"Nothing Else Matters"

Она проспала уже целый день. V проверял её регулярно — не совсем из надобности, больше из необходимости успокоить самого себя, что с ней все хорошо. К счастью, её сон был спокойным, свободным от порывистых ворочаний, как он и ожидал. Но не факт, что она не страдает от кошмаров — это будет видно, когда она проснется. Вероятно, наркотик, который ей подсыпали, был виноват в том, что она так долго спит. В половине одиннадцатого этого вечера, скрип дверных петель предупредил его, что Дара проснулась. Отложив книгу в сторону, он ждал, пока она появится. Он горел желанием увидеть её, но не знал, что ей сказать. То, что случилось, было ужасным, но он и думать не мог о том, что могло произойти, если бы он задержался на несколько секунд. Как можно извиняться за то, что загнал женщину в такую ситуацию? Зубы стиснулись, а кулаки сжались с раскаленной яростью. Если бы, когда он вошел, сцена перед ним оказалась бы… хуже… Без сомнений, он знал, что вся его цель была бы позабыта. Тогда для Лиллимана не было бы никакой символичной смерти. Один нож — или все шесть — вонзились бы в спину Епископа так глубоко, что их было бы сложно отыскать. Звук воды, бегущей по трубам, вернул его из мыслей, и V почувствовал чрезмерную радость тому, что Дара дала ему еще немного времени. Она принимала душ, и это не удивительно. Он сам сделал это, когда принес её в Галерею, позволив горячей воде омывать его тело до тех пор, пока она не стала холодной. Но даже после этого, он все еще чувствовал себя грязным. То, что она почувствует то же самое, было естественно; в конце концов, ей пришлось сегодня вытерпеть намного больше, чем ему. Она появилась только через полтора часа. Она вошла в комнату — одетая во все черное, влажные волосы падают на плечи и грудь. Кожа на лице была влажной и красной, за исключением ярко-пурпурного синяка на её щеке. Глаза были покрасневшими и опухшими от слез, но выражение её лица не отражало никаких эмоций. В самом деле, её лицо не выражало совсем ничего, а взгляд был холоднее, чем лед. Она остановилась перед ним, бросив на пол розовое платье и все, что к нему прилагалось. — Я больше никогда не хочу видеть эти вещи, — тон её голоса был полностью лишен чувств, — Сожги их к чертовой матери. — Они исчезнут этой же ночью, — пообещал он. Это не слишком сложно — он хотел сделать с ними то же, что и она. Даже не кивнув в знак согласия, она скрылась за его спиной. Он провожал её взглядом, отмечая черные перчатки на её руках и ботинки. — Что ты делаешь? — Ухожу, — отрезала она. Он встал с дивана и вмиг оказался возле неё прежде, чем она смогла это заметить. — Исключено. Ты не в состоянии идти куда-либо. — Напротив, — ответила она и взяла со стола катану, покрывшуюся пылью за столь долгое время, — Я в отличном состоянии, чтобы сделать то, что собираюсь, — она подняла на него взгляд, — И я не рекомендую тебе останавливать меня, V. Я не в том настроении. Она отвернулась от него, вставляя катану в ножны, и направилась к двери. Но V был быстрее, и потому он оказался у двери раньше, чем она. — Ты не ясно мыслишь, Дара. И посему, ты никуда не пойдешь. — Уйди с дороги, V, — её голос был грубым. Он даже не двинулся с места, а только скрестил руки на груди. — Я не позволю тебе действовать так иррационально. Ты в розыске, если ты помнишь. Ты не можешь просто бродить по Лондону — и ты даже не в состоянии это делать. Я никогда не слышал более глупого плана! Тебя могут схватить, или хуже… — Изнасиловать? — вставила свое слово Дара, — Могу ли я быть изнасилована? Ох, постойте-ка… Совсем забыла… Это же было частью твоего гениального плана, да? Её слова ударили его, будто кулаком по лицу. — Дара, — выдохнул он, — Это не… — И потом, я же была добровольцем, не правда ли? — она прищурилась, пристально глядя на него. — Сказала тебе, что сделаю все, что тебе нужно, да? Полагаю, я должна винить только себя за то, что случилось, разве нет? — Дара… — Вероятно, я должна поблагодарить тебя — это было так любезно с твоей стороны появиться там, — она нахмурила брови, выражая свое обвинение, — Конечно, я бы предпочла, чтобы ты появился раньше, чем он успеет залезть мне под юбку, но ведь девушке не все дозволено. И кроме того, я же была отвлечена, не так ли? Она наклонилась ближе к нему, глядя на него глазами, полными ярости. — Догадываюсь, ты мог бы сказать, что я отлично поработала, да?! Каждое слово будто резало его совесть на части, заставляя его истекать кровью изнутри. — Дара… Уверяю тебя, что я никогда не предполагал… никогда не представлял… — он остановился и сжал кулаки, пытаясь найти слова, нужные для того, чтобы сказать ей правду, — Я не собирался использовать тебя подобным образом. Клянусь, не собирался. Я не собирался ждать так долго. Окно было закрыто, и я… — Ну ни хрена себе, — выругалась Дара, — Я открыла окно, когда подхалим Епископа ушел за молоком и печеньем. Даже не пытайся притворяться, что окно было… — Там было две защелки, Дара. Его слова, такие мягкие, мгновенно заставили её закрыть рот. Она долго смотрела на него, а выражение её лица выражало полное неверие и ярость. — Что? — Защелка была как в нижней, так и в верхней части окна. Нижняя защелка была открыта. А верхняя осталась заперта. V очень хотел, чтобы она ему поверила. Он не мог видеть идею её мышления о том, что случившееся было частью его плана. Но как только он увидел, что она побледнела, а ярость в её глазах сменилась ужасом, он пожалел, что вообще заикнулся об этом чертовом окне. — О… Боже… — теперь её голос был другим, не таким как раньше — он был тихим и подавленным, — Я не увидела верхнюю защелку, — он задохнулась, — Я даже не додумалась проверить окно на её наличие. Он через силу зажмурился, ненавидя то самоосуждение, которое он услышал в этих словах. Если кто-то и был виноват в том, что случилось, то только он — не она. Не она! — Я должен был разбить окно, — с болью прошептал он, сжав кулаки, — Я не должен был оставлять тебя с ним наедине так долго. Это самая глупая ошибка в моих расчетах. — Ты знал, что они что-то подсыпают девушкам? Вопрос был резким, и V мог слышать в нем намек на отчаяние. И он никогда не был так счастлив от того, что чего-то не знал. — Нет, — категорически ответил он, — Клянусь, я не знал об этом. Если бы я знал, ты была бы в порядке. Она кивнула. — Конечно, — пробормотала она, — Я знала, что ты никогда так не поступишь со мной. Я была уверена. Он нахмурился, ведь её слова звучали так, будто она пыталась убедить себя, а не его. — Правда? Она посмотрела на него, её когда-то ярко-синие глаза теперь были серыми из-за всего этого ужаса и слез. — Нет, — признала она, срываясь, — Это не так. Даже если бы она пронзила его лезвием своей катаны, она не сделала бы ему больнее. — Ты действительно думаешь, что я способен на такой поступок? — Я не знаю, — завопила она. Глаза наполнились слезами, а ровное дыхание начало превращаться в всхлипы, — Я уже не знаю, что думать! Но я не могу закрыть глаза и не видеть его… не чувствовать… — она взялась за свои плечи, будто защищаясь, — Мне нужно… — она всхлипнула, — Мне нужно уйти… Мне нужно подышать воздухом… V шагнул к ней. — Я пойду… — Нет! — Дара отскочила назад, выставив руки вперед, будто защищаясь от него. — Нет… Мне нужно побыть одной… Я просто… Мне нужно идти. А затем она отошла в сторону и рванула к входной двери Галереи. Он презирал звук тикающих часов. Он осознал это, когда вдоль и поперек обошел всю Галерею, ожидая возвращения Дары. Каждая секунда, каждый тикающий звук, звучал в его голове, будто клаксон, и молотом бил по нервам. Пойти за ней было самым первым его желанием, и он, надев все необходимое, вышел из Галереи немедленно. Он допустил, что она воспользуется этим выходом на поверхность, но когда он обошел все ближайшие улицы, её нигде не было. Он потратил почти час на попытки найти её след и надеясь, что ему удастся увидеть её. Но в конечном счете, он оставил все эти бесполезные попытки и вернулся в Галерею, чтобы ждать её. Он смотрел на часы, сжав губы от волнения. Она ушла почти четыре часа назад. В его разуме начали рождаться различные сценарии, от которых становилось беспокойно. Она может быть ранена. Она может нуждаться в помощи. Она может быть мертва. Последняя мысль заставила его встать из кресла с громким рычанием. Он ненавидел это чувство — ненавидел то, что он так беспокоится за эту девчонку, которая сводит его с ума; ненавидел то, что он вообще впустил её в свою жизнь. Будь она проклята. Будь проклято её восприятие. Будьте прокляты её улыбка, смех и упрямство. Будьте прокляты её сострадание, признание и стойкость. Будь она проклята, будь она проклята, будь она проклята! Тихий звук открывшейся входной двери, разрушил тревожную тишину. Он повернул голову на звук и смотрел на Дару так, как человек, умирающий от жажды, смотрит на воду. Он помчался к ней, и вмиг руки в черных перчатках схватили её за плечи. — Ты в порядке? Это был такой маленький вопрос, передающий совсем не то, что он хотел спросить. Но это было единственное, что он смог сказать. Видение её перед собой украло всю ту нервную энергию, которая заставляла его бодрствовать и ждать все эти часы, и он почувствовал себя очень уставшим. Выражение её лица снова не передавало никаких эмоций, а руки тряслись под его прикосновением. — Все хорошо, — сказала она тоненьким голосом. Легкая ухмылка слегка скрасила безразличие на её лице, — Но не могу сказать того же про пальцейского, которого я встретила около пристани. И, вероятно, завтра я даже встать не смогу; несколько месяцев отсутствия тренировок все-таки дают о себе знать. — Сейчас это не важно, — тихо сказал V, — Если у тебя нет ранений, как это обычно бывает, то ты должна отдохнуть. Ты выглядишь уставшей. Она вздохнула, вздернув плечами. — Ну, в этом вся я, — она обернулась, чтобы взглянуть на часы, а затем снова посмотрела на V, — И тебе тоже следует отдохнуть. Не нужно было ждать меня, V. Он отпустил её плечи и сделал пару шагов назад. — Да, следует. Казалось, что она вот-вот что-то скажет — губы слегка приоткрыты, и он мог видеть слово на её языке —, но она промолчала. Закрыв рот и тихо вздохнув, она двинулась вперед, исчезая в коридоре, который вел к её комнате. V долго стоял в тишине, пристально глядя ей вслед. В конечном счете, он тоже отправился в постель. Он просто упал на кровать, даже не раздеваясь, а просто расстегнув куртку. Это был не первый раз, когда он спал полностью одетый. Он содрогнулся от мысли, на что завтра будет похожа его рубашка, но так устал, что уснул сразу же, как только его голова коснулась подушки. Он спал не долго, когда услышал, как дверь в его комнату со скрипом приоткрылась. — V? В темноте послышался дрожащий и отчаянный голос Дары. Привстав, он нахмурился. — Дара, дорогая, что-то случилось? — Да… Нет… Я… — в её голосе были слышны слезы, но он не мог видеть их на её лице из-за темноты, — Я не могу уснуть. Он понимал это, и его сердце начало болеть за неё. — Ты ищешь отвлечение? Может фильм? Все, что угодно, моя дорогая, только скажи. — Нет, — она взбешенно принялась отступать. — Ты спал. Я не должна была мешать тебе. — Ты мне не мешаешь, — настоял он. — Прошу, скажи, чем я могу помочь. — Я просто подумала… — теперь в её голосе кричало отчаяние, — Я подумала, что я могла бы… Я имею в виду… может я могла бы… Ох, черт возьми! Я в этом бесполезна! — Что угодно, дорогая моя, только попроси. — Это нелепо! — теперь она действительно плакала со всей болью и отчаянием, что накопились в ней. — Это не нелепо, — успокаивал её V, — То, что случилось с тобой сегодня — немыслимо. Это естественно, что ты шокирована. — Ты не понимаешь… Я подпрыгиваю из-за всего! — он услышал удар и предположил, что Дара ударила кулаком по двери. — Каждая тень, каждый звук, даже тишина заставляет меня нервничать! Я устала до чертиков, но я не могу уснуть, потому что каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу все это снова — я чувствую его руки… и… и мне просто нужно… — её голос пропал из-за рыданий. — Что тебе нужно, Дара? Прошу… скажи мне. — Нет, это слишком, — тихо сказала она. — Сегодня для просьб нет границ. Она глубоко вдохнула — для смелости, как он догадался, но потом он начал думать о том, что она может захотеть чего угодно. Он начал удивляться, что он в самом деле был обеспокоен. — Можно я… Можно я… Останусь сегодня с тобой? На них обрушилась тишина, такая тяжелая, что казалось, будто в комнате и вовсе никого нет. Казалось, что время в этот момент остановилось. Сложившиеся за двадцать лет инстинкты кричали о немедленном отказе; кричали ему, чтобы он спасался. Это невозможно, просто невозможно. Она была слишком близко; подпустить её еще ближе было просто… — Неважно, V, — её слова прервали его внутренний монолог, — Прошу, забудь, о чем я просила… Это было глупо и безумно, и теперь я в этом убедилась. Со мной все будет хорошо, правда… Не беспокойся об этом. Прости, что разбудила тебя… — её нервный лепет прекратился, как только она вздрогнула от внезапного света, прогнавшего подземную темноту. Держа руку на переключателе лампы, стоящей на тумбе возле постели, V смотрел на Дару, не двигаясь. Она была трагически красива в тусклом свете лампы — длинные черные волосы, мягкими волнами падающие на плечи и спину; блестящие синие глаза и мерцающие дорожки от слез на её щеках — след от руки Лиллимана был очень заметным на её бледной фарфоровой коже. Руки сложены перед ней, показывая беспокойство. Но помимо всего этого, лишь её опустившиеся плечи повлияли на его решение. Он никогда не видел её такой; она всегда была счастливой, печальной, игривой или сердитой, всегда излучала доверие, говорящее о том, что если понадобится, она может завоевать мир в одиночку. Теперь эта самоуверенность покинула её, оставив только дрожь и напуганную девочку, умоляющую о комфорте, который она не знала как правильно попросить. Сегодня её сила сбежала, и ей нужен кто-то еще. Сегодня ей нужен кто-то, кто поддержит и успокоит её. И сегодня, несмотря на лучшее решение, он знал, что этим кем-то будет именно он. После того, что она сделала для него, как он мог отвергнуть такую простую просьбу? — Если я могу уберечь чье-то сердце, если могу сохранить чью-то жизнь или охладить чью-то боль, — он медленно протянул к ней руку, приглашая её, — Тогда я живу не напрасно. Она широко раскрыла глаза. — V, правда… Ты не должен… — Дорогая, проходи и возьми тот комфорт, в котором ты так нуждаешься. Сегодня я в твоем распоряжении. Она долго смотрела на него широко раскрытыми глазами, явно разрываясь между потребностью в комфорте и трудностью попросить об этом. Его дыхание замедлилось, когда она сделала один шаг вперед — и перестал дышать, когда она присела рядом с ним на постель, бросая на него тайные взгляды из-под длинных ресниц каждые пару секунд. Он догадался, что она наблюдает за его реакцией, ждет, когда он изменит свое решение. Её колебание придало ему смелости, которой не должно было быть, и на которую он будет в дальнейшем смотреть, как на сумасшедший поступок, но он все же приобнял её одной рукой и аккуратно уложил её рядом с собой. Она не пододвигалась к нему слишком близко, только положила голову на его плечо и издала глубокий, дрожащий вздох. — Спасибо, — она уткнулась лицом в ткань его рубашки и слегка сжала его руку, лежащую на её плече. Её голос снова пропал в слезах, когда суматоха чувств снова напомнила о себе. V прижал её к себе, когда она начала плакать еще сильнее, а её ровное дыхание сменилось громкими всхлипами — эти звуки её мягких криков было больно слышать. Чтобы приглушить её плач, он начал шептать ей отрывки из поэзии, пытаясь успокоить её теми же строками, которые утешали его все эти долгие и одинокие годы его жизни. Рифма и ритм Шекспира уступали стихам Бернса и Китса, но он решил остановиться на блестящих стихах Дикинсон. Он только начал читать «За птицей проследим», когда заметил, что она уснула. Но он продолжил. Она немного подвинулась, коснувшись макушкой головы холодного металла маски. Он слегка опустил голову в ответ, вдыхая аромат её любимых духов, но все еще тихо читал. Это было так легко, держать её вот так — это так естественно, что она лежит в его объятиях. Его окутало спокойствие, которого он не чувствовал уже давно; расслабило его, и он никогда не думал, что он когда-нибудь будет так близок к кому-то. И в этот момент, он с удивлением кое-что осознал. Он был счастлив. Весь беспорядок прошлых часов и прошлых лет просто исчез из его разума. Там, где прежде творился хаос, теперь царила тишина. И там, в этой тишине, жила истина, которую он больше не мог отвергать и игнорировать. Это невозможно. Это безнадежно. Это ошибка. И это последнее, чего бы он когда-либо хотел. Но это было неизбежной правдой. Он полюбил ту, что сейчас так доверчиво лежала в его объятиях. Безнадежно, по-настоящему полюбил. Опустив голову так, чтобы видеть её лицо, он поднял руку и аккуратно провел пальцами по ушибу на её щеке, в тысячный раз желая, чтобы он просто исчез. Другой стих пришел к нему на ум. Тот, который он никогда не ценил, но теперь вдруг понял. Он нежно — почти незаметно — начал гладить её по волосам. — «Надежда — штучка с перьями — В душе моей поёт — Без слов одну мелодию Твердить не устаёт — И в праздники — нас радует, И буря не спугнёт — Вот эту пташку малую, Что всем тепло даёт — В морях мне пела, в холоде — Но я не помню дня, Когда она хоть крошечку — Просила у меня».*