Кровь у всех красная

      Возвращение в поселение Сенджу прошло так же буднично, как и уход. Остаток дня Хаширама посвятил обязанностям главы клана, а Изуна — организации фестиваля. Собственно, Хаши порядком удивило, что Учиха после прогулки от него не просто отлип, а словно бы старался избегать. С этим стоило разобраться, и Сенджу собирался поговорить с Изуной вечером… Но реальность, как всегда, внесла свои коррективы.       — Добрый вечер, Хаширама-доно.       Девушка была красива, обладала очаровательными ямочками на щеках, смущённо теребила край пояса и мило покусывала губу белоснежными зубками. Хаши вздохнул. Прямо заговаривать с ним о женитьбе не решались, но периодически появлялись вот такие гостьи под самыми разными предлогами. Кто-то приносил ему выпечку и домашнюю еду, словно опасаясь, что глава клана оголодает, кто-то просил о помощи. Некоторые, полыхая щеками, дарили вышитые шарфы или даже пояса. Иные говорили прямо, что хотят ребёнка с его генами.       Чаще всего Хашираме хотелось их выслушать и утешить.       Разжечь в нём страсть не удалось ни томным, словно пахучие южные цветы красавицам, ни резким и прекрасным в своей опасности куноичи — таким, как Сенджу Тока. Об одних хотелось заботиться, иные вполне были достойны, чтобы сражаться плечом к плечу…       Хаширама вздохнул и открыл двери, не дожидаясь, пока ему изложат причину визита.       Изуну серьёзно задели слова Тобирамы. «А то ты первый?», надо же… Каково это — открыть сердце, впервые получить поддержку и понимание, а потом… Потом предположить, что это особое и единственное поставлено на поток.       А ещё кому-то из работающих на фестивалe пришло в голову спросить: «Что куксишься? Влюбился, что ли?». Только долгие годы тренировок позволили Изуне не закопать шутника на месте, а даже улыбнуться и сказать что-то вроде: «По дому скучаю…»       Но Хаширама, пьющий чай с какой-то девицей в совсем не рабочее время?!! Спокойно, Изуна, спокойно… это не твоё дело, Хаширама запросто может иметь подружку. И даже быть женат. Он тебе не обещан и вообще не в курсе твоих намерений.       Учиха тенью скользнул на дерево в соседнем дворе, откуда открывается хороший обзор. Далековато, конечно, но для шарингана не проблема.       В какой-то момент Хашираме показалось, что он чувствует направленный взгляд, причём ещё и очень внимательный. Потом это ощущение пропало, но ненадолго — словно наблюдатель отвлёкся на что-то, но быстро вспомнил о своей цели. Сенджу вздохнул. То есть мало того, что ему подсылают девушек, так теперь ещё и наблюдать за процессом собрались? От того, чтобы выйти и устроить разбирательства прямо сейчас, Хаши удержало только нежелание обижать гостью.       Хотя в данный момент в опасности было не её душевное состояние, а её жизнь.       Изуна как раз прикидывал, как бы половчее закопать девицу. Да, это грозило скандалом и даже провалом миссии, но если сделать всё достаточно аккуратно… Он уже успел заметить, что она Хашираме никто и даже попыток сделать её кем-то со стороны самого Сенджу не предвидится. Просто симпатичная девушка зашла попить чаю с главой клана, ничего криминального.       И всё криминальное.       Хаширама нахмурился. Если наблюдение он ещё мог отложить на потом, то Ки, причём направленное, уже ни в какие ворота не лезло.       — Прошу извинить меня, Хитоми-сан. Дела требуют внимания, и даже ради столь милой красавицы их нельзя отложить. Надеюсь, вы не обидитесь на меня за это.       — Что вы, Хаширама-доно! — девушка просияла улыбкой. — Я так рада, что вы смогли уделить мне время…       Мужчина улыбался, говорил положенные слова, но всё же постарался выставить Хитоми как можно быстрее. Повезло, что в этот раз была не куноичи, потому что Ки усиливалось очень быстро. Стоило девушке шагнуть за ворота, как Хаширама одним прыжком перемахнул забор и почти взлетел на дерево, от которого чувствовалось давление.       — Что всё это… Изуна?!       Выглядел Учиха неважно. Напряжённая поза, полубезумный взгляд алых глаз с крутящимися запятыми… В таком состоянии его точно нельзя было показывать другим Сенджу: вчерашний парень-милашка превратился в жаждущего крови демона.       И самое главное — непонятно, из-за чего он вдруг так.       — Да-а-а? — спросил Изу, растягивая гласную.       Хаширама перевёл дух. На вопросы отвечает — относительно вменяем. А то мало ли что могло произойти…       — Что-то случилось? Почему ты сидишь здесь? — одновременно с вопросами Хаширама бегло сканировал окружающее пространство.       Выплесков недавней смерти, всегда взбудораживающих ровное течение сен-чакры, не ощущалось — уже хорошо. Шума или выбросов от применения дзюцу тоже — ещё лучше.       Но почему Изуна пришёл в такое состояние, непонятно совершенно.       Изуна чувствовал себя потоком чакры, готовым вот-вот сорваться в технику. Только шиноби ещё не решил, какое именно дзюцу он будет использовать, пока прощупывает противника разговорами.       — Ну, ты же был за-а-анят… — протянул он. — Не хотел тебе меша-а-ать…       Из этого состояния было только два выхода. Но почему-то он ещё говорил.       Сенджу недоумённо нахмурился:       — Глупости. То, что ко мне кто-то пришёл, не значит, что ты должен шататься непонятно где, как будто тебе нет места.       Хаширама подался вперёд, касаясь руки Учихи, и с искренней тревогой спросил:       — Изуна, что случилось? Почему ты фонишь Ки на всю округу? Кто-то тебя… Разозлил?       Прикосновение было словно печатью, выпускающей наконец технику на врага. Учиха качнулся вперёд и впился в рот Хаширамы отчаянным поцелуем. Языком напористо толкнулся в рот, раздвигая губы, зубы… Рука сама собой ухватила за затылок, не давая отстраниться.       Хаширама потрясённо охнул, но вырваться не попытался.       Может быть, потому, что его никогда не целовали так категорично, каждым движением давая понять, что при попытке сбежать жертва будет скручена, связана и использована по назначению, невзирая на сопротивление.       Это… Будоражило?       Хашираму ещё никто так откровенно не хотел.       Вот только — точно ли его?       У Изуны ещё не совсем Инь за Ян зашёл, и после того, как первый порыв прошёл, он всё-таки немного отстранился, проверяя реакцию. Его не убили — уже хорошо. Но вот что вежливо терпели — плохо. Ему бы больше хотелось, чтобы Хаширама отвечал…       — Изуна… — Хаширама нервно сглотнул, облизывая губы. — Кого ты ТАК хочешь?       «…может быть, и убить?» осталось не озвученным, но такого варианта Сенджу тоже не исключал.       — Тебя, — ответ без капли сомнения и промедления.       Глаза Хаширамы удивлённо распахнулись. Он моргнул, осознавая факт, что вот эта вся страсть — ему, для него, на него направлена.       — На землю, — отрывисто выдал он. — Пока не упали.       Изуна кивнул, с трудом отнимая руку. Снова кивнул, отвёл взгляд. Спрыгнул. Он чувствовал, как забилось сердце Хаширамы от такого открытия. Видел едва заметный в сумерках румянец. Больше всего Учихе хотелось закинуть его на плечо и утащить в спальню, но если вдруг кто увидит… Шансы, что его правильно поймут, равны нулю.       Хаширама вовремя сообразил, что выяснение отношений под деревом — идея тоже не слишком хорошая. Здесь, конечно, упасть уже сложнее, но чужой двор, да и шанс, что кто-то выйдет в самый неподходящий момент, достаточно велик.       А ему не хотелось ни с кем делиться ни крупицей происходящего. Даже позволять увидеть — потому что сначала хотелось распробовать самому. Понять, ощутить…       Хаширама подхватил Изуну в охапку и метнулся домой.       Тому план понравился, и он как хороший пленник провисел весь путь — те удивительно долгие три прыжка. А затем вырвался, прижал Хашираму к стене всем телом и снова поцеловал. Жадно. Пьяняще. Голодно. Оглаживая шею и пробираясь горячими руками под отворот косоде.       Сенджу тихо застонал — остаться равнодушным к такому было невозможно по определению. Сама мысль о том, чтобы разорвать поцелуй и повести Изуну пить чай, расспрашивая о причинах такого поведения, казалась кощунством. Как можно оторваться от этих жадных губ? Как можно не ответить на такой поцелуй?       Кому удастся сдержать дрожь наслаждения, когда тебя так жгуче желают?       Хаширама зарылся руками в лохматые чёрные волосы, упоённо отвечая на поцелуй.       Кажется, всё это время его неправильно соблазняли.       Ответ. Жадная дрожь. Чужая ласка. Взаимность. Это сносило и без того не особо крепкую крышу Изуны. Руки пошли в стороны, заставляя ткань косоде сползти, оголяя плечи. Смуглая нежная кожа на шее, чуть горьковатая на вкус — то ли какое-то мыло с травами даёт горчинку, то ли специфический след чакры. Сбившееся дыхание. Такого Хашираму хотелось залюбить до полного нестояния. Заласкать так, чтобы даже стонать не мог.       Очаровать так, чтоб ни на кого, кроме него, смотреть не хотел.       Хаширама сладко выдохнул, запрокидывая голову и подставляя шею под эти поцелуи. Губы Изуны оказались очень горячими, почти обжигающими — но поэтому же каждое прикосновение отдавалось короткой вспышкой внизу живота. Не хотелось спешить, чтобы распробовать каждое прикосновение, каждый оттенок эмоций — но и одновременно желалось больше. Всего и сразу. Прикосновений, поцелуев, укусов, бурлящей, словно озеро лавы, чужой чакры.       Хаширама скользнул ладонями вниз по гибкой спине, нажал, вжимая в себя ещё плотнее. Чтобы ощутить жар кожи и подрагивание тела даже сквозь одежду, чтобы ещё раз убедиться, что вот этот неистовый огонь — для него.       Чтобы раздражённо дёрнуть рубашку, которая мешает ощутить это полностью, и позволить себе чуть ли не впервые в жизни потерять голову.       Изуна чуть отстранился, отошёл, дёрнул его на себя, чтобы в следующий момент развернуть, сделать подсечку… И бережно подхватить за спину, опуская на футон. Одежда полетела в угол, а взгляду открылись нецелованные просторы.       Учиха предвкушающе облизнулся.       Карта тела была новой, совершенно неизведанной — и тем интереснее было пробовать, чутко отслеживая реакцию. Щадить Хашираму Изуна не собирался — полный бой с Мадарой он вполне выдерживал, так что как-нибудь и полный цикл любви должен пережить.       Сначала — довести до ровной, расслабленной горячей неги, что в первый раз так сложно, ведь здравый смысл перебивает жадность. Самое простое — это отдрочить или отсосать, но это… Удовольствия как от чиха. Не-е-ет, нужно, чтобы удовольствие захватило всё тело — от паха до кончиков пальцев, от вздоха до последней мысли.       Медлить нельзя. Спешить — тоже.       Как хорошо, что он такой предусмотрительный мальчик и взял с собой масло. Полная бутылочка. Хватит также и на лёгкий, расслабляюще-изучающий массаж.       Хаширама расслабленно раскинулся на футоне… Точнее, попытался расслаблено раскинуться. Тонуть в ощущениях было приятнее, чем пытаться перехватить инициативу, но Изуна оказался слишком соблазнительной сволочью, чтобы реагировать на него так слабо. Лежать, просто подставляясь под прикосновения, получая удовольствие… И лишая себя удовольствия ответных прикосновений…       Нет уж, Сенджу умел быть жадным. Он хотел всё.       Притянуть Изуну, побуждая его лечь, прижаться кожей к коже. Поцеловать — не так бешено, как минуту назад, приноравливаясь, изучая, как больше нравится. Огладить ладонями бока и спину. Прикусить светлую кожу на плече — аккуратно, чтобы не оставить следов. Не потому, что могут быть последствия — просто портить это совершенство царапинами и укусами кажется неправильным. Его нужно любить и нежить…       И Хаширама нежил — ласковыми поцелуями, неторопливым вылизыванием местечка за ухом, когда дыхание щекочет влажную кожу, а губы задевают ушную раковину… Плавился сам от того, что неистовый огонь, ощущаемый в каждом жесте Изуны, не плескал беспорядочными протуберанцами, а окутывал единым слитным покрывалом.       И надеялся, что Учихе так же хорошо.       А тому много и не надо было: от ответной нежности поджимались пальчики на ногах и хотелось някать, умоляя погладить так ещё. Уж чего-чего, а нежности от Мадары добиться было сложно. Не потому, что гад и злодей, нет — просто он сам слабо понимал, что это такое и зачем оно нужно.       Губы, руки — везде. Кожа к коже, ощущая животом чужое дыхание. Изуна задумался на секунду, благородный он или жадный. Решил, что ночь длинная, можно побыть и тем, и тем… Смазал член Хаширамы и насадился, запрокидывая голову и исторгая из себя горловой стон.       Ощущение заполненности… Ощущение такого плотного контакта, что ещё плотнее — только боль… Движения вверх-вниз, каждое из которых колышет золотистый океан жаркого удовольствия. О да…       Вообще, это был их с братом коварный план. Ну как коварный? Изуна просто давно собирался разнообразить свой м-м-м… «постельный рацион», но, увы, в родном клане ловить было нечего. Пусть от него девицы падают в обморок от восторга, не от страха, но всё равно… трахать бесчувственное тело — как-то не очень.       Выслушав жалобы брата, Мадара заметил: «Ну вот Сенджу на наш шарм плевать, бери и соблазняй!» — вышло зло, невозможно, но Изу начал присматриваться. И присмотрелся на свою голову. И с братом мыслями поделился, чтобы одному не страдать.       Мелочь интересовала слабо, не видно, да и убивают быстро, но основные противники… Внешность — фапабельна, особенно у Хаширамы… И у Тобирамы, когда удаётся сбить его каменную рожу. А характер… Пусть всё общение заключалось в битве, но даже этого хватало, чтобы подогревать желание сражаться… На другом поле.       Удары, впрочем, от этого становились только сильнее.       Ну и в тот день, что Мадара предложил обменяться братьями… Они договорились довести это дело до высшей стадии — даже не подружиться, а соблазнить… Влюбить в себя.       Звучит не так ужасно, если вспомнить, что сами они — давно и безнадёжно.       — Не думай ни о чём, — шепнул Хаширама. — Мы потом со всем разберёмся…       От того, что творил Изуна, дыхание сбивалось напрочь и мысли норовили рассыпаться ворохом ненужных сухих листьев. Хаширама не был восторженным юнцом, впервые постигающим радости плоти — и умел отличать искренность от наигранности. Изуна был искренен полностью, до предела.       Если раньше Сенджу желал мир ради мира, то теперь у него появилась ещё пара веских причин.       Прогнуться в пояснице, толкаясь навстречу, вливаясь в чужой ритм. Погрузиться в этот восхитительный жар полностью. Приподняться, опираясь на локти, мазнуть по губам любовника быстрым поцелуем — и прижаться губами к груди, лаская и вылизывая, опаляя кожу короткими резкими выдохами на каждое движение Изуны вверх или вниз.       — Ты удивительный, Изу… Как болотный огонь… Обожжёшь? — Хаширама поднял лицо, заглядывая, кажется, прямо в душу.       — Только если тебе нравятся ожоги, — выдохнул он. — Люблю.       Сенджу не распахнул глаза и даже не дёрнулся — только длинно, с присвистом выдохнул. Потянул Изуну на себя, побуждая улечься на грудь, коснулся щеки кончиками пальцев — трепетно, словно крыла бабочки.       — Когда ты только успел… — Хаширама прикрыл глаза, прислушиваясь к собственным чувствам.       Нежность — целый океан нежности, которую нужно будет подарить. Желание защищать. Готовые вспыхнуть искры желания. Удивление, благодарность… Тёплый комок в груди, который нельзя выразить словами, но можно хоть частично передать — крепким объятием, поцелуем, неожиданным подарком. Сияющая, слепящая радость… Или — счастье?       Что из этого можно назвать любовью — или же правильнее будет ответить «всё вместе»?       — Удивительный… — повторил Хаширама, изгибая губы в нежной улыбке. И добавил шёпотом, задевая ухо губами: — Можешь сжигать дотла, Изу.       — Такое сокровище? — лёгкий смешок, касание губ. — Я не посмею.       Учиха рисковал таким признанием. Сильно рисковал. Одно дело секс, желание, другое… Хаширама мог удивиться, не поверить, убежать, выигрывая время на обдумывание. Но Изуна уже успел проверить, что на стандартные решения у Сенджу реакция слабая, а вот на искренность… На искренность отдача такая, что хочется мир захватить — только чтобы бросить к его ногам.       — Разве я сокровище? — тихий смешок, за которым скрывается удивление и даже тень недоверия.       Хашираму никто и никогда не называл сокровищем. Потому что сокровище — это что-то, что нужно защищать. Обычно защищал он сам… И даже Тобирама, который без сомнения отдал бы за брата жизнь, который не считал его всесильным и не гнушался наорать, если нужно, никогда бы такого не сказал. Потому что именно брат, родная плоть и кровь, близкая душа…       Но не сокровище.       — Конечно, — без тени сомнения. И дальше, шёпотом, вперемешку с поцелуями: — Сокровище, драгоценность, чудо… Волшебный цветок, хранящий искренность сердца. Сильный, как всякий волшебный артефакт, прекрасный… Но и хрупкий, очаровательный, трогательно простой, как всякая настоящая красота…       Хаширама сглотнул, снова прикрыл глаза. Протянул руку, касаясь губ Изуны в жесте призыва в тишине.       — Не всё сразу… А то я не могу… Не успеваю осознать…       Тот поцеловал пальцы и чуть улыбнулся. Для настоящего наслаждения всё внимание должно уходить процессу, но вообще-то секс — достаточно скучное, монотонное занятие. Решение? Занимать разум, ласкать слух и воображение. А уж когда слова сами льются изо рта, как поцелуи и ласки… Остановиться почти невозможно.       Почти.       — Я хочу сделать тебе очень, очень хорошо… Надеюсь, ты не против?