"Nothing Else Matters"

Мягкие джазовые ноты приветствовали Дару, когда она открыла глаза. Быстро поморгав, она моментально почувствовала огромное количество боли в разных местах своего тела. Её голова теперь болела намного сильнее, чем раньше; непрерывные боли начиная от макушки, переходя к вискам и глазам, и заканчивая шеей. Рана на её плече все еще пульсировала, но не так сильно, как днем ранее, и Дара удивилась, так как смутно помнила, что рана вновь открылась после столкновения с V в тоннеле. Быстрый взгляд на бинты подтвердил, что повязка снова была сменена, и она гадала, осталась ли вообще у неё кровь, чтобы её потерять. Немного пошевелившись, она поморщилась. Потому как из-за столкновения со стеной её спина жутко болела, начиная от лопаток, и заканчивая поясницей. Из-за всего этого она почувствовала себя несчастной. Она была близка к решению, что нет ничего, что могло бы вытащить её из-под теплого кокона одеяла и простыни, когда невероятный, райский запах начал щекотать её обоняние, заставляя её желудок свирепо урчать. Поднявшись со стоном, она увидела свой рюкзак, стоящий в кресле около её кровати. Дара слегка улыбнулась, взяв на заметку, что позже следует обязательно поблагодарить V за то, что принес его из тоннеля. И в то же время, напомнила себе, что если она собирается здесь остаться, то ей нужно думать о более важных вещах. Осмотрев комнату — ту же самую, в которой она проснулась в первый раз — женщина в ней начала мысленно измерять пространство для своих возможностей. Если это будет её комната, тогда здесь должно быть больше пространства, и, естественно, меньше книг. Тем не менее, из-за необычайной вежливости и хороших манер, коих в ней было полно, она часто говорила себе, что делать перестановку в доме V сразу же, будет весьма самонадеянно. А вот где-то через неделю, когда все уляжется, можно будет об этом подумать. Удовлетворенная этой мыслью, она скинула с себя одеяло и встала с постели, сопровождая весь процесс массой протестующих стонов. Следуя за запахом, она шла по коридору, ведущему к основному залу Галереи. Завернув за угол, она застыла, недоверчиво и широко распахнув глаза. Она нашла кухню. И V, за компанию. Он стоял у небольшой газовой печи с фартуком, завязанным вокруг его повседневного костюма. Розовый фартук. Цветастый розовый фартук. На минуту она задумалась, не ударилась ли она головой сильнее, чем есть на самом деле. Она молча наблюдала за ним несколько минут. Он был похож на домохозяйку с обложки кулинарного журнала — в руках лопатка, небрежно брошенное на плечо кухонное полотенце, голова покачивается из стороны в сторону, когда он подпевал песне из музыкального автомата — и она не заметила, как начала улыбаться. Каждая маленькая деталь этого зрелища очаровывала. Она даже не заметила, как задержала дыхание, боясь разрушить этот момент. А её желудок, кажется, имел другие идеи на этот счет, высказывая их громким урчанием. V немедленно обернулся, лицо Гая Фокса приветствовало её своей постоянной улыбкой. — Ах, — выдохнул он, быстро поклонившись, — Доброе утро, Дара. Вы проснулись гораздо раньше, чем я предполагал, — он кивнул в сторону печи, — Я хотел принести Вам завтрак в постель, но раз уж вы оказались в состоянии выйти ко мне… — он указал на стул. — Спасибо, — ответила Дара, все еще улыбаясь, - И, должна отметить, V… очень милый фартук. — Что Вы, Дара, — легко обругал её V, указывая на неё лопаткой, — Это самый, что ни на есть, безобразный фартук. Это была шутка, но Дара не смеялась. Её внимание отвлеклось от фартука и упало на пальцы, которые лежали на нем, почти сливаясь с его цветом. Пытаясь не подавать виду, она осторожно изучала его руки и утопала в волне сочувствия. Красная, густо покрытая шрамами плоть поражала — Дара никогда не думала, что у него может быть причина, за исключением пристрастия к драматизму, чтобы так одеваться — и это было видно невооруженным глазом. — Ваши руки… От её мягких слов, V застыл. А затем, маска опустилась, пряча глаза, будто Дара могла их видеть. — Да, — отдаленно пробормотал он, глядя на свои ладони, - Ах, да, — он обернулся, положив лопатку на стол, и принялся надевать перчатки. Повернувшись к ней, он поднял руки вверх, - Вот, так будет лучше! — он снова взял лопатку и перевернул что-то, что готовилось на сковороде, — Надеюсь, я не отбил у Вас аппетит. Тон его голоса был светлым, но Дара могла чувствовать смятение, которое он весьма завуалировал. Ужаснувшись своей грубостью, она шагнула к нему. — Нет-нет, — поспешила сказать она, каждой клеточкой чувствуя, что она поступила, как бесчувственная сука, — Правда, — она остановилась, пытаясь вложить в свои слова как можно больше заботы, — Вы здоровы? Он бросил на неё быстрый взгляд, а затем снова отвернулся, снимая сковороду с огня и выкладывая её содержимое. — Да-да, да, вполне. Она подошла еще ближе, устремив взгляд на его профиль. Что же происходит под этой маской? — Могу я спросить, что случилось? Он снова замер. — Случился пожар, — наконец сказал он с некой напряженностью, — Дело было давно. Древняя история, для некоторых, — он повернулся к ней, держа в руках тарелку, — Но это не застольная тема. Не желаете ли позавтракать? Распознав в его интонации окончательность, Дара чувствовала, как её накрывает волна облегчения. Честно говоря, она не очень хотела обсуждать это, как и он, но чувствовала, что просто обязана задать несколько вопросов. Их отношения еще слишком хрупки, чтобы говорить о чем-то глубоко личном. — Не откажусь, — она подошла к столу, улыбаясь, — Умираю от голода! V поставил тарелку, когда Дара наконец заняла свое место за столом, и налил ей чашку чая. Она резко посмотрела на него, как только сделала первый укус. — V? — спросила она с полным ртом еды, которую медленно и тщательно пережевывала. — Да, моя дорогая? — он наблюдал за ней с растущим развлечением, когда она начала тыкать вилкой в еду, все еще жуя первый кусочек. — Что я ем? — Омлет, — ответил он. — Ну это я вижу, — отрезала она, наконец проглотив первый кусочек, — Что именно в этом омлете? — За прошлые несколько дней, Вы потеряли очень много крови. Вам нужно железо — и нет еды богаче на железо, чем печень. Её вилка упала в тарелку. — Печень? Он едва не засмеялся от ярко выраженного отвращения на её лице. — Печень, — подтвердил он, — Полагаю, Вы не любите это? — Люблю… — начала она, глядя в тарелку, - Нет, не люблю. Обычно я пытаюсь избегать употребления в пищу органов любого вида, хоть это является одним из правил жизни в этой стране. Скажите, — она склонила голову, отодвигая тарелку, — Я всегда думала — откуда пришло это традиционное увлечение внутренними органами? Сперва Уилл пытался уговорить меня съесть почки и язык, теперь Вы пытаетесь скормить мне печень. Я просто не понимаю этого — хотя я такая же англичанка, как и все вы. — Уилл? — имя проскользнуло под маской значительно резче, чем V предполагал, — Кто такой Уилл? Дара, все еще охваченная отвращением к еде, посмотрела на V с твердо застывшей гримасой на лице. — Он мне, как отец, — объяснила она, — Он и его жена практически вырастили меня. Тепло от злости ушло так же быстро, как и появилось, оставив ему чувство удивительного облегчения. — Ах, понятно, — рука в перчатке потянулась к тарелке и снова подвинула её обратно к девушке, — И мне жаль, что я должен принести такое наказание Вашей гастрономической чувствительности. Но я вынужден настоять, чтобы Вы съели это. Как я сказал, Вы потеряли много крови, и, судя по кругам под глазами и бледной коже, боюсь, что у Вас анемия. — Но… — Никаких «но», — перебил V, — Даю слово, что исключу печень из меню, как только Вы поправитесь. Но прямо сейчас, Вы съедите каждый кусочек этого омлета, даже если мне придется скормить Вам его самому. Он сразу же поймал резкий взгляд её раздраженных синих глаз. К его удивлению, она не спорила. — Есть какой-нибудь острый соус? Удивленно вздернув бровью, V пересек комнату и открыл небольшой холодильник. — Фактически, — сказал он, расставляя перед ней небольшие бутылки с соусами, — Любите острые специи? — Честно? Ненавижу, — Дара подняла одну бутылку, налив в тарелку неприличное количество соуса, - Но, если мне нужно проглотить это, я хочу, чтобы это было как можно вкуснее, по возможности. — Это немного сверхдраматично, Вам так не кажется? Взгляд, который она бросила на него, мог растопить даже лед. — Это то же самое, что назвать тарелку чайником, — отрезала она, — Вам так не кажется? Губы V дрогнули, и он опустил голову в признании. — И правда. Комнату заполнила тишина, прерывающаяся только цоканьем вилки о тарелку. V оперся на печь, скрестив руки на груди, и наблюдал, как Дара с каждым укусом все больше морщит нос от отвращения. Как только омлет исчез из тарелки с большей скоростью, чем думал V, он постеснялся говорить с ней, так как она сверлила его взглядом, и от этого становилось как-то неловко. — V? — Да, моя дорогая? Она выдохнула. — Кажется, я переусердствовала с соусом. Можно мне стакан воды и тост, пожалуйста? Он сразу же двинулся к холодильнику, попутно выслушивая ругательства в адрес соуса, и достал пакет молока с хлебом. Налив стакан молока, он поставил его перед ней, широко улыбаясь под маской. — Это поможет облегчить жжение, пока я приготовлю тост — и это значительно лучше, чем вода, — он повернулся, чтобы поместить кусочек хлеба в тостер, — Предпочитаете тост с маслом, или без? Она быстро выпила полстакана молока, вытерев губы салфеткой, и фыркнула от отвращения. — Грех называть маслом эту пресную, безвкусную гадость. — Ох, не знаю, — пробормотал V, намазывая масло на тост, — Лично я нахожу это восхитительным, — он положил тост в её тарелку. Дара сделала очередной глоток молока, но во рту все еще пощипывало. — Значит Вы пробовали не то, что пробовала я, — сказала она, подняв тост и сделав небольшой пробный укус. Она широко раскрыла глаза, резко взглянув на V, — Настоящее масло, — бормотала она, наслаждаясь вкусом, — Это действительно настоящее масло. Годы прошли с тех пор, как… Где вы его достали? V пожал плечами, развязывая фартук. — В спецпоезде, — слишком беззаботно ответил он, — Предназначенном для канцлера Сатлера. Дара чуть не подавилась. — Вы обокрали еще и канцлера?! — Да. — Вы сумасшедший. V легко взмахнул рукой. — «Я смею все, что можно человеку. Кто смеет больше — тот не человек». Это был Шекспир — Макбет, если ей не изменяла память. Хоть она и не была заучкой, Шекспира она знала прекрасно. — «Человек — это то, что он видит. Как видит глаз — такие и его полномочия», — осторожно ответила она. V снял полотенце со своего плеча. — Вы любите творчество Блэйка, не правда ли? — А Вы нет? Он отвернулся, бросая полотенце на стойку. — Не очень. Слишком набожный для моего вкуса. — Да, — ответила Дара, — И для моего. Он опустил грязную посуду в раковину и повернулся к девушке, склонив голову. — Вам он не нравится? — Не то чтобы не нравится, но я и не восхищаюсь им, — увидев молчаливый вопрос V в наклоне его головы, она пожала плечами, — Я забегала в университет всего на пять минут, но мне все-таки удалось его окончить. Моя курсовая работа была посвящена творчеству Блэйка, но, думаю, это не очень полезная информация, — она откусила кусочек тоста, — Жаль Вас расстраивать, но я не литературный гений. V покачал головой. — В таком случае, я вижу, что просто обязан разделить с Вами свою библиотеку, — ответил он, — И, как Вы любезно отметили, состояние моего здравомыслия весьма сомнительно. Еще немного Блэйка, и, боюсь, я его утрачу. Дара улыбнулась, кусая тост. — И вот, я просто ждала подходящего момента прокомментировать вашу «страшную симметричность», — она глотнула, — Знаете, — продолжила она, кивая в его сторону, — Это стихотворение было написано о Вас. Думаю, оно очень Вам подходит. Она дразнила его. Это было видно по её застенчиво склонившейся голове и коварной ухмылке, и V чувствовал, как его сердцебиение учащается. Эффект, который оказывала на него эта девушка… ничего подобного он и вспомнить не мог. — Я не совсем уверен, что не обижен этой оценкой. Она заметно нахмурилась. — Обижен? Почему? — Блэйк боялся тигров. И если он восхищался ими, это не значит, что он любил этих созданий. Она еще больше нахмурилась, насупив брови и рассматривая его маску. Но затем эта хмурость сменилась легкой улыбкой. — Хорошо, я не Блэйк, — медленно сказала она, — И поскольку с остальными писателями у меня полный провал, я непременно воспользуюсь Вашей библиотекой, V. В её словах был скрытый комплимент, на который V понятия не имел, как ответить. Вместо того, чтобы попытаться, он склонил к ней голову. — И за это Вы получите мою вечную благодарность, моя дорогая. Она завершила свой завтрак и откинулась на спинку стула, поморщившись. Ей было немного легче, но некоторые раны все равно иногда напоминали о себе. Снова укутаться в одеяло звучало просто божественно, но оставалось еще несколько вещей, которые она должна с ним обсудить. — Ваша речь в тот день, — сказала она, пододвигаясь к нему, — Могу я спросить Вас об этом? Пытаясь привыкнуть к резкой смене темы разговора, V скрестил руки на груди и снова оперся на печь. — Конечно. — Вы это всерьез? — Несомненно. — И Вы действительно думаете, что это сработает? Как и раньше, в её голосе не было сомнений, лишь честность и любопытство. — Уверенности нет, — ответил V, — Но есть возможность. Дара прикусила губу. — Вы действительно думаете, что люди присоединятся к Вам пятого ноября? Прихвостни Сатлера наверняка найдут достаточно черных мешков, чтобы упаковать в них весь Лондон, если это будет необходимо. — Народ не должен бояться власти, — сказал он с тяжестью в голосе, — Власть должна бояться народа. — Да, но лишь в нормальном мире, — ответила Дара, поставив локти на стол и подперев голову рукой, — Но это не нормальный мир, так ведь? Ситуация вовсе не такая, какой должна быть. Я надеюсь на другое, но я не думаю, что у народа этой страны достаточно духа, чтобы пойти на такой риск. — Вы недооцениваете нас, моя дорогая. Мы стойкий народ, за нами гордость поколений —, а гордость — это то, что Норсфайер не в силах уничтожить. Я верю, что, если подать правильный стимул, гордость возьмет верх, и все мужчины и женщины этой страны вспомнят то, что не должны забывать. — Часть этой гордости в визитных карточках страны — и Вы взорвали одну из них, планируя взорвать и вторую. Вы когда-нибудь думали о том, что Ваши угрозы взорвать Парламент могут оказаться непродуктивными? В конце концов, мы не отмечаем сам праздник Порохового Заговора… мы отмечаем то, что потерпело неудачу. Ведь каждый день англичане считали Гая Фокса изменником, который получил то, что заслуживал. V почтительно склонил голову, впечатлившись уместностью её аргумента. — Не могу отвергать тот факт, что такая возможность существует. Но я верю, что в этот раз люди все-таки придут к Парламенту, — он остановился, собираясь с мыслями, — Здание — это символ, Дара — физическое проявление правительства, а уничтожение здания — это символическое желание уничтожить правительство. Люди придают символам силу — без них символ ничто. Четыреста лет назад, люди не подхватили цель Фокса и его сообщников. Таким образом, неудача Порохового Заговора понесла за собой некоторые изменения. Но я твердо уверен, что некоторая часть людей, живущих в этой стране, поддержит падение Норсфайер. И если людей достаточно. подрыв здания может изменить мир. — Да, может, — размышляла Дара, глядя на него умным пристальным взглядом, — Вопрос в том — изменит ли это мир к лучшему? V нахмурился под маской. — Вы сомневаетесь в моих намерениях? — Нисколько, — ответила она, — Я не сомневаюсь в Ваших намерениях. Но Ваши методы — это уже совершенно другая история. Я понимаю, почему Вы это делаете, но не вижу смысла подвергать опасности невинные жизни. — Я никогда не подвергал опасности невинные жизни, — отрезал V, и теперь его хмурость отражалась в его голосе, — Жаль, что хорошие люди могут умереть, но если это цена, которая будет уплачена за свободу, тогда эти смерти будут не напрасны. Это война, Дара. — Да, так и есть, — согласилась Дара, — Но Вы не понимаете то, что я имею в виду, V. Я понимаю, что массовый ущерб эффективен — я не глупа. В тот день, Вы ворвались в BTN с бомбой на груди, которой хватило бы, чтобы разнести половину башни. И Вы сделали это утром, когда в здании было полно людей. Вы даже рассматривали то, что могут погибнуть люди. И посему скажите мне, если бы что-то пошло не так, бомба была бы использована по назначению? Где-то в глубине его души появился гнев; расстроенный, неутолимый гнев. Он никогда не намеревался взрывать бомбу, которую надел. У него была определенная цель, которая подразумевала под собой просто запустить свою речь в эфир, а потом просто уйти. Конечно, какая-то часть его признавала её правоту; что-то могло пойти не так. Но этого не произошло. И в конце-то концов, кто она такая, чтобы спрашивать о его методах и… осуждать его за это? Дара могла чувствовать изменения в нем, могла чувствовать гнев, который он излучал. Она изучала маску, постепенно опуская взгляд на его плечи, и оценивая наклон его головы. Маска не говорила ей ни о чем, но все остальное кричало ей о том, чего она не могла объяснить. И прямо сейчас, она могла точно сказать, что он был в бешенстве. Она вздохнула, устало потирая глаза. — Простите, я не хотела Вас расстроить. Я была в восторге, когда услышала Вашу речь, V, поскольку я вижу и чувствую то же, что и Вы. Я хочу, чтобы Ваш план сработал. Я хочу этого больше всего на свете. Но прежде, чем я полностью брошусь за Вами, я хочу прояснить несколько вещей. Я не святая, V — я убивала, и Вы прекрасно это знаете. И я убью снова, если будет нужно. У меня нет никаких проблем с наказанием тех, кто виновен. Но я не могу поддерживать идею того, что хорошие люди — это расходный материал. — Но это так, Дара. В битве против Норсфайер, мы все — расходный материал. — В какой-то мере, — осторожно сказала Дара, — может, это и так. Но это не значит, что Вы должны иметь преимущество над этим фактом, — она снова вздохнула, расстраиваясь за саму себя, — Я не говорю, что не поддерживаю Ваши действия. — Тогда, о чем Вы говорите? — голос V был жестким и холодным. — Я говорю о том, что хочу, чтобы Вы были осторожны, V, хочу, чтобы Вы хорошо подумали о том, что Вы делаете, и почему. Потому что то, о чем Вы говорите, больше походит на правосудие и месть. А мне нужно знать, что это больше, чем просто месть, V. V долго молчал, пытаясь справиться с войной внутри себя; причина боролась с чувствами, вечная борьба между разумом и сердцем. Сейчас, как и в момент их первого столкновения, причина снова победила. Выпрямившись, V поднял голову; в этом положении улыбка Гая Фокса казалась весьма жутковатой. — Я не несу за Вас ответственность. Дара склонила голову на бок, предлагая ему короткое молчание. — Значит Вы не лучше Норсфайер, — наконец сказала она, — Потому как они тоже не несут за меня ответственность, — закрыв глаза, она подняла руку, чтобы потереть лоб, вдруг почувствовав резкую головную боль, — Кажется, я переусердствовала с беседой. Думаю, мне стоит прилечь. Спасибо за завтрак. Только после того, как дверь в её комнату захлопнулась, V позволил себе упасть на стул. Её слова ударили его, подобно кулаку в живот, и это был второй раз, когда она приравняла его к Норсфайер. Хуже того, это сравнение было достаточно точным, чтобы заставить его остановиться. Смущала легкость этих сравнений. Смущало то, что она, имея огромный опыт в соперничестве, может вертеть им, как пожелает, своим острым восприятием, которым она владела с такой опустошительной точностью. Его передернуло от мысли, что эта девушка может натворить за эти двенадцать месяцев. Она живет под его крышей только двенадцать часов, но уже сводит его с ума. Ударив кулаком по столу, V встал и умчался из кухни, в поиске отвлечения от темных мыслей, заполняющих его разум.