"Nothing Else Matters"

Он проснулся один, не чувствуя тепло на постели рядом с собой, которое свидетельствовало бы о том, что Дара была здесь. Если бы не аромат ванили, пропитавший одеяло, он бы воспринял это, как сон. И он был очень благодарен за это приятно пахнущее доказательство — за всю жизнь у него было достаточно снов; он был уже готов к некоторой реальности. День, слава богу, прошел без происшествий, и даже немного тихо. Дара большинство времени провела в своей комнате, тогда как V провел его за чтением и в отчаянных попытках не думать обо всем случившемся. Когда она наконец показалась и присела на диван, пока он смотрел вечерние новости, она слегка улыбнулась ему, а затем обратила все свое внимание к телевизору, даже не заговорив с ним, и делая вид, что её больше не волнует то, что волнует его. Несмотря на все его усилия думать иначе, V гадал, не жалеет ли она о том, что пришла к нему этой ночью. Он очень надеялся, что это не так, но знал, что он никогда не наберется смелости спросить её об этом. Для него это было неисследованной территорией, и он понятия не имел, что она сделает, если он задаст ей этот вопрос — примет его, или возмутится из-за этого напоминания? Испытывая неприязнь к неопределенности, которая его беспокоила, он все-таки решил обсудить это. Он не совсем был уверен, что это правильно — в конце концов, она прошла через ужасное и тяжелое испытание. Но возможно, ей очень нужно поговорить об этом, чтобы хоть как-то привести мысли и душу в порядок. Но подозревая, что ему не удастся уговорить её открыться, он понимал, что он совсем не тот человек, который в праве в это вмешиваться. Это будет высшим лицемерием требовать, чтобы она столкнулась со своими кошмарами, когда он сам двадцать лет игнорировал свои собственные. И потому он продолжил молчать, принимая правила её игры. А её игра состояла в том, чтобы не подавать виду, что что-то произошло. И она вела эту игру с умением. Он не мог найти в её поведении ничего необычного. После этого молчаливого дня, она стала той же Дарой, что и прежде. Или это означало, что она несравненная актриса, или же то, что она уже смирилась с этим инцидентом. Последнее было более логичным, но значительно легче было принять первый вариант. И все же что-то изменилось, и так как она оставалась прежней, он пришел к выводу, что различие, которое он почувствовал, относилось к нему, а не к ней. Смеяться для него теперь стало легко, и казалось, будто для них это было естественно. И так как раньше он считал это недостатком, различие, возможно, состояло именно в этом. До этой ночи, даже когда им было очень удобно друг с другом, в нем всегда была какая-то напряженность, которую он не знал как преодолеть. После этой ночи, трудно даже вспомнить, что такое чувство когда-то существовало. Через несколько дней, он наконец отметил изменение в поведении Дары. Это было не так важно, но это было то самое изменение, которое он чувствовал и в себе. Больше не было неловкости от прикосновения рук; контакт перестал быть случайным и стал частью их ежедневной рутины. Если раньше Дара прикасалась к нему с осторожностью — то сейчас она даже не задумывалась, когда брала его за руку, приветствуя или прощаясь, весело била его по ноге, когда он слишком много говорил во время просмотра фильма, и шлепала по спине или плечу, когда он раздражал её. Это стало почти таким же естественным, как дыхание — для обоих. V больше не напрягался от её прикосновений, больше не замирал от мысли об этом. Взамен, он нетерпеливо ждал очередного мимолетного контакта с пылом, о котором стоит рассказать. Но даже если она и заметила, то она это не комментировала. V чувствовал странную двоякость в её молчании — не знал, было ли ему от этого легче, или же он чувствовал разочарование. Её несговорчивость могла быть обычной неуверенностью в эмоциях — по крайней мере к нему — и это казалось для него очевидным. С другой стороны, она могла быть хорошо осведомлена о его чувствах, но не хотела отвечать на них, и просто игнорировала то, что не хочет видеть. Он начал наблюдать за ней, ища в её лице хоть малейший признак того, что он словом или делом предал самого себя. Это сумасшествие — его разум бродил по кругу, пытаясь бороться с неразберихой и расстройством одновременно. И впервые в жизни он безумно возненавидел себя за подобные размышления. И этой ночью всплыло кое-что еще. Дара поведала ему несколько условий, предлагая патрулировать улицы, и доказывала, что она не должна пренебрегать своими обязанностями. Она упоминала ранее свои похождения по ночным улицам, как обязанность, но он не спрашивал её об этом. Но на этот раз все же спросил, и узнал то, что хотел, попутно ознакомившись со словом «группа». Несмотря на её профессиональные обязанности, его первое желание было ответить категорическим «нет». Но из-за своевременного напоминания о том, что она гостья, а не заложница, этот отказ так и не сорвался с его уст. Но потом он кое-что осознал — выражение её лица и тон её голоса довольно откровенно говорили ему, что она не собирается спорить. Во всяком случае он знал, что это было безнадежно. Она была такой же упрямой, как и он, и даже если они поспорят, то этот вопрос поднимется снова. Он не захотел бы останавливать свою работу по чьей-то просьбе — и она ничем не отличается от него в этом случае. Как только она была довольна тем, что он не стал спорить с её решением, она попросила его кое о чем. Как она упомянула ранее, месяцы отсутствия тренировок очень повлияли на её боевые способности. Ей нужно снова отточить свое мастерство. Может ли он заняться с ней фехтованием, чтобы она вернулась к прежней форме? В этот раз, он не постеснялся, и сказал «нет». Даже сама идея об этом злила его; образ его рук, причиняющих ей боль, заставлял вздрагивать. Раздраженная его отказом, она замолчала, предложив ему только единственное короткое «ладно». Когда она просила его об этом еще следующие несколько дней, он начал подозревать, что будет лучше просто сделать так, как она хочет. У него было дурное предчувствие, что в любом случае, ему ничего не остается, кроме как принять её просьбу. Не то чтобы любовь к ней сделала его слабым, но все же он боялся, что это так. Это не имело ничего общего с слабостью, все это помогало ему сохранить свое здравомыслие. В конце концов, он живет с девушкой — и её постоянные просьбы, очаровательные глазки и многообещающие улыбки, приветствующие его на каждом шагу, сводили его с ума. В конечном счете, он воздерживался от её компании две недели, и то с трудом. Но тогда, когда после каждого патрулирования она возвращалась с порезами и ушибами, он капитулировал. И эта цепь событий привела его к той ситуации, в которой он сейчас находится — они медленно ходят по кругу в тренировочном зале, направив друг на друга ножи и катану. — Знаешь, V, — сострила Дара, наблюдая за каждым его движением, — Это было бы больше похоже на тренировку, если бы ты атаковал меня. — Это твоя идея, моя дорогая, — мгновенно ответил V, — А значит, ты и начинаешь. Мне это и так не по душе; и я отказываюсь быть агрессором. Дара остановилась, разозлившись, положила руку на бедро и немного прищурилась, глядя на него. — Почему ты настолько все усложняешь? Мы тренируемся, V, а не бьемся на смерть — о чем ты беспокоишься? Он тоже остановился, выйдя из защитной позиции, и начал крутить нож на пальце. — Видишь ли, — медленно начал он, — Есть определенные факты, которые выделяют меня среди людей. Дара фыркнула, посмеявшись. — Да что ты говоришь! А вот ему было не смешно. — Я не закончил. Она ласково улыбнулась и отвела взгляд. — Прости… Продолжай. Я буду хорошей, обещаю. — Ты видела меня в бою ранее, и ты несомненно должна была обратить внимание на… — На твою скорость? — Дара осторожно улыбнулась ему. — Уже давно обратила, V. На твою силу? — она сделала паузу, потирая затылок. — Это я тоже заметила, друг мой. Ты прекрасно продемонстрировал мне её в тоннелях, когда я вернулась сюда. Он вздрогнул от воспоминаний, но не позволил им мешать ему — она говорила это прозаично, а не обвиняюще. — Тогда почему ты так настаиваешь? Я буду плохим партнером для тебя, Дара — я боюсь ранить тебя, если действительно дам тебе вызов. Дара нахмурилась. — Так вот почему ты так противишься? Ты боишься поранить меня? — Я никогда не прощу себя, если причиню тебе боль. И, боюсь, другого результата от этих тренировок быть не может. На её лице теперь отражалось недовольство, она выпрямилась и подняла голову. — Это самое хреновое предположение из всех, что ты делал. Я почти готова назвать это высокомерием. V пожал плечами и отрицательно кивнул. — Знать, что один оппонент сильнее другого — это не высокомерие. Я не оспариваю твои способности, дорогая — просто я достаточно знаю свои, чтобы сделать логический вывод. — Ну ладно, — отрезала Дара, — Не высокомерие… просто оскорбление. Позволь спросить — будет ли какое-то различие, если я пообещаю, что ты не ранишь меня? — Я не совсем понимаю, как ты можешь давать обещание от моего имени, дорогая моя. — Хорошо. А если я скажу, что есть кое-что, что отличает меня от других? Ты уже знаешь, что я хорошо владею катаной… Но что если я скажу тебе, что это еще не все? — Я не удивлюсь. Мы уже давно договорились, что ты можешь держать свои секреты при себе. Дара кивнула. — Да, это так. Но если бы я знала, что когда-то мы окажемся в такой ситуации, и ты будешь так противиться, я бы рассказала тебе всю правду. А если бы я сказала, что я сильнее, чем кажусь, и быстрее, чем ты думаешь? — Прости, Дара, но мне трудно в это поверить. В Джордан Тауэр ты казалась не очень сильной и быстрой. Не хочу тебя обидеть, но один удар офицера отправил тебя в нокаут, если ты помнишь. — Это совсем другое, — Дара надулась, скрестив руки на груди, — Были… смягчающие обстоятельства. — Понимаю. Он не понимал, совсем. И пока она винила себя за то, что не рассказала ему всю правду ранее, это раздражало её — и она подозревала что она бы не сердилась так сильно, если бы он не вел себя так покровительски. — Ладно, — отрезала она, — Думаю, это значит, что я должна сделать это по-плохому. V поднял бровь под маской. — По-плохому? Без предупреждения, её катана рассекла воздух прежде, чем V понял, что она двинулась с места. Рефлексы заставили его поднять ножи вверх, заблокировав катану между двумя скрещенными лезвиями. — Дара? Коварная ухмылка была единственным её ответом. Отступив, она освободила лезвие катаны и, опустившись, нанесла удар, почти попав по его коленям. Когда он подпрыгнул, чтобы избежать удара, угол её атаки мгновенно изменился. На этот раз катана двигалась снизу вверх, сталкиваясь с ножом в его левой руке — нож быстро, со звоном, был отброшен в другой конец комнаты. Когда она отступила, её улыбка была такой же широкой, как у Гая Фокса, и она снова встала в защитную позицию. — Так что, сделаем это, V? Или я должна нейтрализовать тебя прежде, чем ты согласишься со мной? V поднял на неё свой изучающий взгляд. — Это было впечатляюще, — вполне спокойно сказал он, — Но я уже знаю, что ты прекрасно владеешь катаной. Ты просто застала меня врасплох. Дара фыркнула. — Милая рационализация, знаешь ли. — Вряд ли это рационализация, — ответил V, — Уверяю тебя, имей я склонность, я бы легко отразил твою атаку. Ты, как я сказал, весьма хороша, но твоя скорость не сравнится с моей, как и твоя сила. В её глазах мгновенно появился гнев. — Очень давно, я усвоила урок касательно предположений, — отрезала она, — Это не так высокоинтеллектуально и интеллигентно, как ты привык… Но я думаю, что ты мог бы оценить это. С этими словами, она шагнула к нему, мгновенно схватившись одной рукой за его запястье, а другой за ткань его куртки. Она вывернула его руку, заставив нож упасть на ковер, и с силой повалила V на пол. Прежде, чем он успел подняться на ноги, она села на него, приставив его собственный нож к его горлу. Склонившись над ним, она пристально смотрела в черные глаза маски. — Предположение, V — мать всех провалов. Быстро поморгав, V взял минутку, чтобы обработать то, что только что случилось. Сказать, что он был просто удивлен силой, которую она показала, значит недооценить её. — Я думаю, дорогая моя, — наконец сказал он, — Что ты более чем доказала свое мнение. Она встала, бросив нож возле его головы. — Хорошо, — она поморщилась, разминая плечо, — А ты тяжелее, чем кажешься, старик. V поднялся на ноги и сразу же недовольно склонил голову. — Даже не знаю, какая часть этого утверждения наиболее оскорбительна, — возмутился он, поправляя куртку. Дара отвернулась, чтобы спрятать улыбку, и подняла с пола свою катану. — На твоем месте, — щебетала она, — Я бы больше обиделась на «старика». Вес можно изменить…, а возраст — это навсегда. Теперь совсем раздраженный, V наклонился, чтобы поднять с пола нож, который она выбила из его руки. — Боюсь, ты можешь заблуждаться относительно моего возраста, моя дорогая. — Нет, — она отрицательно кивнула, повернувшись к нему, — Я так не думаю, — она оценивающе пробежалась по нему взглядом, — Я могла бы сказать, что тебе почти сорок, или около того, да? Слова, которые он хотел сказать ей, замерли на его языке. Он не знал, конечно, каков его точный возраст, но он смутно помнил себя в возрасте двадцать одного года. И согласно математическим расчетам, он установил, что сейчас ему сорок один год — возраст, который он совсем не считал старостью; мнение, которое она, очевидно, не разделяет. Видимо его молчание все сказало за него, потому что Дара ухмылялась. — Думаю, что это так, — она пару раз вздернула бровями, — Ты очень хорош для человека твоего возраста, друг мой. V не знал, в чем именно он был больше заинтересован. В том, что она испытывала восхищение, называя его старым, или же в том, что — как он смог заметить — она флиртовала с ним. Он решил игнорировать оба варианта и сфокусироваться на главной теме. — А ты довольно хороша для своего возраста, дорогая моя. Не помню, чтобы раньше кто-то мог обезвредить меня с такой ловкостью — тем более женщина. Но я все еще не могу совместить ту ситуацию с офицером, и ту силу, которую ты мне сегодня показала. Дара поставила катану под ноги и оперлась на рукоятку. — Как я сказала ранее, смягчающие обстоятельства. Я не особо хотела ранить офицера, ну и немного поддалась ему. И так как я оказалась способна обезвредить тебя… Думаю, я смогу рассказать тебе всю правду. Я имею в виду, что я уже доверила тебе свою жизнь. И теперь больше нет никаких причин не верить тебе, так ведь? Он всегда знал, что у неё есть секреты, и часто думал о том, что же она может скрывать. И вдруг, встретившись с возможностью узнать всю правду, он осознал, что ответы на его вопросы не так важны, как казалось. Для него больше не важно, кто она такая — более важно то, что она просто есть. — Только ты в праве решать это, — наконец сказал он, — Если хочешь, можешь раскрыть свои секреты. Но знай, что бы ты мне не поведала, это не повлияет на мое мнение о тебе, — он ухмыльнулся под маской, — И я должен сказать тебе, что, несмотря на силу и мастерство, и даже если ты скажешь, что это ты повалила Голиафа, а не Давид, я все равно не соглашусь сойтись с тобой в бою. Она опустила взгляд, погрустнев. — Хорошо, — она вздохнула, отбросив хвостик назад, — Это не совсем та реакция, которую я ожидала. Я тут, черт возьми, готова открыть тебе все свои самые глубокие, темные тайны, а тебя это даже не колышет! — Напротив, я всегда чрезвычайно заинтересован тем, что ты мне говоришь. Если ты хочешь что-то рассказать мне, тогда я горю желанием тебя выслушать. Дара раздраженно вздохнула, отвернувшись. — Нет… Теперь ты украл все веселье от этого. Так раздражительно — её губы сложились в самую упоительную гримасу из всех, что она давала ему. — Прости меня, дорогая, я не хотел испортить твое веселье. — Но испортил, — сказала она, все еще не поворачиваясь к нему, — Ты разрушил это очень умело и правильно. Он никогда прежде не видел, чтобы она обижалась на него с таким энтузиазмом — и, как и в остальных её качествах, он нашел это прелестным. — Ну что ты, Дара, должно же быть что-то, что я могу сделать, дабы исправить эту ситуацию? Не люблю видеть тебя недовольной. Обида исчезла так же быстро, как и появилась, сменившись подозрительной широкой улыбкой; улыбкой, которая была слишком энергичной для душевного покоя V. — Ты мог бы потренироваться со мной. Это могло бы полностью искупить твою вину. Однажды он посчитал себя одаренным искусством манипуляции. А теперь он признал, что по сравнению с этой девушкой, его способности были любительскими. Она загнала его в угол с эффективностью, которой бы он восхищался, если бы она была использована на ком-то, кроме него. И он почувствовал смущение от того, что его так легко провели. Понимая, что в отрицании не будет ничего хорошего, и зная, что даже если он откажется, она добьет его встречным аргументом, V решил, что лучше пойти на компромисс. Пройдя по комнате, он поднял с пола ножи, которых она его лишила, и убрал их в стойку для оружия в углу зала. — Я предлагаю тебе сделку, — сказал он, обернувшись к ней, — Которую, надеюсь, ты сочтешь приемлемой. Дара, наблюдая за тем, как он ходит по комнате, разочаровалась и допустила, что он опять отвергает её просьбу. Обида тут же вернулась на место. — Почему у меня такое чувство, будто эта сделка выгодна для тебя, а не для меня? — Нисколько, — гарантировал он, снова пересекая комнату, — Я предлагаю изменить предмет тренировки. Тебе не нужна практика с катаной — ты с легкостью продемонстрировала это несколько минут назад. Таким образом, я предлагаю отказаться от оружия в пользу рукопашного боя. Ты можешь изучить что-то новое, а я не буду беспокоиться о том, что могу поранить тебя. Кажется, она задумалась над этим; об этом ему говорила небольшая морщинка между её бровями. Было видно, как она взвешивает, рассматривает и оценивает все варианты. Он знал это выражение, как и любое другое, так как эта морщинка появлялась прежде уже сотни раз, и всегда из-за него. Взвешивание, рассматривание, оценка — это, казалось, было любимой частью её времяпровождения, и это его немного беспокоило. — Ты не будешь мне поддаваться? — в её словах слышалось предупреждение, — Если я соглашусь, то только если ты пообещаешь выкладываться полностью. Меньшего я не приму. — Не могу обещать именно это, — V непринужденно сложил руки за спиной, — Тем не менее, я постараюсь бороться, не скрывая ни одну из своих способностей, но это все, что я могу пообещать. Это было лучшее, чего она могла добиться от него, и она знала это. Убрав катану в стойку для оружия, она подошла к нему и расстегнула свою серую толстовку. — Сделка… Тогда приступим, да? — Ты собираешься бороться в этом? Вопрос вырвался прежде, чем V смог остановить его — это было грубо и бесцеремонно. Он молился, чтобы она не заметила этого. Дара замерла, нахмурившись, и посмотрела вниз на своё тело. — А что не так? Ты думаешь, что эти брюки немного мешковаты для борьбы? Фактически, с брюками все было в порядке. V видел её в этих серых спортивных брюках уже сотни раз. Предпочтительно, это был верх, который постоянно отвлекал его — широкая полоса обтягивающей черной ткани «а-ля топ», которая оставляла оголенным её живот, плечи и значительную часть груди. Но можно ли сказать ей об этом? Объяснить, что он не сможет показать себя в бою, потому что участки этой прекрасной белой обнаженной кожи победят его быстрее, чем её кулаки? Ответ — нет, ни за что. Очевидно, что эти уроки рукопашного боя будут не только тренировкой для её тела; они будут тренировкой для его контроля и терпения. Но даже сейчас… Он все равно не смог удержаться хотя бы от символического аргумента. — Этот топ, моя дорогая, не слишком… неподходящий? — Неподходящий? — она нахмурилась, пытаясь вникнуть в смысл того, что он сказал. Когда её осенило, что примерно это может значить, она сдержала улыбку, бросив на него взгляд. — Я думала, ты не обращаешь внимание на то, что я ношу? По крайней мере ты так сказал. И если причина в этом, тогда какие проблемы с моим верхом? — Это не проблема, — V поспешил исправить свои слова, — Я лишь подумал, что другой выбор мог быть более подходящим. Хотя, я не знаю, что сейчас в моде у женщин. Если тебе в этом удобно, и ты веришь, что сможешь показать всю себя в этом наряде, тогда я не имею дальнейших возражений. Ухмылка, которую он получил в ответ, была резкой и коварной. — Ох, на твоем месте, V, я бы не беспокоилась о моем исполнении, — ответила она с серьезностью в голосе, — В одежде, или без, я могу дать тебе бой всей твоей жизни. Святые угодники, да она флиртует с ним! Причем довольно-таки бесстыдно. Глубоко вдохнув, V кивнул в согласии. — Готова начать? Чувствуя восхитительное возбуждение, Дара прикусила губу. — Я готова ко всему, что ты мне дашь, V, — она приняла боевую позицию, сбалансировала вес и выставила руки вперед, подзывая его к себе, — Ну, поехали… Сделай так, чтобы мне было хорошо. V поднял взгляд вверх, ища поддержку высших сил, на которые он давно перестал надеяться. «Господи, помоги мне», — мысленно бормотал он, — «Она сведет меня в могилу».