"Nothing Else Matters"

Терпение Дары было на исходе. Она устала, она ранена, взбешена, и ей стоило огромных усилий сдержаться, чтобы не сбить эту проклятую маску с его проклятого лица. — Ладно, пойдем уже! Не стой — нужно выдвигаться. Парламент сам себя не взорвет, не так ли? Он просто стоял здесь, молча и не двигаясь, и до Дары наконец дошло, что с ним что-то не так. Её гнев немедленно был забыт, а вся боль, которую она чувствовала, исчез под огромной волной беспокойства. Она аккуратно шагнула к нему, на её лице виднелось опасение. — V? Ты в порядке? Ответом на её вопрос было молчание, и она нахмурила брови. Она подошла к нему вплотную и ласково коснулась его руки. — Ты меня слышишь, милый? Она отчасти успокоилась, когда маска склонилась к ней, но его непрерывное молчание вызывало у неё тревогу. — Мы не можем оставаться здесь, — осторожно сказала она, — Мы должны отправить поезд… помнишь, V? Поезд? Несколько сотен тысяч людей ждут фейерверков, которые ты им обещал — мы же не можем разочаровать их? Снова нет ответа, и Дара расстроенно вздохнула. Она так хотела знать, что с ним не так, но на это не было времени. Она разберется с ним, как только поезд покинет станцию;, а до тех пор, ей придется иметь дело с тем, что есть. Отойдя немного назад, она крепко сжала его ладонь. — Пойдем, милый… пойдем со мной, — вынуждала она, таща его за руку, — У нас есть место, куда нам нужно пойти, и историческое здание, которое нужно взорвать. К её облегчению, он сделал один шаг вперед. Снова шаг назад, снова она тянет его на себя, и снова он делает один шаг вперед, затем еще раз, и еще, и наконец он шагал вместе с ней. Это была странная прогулка до станции, совсем не такая, какой она себе её представляла. Слишком молчаливая — она хотела вывернуть всю себя наизнанку, сказать ему то, что гложет её с тех пор, как она узнала о его планах. Но с ним, таким кататоническим, это был совсем не вариант. Поэтому, вместо сердитых обвинений, она заполнила гнетущую тишину случайной и полностью излишней болтовней. Этот простой лепет был двусмысленным. С одной стороны, она надеялась, что её тщательно подобранные слова заставят его прийти в себя. С другой — видеть его таким заметно мешало. Он был самым независимым человеком из всех, кого она когда-либо знала, и видеть его молчаливым, как послушного ребенка, было, честно говоря, неправильно. К тому же, эта болтовня помогала ей отвлечься от дискомфорта. Казалось, будто эта прогулка длилась целую вечность, но когда станция наконец показалась впереди, Дара с облегчением вздохнула. Она провела его на платформу и остановилась у дверей поезда. Повернувшись к нему, она положила обе руки на щеки его маски и опустила его голову ближе к своему лицу. — Я знаю, что ты здесь, V, и мне нужно, чтобы ты послушал меня. Этот поезд имеет очень важное значение, и у меня нет намерения в одиночку убедиться в том, что он отправлен, — она слегка потянула его на себя, заставив вместе с ней войти в поезд. Схватив его руку, она положила её на панель управления, — Мне все равно, что ты сказал ранее — это должен сделать ты, V. Не я, не кто-то другой — ты. Ты сейчас не в себе, и это нормально. Все, что не так, мы обсудим чуть позже…, но прямо сейчас, тебе нужно немного от этого избавиться, милый. Тебе просто нужно опустить этот рычаг. Он должен был услышать её, поскольку маска опустилась в сторону панели управления, и Дара могла чувствовать, как вес его пристального взгляда исчез. Проследив за его взглядом, она глубоко вздохнула, когда его рука поднялась, а кожа перчаток скрипела, когда его пальцы обхватили рычаг. Чуть позже они вернулись на платформу, когда она поспешно вытащила его из поезда, как только запустился двигатель. Они стояли плечом к плечу, его рука крепко сжимает её ладонь, когда поезд начал свое путешествие, набирая скорость на пути к Парламенту. Как только поезд скрылся в темных тоннелях, Дара повернулась к V, снова пристально изучая его неподвижную фигуру. — Все сделано, — радостно прошептала она, сжимая его руку, — Ты сделал это, милый. Я знала это. С самого начала я знала, что ты сделаешь это. Ничего. Ни намека на подтверждение. — Твою мать, — пробормотала она, — Ты все усложняешь, V. Ей хотелось отвести его в Галерею, усадить на диван, и начать пытаться любыми способами вывести его из этого состояния, но сперва она должна сделать еще кое-что — он должен сделать еще кое-что — и она собиралась подняться на крышу, чтобы это сделать. В очередной раз потянув его за собой, она шагнула в сторону коридоров, которые вели в Галерею. В одном из коридоров находился служебный лифт, который V починил несколько месяцев назад. В тот день он сказал, что этот лифт когда-нибудь может пригодиться. Но она предпочитала верить в то, что ему просто хотелось с чем-нибудь повозиться. Кажется, он предвидел это в тот момент — и этот лифт был сейчас очень полезен. Потому что она ни за что на свете не хотела бы пропустить все это. И более важно, она не хотела, чтобы он пропустил все это. Первое, на что она обратила внимание, когда вышла на крышу — на улице было весьма холодно. Второе — каким кристально чистым было ночное небо. Это очень хорошо… для грандиозного зрелища. Они остановились у края крыши, горизонт Лондона был темнее, чем обычно, но все еще красивым. Сейчас оставалось только ждать, и Дара ослабила её хватку вокруг его руки — действие, которое было неудачным и недолговечным. V болезненно усилил хватку вокруг её пальцев, при первом признаке её отступления, и крепко держал её руку в своей. Глядя вниз на их сплетенные пальцы, Дара положила свободную руку поверх его. — Ладно, — тихо сказала она, переведя взгляд на его профиль — его лицо все еще было повернуто к городу, — Все хорошо. Я никуда не уйду, милый. Я обещаю. Он чуть ослабил хватку, но его пальцы все еще крепко держали её руку. Когда музыка началась, она не могла не улыбнуться, возвращаясь в первую ночь, когда она стояла на крыше с этим человеком и слушала эту самую мелодию. Шагнув ближе к нему, она положила голову на его плечо, потираясь щекой о его мягкий плащ. — А теперь, — шепнула она в темноту, вспоминая прошлогоднюю ночь Пятого ноября, — Здесь, — она сильнее прижалась к нему, — Крещендо. Первые бомбы взорвались через несколько секунд, зажигая небо и сокрушая неподвижность ночи. На сцене была неимоверная красота; абсолютное совершенство, заставляющее Дару дрожать. Она сильнее прижалась к V, наблюдая, как пожар разгорается, а фейерверки над ним превращают небеса в ад. Это было похоже на то, что было в прошлом году, но в тоже время отличалось. В прошлом году это было захватывающе, но она не знала что это значит. Но в этом году она не только понимала, что все это значит, она охватила это. Более, чем любой из сотен тысяч людей, стоящих сейчас внизу в костюмах Гая Фокса, она понимала, что действительно значила эта революция, и зачем она была необходима. Также она поняла, в каком огромном долгу Англия перед человеком, который сейчас стоит рядом с ней — за то, что впервые за двадцать лет, она свободна. — Все кончено, — прошептала она, улыбаясь дрожащими губами, — Наконец, все действительно кончено. Это ласковое признание оказало больший эффект, чем она ожидала. От последних слов все тело V начало дрожать. Дара, потеряв интерес к пиротехническому представлению, сфокусировала все свое внимание на V, едва слыша взрывы из-за биения своего сердца. — V? Что такое? В чем дело? Дрожь только усилилась, а его дыхание было быстрее, чем когда-либо. — Черт, V… поговори со мной! Скажи мне, в чем дело, — Дара стала перед ним, ощупывая его плечи и грудь, чтобы найти хоть какой-то источник его физического состояния. Он был ранен? Если ему все это время было больно, как она могла это упустить? — Ты ранен? Скажи мне… пожалуйста, V! С каждым моментом она становилась все отчаяннее. Она пыталась вырвать руку из его хватки, чтобы понять, что с ним не так. Это побудило его к действиям, и он сжал её руку с такой силой, что Дара закричала от боли — крик, который был поглощен его свирепыми объятиями, а его голова опустилась на изгиб её шеи. Она замерла, руки безвольно были опущены в полном недоумении. Но когда её слух поймал первый приглушенный всхлип — когда она почувствовала тепло прерывистого дыхания на своей шее — её моментальный паралич испарился. Обхватив его руками и повернув свое лицо к нему, она возвращала ему объятия каждой частичкой себя. — Все хорошо, — шептала она ему на ухо, — Все хорошо, милый. Я с тобой. Отпусти все это… отпусти. Как будто это ласковое ободрение было тем, чего он ждал. Все тело V навалилось на неё, его ноги потеряли ту силу, которая держала его все эти двадцать лет борьбы, и боль накрыла его волной эмоций, которые он так долго держал в себе. Она была сильной, но после сегодняшней борьбы с пальцейскими, она чувствовала, что недостаточна сильна, чтобы удержать его. И когда он начал падать, она упала вместе с ним. Они упали на пол, и Дара поморщилась, приняв на себя основной удар в комплекте с весом V. Он, казалось, вообще не обратил внимания на изменение в позе, цепляясь за девушку так, будто она была единственной во всем мире. Игнорируя весь этот дискомфорт, Дара продолжала держать его и шептала ему на ухо всякие бессмыслицы, в попытке успокоить его. Её руки медленно поглаживали его по спине сверху вниз, не оставляя его без ласки и заботы. Она понятия не имела, сколько они просидели в таком положении, но в конечном счете, его всхлипы стали тише. И наконец, когда небо снова стало темным, а взрывы затихли, он отстранился от неё, отвернув лицо в сторону. — Прости меня, — бормотал он, его голос был хриплым, срывающимся, наполненным болью, — Я не должен был… Потянувшись к нему и игнорируя боль в мышцах от пребывания в неудобное позе, Дара приложила палец к губам его маски. — Да, должен был, — поправила она, — И не смей просить за это прощения. Взяв её руку своей, он убрал её от маски с глубоким вздохом, и повернулся, чтобы посмотреть на Дару. — Дорогая моя, ты не можешь… Его слова вдруг исчезли, и взял её за подбородок двумя ласковыми пальцами, повернув её голову в сторону единственного источника света, освещающего крышу. Смутно, он снова обратил внимание на раны, которые показались ему, и самоосуждение начало съедать его изнутри. Нахмурившись от его внезапной напряженности, Дара попыталась убрать подбородок от его руки. — Ничего страшного, V. Всего лишь несколько синяков и ушибов… Его палец аккуратно прижался к её губам, заставляя её замолчать. — Если мне не позволено извиняться за мою… оплошность, — тихо сказал он, — Тогда я запрещаю тебе оправдываться за эти раны — это не синяки и ушибы, Дара. Пытаясь пожать плечами, Дара немного отползла назад. — Ох, прошу тебя… раньше у меня были раны и похуже. Разбитые губа и нос — это не… — Вряд ли твой нос можно назвать разбитым. Он сломан, милая моя. Она вздрогнула от резкости его тона. — Сейчас есть более важные вещи, о которых нам нужно поговорить… — Не будь глупой, — строго отрезал V, взяв её лицо руками и игнорируя её попытки увернуться, — Если твой нос сломан, его нужно вправить, иначе он может неправильно срастись. А твоей рассеченной губе придется наложить несколько швов. Оттолкнув его руки, Дара вскочила на ноги. — У меня все прекрасно, V. Прекрати носиться со мной, как наседка с яйцом. Есть более важные вещи, о которых мы должны поговорить… — И мы поговорим о них, — снова перебил он, поднявшись на ноги, — Но этот важный разговор может подождать, пока я позабочусь о твоих ранах. Закипев от того, что он постоянно перебивает её, Дара сжала кулаки, искоренив все нежные чувства из-за его упрямства. — Еще раз перебьешь меня, V, и я сброшу тебя с этой чертовой крыши. — Если бы ты услышала меня, я бы не перебивал тебя, — ответил V. — Если бы ты не был таким настойчивым, возможно, я бы и услышала тебя. Открыв рот, чтобы ответить, V остановил себя прежде, чем успел что-то сказать. — Моя дорогая, — ласково сказал он, — этот аргумент контрпродуктивен. Я уже согласился с тобой, что нам нужно обсудить множество важных вещей. Но я просто не смогу говорить о чем-то серьезном, когда ты так выглядишь. Моя совесть этого просто не допустит. Прошу тебя, позволь мне позаботиться о твоих ранах, а потом, уверяю тебя, мы поговорим обо всем, о чем ты только пожелаешь. Все еще неубедительно — она знала, как мастерски он умел уклоняться от беседы. Но сейчас Дара чувствовала, что слабеет. Прищурившись, она скрестила руки на груди. — Это обещание? — Так и есть, — ответил он без малейшего колебания. Слегка удивленная, Дара склонила голову, изучая его взглядом. — Я действительно думаю, что ты так и сделаешь. — Дорогая, — сказал V, наполнив это слово любовью, — прошу, верь мне, когда я говорю, что так же, как и ты, желаю обсудить все, что сегодня случилось, — он подошел к ней, приложив ладонь к её щеке и целенаправленно склонившись к ней, — Ты не единственная, у кого есть вопросы, и не единственная, кому есть, что сказать. Она полностью потеряла возможность ответить от этого интимного жеста, и она смогла всего лишь кивнуть. Что-то изменилось; это было весьма очевидно. Приняв её кивок, как согласие, V улыбнулся. Убрав ладонь от её лица, он интеллигентно позволил ей взять его под руку. — А теперь, моя дорогая, пойдем домой.