь было дружить? Со злобной сплетницей Вишняковой, яда которой хватило бы на сотню человек? С грубой, вульгарной и подлой Уваровой? С блаженной Инессой Венской, ничего в жизни, кроме картинок и мелодий, не знающей и не желающей знать? С развратной, наглой, чем-то неуловимо напоминающей Римму, Ахметзяновой? С аморфной алкоголичкой Кузнецовой? Начальница и её приближенные – Сергеева и Федотова – отчего-то вызывали у Миланы необъяснимое чувство опасности, отчего она и старалась свести любые контакты с ними к минимуму. Троица эта была далеко не так проста, как казалось поначалу. Ведь не случайно же исчезла куда-то Ирма Литвинова, проработав всего-то полгода. Не то чтобы Милана жалела о ней, особой та была довольно злой и на язык острой. И всё-таки её уход казался очень странным, тем более что конфликтов с начальницей у Ирмы не было, напротив: они, судя по всему, были давними знакомыми. Тем более неожиданным оказалось известие о том, что Литвинова якобы уехала в Москву к сестре. Тогда как сама Ирма неоднократно говорила, что вся её родня – родители и брат-наркоман – живут в Уфе. Впрочем, Милана не слишком заморачивалась всей этой ситуацией и коллегами в целом. Она привыкла носить маску мрачной, ледяной отчуждённости – и её не трогали. Жизнь текла однообразно в течение двух лет. Случайные люди появлялись и исчезали. Не было ни горестей, ни радостей. Ничто не нарушало тихое и размеренное её течение. Но неожиданно исчезла Ирма. Наталья объявила о том, что берёт на её место новую сотрудницу. И появилась Марта Аристархова.