***
С праздника удалось вырваться далеко за полночь. Старшее поколение давно расползлось по домам, получив халявной еды, а вот разгорячённая молодёжь долго общалась, обменивалась новостями и историями. Драк уже не было, а вот спонтанного расползания по кустам — хоть отбавляй. Ещё бы. Мадара и Изуна случайно или специально, но сместили всем мысли именно в этом направлении. Однако сами они просто сбежать не могли и сидели до последнего, следя за порядком. Всячески веселясь при этом, конечно, но хотелось-то не этого… Однако оставлять накуренных бывших врагов одних всё-таки не стоило. — Это был самый лучший праздник, — поделился Тобирама, беззастенчиво повисший на обоих Учихах сразу. — Согласен, хорошо повеселились, — проговорил Изуна, чуточку задумчивый. — Воевать после такого вряд ли уже получится. Куда сейчас? — Идёмте к нам, — предложил Хаширама, тоже прибавляясь к объятиям. — Точнее… Есть у меня один домик. До утра не найдут точно. — Пошли, — зевнул Мадара, приобнимая Хаши. — А то как-то завидую молодёжи. — Завидовать ты им перестанешь утром, когда за ними родители придут, — проворчал Изуна. — Угу, угу. Отобьются как-нибудь, — заржал нии-сан, — совместными силами! Тобирама хмыкнул: — Ваш темперамент да на нашу выносливость? Скорее, это будет «убивайте, только не будите…» Хирайшин подхватил всех четверых, перенося с праздничной площадки на тихую уютную полянку, залитую лунным светом. В тени деревьев и впрямь притаился небольшой домик, явно выращенный Мокутоном. — Хорошо… — Тобирама отпустил Учих, потянулся. Шальное веселье, заставлявшее кровь пузыриться и бурлить, наконец-то улеглось. Мадара обнял братишку, прижимая усталого няшку к себе, а потом и вовсе поднял несопротивляющуюся тушку на руки. Изуна засопел сердито, обнимая. Он действительно очень и очень соскучился. И очень беспокоился. И вообще!.. Нии-сан погладил и отнёс в дом. Специфика Мокутона чувствовалась — всё, что можно было сделать из дерева, было сделано из дерева. Даже вместо ковра был мягкий мох. Туда Мадара брата и усадил, поглаживая нежно-нежно. С двух сторон устроились Сенджу, тоже обнимая и поглаживая по волосам — кажется, страсть к чужим лохмам в этом семействе была не только у Тобирамы. Изуна посопел-посопел, задумался. А потом резко дёрнулся, ухватил Тобираму за отворот, чтобы просто так не сбежал, и вцепился поцелуем. Сенджу ответил, зарылся пальцами в волосы, окончательно растрёпывая хвост. Оторвался на секунду, оценил реакцию Мадары — в брате он не сомневался, — кивнул сам себе и снова поцеловал Изуну, опрокидывая его на мягкий мох. Учиха оказался неожиданно податливым, проминаясь под ним с мягкостью того же мха. Прогибался, поддавался, но при этом был невероятно требовательным, втягивая в умопомрачительный поцелуй, прижимая к себе и прижимаясь сам. Не покидало ощущение, что этим поцелуем он вытягивает чувства, волю и душу, а снизу — так, чтобы стекало лучше. Мадара откинулся назад, расслабленно наблюдая. Хаширама придвинулся к Учихе ближе, мягко отвёл волосы в сторону. Коснулся губами шеи — ласково, почти трепетно. Обнял, скользнул кончиками пальцев под рубаху. Погладил. Мадара скосил на него взгляд, с трудом отрывая его от этого зрелища. Но вообще было маловато освещения, только луна заглядывала в окно, как-то неуютно. Он огляделся, нашёл очаг с дровами, поджёг его метким плевком огня… И только потом приобнял Хашираму, любуясь бликами света на его лице. Сенджу улыбнулся, огладил кончиками пальцев лицо. Наклонился, касаясь губами губ. Поцелуй — мягкий, ласковый, нежный. И только чуть дрогнувшая рука выдавала, что Хаширама не так спокоен, как кажется. Мадара потянул его на себя, усаживая на колени, наслаждаясь теплом кожи под одеждой, крепостью напряжённых мышц, стуком живого сердца. Давний друг, извечный противник… Умопомрачительный поцелуй. — Волнуешься? — Есть немного, — улыбнулся Хаширама уголками губ. — У меня сложно всё с темпераментом. Мышцы расслабились сразу, одним порывом. Сенджу растёкся по Мадаре, мягко толкая его в плечи и норовя уронить на всё тот же мох. А ещё огладить ладонями поджарые бока, окутать собой. Затянуть в бесконечно долгий поцелуй. И захапать себе этого Учиху со сладострастным чавканьем, словно самая опасная трясина. Раскачивался Хаши и впрямь дольше брата. Но уж когда его пробирало…Часть 13
16 января 2016 г. в 14:11
Гражданские купцы пришли на место встречи и остановились в растерянности. Два враждующих клана собрались на одном празднике, монтируют сцену, прилавки… И при этом молчат. Бросают друг на друга горящие взгляды и молчат. Один Сенджу забил кол недостаточно ровно на вкус Учихи, но красноглазый лишь громко поскрипел зубами и поставил как надо. Чуть не начавшийся скандал прервал невероятно красивый Учиха — ласковой улыбкой и обещанием убить обоих скандалистов, не выявляя ни правых, ни виноватых.
Пара прилавков была уже готова, но некоторые только-только сбивались из крепких досок. Гражданским указали, где им можно разместиться, ласково улыбнулись и попросили не обращать внимания.
— Ты куда на мою дочь глаза лупаешь?! — раздался издали громкий вопль.
— Переходим к плану Бэ, — вздохнул тот самый очень-очень красивый Учиха и исчез в непонятном направлении.
Изуна собирался использовать союз Учиха и Сенджу на полную. Например, можно расставить везде жаровни, типа для освещения. Со вкусными успокаивающими травками, специально выращенными Хаширамой.
Сенджу-альбинос молча приложил ладонь к лицу. Тобирама и так распределил всем участки работы так, чтобы максимально уменьшить вероятность конфликтов, но работнички что из одного, что из другого клана столь увлеклись прожигающими взглядами, что жгуче хотелось поотбирать у них инструменты и показать, как надо, чтоб их биджу залюбили! Но непедагогично. Хаширама вообще требуемые прилавки, скамейки, сцены и прочее оборудование мог спокойно вырастить Мокутоном — но пускай привыкают к совместной работе. У них тут не меряние крутостью сейчас.
— Не волнуйтесь, драки не будет и ваши товары не пострадают, — улыбнулся гражданским Хаширама. — Просто все ещё не слишком привыкли друг к другу.
Торговцы проводили его взглядами, оценили, как Сенджу небрежно оплёл специально установленный шест цветущими лианами, и то, как рядом с ним притихали представители обоих кланов. Зашебуршились уже смелее, раскладывая товары. Если Хаширама сказал, что за них будет дана справедливая цена — так и будет. Учиха, конечно, в пустотрёпстве тоже не замечены, но знаменитого огненного темперамента никто не отменял. Вспыхнут, схлестнутся — а разбитое и спалённое Катоном в процессе разборок кто оплачивать будет? Вот то-то и оно…
Открывал приветственной речью совместный праздник еды и цветов милашка Изуна, которого любили Учиха и к которому как-то уже попривыкли Сенджу. Приветственная речь была звонкой, радостной, полной надежды на лучшее будущее и весёлый праздник, так что даже некоторым задирам стало неловко.
— Я жил среди вас и понял, что мы, несмотря на разные нашивки на одежде и давнюю вражду, отличаемся не так уж сильно. У всех из нас есть семья. Друзья. Близкие. Ради защиты которых мы готовы на всё. Возможно, даже простить друг друга. Так пусть начнётся первый Совместный фестиваль… И пусть он будет не последним!
Конечно, одной речи было недостаточно, чтобы зажечь общее напряжение праздничным настроением, но всё-таки уровень накала спал. А потом зашкворчали сковородки и жаровни, потянулись такие аппетитные запахи, что прилавки хотелось бросить даже торговцам. Где-то звонкой трелью прозвучал обрывок песни. Кто-то из детей пока ещё несмело протянул своё творение ровеснику из другого клана. А тому хватило ума или доброты не отвернуться с фырканьем, а взять.
Хаширама улыбнулся и легко спрыгнул со сцены. Говорил один Изуна, но присутствовали на возвышении они все. Тобирама рядом — для контраста и успокоения Сенджу, — они с Мадарой сзади, безмолвной поддержкой братьев. Надо сказать, спонтанно получившийся расклад Хаши понравился… И натолкнул на интересную идею. Пока о таком рано говорить, но запомнить её стоит. А сейчас самая пора продемонстрировать Учихам, что такое правильная готовка!
Кое-кто из шаринганистых тоже решил поучаствовать в кулинарном конкурсе — равно как и некоторые из Сенджу подготовили песни или танцы. А уж украшали свои зоны ответственности с таким рвением, что чуть половину цветочных гирлянд не угробили. Но Хаширама был намерен доказать, что вкуснее него никто Изуну с Мадарой не накормит.
Изуна улыбался, освещая своей улыбкой праздник. Ему хотелось петь и танцевать, и чтобы весь праздник прошёл гладко, без единой несанкционированной драки! Для особо горячих было введено правило, что драться нельзя, а танцевать можно. Если сможешь затанцевать своего противника до смерти — флаг тебе в руки.
Он сам выступал. Пел. Танцевал. А Мадара тем временем неслышной тенью скользил рядом, напоминая, что он везде, и каждому, кто не послушается, очень не поздоровится. Но вот на танец его никто не приглашал, а петь он умел только похабные песни.
Хаширама тем временем священнодействовал над ровным пламенем своей жаровни, создавая зону непреодолимого притяжения и щедро выдавая всем подошедшим маленькие пирожки, тефтельки, колбаски и гренки. Тобирама на правах младшего брата стащил целую тарелку и пошёл дразнить Учих. Так забавно было видеть, как подозрения на отраву борются с бунтующим желудком… Желудок, кстати, побеждал чаще. Сенджу вообще распирало от желания устроить какую-нибудь шалость, но воспоминания о реакции Изуны помогали держать себя в руках. Но всё равно постоянно приходилось запихивать в рот какую-нибудь выпечку, чтобы удержать рвущиеся с языка комментарии.
— Тобирама, потолстеешь, — предостерёг его Мадара и, вероятно, ради спасения любимого разом стащил у него полтарелки. — Эх, что-то скучно… Но ничего, скоро закат и начнётся основная веселуха.
Сенджу смерил его внимательным взглядом, ухмыльнулся. Впихнул тарелку в руки тому, кто стоял ближе, и решительно потащил Учиху в сторону площадки для танцев.
— Только попробуй отмазаться тем, что не умеешь, — предупредил Тобирама.
— А тем, что неприлично — можно? — уточнил Мадара.
Не секрет, что весенние праздники молодёжь зачастую использовала, чтобы насмерть влюбиться. Пообщаться в неформальной обстановке, потанцевать, полапать друг друга… Можно ещё за ближайшими кустами поцеловаться. Какие про Тобираму пойдут слухи после такого действа — страшно представить. Наверняка ведь утащат от гендзюцу лечиться… А уж про Мадару… Поди ещё свяжут с этим его внезапную расчёсанность.
— Пфр, — выдал Тобирама в лучших традициях Учих. — Ты ещё скажи, что стесняешься.
— Нет, но вполне справедливо опасаюсь слухов. И последствий этой дезинформации… А впрочем, похрен. Пусть сами волнуются. Эй, там, давайте что-нибудь повеселее!
— Пусть лучше обсуждают, как это и когда, чем скрипят зубами друг на друга, — усмехнулся Сенджу, нетерпеливо притопывая носком сандалии.
— Ага. Чую, контингент с яблочными пирогами увеличится вдвое.
Выступающие наконец совладали с инструментами, и зазвучала бодренькая танцевальная мелодия. Тынц, тынц. Тынц, тыдыды-тынц. Площадка для танцев быстро опустела, те, кто там неловко перемещался, подобрали с земли свои челюсти и расползлись смотреть.
Кухне Хаширамы досталась самая лучшая площадка с обзором на сцену и танцевальный круг. Что логично, да.
— Хаширама-а-а, — тихонечко позвал Изуна, прируливаясь рядом. — Мы обязаны раскрутить Мадару на пение.
— Это будет ещё более феерично? — поинтересовался Сенджу. Руки автоматически делали свою работу, а глаза не отрывались от танцплощадки.
Посмотреть было на что. Тобирама перекатывался вокруг Учихи капелькой ртути, дразнил, то подаваясь вперёд, то ускользая в сторону. Без привычной водолазки, в одном только жилете на голое тело и коротких штанах Сенджу смотрелся очень непривычно. А уж без хмурой невозмутимости на лице — и подавно.
Мадара же отвечал на это с ленивой грацией не до конца проснувшегося хищника, который всё же хочет немного поиграть. Кажется, сделано это было из жалости к наблюдателям, потому что и так каждое движение было наполнено такой эротичностью, что смотреть на это было почти неприлично.
— Да, — согласился Изуна и что-то зашептал главе Сенджу на ухо.
А тем временем перед его прилавком выстраивалась очередь из страждущих. Тобирама посеял тарелку сомнений, и теперь каждый хотел повторить, а то и попробовать то блюдо, о котором они слышали только блаженное мычание. Тем более Изуна-чан рядом, он не даст яда подсыпать… Хаширама посмеивался, но порции выдавал, готовя вслепую. А потом вовсе притушил огонь и перескочил через жаровню, лёгким движением выдергивая Тобираму из сплетения танца. Тот вопросительно оглянулся через плечо, сдул упавшую на лицо прядь волос.
— Отото. Покажем?
Тобирама ухмыльнулся. Повернулся к музыкантам, резко хлопнул в ладоши. А потом буквально нахлопал нужный ритм. Музыканты понятливо подхватили… А братья Сенджу с места взмыли в воздух в синхронных кувырках.
Быстрый и чёткий ритм словно подкидывал их над землёй, не давая коснуться её больше, чем кончиками пальцев. Сенджу почти сплетались в единое загадочное многорукое и многоглавое существо — до того были слаженны их движения. Конечно, шиноби не удивить хорошей физической подготовкой, гибкостью или выносливостью — но здесь и сейчас в воздухе ткался самый настоящий узор. Узор не боя, понимания. Волосы Хаширамы, проскальзывающие широкой лентой по руке брата. Ладонь Тобирамы, дающая необходимый упор и толчок — а взмывший в воздух старший Сенджу утаскивает его за собой, не давая коснуться земли. Кувырок, прогиб, касание земли кончиками пальцев, незаметное и кажущееся небрежным напряжение мышц — и новый такт этого непривычного танца. Всё ускоряющийся ритм барабанов. Всё больше сливающиеся-сплетающиеся Сенджу.
И обрыв музыки, как прыжок в пропасть.
— Ваша очередь, — улыбнулся Хаши, отпуская запястье брата.
— Серьёзно? У меня сейчас мысли отнюдь не про соревнования, — хмыкнул Мадара.
— Ой, да ладно, нии-сан! Давай покажем им класс! — повис на нём Изуна.
— А думаешь, стоит? Вряд ли мы сможем всё это превзойти.
— Ну, нии-сан! Я по тебе соскучился! Давай потанцуем!
Мадара вздохнул и согласился. На концертную площадку вышли музыканты из их клана и понятливо заиграли любимую мелодию Изуны. Обычно он редко танцевал на праздниках, а уж с братом…
Такт. Шаг. Поворот. Сплетение пальцев. Шаг. Поворот. В этом танце не было сложных движений, он был плавным и тягучим, как ленивое покачивание пламени двух свечей в закрытой комнате. Это был разговор.
«Скучал?»
«Безумно».
«По мне?»
«По целостности».
«Поиграй!»
«Не буду. Слишком люблю».
Шаг, шаг, поворот. Движения руками. Зовущие, манящие, ловящие в последний момент. Отчаянные. Шаг, шаг, поворот. Дыхание спирает, хотя нагрузка — тьфу. Шаг, шаг, поворот. Взгляд. Мольба.
«Не отпускай меня больше».
«Разве тебе было плохо?»
«Нет, но… Не отпускай».
Конец танца ознаменовался мёртвой тишиной. Нарушил её резкий плеск воды — Тобирама ничтоже сумняшеся окатил себя Суйтоном.
— Помогло? — скосил на него глаза Хаши.
— Не-а, — так же шёпотом отозвался Тора.
— Тогда чего стоим?
— До меня дошло, насколько ценное нам доверили.
Мадара и Изуна после паузы оторвались друг от друга и удивлённо заозирались. Собравшаяся толпа в едином порыве перевела дыхание и отвела глаза. Раздались неловкие аплодисменты. До зрителей начало доходить, что такое интимное они сейчас увидели… Не потому что было на показуху — потому что после разлуки танец просто не мог быть иным.
Братья пожали плечами и освободили площадку для остальных… До того, как на неё вторглись, там пытался образоваться конфликт, кто кого танцует, но сейчас это казалось таким неловким и неуместным, что люди просто не знали, что делать. Конфликтовать уже не хотят. Дружить ещё не умеют.
Хашираму такие проблемы совершенно не мучили. Он совершенно естественно обнял Мадару за плечи, потёрся носом за ухом:
— А Изуна сказал, что ты умеешь петь похабные песенки.
— О нет. Не умею. Ложь, пиздёж и провокации.
— Он их ещё и придумывает! — громким шёпотом поведал Изуна. — Крутые!
— Ну да, и буду я потом Мадара «похабные частушки» Учиха. Размечтались.
От Тобирамы донеслось сдавленное пхеканье, потом смешок, потом и вовсе заливистый хохот.
— Ками, я уже хочу это услышать! Да и вообще, тебя даже некомими от репутации злобного демона не спасут.
— Демоны бывают разные. Я не хочу быть демоном с похабными частушками, подглядывающим за девушками в бане.
— Ну бра-а-а-атик, — заныл Изуна. — Ну пожалуйста!
— Купол неслышимости и личная порция? — предложил Хаширама.
— Ты не понимаешь, — внезапно возразил ему младший брат. — Можно завидовать тому, кто силён и яростен в бою. Можно ненавидеть того, кто пощадил или сделал добро. Но совершенно нельзя считать чужаком и не-человеком того, кто поёт похабные частушки на общем празднике.
Мадара вздохнул… И внезапно сдался.
— Ладно. Только ради поддержания мира. Эй, вы, там, на сцене! Свалите, щаз я буду выступать!
Учиха пинком притащил к себе табуреточку, отжал барабан и, отстукивая бодрый ритм, громко объявил:
— Впервые в моём исполнении! Похабные частушки!
И тут же начал:
— Была девочка Карина,
Очень милая злобина.
Сиськи есть, и попа есть,
И головкой может есть!
На этот раз потрясённой тишины не вышло. Растерянного «э-э-э» никто не тянул, но шелестящее «кай» послышалось со всех сторон. А на кого-то и вовсе напала нервная икотка.
А вот Тобирама нахально протолкался к самой сцене, весело отхлопывая ладонями в такт. Ну, в самом деле, похабные частушки от Мадары — это же так круто!
Мадара сохранил каменную морду, понадеялся, что старейшин там хватит удар, и, получив поддержку зрителя, продолжил:
— Размышляла та Карина,
С кем же лучше лечь на спину.
Тот не годен, тот дурак!
Возьму всех и натощак!
Тобирама радостно заржал. Хаширама, вернувшийся к своему столу, на котором сверкали прямо-таки девственной чистотой пустые тарелки, отбил звонкую дробь ложкой по сковородке. А почему бы и нет? Тем более что исполнял Мадара с чувством, с задором и действительно хорошо.
Учихи краснели, пыхтели и отказывались признаваться, что это именно их глава рассказывает о таких похождениях… И вообще думали, как бы так его сместить тихонечко. А то, конечно, Мангекё, но, блин, честь клана!..
— Как на севере однажды
Встретила она моржа,
Клык моржовый твёрд и гладок!
Только сунут не туда!
Изуна, обидевшись, что никто, кроме Тобирамы, не поддерживает братика, забрался на сцену со струнным инструментом и мягким, ангельским голосом пропел:
— Вот узнали про злобину
Все в селении Карины.
Ой, разврат, ой, разврат!..
Пожеланье принято!
Тобирама уже натурально всхлипывал. Спроси его кто, что именно настолько развеселило, Сенджу и не ответил бы — но был абсолютно уверен, что это шикарно. И вообще одно из лучших воспоминаний будет.
— Учиха, я тебя люблю! — проорал он, стараясь хотя бы ржать не так заливисто.
— А ты уточняй, которого! — звонко ответил Изуна в ритм стихов. Мадара усмехнулся и продолжил, чуть занизив голос:
— Был у девки один друг,
Друг, ничего больше.
Полдеревни не друзей.
Ну а друг — в пролёте.
Тобирама рассмеялся:
— Да обоих!
Хаширама с невинной улыбкой сыпанул что-то на огонь своей жаровни. Может, и специи, но улыбка была слишком уж невинной. А то что один отото веселится?
Сенджу, посматривающие на Учих слегка снисходительно, тоже залились краской. За верхушек клана было стыдно всем. Неизвестно ещё, что хуже — похабные частушки или публичные признания в любви.
Но время прошло, задор заразителен, травки Хаширамы действенны, и вот все зрители расслабились и засмеялись, громко хлопая в ладоши.
Это был успех.
— Эх, сынок, — проворчал старший купец. — Такое представление. Жаль, что рассказать никому не сможем.
— Почему? Суровые шиноби нас убьют ради сохранения тайны? — испугался веснушчатый малец.
— Хе. Нет. Нам просто никто не поверит.