Смешанное ("Лондонград", драбблы)

…Алиса помнит, зачем приехала, и знает, что хотела сказать, но когда она отстраняется от Миши и видит его прикрытые от счастья глаза, все кажется совершенно неважным. Из-за близкого расстояния сфокусироваться не удается, и Мишино лицо словно прячется за мутной дымкой. Алиса по-прежнему чувствует его ладонь на своей шее — и этот жест так по-Куликовски смешивает интимность с пошлостью, что хочется сохранить его, спрятать, сделать частичкой себя. Миша аккуратно — будто извиняясь за недавний порыв — целует ее в нижнюю губу. Щетина колется едва заметно, и Алиса сдается окончательно. Ей хочется что есть сил обнимать Мишу, целовать его вечно, быть рядом и… Ей хочется его. — Такх… — выдыхает Алиса, вновь отстраняясь, но вдруг осекается. Миша распахивает глаза и застывает в кольце ее рук. В медовом взгляде мелькает неприкрытый страх, и у Алисы сердце, надрывно метавшееся в груди, проваливается в пятки. Поэтому голос выходит прерывистым и совсем не по-Загорски жалобным. — Такси… Проходит секунда — и Миша прищуривает глаза, наконец, понимая, о чем она, чтобы в следующее мгновение совсем по-мальчишески сорваться с места и подлететь к не успевшей уехать машине. Алиса хмыкает и опускает взгляд, зачем-то оправляя задравшуюся майку. — Машина подана, — пытается шутить Миша, но хриплый голос выдает его с головой. Алисе даже в голову не приходит, что виной тому не она, а ночь на каменном парапете. Алисе, если честно, последние минут пятнадцать вообще ничего не приходит в голову. — Мы с тобой еще… — пытается собрать мысли в кучу Алиса, как только таксист трогается с места, но Миша бесстыдно прерывает ее поцелуем в шею. — Ты должен объяснить… — Загорская, — Миша отстраняется и смотрит на нее абсолютно ошалевшим взглядом, но наваждение спадает, стоит ему произнести короткую фразу. — Мы с тобой впервые за последние месяцы ни-ко-му ни-че-го не долж-ны. Вместо Алисы отвечает правый бок, прошивший тело тугой болью. Она жадно всматривается в лицо Миши, словно надеясь найти там следы борьбы за свободу брата, за Лондонград, за ее безопасность… Картинка вновь расплывается, но прежде чем слезы окончательно застилают взгляд, Алиса успевает заметить главное — у Миши исчезла обреченность. И появилось что-то еще. — Э-э-эй… — едва слышно шепчет Миша и, не переставая обнимать Алису, притягивает ее к себе. От того, с какой осторожностью он придерживает ее больной бок, Алисе хочется выть зверем. Она кричала об идеалах и морали, она заигрывалась желанием исправлять людей, она стремилась сделать что-то важное и вечное… А в итоге, когда ее обнимает такой вот неправильный и беспринципный Миша, она захлебывается терпким «не заслужила». Миша, не слыша Алисиных мыслей, переплетает их пальцы. Ему плевать на время и пространство, плевать на законы и закономерности. Важно лишь то, что Алиса влажными от слез губами целует его в основание шеи, а потом вновь поднимает взгляд. Миша всматривается в ее пронзительно-голубые глаза, по старой привычке не решаясь поцеловать ее, но как только он едва заметно наклоняется вперед, Алиса утыкается ему куда-то в район ключицы. — Так нечестно, — наигранно разочаровано выдыхает Миша, и чувствует усмешку Алисы, спрятавшей лицо у него на груди. — Нечестно, — Алиса шмыгает носом, и голос ее кажется приглушенным из-за ткани, но в нем все же появляются хитрые нотки. — Нечестно — это знать, что мне ничего не угрожает, но не говорить об этом. — Я не знал! — горячо восклицает Миша, словно его обидели до глубины души. — Но предполагал? — вкрадчиво спрашивает Алиса, запрокидывая голову так, чтобы видеть Мишино лицо. Она слегка щурится, то ли силясь сфокусироваться, то ли надеясь спрятать недоверие в своем взгляде. — Предполагал. Но предполагать — это другое. Предположение не дает сколько-нибудь значимый процент вероятности. Ты представляешь, если бы, например, Ферма, сформулировав свою теорему, говорил: я предполагаю, что нам дано множ… — Миша, — устало выдыхает Алиса, поднимая взгляд к потоку. — Закрой… Закрой… глаза.