Эндорфин

POV TAYLOR LAUTNER "Если кто-то сейчас думает, что во всех домогательствах была виновата я сама, то ваш мозг размером не больше чем у страуса. Впрочем, оставим эту историю из моего детства. Поговорим о том, что действительно важно. О том, что произошло со мной после. Нет, мне не нужно, чтобы над моей историей обливались слезами миллионы женщин по всему миру. Я просто хочу, чтобы вы поняли, как нестабилен и опасен мир за пределами вашего розового домика с сотней приятных мелочей вроде красных сковородок и первых слов вашего малыша. Что в собственности вы знаете о жестокости? Кроме той, когда избивают животных и той, что показывают по новостям в хронике: Убийства недели? Да ничего. Нет, я не ярая ненавистница пушистых и беззащитных, пока я не подсела на героин, у меня были две чудеснейшие кошки и мопс. Я просто не могу понять, почему так много внимания уделяется издевательству над животными и так мало насилию в семье? Да-да, сама знаю, что животные не могут рассказать ничего в свою защиту. А теперь вопрос. Что могут рассказать и сделать в свою защиту маленькие дети, которые едва живы от психологического давления и физического воздействия? Моя история тому доказательство. Матери (я имею в виду НЕНОРМАЛЬНЫХ матерей, у которых отсутствует материнский инстинкт), просто напросто закроют глаза на происходящий в доме инцест. А тем временем их малолетние сыновья и дочери будут сходить с ума в прямом смысле этого слова. Хотя оставим это… Я сейчас не об этом. В кружке анонимных наркоманов (да, я побывала и там), я встретила парня по имени Тони. Высокий, черноволосый, черноглазый, в общем, мечта! Ему на тот момент было 24 года, забавный малый с давно зарубцевавшимися шрамами на шее от уха до уха. Вены его были чисты, как впрочем, и нос, не знавший кокса. Зато в душе у него творился хаос, и царила такая темнота, от какой убежал бы сам Стивен Кинг. Мать зачала его в неполные 16 лет, залетев от женатика. После скандалов и взаимных упреков с родителями, все же благополучно родила и стала растить, надо отметить в полном одиночестве. Средства ей давал отец, который в момент рождения внука отрекся от общения с «потомством, которое позорит его на весь город». Как думаете, что могло вырасти при таком раскладе из юной Джессики Диксон? Отец чурался ее и незаконнорожденного внука как чумы, а мать приходила либо ранним утром либо поздней ночью, так, чтобы никто не догадался, что «с маленькой шлюхой кто-то общается». Джессика чувствовала себя свободной. Настолько свободной, сколько могла себя чувствовать семнадцатилетняя мама с ребенком под мышкой. Джессика, рано познавшая прелести секса, ни в чем себе не отказывала. Травка? Почему бы и нет? Кокаин? Да с удовольствием! Лечь с мужчиной в постель при маленьком ребенке? Он ведь еще ничего не понимает! Тони рос в замедленном темпе. То есть он уже к пяти годам понимал, что делает любимая мамочка с другими мужчинами и что она употребляет, но вел себя как ребенок даже в пятнадцатилетнем возрасте. Рано связался с плохой компанией. Его использовали, принимая за слабоумного. Питались и ночевали в его доме, ставили на шухер, когда воровали в магазинах и конечно, оттачивали на нем свои приемы. В его медицинской карте зафиксировано, что Тони в возрасте пятнадцати лет впервые попытался покончить жизнь самоубийством. Он должен был родиться в семье какого-нибудь зажиточного бизнесмена и ненормальной мамаши, у которой материнский инстинкт бы зашкаливал. В такой семье вероятнее всего Тони стал бы преуспевающим человеком, счастливым и посредственным. Но, как говорится, не судьба. Тони предначертано было стать нежеланным ребенком и изгоем. Оставим пока его детство и отойдем чуть вперед. В шестнадцать, когда первая попытка не увенчалась успехом, Тони придумал новый, более удачный, как ему показалось, способ. Прыгнуть с многоэтажки, как драматично! Так он думал, пока по пути на крышу, не наткнулся на закрытую дверь. Почти во всех домах на дверях, ведущих наверх, жители вешали замки. За взломом одного из замков его и застукала местная совесть и судья – миссис Бингоум, которая услышав подозрительный шум, будучи восьмидесятилетней особой, не побоялась выйти и два раза ударить «взломщика» зонтом. Тони не удалось откупиться глупыми фразами, и он, в сопровождении старушки отправился прямо в полицейский участок, откуда его потом забрала мать. Третья попытка почти что завершилась. Успели приехать доктора и промыть ему желудок. После этого он шесть месяцев провел в психиатрической больнице имени Иоанны Страждущей, в компании с выжившими из ума убийцами и насильниками. Так, в 20 лет, выйдя из лечебницы, Тони подсел на ЛСД. Его не по-детски «перло» в первые месяца. Организм не сразу привык к таблеткам, и сначала ему казалось, что соскочить так же просто, как попробовать. Так утверждал и его поставщик Бум. Тони не знал его настоящего имени, да ему и не хотелось знать. После ЛСД, Бум угостил его марихуаной. И снова Тони воспринял новую игрушку на ура. Он всюду ходил с конвертиком травки и при любом удобном случае забивал косячок. Через два года усиленного «лечения мисс Мэри Хуан» он начал испытывать серьезные неполадки со здоровьем. Он все время бодрствовал, чувствовал упадок сил, но не мог заставить себя спать. Стал хуже соображать, уже не мог в уме вычислять простейшие примеры и правильно формулировать предложения, состоящие больше чем из трех слов. Он в буквальном смысле чувствовал, как высыхает его мозг, как трава медленно, но верно убивает его мыслительную деятельность. Именно поэтому он попросил Бума дать ему что-то новенькое. Бум почесал в затылке, так как ориентировался лишь на легкие наркотики и задумался. Через неделю он приехал к Тони с невысокой черной девушкой. - Бум, я просил потяжелее, а не девочек. – оторопел Диксон. - Это Драгер, это Тони Диксон. – Бум не обратил на Тони никакого внимания. Драгер выглядела совсем как Наоми Кэмпбелл, черная девушка с пронзительными коричневыми глазами и крупным ртом. Одета Драгер была в простые джинсы, ботфорты до колена и футболку с принтом «Kenzo». - Я слышала, тебе уже надоело баловаться детскими вещами? – поинтересовалась она, когда Бум ушел. - Бум говорил, что ты дашь что-то стоящее. - Бум не ошибся. Пять сотен. – Драгер вытащила из сапога конверт. На вид он выглядел как самая обычная бумага. Там не было никаких выпуклостей или следов грязных пальцев. - Сначала покажи, что там. – недоверчиво потребовал Тони. - Сначала пять сотен. – наркодиллерша и глазом не моргнула. – Впрочем, если у тебя нет денег, я не собираюсь терять времени. И учти, у меня за поясом ствол, а Бум знает, кто ты. – добавила она, видя звереющий взгляд парня. – Я не хочу убивать тебя, Диксон, мне нужно сбыть товар, а тебе получить его. По рукам? Пять сотен и я оставляю тебе эту радость. Драгер с любовью провела ладонью по конверту. - Хотя бы скажи что это. - Новый порошок. Знаешь, как называется? БДН 11. С него сейчас торчат все героинщики. Тебе, анашисту, это будет просто выше крыши. Это как шесть оргазмов подряд. - Хорошо. – Тони убедила эта фраза про героинщиков. Он подошел к комоду, который кажется, остался единственной вещью в квартире, которую он еще не сломал. - Зачем тебе все это, парень? – лениво спросила Драгер, когда Тони стал пересчитывать купюры. – Ты, кажется, не из плохой семьи, хорошо одет и хорошо получаешь, если покупаешь так мало за пятеру. Может тебе к психиатру сходить? - Не лезь. – огрызнулся Тони, который от предвкушения и анаши никак не мог правильно посчитать деньги. - Ты знаешь, что я в прошлом была проституткой? – Драгер перекатывала во рту жвачку, когда Тони снова сбился со счета. Ответом ей послужило молчание, хотя видимо она и не хотела беседовать. – Мой отец в детстве изнасиловал меня. Тони поднял голову от комода и повернулся к наркодиллерше. - Я никогда не думал, что у вас такое тоже есть. – буркнул он, подавив жалость. - У нас это у цветных? – издевательски бросила Драгер. – Представь себе и у черных есть такие сволочи! Мне было 14 и в течение 2 лет меня насиловали. Моя мать повесилась возле дома на дереве, когда узнала, что отец ко мне прикасался. В 18 я сбежала из нашего дома и отправилась на вокзал. Следующие 12 лет я проработала путаной, этакой черной бабочкой. Я курила, нюхала и кололась. Пока шесть лет назад меня не подобрал один парень. Он был моим клиентов всего пару месяцев, а взялся вершить мою судьбу. Благодаря нему я бросила наркоту, отлежала в реабилитационном центре и снова стала нормальной. Это Генри Уиллис. Ну, или Бум. Как тебе угодно. Мне очень повезло, что моя история закончилась так радужно. Девочки с вокзала, почти десять из тридцати двух, подверглись такому же насилию, как и я. Они начали ширяться и продавали себя до той поры, пока их не захотели брать самые конченные клиенты. Они гнили, просто гнили снаружи и внутри. Вот до чего их довело их детство и героин. Я одно время работала с Мэдди, ей было всего 16, нас двоих снимал один японец. Когда ей было 8, ее отчим изнасиловал ее, а мать потакала. Они вдвоем снимали детскую порнографию с участием Мэдэлин и продавали ее таким же ублюдкам педофилам, как они сами. Мэдди повесилась в туалете у клиента, когда во время секса он включил порно с детьми. Я понимаю, что толкнуло нас на эту кривую дорожку. Но что стало с тобой, парень? Тони отошел от комода и сел на диван возле Драгер на расстоянии вытянутой руки. Драгер и слова не сказала, когда Тони спустил горло водолазки и показал шрамы на шее от уха до уха. В глазах у нее не было удивления или страха. Она просто внимательно разглядывала его отметины. - Лезвие из старой бритвы. Я права? - Да. Моя мать, когда мне было 15, перепутала меня с моим отцом. Она была под кайфом. Нюхала. – объяснил Тони, увидев непонимание на лице Драгер. – Она пошла в ванную, взяла из полки бритву, которой брились все мужчины, которые оставались у нас на ночь, и вытащила лезвие. Пока я спал она успела два раза полоснуть меня, когда я проснулся ей было уже труднее полосовать меня бритвой, но она умудрилась чуть ли не убить меня. Когда я начал терять сознание, она опомнилась и вызвала скорую. Меня едва вернули к жизни. Врачи говорили, что если бы лезвие было новым, а не затупившимся, как то, которым меня резала мать, я бы скончался не проснувшись. Везение? А мне кажется, судьба. Я должен сдохнуть от наркоты. – Тони поднял горло водолазки и вернулся к пересчитыванию денег. - Да, парень, ты конечно многое пережил. – Драгер вдруг оживилась. – Давай капусту, я сама пересчитаю. - Нет, я уже посчитал. Вот пять сотен. Давай товар. - Хорошо. Когда Тони в последний раз пересчитал деньги, собираясь их отдать, раздался оглушительный звук. Это полицейский одним мощным ударом ноги снес хлипкую пластиковую дверь с петель. - Стоять! Руки вверх! Это полиция! Держите руки над головой, чтобы я видел, что в них! - Боже, без его слов, я бы не поняла, что это полиция. – хихикнула Драгер, отходя от оторопевшего Тони. - Тони Диксон? Вам предъявлено обвинение в хранении и распространении героина! – Первый полицейский приставив к виску Тони пистолет, вырвал из его рук деньги и бросил на пол. – Миранда! Пересчитай полученные за товар деньги! – в квартиру вошла молодая девушка в форме. - Прости парень, но если ты начнешь колоться или нюхать, то уже не вылезешь из этого дерьма. Считай, что я твой Бум. – Драгер улыбнулась и, похлопав полицейских по спинам, удалилась. Долго не рассказывая, Драгер решила своеобразно помочь Тони выпутаться из его зависимостей. Судья признала его невменяемым, так, как они договорились с Драгер и Тони был отправлен на принудительное лечение в наркологическую клинику. Бланка замолчала. И в ее глазах невозможно было прочесть, о чем она думала. Пустые холодные озера души. - Мы с Тони общались всего ничего, Ти, но он помог мне настолько, насколько ты никогда бы не решился. Ты и сейчас слушаешь меня лишь потому, что в тебе играет твоя не до конца умершая совесть. Ты слушаешь, потому что знаешь, что я скоро сдохну и ты сможешь оправдывать себя тем, что хотя бы выслушал. – Бланка не смотрела враждебно, или угрожающе. Равнодушие – вот, что могло задеть меня, и она это знала. - Как ты здесь оказалась? – спросил я первое, что пришло мне в голову, чтобы сменить тему. - Рассказать тебе историю, как я подарила свою невинность одному из начинающих режиссеров? Как он протащил меня сюда, избавив от общества моих соседей и родных, знающих правду, но молчащих? Я не думаю, что тебе это интересно. – Бланка протянула мне ладонь. – Дай руку, Ти. Я не сержусь на тебя. Я просто устала от всего этого. Ты знаешь, иногда я думаю, что я как Тони. Мне действительно предначертано умереть от героина. Я не умерла, когда весь этот ужас происходил в моем детстве. Значит, я должна умереть сейчас. - Бланка… - я сжал ее тонкие пальчики. – Мне жаль. Мне, правда, жаль. - Не жалей. Было и прошло. Ведь так? – с неожиданной злостью Бланка вырвала свою руку из моих ладоней и быстрым шагом вышла из кафе. Это были последние слова, которые я от нее услышал. Через неделю мне позвонила мама и сообщила, что Бланка умерла от передозировки наркотиками. Ее похоронили где-то в Бостоне, где покоилась ее бабушка, которая была для Би ближе всех. Все. Я больше не увижу ее голубых глаз, ее улыбки. Не услышу свое имя, произнесенное ее голосом. Я почувствовал, да-да, именно почувствовал, как какая-то дверка в моем сердце навсегда плотно закрылась. И за этой дверью осталась та маленькая девочка, которая принесла мне еды, с которой я играл. Та, которая меня любила и которая навсегда оставила на мне груз вины. POV AMBER DIVINE Я снова пришла в норму. За мной, как верный пес, таскался Зейн и мой агент Терри. Терри отказался от меня в начале года, сославшись на то, что я веду себя как законченная мразь. Но и его ледяное сердце оттаяло, когда он увидел меня после той памятной ночки в 2Double. Терри как будто снова полюбил меня. Ему было 32 года, он считал меня своей дочерью, но с тех пор, как я подсела на таблетки, ему было больно на меня смотреть. Сейчас же, когда меня выворачивало от одного слова: риталин, он вернулся. - Я рад, что ты снова с нами, Эм. – Терри обнял меня. - А я нет. Меня мутит от этих долбанных антидепрессантов. – отвечаю я морщась. Терри хлопает меня по плечу, целует в лоб, не обращая внимания на мою лоснящуюся немытую кожу, на сальные волосы и пропахшую потом и рвотой футболку. Я лежу в кровати уже неделю. Предел моих сил, да и желаний, это поход в туалет. Зейн приходит два раза в день. В обед, чтобы накормить меня и ночью, потому что я не могу заснуть. - Зачем я тебе, дружище? – спрашиваю я во время ужина. - Мне нравятся убогие. – отвечает он, отправляя в рот очередное крылышко из King Size Burger-а, которые мы едим по вторникам. - Тогда ты будешь тащиться по мне еще больше, когда я снова подсяду, извращенец. – хихикая, обнадеживаю его я. - Ты хочешь снова подсесть? – Зейн становится серьезным, когда дело заходит моей зависимости. – Рит… - Не смей произносить этого слова, если не хочешь вытирать пол, после того, как меня стошнит. – предупреждаю я, зажимая рот салфеткой. - Ты хочешь снова употреблять? Этот случай тебя ничему не научил? - Я вообще трудно-обучаемая. Господь должен шесть раз, как минимум, треснуть меня по голове своей карающей дланью, чтобы в ней хоть что-то задержалось от предыдущих проблем. - Тебе смешно? Или ты считаешь, что все это сплошная комедия? – Зейн уже неприкрыто таращиться на меня, пытаясь по моему виду понять, в каком возрасте я рехнулась. - Жизнь большое комедийное шоу, а я в нем главная актриса. Бог находит меня просто гомерически смешной, если все эти неприятности сыплются на мою голову. – я отодвигаю бумажный пакет с крылышками на край стола и тянусь за колой. Мне нравится говорить с ним о жизни, о моих проблемах, обо всем. Вот только о себе он никогда ничего не рассказывает. - Ты запуталась, Эмбер. Вот и все. – Зейн качает головой и встает из-за стола. – Я пойду, мне надо заехать к Ким. - То есть вот так. Я сказала то, что думаю на самом деле, а ты тут же решил злиться? – я не питала особо нежных чувств к этому самодовольному подростку, мне просто было весело с ним. - Я не злюсь. Просто ты ведешь себя как будто тебе плевать на все. – Зейн снова сел. - Мне плевать. - Даже на себя? - Еще как, малыш. Он молчит. Изучает узор на скатерти. Так всегда было. Они все боятся того, что видят в моих глазах. - Ладно, я пошла в душ. Будешь уходить, закрой дверь. – попросила я, вставая. У меня не было ни малейшего желания отчитываться перед этим сосунком или более того, рассказывать ему о том, что вынудило меня стать такой, какая я есть. - Это все Тейлор Лотнер, да? – он произнес это так, словно без фамилии я бы не поняла, о каком Тейлоре идет речь. - Тебе хочется покопаться в моей голове, малыш? – спросила я, убирая пустую бутылку из-под колы. - Может быть хочется. - Тогда начни сначала со своей и всерьез задумайся над тем, зачем ты таскаешься со мной как Голлум с кольцом. – посоветовала я улыбаясь. – Ты, правда, извращенец и любишь убогих, или ты тащишься по мне? Ответь честно, я просто теряюсь в догадках. - Я не люблю убогих. Ты мне нравишься. И я хочу тебе помочь. – Зейн заливается краской и становится похож на помидор. - А кто сказал, что мне нужна твоя помощь? Я вспоминаю первый отпуск с Тейлором в Ирландии. Мы весело провели время, путешествуя по окрестностям одной деревеньки, купаясь в речке и перекусывая в домах у гостеприимных сельчан, которые за плату и наши рассказы о Голливуде предоставляли нам кров и пищу. Однажды, в последний день наших импровизированных каникул, мы отправились на деревенские танцы. Туда стекалась молодежь с близлежащих деревень, которые не успели перебраться в город. Иногда на поддержанных фордах прикатывали парни с дальних ферм, чтобы поискать себе подходящую девушку. Кстати надо отметить, что девушки в большинстве своем оставались в деревне до самой смерти, проходя обычный для сельской женщины жизненный путь. Жизнь под отчим кровом, замужество, рождение детей, рождение внуков, старость и смерть. В этих промежутках я не упомянула о каторжной работе в поле или в огороде, о том, как злится муж, когда норма за месяц не выполнена или подохла скотина. Приехав сюда, я сразу вспомнила Скарлетт и ее Тару. Словно никогда и не было этих перемен в жизни афро-американцев и белых. Словно никто не давал цветным права голоса и независимость. В трех домах, где мы с Тейлором проводили ночь, имелась цветная служанка и один цветной чернорабочий. Нас не молили о том, чтобы мы молчали. Плантаторша Ирэн открыто заявила, что не стыдится наличия черных рабов. Да-да, она назвала их именно рабами, а не прислугой. Так вот. Мы отправились в местный клуб, который на самом деле являлся простым сараем с колонками и магнитофоном. Как всегда на таких дискотеках продавали легкую марихуану и алкоголь в пластиковых стаканчиках. У нас с Теем была своя маленькая бутылочка Джек Дэниэлса, которой мы были не намерены делиться ни с кем из присутствующих, поэтому выпили ее до того, как нам надо было зайти. В сарае было накурено. Никто не обращал внимания на валяющиеся повсюду пучки сена и лопаты. Ребята веселились, не признавая в Тейлоре актера, или считая, что обознались. В воздухе висел кисло-сладкий запах травки и крепкого пива. Мы с Тейлором стояли в углу, когда все это началось. Ко мне подошел высокий парень, который приехал сюда на новом БМВ. Мисси – дочка Ирэн, рассказывала, что он навещал свою тетку, когда она сказала ему об этом клубе и теперь он месяц за месяцем приезжает сюда, чтобы найти себе приличную девушку. - Привет. Я – Джим. А ты? – он произнес это так просто, а держался так непринужденно, словно мы находились на светском рауте в Нью-Йорке, а не в пропахшем травкой сарае, куда набилось около тридцати потных тел. - Эмбер. Я тут с парнем. Это Тейлор. – представилась я, и приобняла Тея за талию. Мне надо было уже тогда понять, что он взвинчен. Брови Лотнера сошлись на переносице, словно он обдумывал какой-то вопрос, а ладонь на моем плече сжалась в кулак. Джим же напротив, выглядел расслабленным, как будто ему вообще в принципе было плевать, с кем я и кто тот, кто стоит рядом со мной. - О, сам Джейкоб. – усмехнулся он, обнажив белые ровные зубы. Тут надо отметить, что Тейлор страдал комплексом неполноценности, который заключался в его кривых зубах. Разумеется, простому народу, да и вообще посторонним людям было неведомо, что до съемок в фильмах, Тей был самым кривозубым мальчиком в мире. Ну, или в своем штате. Да, в своем штате он точно был самым кривозубым. До одного памятного визита к стоматологу, который, не обращая внимания на брыкающегося Тейлора, сделал ему восхитительно ровные белые зубы. В психике Лотнера этот момент так и остался самым болезненным и неприятным случаем в жизни. - Ты услышал что-то смешное, клоун? – все. Нитка терпения порвалась. - Эй-эй, расслабься парень. – напускное равнодушие Джима дало толчок к новому витку бешенства. - Я не напрягаюсь, урод. - Кто урод, нахимиченная мразь? После этих слов я помню происходящее довольно смутно. Тейлор и Джим, не обращая внимания на окружающих, бросились выяснять отношения кулаками. Когда стало ясно, что худой и высокий Джим явно уступает в весовой категории и умению мускулистому крепкому Тейлору, вмешалась местная карающая банда. Билл и его парни, хорошо знали Джима, он угощал их пивом и катал в город к стриптизершам. Думаю не стоит объяснять, на чьей стороне были симпатии местной шпаны. Немного позже, когда Тейлора и меня вышвырнули на улицу, у нас завязался тот разговор, который напомнил мне сегодняшнюю беседу с Зейном. - Мне так жаль, Тейлор. Я, правда, не хотела чтобы так получилось. Тейлор молчал, ожесточенно скрипя челюстями и вытирая кровь под носом. Я не желала сдаваться. Я сама, да и он, винили во всем только меня. - Прости, Тей. Не надо было мне с ним говорить. Он молчал. Мы сидели возле речки, где столько дней веселились, а сейчас не могли даже найти общую тему для разговора. - Тей, дай помогу. – я вытащила из кармана носовой платок и протянула руку к его лицу, чтобы промокнуть кровь, сочащуюся из раны на лбу. - С чего ты взяла, что мне нужна ТВОЯ помощь? Тейлор поднялся с травы и зашагал в сторону дома миссис Марино, у которой мы проживали эту неделю. Я осталась сидеть на земле и кажется, уже тогда начала понимать, что мы друг друга не знаем. Я вернулась много позже. Через три часа, которые провела, оплакивая свою судьбу под деревом и пытаясь спалить всю деревню, куря Мальборо на стогу сена. Тейлор уже спал, отвернувшись к стене, когда я вошла в нашу комнату. А мне не хотелось даже комнату с ним делить, поэтому я схватила плед, лежащий на кресле, и вернулась в пропахший дымом сигарет стог. В обед я вернулась в дом, отметила собранный чемодан Тейлора и принялась собирать свой. Надо заметить, что, даже разъезжаясь в разные стороны около аэропорта в Лос-Анджелесе, мы с ним так и не заговорили.