Крупицы сахара во лжи

      Йерихон не стоило бы любить Бана. Он поступал с ней не обходительно, не знал многого о жизни, не слушал о проблемах и смеялся.       Говорил пренебрежительно и с тоном больше жившего человека «Хоня», насмешливо и словно не девушке даже.       Он любил другую и отдавал за нее жизни так, словно был живым и мог умереть. Так, словно ему не было жалко отдать за фею всего себя. Бан был чужим.       Йерихон не слушала здравый смысл. Разве можно делить с кем-то любимого человека? Разве это не все равно, что отдать кому-то еще и без того вырванное из грудины сердце? Это неправильно, противоестественно. Больно.       Невыносимо видеть, как он касается чужих рук, гладит по коже, радуясь ее целости, чувствовать адресованные не тебе полные обожания взгляды.       Йерихон как умирала. Но продолжала наставлять висок под дуло, не отпуская края его красной куртки, следуя за ним по пятам.       Было не рационально надеяться, смотреть ему в рот, видеть, как шевелится язык, выдавая звуки, которые она не слышала, будто бы находясь под толщей воды. Казалось, она была погружена в ручьи собственных слез, заливающихся в уши и нос. Щипало. Соль разъедала кожу. Но не отрезвляла.       Девушка как пьяна Баном. Невозможно было деться, избежать его воздействия, чарующего и пробирающего голоса. Он, как полагалось лисам, плутовал. Делал это на порядок, на совесть, так, что хотелось отойти от мира, оставив чувства плеядам звезд. Их мертвое сияние нуждалось в них больше, быть может, они бы прорезали небо, касались сердец и исцеляли. Йерихон они отравляли.       Это нелогично, что так больно, но ты продолжаешь тянуться. Как касаешься пальцами раскаленной печи, отдергиваешь их и вновь подносишь. Йерихон пыталась согреться, но Бан не мог дать ей сердечной ласки, поскольку даровал всего себя Элейн.       Было ли правильным их сравнивать? Рыцарь и фея. Девушка с грубыми руками, не вынутым из хватки мечом, доспехами и желанием отстоять королевство. Элейн оберегала священный лес, магия лилась из воздуха, не портя кожи, облачена в тонкую ткань, была могущественна и без грубой силы, но в последнем они были схожи.       И при встрече Элейн не смеялась с девчонки, полюбившей ее мужчину. Наивная, молодая и импульсивная, она поступала так, как считала верным, больше от сердца и меньше от разума. Фея это уважала, смотрела ей прямо в глаза.       Насколько это было правильным, она с Баном поняла в пылу битвы, когда сил в их телах не осталось, усталость взяла верх, а ноги подкосились. Тогда Йерихон не посчитала зазорным остаться, пусть с риском умереть. Пригодились ее сильные руки и выдержка.       Йерихон постепенно начинала любить Элейн. Пытаясь понять плута из «Семи смертных грехов» и его мировоззрение, она неощутимо для самой себя разделила с ним любовь. В зияющей груди дыра не была сквозной, спину прикрывала мозаика. С ней поделились частями сердец они оба.       Что было между ними? Теплые отношения на грани любви. Бан не считал Йерихон своей, ему с ней просто было уютно. Элейн принимала ее чувства, прижимала к шее и гладила по волосам.       — Все будет хорошо.       Она вторила, когда Мирасцилла оставила фею без сил после восстания из мертвых. Глаза ее все утрачивали цвет, волосы утончались, и в руках уменьшалась сила. Йерихон как-то позабыла про Бана, ушедшего на выручку друга, Элейн — не думала. Держа руки друг друга, они сохраняли жизнь в ее маленьком и хрупком тельце.       Йерихон поняла, почему Бан так трепетно держал ее пальцы. Он знал, как из нее сочилась жизнь, исчезала крупицами из радужки, вымывалась из губ с каждой ободряющей улыбкой и испариной от слабости на лбу.       — Ты не умрешь.       Йерихон не стоило бы любить Бана. Неправильно было пылать огнем к Элейн. Однако что было в этом плохого?       Она была между ними, и ей стало все равно на яд в душе. Он как рассосался, вышел со слезами. Теперь было важным устоять в битве кланов и сохранить крупицы чувств.