Шафран – пряность оранжевого цвета, обладающая сильным своеобразным ароматом и горьковатым пряным вкусом. Рыльца шафрана используются для окраски и ароматизации кондитерских изделий, в кулинарии, а также при производстве сыра, колбас и ликёров. Употребляется в очень небольшом количестве. Полезен при депрессии.
– О, вы только посмотрите, кто пришел! – Guess who’s back, back again… Хантер закатил глаза, потирая лицо ладонью. – Боже, вы такие придурки… Блейн хлопнул Эванса по плечу, заставляя того перестать выпячивать губы в совершенно идиотской пародии на Эминема. Они рассмеялись и уже через мгновение с радостными воплями набросились на Кларингтона, который, в свою очередь, ворчливо отпирался и деланно хмурил брови, изо всех сил сдерживая улыбку. – Я рад, что ты жив! – воскликнул Сэм, и Хантер фыркнул, закатывая глаза. – Это был всего лишь порез. – Который обошелся тебе двумя швами! – Андерсон, включив режим мамочки-наседки, осторожно взял его ладонь и бережно начал осматривать покрасневшие рубцы. – Очень больно? Шевелить можешь? А как чувствительность?.. – Ну, дрочить пока проблематично, – заткнул его Кларингтон, отнимая руку и щелкая пальцами здоровой руки перед носом Блейна. – Эй, серьезно, я был на больничном всего неделю, и вряд ли я приперся бы на работу, будучи недееспособным. – Ладно-ладно, остынь! – Эванс примирительно похлопал его по плечу, одновременно с этим приобняв надувшегося Андерсона. – Лучше расскажи, как твой вынужденный хиатус? Хантер испустил долгий выдох, собираясь с мыслями и оглядывая помещение раздевалки. С противоположной стороны ему приветливо улыбался Джесси и махал рукой Карофски, пока у соседних шкафчиков вяло копошились официанты и мойщики. Они были настолько сонными, что не стоило даже смотреть на часы, чтобы понять, что еще действительно слишком рано. И когда Кларингтон уже приготовился описывать свои мученические попытки одолеть Шао Кана, учась использовать джойстик одной рукой, его взгляд столкнулся с чуть утомленными зелеными глазами. Смайт криво улыбнулся, одними губами проговорив «рад, что ты жив» – серьезно, у них что, какой-то заготовленный сценарий? – после чего похлопал себя по карманам и вышел в коридор. Рад, что ты жив, блять. Действительно, это именно те слова, которые Хантер хотел услышать спустя шесть дней липкой тишины собственной квартиры, спустя шесть дней, проведенных наедине с молчащим телефоном и бесплодными попытками перестать гипнотизировать темный экран в надежде на хотя бы одно, пусть даже и язвительное, короткое сообщение. В конце концов, ему даже Чендлер написал пару раз, так какого хрена? И не то чтобы это должно было его задевать – но оно задевало, и, честно, он уже изрядно заебался искать какое-то обоснование собственным внезапно вышедшим из-под контроля эмоциям. – Скучно, – ответил он с запозданием, решив, что это лучше бесполезного нытья и жалоб. – Учился заново держать нож и не падать в обморок от одного вида лезвия. – И как успехи? – поинтересовалась материализовавшаяся рядом Холли. Кларингтон пожал плечами. – Ну, раз я пришел, значит все нормально, верно? Она улыбнулась, коротко целуя в щеку подошедшего Сент-Джеймса, который одобрительно похлопал Хантера по предплечью. – Рад, что ты вернулся. – Спасибо, что не «жив», – усмехнулся тот, игнорируя непонимающий взгляд Джесси и направляясь к своему рабочему месту. Ну, хоть кто-то рад видеть его здесь. И не то, чтобы его должно было волновать, что этот кто-то не тот. Но пошло оно все в задницу.***
На самом деле, все действительно пошло в задницу. Сложно сказать, с чего это все началось, и начиналось ли оно вообще, и что – все, но факт оставался фактом: в последние три дня на работе основной испытываемой Хантером эмоцией было раздражение. Оно просыпалось с самого утра, когда он отчаянно старался совладать с ножом и согнуть свой чертов палец, не шипя при этом от боли. Оно тихонько утробно рычало, когда кто-то из парней прикалывался над его «инвалидностью», передразнивая высунутым от усердия языком и неловкими движениями. Оно лаяло, как сиплый шакал, когда в разгар очередной запары все валилось из рук, и Джесси по доброте душевной советовал пойти домой и «отлежаться». Но окончательно просачивалось в кровь и выходило наружу через неконтролируемые вспышки агрессии оно именно рядом с Себастианом. Конечно. Кто бы сомневался. На самом деле проблемы, как таковой, не было – никто никому ничего не был должен, собственно, и ожидать чего-то от кого-то было глупо. Но Хантер всегда относил себя к тем людям, которые держат свои эмоции и чувства под контролем, к тем, кто четко знает, что, зачем и почему. Поэтому он просто не мог смириться с ощутимой внутренней нестабильностью, ненавязчиво маячившей на границе сознания двадцать четыре часа в сутки и выплывавшей на поверхность при каждом взгляде на растрепанную каштановую шевелюру. Это пугало. Это не давало покоя. Это бесило. Не то чтобы он не пытался ничего предпринять. Просто кое-кто весьма умело его игнорировал – причем, игнорировал довольно любопытным образом. Смайт продолжал удерживать зрительный контакт, бросать свои псевдо-остроумные и чересчур пошлые замечания, а еще постоянно касаться, конечно же, случайно – например, протискиваясь между Хантером (прижимаясь к нему всем телом, конечно же) и абсолютно-насрать-чем вне зависимости от того, как много свободного пространства на самом деле было в его распоряжении. Он просто делал все то же, что делал и всегда – но Кларингтон чувствовал, что задыхается от бессильной ярости. Его бросало то в жар, то в холод, его окутывало теплом чужого тела и легкой атмосферой непринужденного флирта, но где-то там, в укромном уголке его чертовой услужливой памяти, все еще хранились картинки переживающего Смайта, Смайта, называющего его своим парнем, Смайта, смотрящего на него не «оттрахай-меня-прямо-сейчас», а «вау-вот-и-ты», а еще Смайта, опровергающего любого рода отношения между ними, Смайта, ни разу не поинтересовавшегося его самочувствием, Смайта, на лице которого не было ничего, кроме бесконечного презрения. Хантера тошнило от этого контраста, его тошнило от того, что он не мог просто забить и наслаждаться жизнью, от того, что в свете последних событий ему почему-то было мало того, что уже было. Хотя, если задуматься, что было? Случайный секс? Полтора случайных секса? Полтора случайных секса и еще четверть в той идиотской подсобке в компании Курта, Блейна и помидоров? Что же, можно сказать наверняка, что из всей этой картины выбивается сцена с Адамом, разговор на обшарпанной лестнице и «больничные приключения». Но самое смешное было в том, что стоило Кларингтону завести разговор в духе «эй, не подскажешь, почему ты сказал своей матери, что мы не встречаемся, а потом вообще забыл о моем существовании на неделю, хотя перед этим выглядел так, словно это ты, а не я, истекаешь кровью, а то и вовсе находишься на грани смерти?», как Себастиан уносился в неизвестном направлении из кухни, коридора, зала, ресторана, курилки – неважно откуда, главное, подальше от Хантера и этого самого разговора, без которого последний не мог нормально вздохнуть, не чувствуя раздражающей ноющей боли где-то под ребрами. Поэтому все, что оставалось Кларингтону – выходить в уборную, умываться ледяной водой, упираться о белоснежную раковину сжатыми в кулаки руками (ну, поврежденный палец пока не сжимался, но не суть) и тихо ненавидеть коллег за их тупые несмешные шутки, Смайта за то, что он вообще существует, и себя за все то дерьмо, которое он наворотил. Ну, даже если не так – позволил ему наворотиться. – Мы участвуем в ресторанном конкурсе! – на четвертый вечер после возвращения Хантера провозгласила Сью, размахивая свежим выпуском Нью-Йорк Таймс. – Сент-Джеймс, Андерсон, Кларингтон, Эванс, Карофски, Коэн-Ченги – надеюсь, это склоняется, но даже если и нет, мне насрать – завтра ваша смена, и мне плевать на обстоятельства. Мне нужна лучшая команда и полная готовность, и – о, Смайт, прикупи себе новые кеды, что ли. И плевать, что Хантер должен был выйти в утро по просьбе его сменщика Уэса, потому что Сью – шеф, и ее слово важнее всего. Даже слова клиента. Поэтому Кларингтону не оставалось ничего другого, кроме как позвонить Монтгомери, попросить отложить возмещение смен, что тот отработал за него на прошлой неделе, и попытаться игнорировать зудящее в районе висков настойчивое дурное предчувствие. Утро наступило слишком быстро. – Вареный лобстер! – Джесси хлопнул в ладоши и заразительно улыбнулся. Ну, это было бы заразительно, если бы остальные выглядели менее вареными. – С ассорти из морепродуктов! Просто, вкусно и с изюминкой! – Не знала, что изюм – морепродукт, – тихонько шепнула Бриттани на ухо Курту, на что тот лишь потер переносицу. – А вот и герой сегодняшнего дня! – Сент-Джеймс похлопал по ящику, в котором в окружении кубиков льда покоился вяло шевелящийся лобстер. – Но это в последнюю очередь, а пока у нас еще два часа до прихода экспертов, пора заняться моллюсками, устрицами, креветками и прочим дерьмом… – Я сделаю вид, что не слышала этого, иначе свою свадьбу ты будешь праздновать на рабочем месте. В двойную смену. Джесси обреченно закатил глаза, с поубавившимся энтузиазмом возвращаясь к столу и принимаясь за кальмаров. Сью хмыкнула и оглядела кухню придирчивым взглядом, после чего резко дунула в свисток, привлекая всеобщее внимание. – Леди и геи! Думаю, вы и без меня понимаете, какой сегодня ответственный день, и как от его завершения зависит репутация «Whistle», мой авторитет и ваши… эм, зарплаты. Сотрудники заинтересовано переглянулись, начиная тихонько шушукаться, на что Сильвестр лишь раздраженно закатила глаза и включила… мегафон, серьезно? – Мне нужна стопроцентная концентрация! – выкрикнула она, и Хантер не удивился бы, узнав, что ее слышно на улице от самого главного входа. – Мне нужны все ваши умения, все ваше трудолюбие и полная безоговорочная отдача делу! За работу! Повара послушно принялись за лежащие перед ними продукты, старательно игнорируя проплывающую мимо Сью и старательно не встречаясь с ней взглядами. – Вы думаете, это тяжело? – от усиленного мегафоном голоса звенело в ушах, и Кларингтон аккуратно провел пальцем по скуле, проверяя, не лопнула ли барабанная перепонка, и нет ли крови. Ну, мало ли. – Жениться на себе, родить от себя ребенка, развестись с собой и требовать от себя же алименты – вот это тяжело! Ну, конечно. – Эй, Хант! – час и двести грамм креветок под соусом из шафрана спустя окликнул его Сент-Джеймс, утирая лоб и практически не отрываясь от чего-то склизкого и шевелящегося на разделочной доске перед ним. Кларингтон не рассмотрел, но поморщился. – Доверяю тебе величайшую честь приготовления лобстера! Поздравляю! Хантер закатил глаза. Разгрести лед, достать и бросить в кипящую воду. Вот уж честь, действительно. Он пожал плечами и подошел к столу с ящиком, поднимая несчастного и, кажется, смирившегося со своей участью омара и проверяя надежность сдерживающих его клешни толстых синих резинок. В кастрюле неподалеку уже бурлила немного подсоленная вода, и Кларингтон притворно вздохнул, глядя на «главный гвоздь» блюда. – Прости, парень. Жизнь такая – или ты, или тебя… – Ох, да ты, верно, прикалываешься, – бросил пронесшийся мимо Смайт, почти сталкиваясь в проходе с слегка запыхавшимся Хадсоном. – Слушайте, парни, мне нужна бутылка кра-… пресвятой Иисус!!! Это было… странно. И любопытно, определенно. Около полупрозрачной двери стоял взъерошенный Финн, огромными глазами уставившийся на Хантера. Тот повертел головой, убеждаясь, что в радиусе метра вокруг него никого не наблюдается, и неуверенно ткнул в собственную грудь пальцем. – Я?.. – Не ты! – Хадсон раздраженно всплеснул руками, с благоговением смотря все в ту же точку. – Иисус! Кларингтон нахмурился, почесывая бровь и чувствуя уже привычное медленно пробуждающееся раздражение. – Послушай, я не… – Молчи, пожалуйста, просто… – Финн преодолел внушительное пространство между ними в три огромных шага, нетерпеливо, но аккуратно выхватывая из рук Хантера лобстера и разворачивая его кверху панцирем. – О, господь всемогущий… Хм, действительно. На бурой ороговевшей поверхности спины омара – у них вообще есть спины? – белесым узором проступал лик сына божьего, словно неудачно скопированный с какой-то иконы – впрочем, весьма узнаваемый, этого не отнять. – Прикольно! – отметил Эванс, получая в ответ гневный взгляд Хадсона. – Прикольно? Сэм, это не прикольно! Это же Иисус, это… лобстерный Иисус!.. – Финн, – из-за угла мойки высунулась угрюмая Мерседес, – не упоминай всуе имя… – Но посмотри, только посмотри! – отозвался он, разворачивая несчастное животное панцирем к Джонс, на что та громко вскрикнула и выронила только что вымытый половник из рук. – О, Дева Мария, это знак! Господь всемогущий, Джо, взгляни… В проеме моментально нарисовалась еще одна дредастая голова, сопровождаемая парой шокировано распахнутых каре-зеленых глаз. – Чтоб меня… в смысле, Боже!.. в смысле… – Неси его сюда, Финн, чего же ты встал! – Мерседес активно замахала руками, и Хадсон устремился ей навстречу, бросая виноватый взгляд на Хантера. – Прости, брат. Но это… это посланец божий, и убить его – грех, и… – Ой, просто заткнись, – рыкнул Кларингтон, раздраженно закатывая глаза и оборачиваясь к едва сдерживающему хохот Джесси. – Ну и что теперь прикажешь делать?! Сент-Джеймс откашлялся, проглатывая смех, и почти спокойно пожал плечами, произнося: – Извини, но против чувств верующих я бессилен. Не знаю… может, заглянешь на склад? – Мёзеть зяглянесь ня склят? – корча лицо, передразнил его Хантер, отбрасывая полотенце и убавляя огонь на плите, чтоб вода не успел выкипеть полностью. Он пару раз сжал и разжал кулаки, справляясь с бушующим внутри гневом, после чего решительным шагом направился к подсобке потому что господи боже мой, как же его все задолбало, а там хотя бы темно, тихо и нет этих идиотских созданий, именуемых людьми. Кларингтон выдохнул, пытаясь восстановить жалкое подобие душевного равновесия, и взъерошил волосы, шагая в прохладу складского помещения и моментально замирая при звуке чужого бормотания. – Нет, мы не… он не… Господи, женщина, ты с тем же успехом могла завалить меня смс-ками, может, все же соблаговолишь выслушать?.. Премного благодарен, блин. Нет, это не то, о чем ты подумала. Это просто парень с работы, и… нет, это не мой парень, это просто… Кто-кто сказал? Какая такая Стейси?.. Ну и с каких пор ты слушаешь тупоголовых блондинок с ресепшна?.. Да, мам, тупоголовых, и нет, я не передумал и все еще гей, и… господи, у меня ничего нет с ним и быть не может, потому что… Интересно, почему, – думал Хантер, ныряя за полку с овощами и отгоняя дежавю, в котором он уже исполнял роль дерьмового шпиона. – Нет, мам, не нравится он мне… Да не вру я тебе, господи боже… По-твоему, я должен был бросить его истекать кровью прямо на мои любимые кеды?.. Смайт – а это, разумеется, был он – взлохматил волосы и устало потер бровь, пока Кларингтон закатывал глаза почти на каждую его фразу, всерьез переживая, что они не выкатятся обратно. – Ой, слушай, у нас тут какие-то соревнования и все такое, мне нужно бежать… и я не собираюсь тебя ни с кем знакомить, успокойся, женщина, я… все, мам. Я побежал. Да, я… я тебя тоже. Нет, это не я перевел тебе деньги, правда, это… все, меня зовут. Увидимся. Себастиан бросил трубку, вновь наводя беспорядок на голове уже двумя руками и тихо то ли постанывая, то ли рыча сквозь сжатые зубы. И он выглядел таким чертовски вымотанным и беззащитным, что Хантер буквально почувствовал, как болезненно скручивается что-то в районе его собственно желудка. Это раздражало. Это бесило. Это пугало. – Нехорошо врать родителям, знаешь? Смайт вздрогнул, разворачиваясь и слегка покачиваясь на месте. Он неловко переступил с ноги на ногу, запихнув руки в карманы, и передернул плечами. – Ну я, кажется, говорил тебе, что не хочу, чтобы она чувствовала себя обязанной за эти деньги, и все такое… – Вообще-то я про ту часть, где мы с тобой не встречаемся. Ну, знаешь, про ту, где я тебе не нравлюсь, ты обо мне не заботишься, тебе на меня плевать, и вообще, я – просто парень с работы. В общем, не встречаемся, да. Уф. Это было грубо. И довольно опасно. Потому что Хантер четко осознавал, что самая ожидаемая реакция на это – привычная ехидная усмешка, очередная бессмысленная глупость и все прочее в духе Смайта. Более того, он был на сто процентов уверен именно в такой реакции. Но Смайт не был бы Смайтом, если бы не поступал вопреки всем законам поведенческой логики. Именно поэтому вместо всего того, что Хантер успел нарисовать в своей голове, он отчего-то сжался и отвел взгляд, уставившись на носки собственных кед. Старых кед. Конечно, для него даже Сью не указ, но какого чертового хрена Кларингтон вообще это заметил?.. – Не встречаемся. И подслушивать не клево, знаешь? Хантер не удержался и громко фыркнул, скрывая смешок за кашлем. – «Не клево»? Ты что, из прошлого века? – передразнил он, щурясь, и – о да. Запоздалая ожидаемая реакция последовала незамедлительно. Зеленые глаза опасно сверкнули, и Себастиан шагнул ближе, нагло вторгаясь в личное пространство Кларингтона и выдыхая практически ему в губы: – Как насчет снова пропустить ту часть между этой фразой и твоим членом в моей заднице? Что же, это было прямолинейно. Видимо, сработал фактор неожиданности, потому что Хантер не мог объяснить по-другому ту вспышку амнезии, разделившую момент, когда он пялился на губы Смайта, и момент, когда тот уже вовсю прижимался к его телу, цепляясь пальцами за плечи и буквально вылизывая внутреннюю сторону зубов. И в чертовой подсобке снова стало слишком, слишком жарко, и Хантер снова обнаружил свои руки на чужом теле слишком, слишком низко для того, чтобы назвать это место поясницей, и ему снова было слишком хорошо, но еще больше слишком не по себе, слишком неправильно, слишком… – Не в этот раз, – прохрипел он, отстраняясь и до боли в костяшках сжимая руки на подтяжках Смайта. Тот закатил глаза, проводя языком по губам, и – ну блять. – То есть нам опять нужно спорить?.. – То есть нам нужно поговорить, потому что мне больше недостаточно. Себастиан непонимающе вздернул бровь, пялясь куда-то в область широкой груди напротив и бездумно щелкая ногтем по пуговице на белом кителе. – Извини? – Мне мало, ладно? – Хантер вздохнул, стискивая зубы и делая еще шаг назад, так, что теперь между ними не было никаких точек соприкосновения. И его тело буквально горело от желания вернуться на место, но он понимал, чувствовал, что именно так будет правильно. – Если ты так ненавязчиво намекаешь на тройничок, то… – Блять, ты реально дебил, или притворяешься? – раздражение достигло градуса кипения, всплывая багровой пеленой перед глазами и вырываясь рычанием из самой глубины горла. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Не говори мне, что нет. Смайт молчал. Смайт смотрел в пол, но вся его максимально сжатая поза говорила – не надо. Остановись. Но Хантер… это ведь Хантер. – Знаешь, в чем разница между нами? Я имею в виду, помимо… всего, что только может быть, это наличие у меня яиц. Ну, ты понял, не в физическом плане, – ладно, это было глупо. – Именно поэтому я не могу продолжать все, как есть. Меня не устраивает что это все… так. Что мы спим, или почти спим, или почти-почти спим, и делаем вид, что ничего не происходит – потому что, блять, это происходит, ясно? Меня не устраивает то, что меня это колышит – о, поверь, более, чем просто не устраивает – поэтому я не собираюсь оставлять все как есть, и поэтому мне, блять, нужно знать, если ты… – ГДЕ ЭТОТ ГРЕБАНЫЙ ХАНТЕР С ГРЕБАНЫМ ЛОБСТЕРОМ? Кларингтон вздрогнул от зычного оклика Джесси, как и стоящий напротив него Смайт. И секунды промедления, пока Хантер пытался поймать упущенную нить собственного монолога, хватило для того, чтобы тот вновь выпрямился, ехидно усмехаясь, но, почему-то, по-прежнему не глядя в глаза. – У тебя, кажется, и так намечается свидание с одним парнем с клешнями, – Себастиан хмыкнул, проходя мимо и задевая его плечом. – Его ты тоже собираешься воспитывать перед тем, как бросить в кипяток? И черт бы его побрал, если это была не метафора. – Я не знаю, где эти сраные лобстеры, но на складе пусто, – буркнул Кларингтон пятью минутами позже, облазив буквально все помещение и вернувшись на кухню. – Позвоните поставщику, или я не знаю что… – Может, стоит попробовать вернуть лобстерного Иисуса? – неуверенно пробормотал Блейн, и Хантер закатил глаза, направляясь в сторону мойки и застывая в дверном проеме. Он даже не хотел знать, откуда на кухне нашелся аквариум и свечи, потому что это не умаляло всей эпичности представшей перед ним картины. За стеклом в ледяной ванной среди мерцающих огоньков вяло ползал виновник торжества, подбадриваемый восхищенными перешептываниями, наверное, половины сотрудников. – Вера переоценена, – съязвил Хантер, на что получил лишь гневное шипение от Мерседес, Джо и Финна, которые и возглавляли этот клан полоумных фанатиков, едва ли не прилипнув к аквариуму и то и дело восклицая что-то тихое и весьма религиозное. Это бесполезно. – Это бесполезно, – констатировал он, возвращаясь на кухню и принимаясь за мидии. Сент-Джеймс устало вздохнул, вытирая руки о полотенце и доставая из кармана форменных брюк телефон. – Звоню поставщику, – пробормотал он, выходя в коридор, и Кларингтон покосился на часы. Сорок минут до прибытия экспертов. Двадцать пять из которых уйдут на приготовление сраного лобстера. Черт бы его побрал. – Неужели твое свидание сорвалось? – он повернул голову, встречаясь взглядом с притворно цокающим языком Себастианом. – Ну ничего, не везет в любви – повезет в деньгах, или как там говорится... Он усмехнулся, и Хантер ощутил, что это все. Предел. Точка невозврата. – Плохи наши дела, – выдохнул вернувшийся Джесси, виновато глядя на Кларингтона. – У них судно с морепродуктами задержали на таможне, или что-то типа того, конфисковали всю партию. Искать нового поставщика времени тоже нет, так что… Это все. Кларингтон с рыком сорвался с места, вновь залетая на мойку и расталкивая столпившихся у стеклянного ящика мойщиков. Он решительно поднял крышку, запуская руку в аквариум и вскрикивая после того, как ощутил, что клешня сомкнулась на его пальце. На его больном, блять, пальце. Это все. – Как же меня все заебало! – гаркнул он, хватая чертового лобстера и вынося его на кухню, слыша, как за ним воющей и протестующей толпой несутся мойщики во главе с Хадсоном. – Вы, полоумные католики, какого хрена вы сняли с него резинки? Он действительно рычал, натягивая синие крепления обратно на клешни и не слушая пытавшихся отговорить его Джонс и Харта. – Ты! – он ткнул пальцем в сторону Джесси, и тот лишь удивленно вскинул брови, молчаливо и вопросительно указывая на себя. – Да, ты, блять! Какого хрена я должен разгребать это дерьмо с главной частью нашего блюда, пока ты каждые полчаса мотаешь к бару к своей невесте? И да, это чересчур заметно! Сент-Джеймс как-то стыдливо покраснел, удивленно выпучивая глаза, но не говоря ничего против. – Вы тоже красавчики, ничего не скажешь, – Хантер покачал головой, переводя взгляд с Сэма на Блейна, затем на Карофски, на Коэн-Ченгов и обратно. – Я, конечно, все понимаю, но почему никто кроме меня даже не пытался остановить этот дебилизм целых… – короткий взгляд на часы, плюс пять процентов возмущения в голосе, – полтора часа?! Эванс и Андерсон переглянулись, синхронно пожимая плечами и опуская глаза. Ну, хоть кому-то стыдно. – Кажется, у кого-то давно не было секса, – насмешливо и хрипло раздалось рядом, и… Это все. – О, – Хантер улыбнулся, нарочито медленно разворачиваясь к Смайту и игнорируя извивающегося лобстера в правой руке. – Тебе прекрасно известно, когда у меня был секс в последний раз. Лицо Себастиана начало медленно, но верно краснеть, и Кларингтон ощутил прилив какого-то извращенного удовольствия от наблюдения за тем, как что-то ломается в глубине бутылочно-зеленых глаз напротив. – И нет, мне не стремно признать, что ты был последним, с кем я спал – о, Тина, не вздыхай так и не делай вид, что ты не знала. Об этом наверняка слышал даже чертов Шустер-или-как-его-там… – Вообще-то мы действительно не… – неуверенно начал Майк, и, судя по удивленным лицам остальных, он был прав. Упс. – Что же, – Кларингтон усмехнулся, вновь оборачиваясь к Смайту, который тут же поймал его взгляд и почему-то не отвел глаз – хотя все в нем кричало о том, как ему хотелось это сделать. – Могу поздравить тебя, Бас, отлично сработано, медаль тебе за навыки конспирации и все такое – вот только знаешь, что? У меня все это уже вот где! – он ткнул перевязанной клешней лобстера куда-то в район собственной трахеи, и это было бы смешно, не будь так печально. Хотя, Бриттани хихикнула. – Ты можешь говорить, что угодно, делать, что тебе вздумается, можешь строить из себя распоследнего мудака и шлюху, но есть вещи, которые выдают тебя с потрохами, вроде того момента, когда ты прижимался ко мне в такси на пути в больницу – да, я бы достаточно в сознании, чтоб запомнить – или того, где ты поцеловал меня в плечо перед тем, как уйти на утро после свадьбы Тины с Майком – нет, я не спал, и… Это был блеф, чистой воды блеф, потому что он действительно не был уверен в том, что это ему не приснилось. Но то, что щеки Смайта вмиг стали на пару оттенков краснее, послужило лучшим ответом. – …и то, что ты бегаешь от меня, при том, что твои слова противоречат тому, что ты делаешь, когда думаешь, что я не замечаю, при том, что я, вроде как, прямо сейчас и всю последнюю неделю, если не больше, иду тебе на встречу, но ты просто… ах, да пошло оно все в задницу! Тебе насрать на то, что кухня, блять, для поваров. Все, что ты можешь – врываться сюда, разносить к чертям весь рабочий процесс одним своим присутствием, и тебя отчитывали за это уже миллионы раз, но ты все равно продолжаешь это делать по какой-то ебаной причине, ко-… Погодите-ка. В голове Кларингтона что-то щелкнуло и встало на место, и он, заведенный, но резко остуженный, пару раз немо хлопнул ртом, глядя на сжавшиеся в кулаки руки Себастиана, на его растрепанные волосы, алые щеки и часто-часто моргающие глаза. Кажется, он кое-что понял, и… о, черт. – Ты… Смайт вдруг резко сорвался с места, вылетая через черный ход, и если все это дико напоминало тот день с увольнением Адама, то в этот раз разница была в том, что он не вернулся за вещами. Черт. Черт. Чертчертчертчерт. Твою мать. – Знаешь, я успела только на окончание твоей пламенной речи, но – вау, я прямо тебя зауважа-… – Заткнись, Сан, – как-то без выражения пробормотал он, все еще глядя на захлопнувшуюся сорок секунд назад дверь. Сорок одну. Сорок две. – Послушай, – голос Финна доносился словно из-за ваты, и Хантер чувствовал, как после выплеска адреналина тело становится тяжелым и пустым, в горле оседает перечный запах шафрана, а пространство перед глазами медленно начинает вращаться. – Мне очень жаль… я про всю эту ситуацию с конкурсом, но понимаешь, лобстерный Иисус… – Неужели ты так ничего и не понял, Хадсон? – абсолютно спокойно поинтересовался Кларингтон, переводя стеклянный взгляд на бармена. – Кухня для поваров. После этого он в два шага преодолел расстояние до кастрюли с кипящей водой и безо всякого сожаления бросил туда лобстера, злорадно улыбаясь в ответ на испуганные крики мойщиков, уборщиков и прочих пришибленных верующих. Кажется, Мерседес плакала, а Финн определенно точно пытался сунуть руку в кипяток для того, чтобы спасти «посланца божьего», но он не был уверен, потому что все, что он видел – черную дверь, все, что чувствовал – биение секундной стрелки где-то на стене, в мозгах и под кожей, на месте пульса, все, что он слышал – «беги, беги, беги» голосом, подозрительно напоминающим то ли Холли, то ли Джесси, то ли Сью, то ли всех сразу… Бегибегибегибеги… И он побежал. Ну, на самом деле бежать пришлось не слишком долго. Смайт обнаружился спустя пару кварталов, удалявшийся от ресторана быстрым шагом, сгорбившийся и такой беззащитный, что где-то внутри Хантера противный голосок набатом затрубил «это все из-за тебя». И он даже не стал его затыкать. Потому что правда. Потому что заслужил. – Эй! Простите, извините, – Кларингтон лавировал в оживленном потоке прохожих, то и дело ненароком толкая кого-то плечом. – Эй, Себастиан! Бас, стой!.. Он, наконец, нагнал парня и схватил его за запястье, заставляя вздрогнуть и развернуться. О, очевидно, он не слышал и не ожидал погони, потому что его взгляд был таким разбитым, что Хантеру стало по-настоящему больно. Получив в очередной раз по спине чьей-то увесистой сумкой, он решительно оттащил Смайта в ближайший переулок, переводя дыхание и пытаясь подобрать слова. – Слушай, я не хотел… это… – Заткнись, ладно? Просто заткнись, – Себастиан выкрутился из его хватки, обнимая себя за плечи и делая шаг назад, становясь так близко к оживленной улице, что еще полметра – и он сможет улизнуть. Снова. – Ладно, ладно, только не сбегай, не в этот раз, прошу… – Просишь? – Смайт горько рассмеялся, вновь краснея и закипая, сжимая руки в кулаки и злобно щурясь. – Кажется, пять минут назад ты сделал все возможно для того, чтобы я свалил и больше никогда не хотел вернуться! – Нет, это не так! Все не так, это просто… – Да закрой же ты уже свой рот! – выкрикнул Себастиан, жмурясь, и Хантер просто не смог не подчиниться. – Ты уже сказал все, что хотел, верно? Сделал свои охуенно гениальные выводы и разложил все по сраным полочкам, так что еще тебе от меня нужно? Ты ждешь какого-то признания или что? Кларингтон не был уверен, что может и готов говорить. Он просто молчал, глядя на Смайта, на то, как он кусал губы и комкал рубашку, цепляясь за собственные предплечья так сильно, словно готов был развалиться. – Ладно, я понял. Ты же у нас такой умный, независимый и гордый. Ты же думаешь, что знаешь меня, знаешь все обо мне, и тебя не волнует, что происходит на самом деле, потому что для тебя единственно верным является то, что ты сам навоображал у себя в голове. Я тоже когда-то таким был, знаешь? Ну, типа, ходил такой весь крутой, посылал всех нахуй и радовался жизни, потому что меня все ненавидели, потому то меня никто не трогал, и это было так охуенно, просто прекрасно, до одного сраного дня, как один придурок устроился в мой ресторан и испортил все к чертовой матери. Хантер нахмурился, прикусив губу и неловко потерев ладони между собой. – Что? Я не… я ничего не делал. – Ох, да конечно, – Себастиан всплеснул руками, горько ухмыляясь и запрокидывая голову. – Действительно, ты ничего не делал – нет, серьезно, просто пришел весь такой пиздатый и заставил все мои чертовы принципы капитулировать без боя. – Принципы? – тупо переспросил Кларингтон, чувствуя себя идиотом. – Ну, знаешь, обычные такие принципы, вроде не спать с коллегами по работе, не пиздеть с кем попало по душам на прокуренном пятаке, или просто, блять, не влюбляться. Оу. – Но ты же у нас самый правильный, самый честный, самый гордый. Тебе же похуй на то, как живут другие, если это хоть немного не укладывается в твои собственные рамки, – Смайт покачал головой, сжимая губы в одну тонкую линию. – Ты же просто пришел и сломал все к чертям собачьим этим своим «ты меня не привлекаешь», «я не проиграю», «это ничего не значит», а потом еще и добил окончательно всякими «я хочу видеть твое лицо», «все будет хорошо» и «я буду тебе нравиться, если мне ампутируют палец?», и ты просто… черт бы тебя побрал. Он снова покачал головой, поднимая глаза, которые блестели от злых слез. – Я, блять, никогда не опускался до того, чтобы брать телефон у какого-то лоха типа Чендлера и интересоваться чьим-то самочувствием, просто потому что не мог уснуть, не узнав – но все ведь когда-то бывает впервые, так что, наверное, спасибо, блять. Бах. Контрольный в голову. – Никто никогда не смотрел на меня так. Никто никогда не говорил мне подобного, никто никогда не заставлял хотеть измениться и стать лучше, ничего при этом не делая. Никто не относился ко мне так, будто я что-то ценное, и уж точно никто не был против того, что я не хочу знакомить его со своей мамой, которая работает либо уборщицей, либо продавщицей – и я никогда в жизни не стыдился этого, не стыдился ее, но только не тогда, когда, как по сраному волшебству, передо мной рисуется ебаный принц, одним своим видом, каждым своим действием намекающий на то, что я ему не пара, но при этом почему-то не оставляющий в покое. Смайт сморгнул, выдыхая как-то сломлено и устало. С его губ сорвалось облачко пара, и он вновь поднял глаза, слегка покрасневшие, но сухие, а еще удивительно безжизненные и такие тоскливые. – Я никогда не хотел ничего из этого. Но это просто случилось – и ты знать не знаешь, как это страшно, когда твой панцирь впервые в жизни предает тебя и отваливается нахрен, и ты весь такой – ну такой, какой есть – предстаешь перед человеком, который слишком хорош, чтоб быть правдой, слишком хорош, чтоб быть в твоей жизни, который так дико раздражает самим своим существованием только потому, что каким-то непостижимым образом является воплощением всего того, о чем ты так отчаянно мечтал, но даже не подозревал, даже не думал… – Бас, – Хантеру было больно и холодно оттого, что эти глаза смотрели куда-то сквозь него, в то время как все, чего хотелось ему – подойти и сгрести Смайта в объятия, и не отпускать, никогда не отпускать, и просто нести шепотом на ухо какую-то несусветную, может быть, романтическую чушь, но он видел, прекрасно видел, что то, что истлело на дне зеленых глаз, не воскресить простыми словами. А еще ему было страшно, так чертовски страшно от всех этих желаний, которых у него не вызывал еще никто до этого – но так правильно, так чертовски правильно, что голос предавал его, срываясь от переизбытка эмоций. – Бас… – Не надо, – Смайт покачал головой, едва слышно шмыгая носом и сутулясь утомленно и абсолютно разбито. – Не надо. Он развернулся и сделал шаг на тротуар, мгновенно растворяясь в потоке прохожих, и все, что оставалось Хантеру – смотреть ему вслед, чувствовать, как от ноябрьского мороза щиплет оголенную кожу рук, и слушать бесконечный звон в ушах, разбавляемый периодически повторяющимся «не надо». Не надо. И плевать на судьбу лобстерного Иисуса, плевать на весь этот чертов конкурс, плевать на всю его сраную жизнь, потому что он просто не смог хотя бы один раз сделать все правильно. Потому что он облажался так, как не лажал еще ни разу за двадцать пять лет его серой бессмысленной и приторно-размеренной жизни. Не надо. – Повтори, – Себастиан вяло махнул рукой бармену, смутно знакомому бармену – кажется, это тот же, что был в этом же самом баре, когда они праздновали мальчишник Майка. Да, неплохой был вечер. И ночь… – Повтори. Please come now I think I'm falling I'm holding on to all I think is safe… – Блять, вы действительно все сегодня издеваетесь? – он истерически расхохотался, пару раз ощутимо прикладываясь головой о барную стойку. – Чувак, ты приходишь в неудачное время, – откликнулся бармен, разбавляя своим идиотским ирландским акцентом не менее идиотскую песню. Что же, приятно, наверное, что он тоже его помнил. – Сейчас час Creed, так что… – Повтори. Наверное, впервые в жизни Себастиан настолько не был настроен на разговоры, что вместо беседы с участливым шатеном за стойкой предпочел опустошить еще четыре бокала для того, чтобы минуту спустя громко голосить мимо нот вслед за динамиками: – Hold me now I'm six feet from the edge and I'm thinking maybe six feet Ain't so far down… Эй, ты! Повтори! Бармен лишь покачал головой, наливая очередную порцию мохито – ох, у этого парня какая-то странная любовь к мяте – после чего достал телефон и открыл список контактов. – Финн? Здорово! Да, это Рори. Нет, я не по поводу наших… кхм, неофициальных семинаров. Нет, в пятницу все в силе… тут просто твой друг – ну такой, высокий и эм, грустный? В общем, мне кажется, ты должен его забрать. Давай, увидимся! Рори перевел взгляд на шатающегося из стороны в сторону на стуле Смайта и покачал головой. – Повторрррррить! – весело прокричал тот, размахивая недопитым мохито, и Фланаган поморщился. – Может, не надо?.. Глаза Себастиана опасно сверкнули, и Рори со вздохом взялся за шейкер. Не надо. – Не надо, эй, остановись… Хантер вздрогнул, почувствовав на плече ладонь Джесси. Он столкнулся с озадаченным и обеспокоенным взглядом зеленых глаз – не бутылочно-зеленых, не изумрудных, не тех – и сжал зубы, возвращаясь к плите. – Эй, Хант… – Все нормально, – отозвался он, продолжая отскребать накипь от сверкающего покрытия и игнорируя бордовые капли крови из стертых железной губкой подушечек пальцев. Ненадоненадоненадоненадо… – Я же говорил, это послание! – где-то на фоне раздавался возбужденный голос Хадсона. – Там, ну, за столиком экспертов, была женщина, я ее видел в приходской церкви пару раз – она как увидела этого лобстера, сразу сказала, что это знак, и что мы должны победить!.. Ох, погодите, мне друг звонит… Кларингтон поморщился, чувствуя, как тишину, воцарившуюся в его голове после того, как Финн заткнулся, вновь заполняет звон, перемежающийся со сломленным и тихим «не надо». Он крепче сжал губку, шипя сквозь зубы от того, как железные ворсинки вонзились в содранную кожу на ладонях, и прикрыл глаза. Он накосячил. Он облажался. И он точно сойдет с ума, если хотя бы не попытается все исправиться. Если, конечно, это возможно.