"Nothing Else Matters"

Дара проснулась от внезапного крика. Подпрыгнув и моментально проснувшись, Дара смотрела в кромешную темноту и каждой клеточкой своего тела чувствовала, как бешено стучит её сердце. Когда второй крик разрушил неподвижность Галереи, она вылетела из своей комнаты и бежала вперед, полагаясь на свою память, дабы избежать столкновения с препятствиями. Она остановилась в главном зале, чтобы прислушаться, и немедленно была осведомлена о звуках мучения. Определив источник звука, она направилась к нему и оказалась у комнаты V. Она колотила в дверь кулаком. — V? В чем дело? — когда ответа не последовало, она начала стучать еще с большей силой. — V! Когда ответа снова не последовало, она перестала стучаться и опустила руку. Задумчиво прикусив губу, она поняла, что должна сделать, и что он хочет, чтобы она сделала. Он никогда не запрещал ей входить в его покои, но даже если он молчал, было понятно, что она не захочет делать это. Даже сейчас, слыша его крики, она не хотела вторгаться. Особенно она не могла представить, что может найти по ту сторону двери. Она думала, что эта маска иногда снималась за безопасностью этой двери — что этот человек лишал себя символа в пределах этой комнаты. То, что он спал в маске, было маловероятным. Хоть она и не знала, что может, или не может скрываться за улыбкой Гая Фокса, она понимала, что в любом случае это был V. Она боялась, что он может рассмотреть её вторжение, как разрушенное доверие, какими бы хорошими не были её намерения. Послышался еще один крик, сопровождающийся вздохом от боли. Больше не было времени принимать решение. Если он не сможет простить её за это вторжение, то так и быть —, но она отказывалась просто стоять тут, как идиотка, когда он так страдает. Она распахнула дверь и вошла в комнату. Здесь было очень темно. В такой темноте её глаза были просто бесполезны, так что она использовала слух и руки, чтобы найти его. Сначала она нашла кровать, ударившись голенями о её край, и потеряла равновесие, наклонившись вперед и упершись руками в запутанные одеяла. Вся постель тряслась от того, что, как она догадалась, было кошмаром. Его тело перекатывалось из стороны в сторону, когда он сражался с демонами в своем бессознательном разуме. — V? — её голос был очень тихим и осторожным. Она видела такие кошмары прежде. Лиз страдала от кошмаров почти всю свою жизнь. Наблюдая за Уиллом, она научилась тому, что если кому-то приснился ужасный сон, то, когда этот человек проснется, с ним нужно быть как можно ласковее и аккуратнее, так как такие люди имеют особенность резко реагировать на любые внешние стимулы. Уилл усвоил это на тяжком опыте — в их медовый месяц, когда Лиз приснился кошмар, он попытался встряхнуть её, чтобы она проснулась, и из-за этого она благополучно сломала ему нос в трех местах. И так как V был намного сильнее Лиз, Дара даже пытаться не хотела будить его таким методом. Забравшись на постель и ощупывая её, она остановилась, когда её рука коснулась теплой, пропитанной потом кожи. Даже без логических рассуждений, она поняла, что это была рука. Убрав руку, она начала двигаться дальше, ближе к центру кровати. — V? — снова прошептала она. — Это просто сон. Ты должен проснуться. Другой крик боли, другой переворот тела на матрасе, и вдруг, её рука твердо прижалась к более теплой коже. Её пальцы скользили по мокрым от пота волосам, и она затаила дыхание от понимания того, что она нашла его лицо. Его лицо… Неосознанно, она положила ладонь на его щеку, большим пальцем ласково поглаживая его скулу. Грубые, протяжные шрамы, которые она обнаружила, едва удивляли её — в конце концов, она видела его руки. Не будучи отвергнутой тактильным подтверждением его страданий, она боролась с нуждой продолжить изучать его лицо. Но её непослушная рука продолжала ощупывать его брови, подбородок; то, что она чувствовала своими пальцами, будто представало перед её глазами. Это было желание, в исполнении которого она сомневалась. Он, возможно, будет способен простить ей то, что она ворвалась в его комнату без приглашения… Но это… Она была почти уверена, что он никогда не простит её за это. Она наклонилась ближе к нему. — V, — шептала она все еще нежным голосом, — Послушай меня. Это просто сон. Проснись, V, — она завершила последнее слово поглаживанием вдоль его скулы. Это, кажется, сработало, но не так, как она надеялась. Крики сменились мягкими, но душераздерающими стонами, от которых Даре хотелось плакать. Слышать, что такой человек, как V, был в таком состоянии, и представлять, что Льюис Протеро был в некотором роде ответственен за это… Вдруг, она очень обрадовалась тому, что этот человек уже мертв. Она была бы рада убить его собственными руками, и всех тех, кто ответственен за агонию и страдания человека, которого она касается. — Все хорошо, милый, — прошептала она, — Ты в безопасности. Это всего лишь сон. Она знала, что он проснулся, могла чувствовать напряженность мышц под кожей, которой она касалась. Закрыв глаза, она ждала того, что должно неизбежно произойти. Но она не убрала руку. Она была уверена, что будет поддерживать контакт до тех пор, пока он не сочтет нужным отстраниться. — Дара? — слово было шепотом, наполненным страхом. Она открыла глаза, глядя туда, где, как она предполагала, находился он. — Да? То, как он панически отодвигался назад, было легко услышать. — Что ты делаешь? Выпрямившись, Дара продолжила пристально смотреть туда, где сидел он. — Тебе приснился кошмар. Его страх быстро сменился огорченным возмущением. — Ты не имеешь права… — Нет, не имею, — перебила она, ненавидя отчаянный тон его голоса, — Но я не могла просто стоять и слушать, как ты страдаешь, ничего при этом не предпринимая. Продолжай и ненавидь меня за это, но я бы ненавидела себя намного сильнее, если бы не вошла сюда. Её слова, казалось, украли его гнев — она могла слышать, как он вздохнул. — Ненавидеть тебя? — затем он засмеялся; неприятная трель со слабым намеком на истерию. — К моему огорчению, моя дорогая, я не думаю, что могу возненавидеть тебя. Его голос был другим без маски; не таким резонирующим, не таким мощным. В этот момент он был для неё более человечным, чем когда-либо. — Прости, что расстроила тебя. Я уйду, если ты этого хочешь. Это предложение только ухудшило и до того тяжелую атмосферу в комнате. Её фраза была умышленно неопределенной. Она должна позволить ему понять это так, как он сам захочет. В её мыслях, отказ был неминуем;, но независимо от этой комнаты или от его жизни в целом — это был вопрос истины. И в этот момент она не сомневалась, что возможен любой сценарий. — Уйти? — повторил он, ненавидя себя за то, что должен сказать ей, — Да. Ты не захочешь оставаться здесь. Не теперь. Несмотря на темноту, она знала, что он коснулся своей щеки там, где лежала её рука. Что-то вроде облегчения окутало её, согревало её — что-то, что можно назвать любовью, но это еще нужно выяснить. Но у неё не было сил уйти, она чувствовала себя более истощенной и уставшей, чем за все эти несколько месяцев. — Я не уйду из Галереи, V. Это не то, что я имела в виду. Когда я сказала, что уйду, то имела в виду, что уйду в свою комнату, если ты захочешь. Вот и все. Он с трудом вздохнул. — Ты остаешься? Даже после… — Как я уже сказала, — перебила Дара, — Я не планирую уходить. Но если ты этого хочешь, V, просто скажи слово, и я исчезну. — Я не понимаю тебя, — его голос теперь был жестким, полным сомнения и гнева, родившихся от беспомощности, — Ты видела… Ты чувствовала… — Я ничего не видела, — снова перебила Дара, — Здесь нет света, не правда ли? Я знала, что ты будешь сердиться, когда обнаружишь меня здесь. Я подумала, что если оставлю свет выключенным, сохранив хоть часть твоей секретности, ты будешь способен простить меня. А насчет того, что я чувствовала… — здесь она остановилась, подбирая правильные слова. - То, что я чувствовала, — наконец сказала она, — Был ты, V. Знаю, ты никогда не поверишь мне, но остальное — это просто детали, которые не очень меня беспокоят. В ответ последовало лишь молчание, и она подозревала, что слов и вовсе не последует. Вздохнув, она встала с постели, но на мгновение задержала руки на краю матраса. — Я пойду к себе. Если подумаешь и решишь, что мне стоит уйти завтра, тогда ладно. Но прямо сейчас я собираюсь вернуться ко сну — советую тебе поступить так же. Спокойной ночи, V. Она вышла и закрыла за собой дверь, по пути пытаясь не оглядываться назад. Несмотря на довольно резкое предложение Дары, он этой ночью больше не уснет. V знал это, как и то, что все изменилось; старая песня закончилась, и началась новая — и он не знал слов. Это было незнакомое, тревожное чувство, и он пока что не знал иного пути. Но… мог бы узнать, если сделает этот выбор. Она выразилась вполне доходчиво. Она не хотела уходить сама, но он мог бы заставить её. Он мог бы видеть её у дверей, возвращающуюся к нормальной жизни, от которой он отрезал себя с такой тщательной точностью. Он мог бы вычеркнуть её из уравнения своей жизни и вернуть все свое внимание своим планам, без её предупреждений и осуждений, постоянно сбивающих его с правильного курса. Да, он мог бы сказать ей, чтобы она ушла… … Но не станет. Поскольку слова, которые должны заставить её уйти, были не в его власти; в самом деле, он сомневался, что такие слова вообще существуют в пределах его довольно экспансивного личного лексикона. Она стала для него какой-то существенной, вливалась в ритм той жизни, которую он для себя построил. Её присутствие было единственной, сияющей радостью, обжигающим светом в затененной периферии его мира, постоянным и повсеместным. Одна лишь её улыбка могла облегчить его тяжелые мысли, сила её смеха легко побеждала даже его самое мрачное настроение — и с каждым днем он начинал требовать это все больше и больше. И сейчас… После того, что она сделала… После того, что сказала… Он упал в свое кресло, его тело все еще сохраняло свою секретность под слоями толстой черной ткани. Подняв взгляд, он встретил свои глаза в зеркале. Привычка обычно не позволяла поднимать взгляд так высоко, но сегодня… Сегодня он не мог себя сдерживать. Его взгляд скользил вниз, остановившись на щеке, которая все еще пощипывала от её прикосновения. Изучая покрытую шрамами кожу, он поднял руку и коснулся пальцами скулы, чтобы догнать призрачную память о её прикосновении. Её кожа была такой мягкой против его; очень, очень мягкой. И теплой. Восхитительно теплой. И её аромат… Спустя неделю после того, как она начала жить в его мире, она принесла ему список туалетных принадлежностей, которые она использовала раньше, и попросила, чтобы он достал их для неё. Он отклонил её просьбу, сказав, что она может использовать то же мыло и шампунь, что и он. А в ответ получил теперь привычное вздергивание бровью и гробовое молчание, а список в её руке продолжал покачиваться, когда они смотрели друг на друга. На следующий день, он принес ей все, что она просила. В этом плане она была просто невыносима. С того дня, слабый запах лаванды и ванили, казалось, пропитал всю Галерею. Он обычно жаловался, что комбинация этих запахов слишком приторна и неприятна, но теперь он знал, что больше не скажет об этом ни слова. На её коже, запах ванильного парфюма не был приторным, а напротив, нежным и крайне пьянящим. Честно говоря, он мог бы сказать намного больше, чем просто о аромате её парфюма. «Слишком близко», — кричал его разум, — «Ты подпустил её слишком близко. Она будет смертью для всего, над чем ты работал двадцать долгих лет». Эти мысли были отрезвляющими — и, возможно, немного правдивыми. За три месяца, ей удалось так втесаться в его жизнь, что его день просто не мог начаться пока он не увидит, как она босиком, с полузакрытыми глазами, сонная, заходит на кухню — и не мог закончиться без её нежной улыбки и мимолетного прикосновения её пальцев к его руке, которым сопровождалось её «спокойной ночи». С самого первого момента, как только увидел её, он знал, что Дара будет для него важной. В то время, он допускал, что её значение может расширить его возможности в выполнении плана; так или иначе, она была полезной. Но он никогда бы не подумал, что она станет для него тем, чем является сейчас. Она в нем что-то разбудила, что-то новое и хрупкое, и такое неожиданное, что это сбивало его с толку. Это нельзя назвать любовью — не сейчас, по крайней мере, но он с ужасом подозревал, что до этого осталось совсем недолго. Но не это беспокоило его. О нет… это было что-то хуже, чем любовь, проснувшаяся в нем. И как бы он не сопротивлялся этому каждой клеточкой своего тела, он не мог отвергать истину. Раньше, этим же вечером, когда он стоял над Льюисом Протеро, держа за спиной вес своей мести… он колебался. Как он сказал ей, Протеро заслужил свою судьбу, и сейчас он спрашивал себя об этом. Это было короткой, но значимой оплошностью. Пока он игнорировал очевидные факты, голос в его голове был подозрительно похож на голос Дары. И теперь, все же, он больше не мог думать ни о чем другом. Он сказал ей ранее, что не зовет её своей совестью. Но на самом деле оказалось, что ей как-то удалось ею стать. И он знал, со всей уверенностью, что она еще очень долго не покинет эту позицию. Независимо от того, какие действия он предпримет в будущем, она этого не сделает. При каждом составлении плана, при каждом отмщении за ошибки прошлого, её голос был в его голове — спрашивал, рассуждал, и распределял решения. Оторвав взгляд от зеркала, он снял маску с пьедестала, на котором она лежала. Взяв её обеими руками, он пристально смотрел вниз на свое лицо. Впервые за столь долгое время — с самого начала, когда он убил себя настоящего за этой личиной — он не видел себя в вечной усмешке Фокса. И впервые за столь долгое время, холодный металл в его руках был не больше, чем просто маской.