Шестнадцать

Хосок лежал на полу, закрыв глаза. Уже было глубоко за полночь, но спать не хотелось. В тренировочном зале, коих в их корпусе было много, горел приглушенный свет. Когда-то давно, еще на первом курсе, он смог выпросить у сторожа, старого седого и очень (серьезно, даже больше чем Юнги) ворчливого дедули ключ от этого зала, чтобы иногда приходить сюда по ночам. Сначала он, едва завидев Хосока в очередной раз, называл его сумасшедшим, но все равно пускал на территорию. Хосоку даже пришлось дать обещание в письменном виде, что он не станет хулиганить и портить казенное имущество. А со временем дедуля привык и просто кивал ему, когда он снова приходил на ночь глядя. И Хосоку очень нравилось чувствовать подобное доверие с его стороны. Сбитое тяжелое дыхание начало понемногу приходить в норму, становясь тише, и эта зарождающаяся тишина давила на уши. Иногда вместе с ним приходил Чимин, и они тренировались по нескольку часов почти без перерывов, а потому так же обессилено валились прямо на пол, болтая и шутя вполголоса. У Чимина был немного другой стиль, его движения были более резкими, провоцирующими, но на него было приятно смотреть. И Хосоку нравилось танцевать с ним в дуэте, потому что, несмотря на различия в стилях, они с Чимином были словно на одной волне. Почти всегда к ним присоединялся Тэхен, и в такие ночи он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Хосок часто видел, с каким восхищением тот смотрел на него, и ему хотелось стать еще лучше, чтобы Тэхен продолжал на него смотреть таким же по-детски чистым восторгом, чтобы смотрел только на него. Когда Тэхен был неподалеку, даже жизнь казалась не таким говном, которым была на самом деле. Хосок чуть усмехнулся, уставившись в потолок. Он даже взялся как-то учить Тэхена танцевать, и у того получалось даже неплохо. Тэхен сильно расстраивался, едва ли не буянил, когда у него что-то не получалось. Он все равнялся на Хосока, но тот раз за разом ему напоминал, что в отличие от него, занимался танцами с детства. Да и от природы он был худым и жилистым, и гибким, отчего его в шутку называли пластилином. Насколько бы тишина во время передышки не угнетала, он не хотел ничем ее заполнять. Потому что сегодня он пришел сюда один, потому что по большей части здесь ему лучше думалось. Он ведь, правда, был немного чокнутым, но лишь потому что танцы были его страстью, его способом выражать свои мысли и чувства. Как Намджун вкладывал в свои тексты всего себя, так и он вкладывал себя в движения во время танцев. Возможно, поэтому он на публике вел себя, как чертов клоун. И только друзья знали, что он бывал не только веселым и непоседливым. И Хосоку было плевать на мнение чужих ему людей. Главное, что друзья оставались вместе с ним. Хосок встал и подошел к сумке, выудив оттуда бутылку с водой и в один присест выпив половину. Потом взял полотенце, усевшись напротив зеркальной стены, глядя на свое отражение. С волос почти капало, да и сам он был весь мокрый от пота. Казалось, единственным, кто его понимал, был Тэхен, и он не мог вспоминать о нем без улыбки. Казалось этот парень какой-то инопланетянин, серьезно. Он был очень странным, и это признавали все, кто хотя бы раз встречался с ним. Тэхен мог долго молчать, а потом ляпнуть что-то такое, отчего все вокруг впадали в ступор. Его настроение могло меняться на диаметрально-противоположное за считанные минуты. Но в Тэхене было столько сторон, что самому Хосоку даже не снилось. Потому что это чудо то бесилось и сражало всех вокруг своей наивностью и детской непосредственностью, то могло смерить таким холодным и тяжелым взглядом, что мурашки по коже. Все это завораживало Хосока. А еще о Тэхене хотелось заботиться… Хосок снова повалился на пол и что есть силы стукнулся затылком, зажмурившись. - Что же ты со мной, черт возьми, делаешь, Ким Тэхен? – тихо спросил он в пустоту, словно она могла ему ответить. К Тэхену хотелось прикасаться все время, и он начинал чувствовать себя тактильным маньяком. Потому что Тэхен – самый милый его донсэн, его хотелось оберегать, обнимать, держать за руку, целов… Хосок снова приложился затылком о пол, кусая губы. Тэхен был ему другом, ни больше, ни меньше. Он сам это показывал, постоянно с кем-то обнимался, даже если это был ворчащий Юнги. Он укладывал голову на плечо Джина, когда уставал, он пристраивал подбородок на плече Намджуна, глядя вместе с ним на экран телефона, когда тот показывал ему что-то из музыкальных новинок. Он мог спокойно шлепнуть по пятой точке Чонгука, убегая от него с громким хохотом после, обниматься с Чимином и ни с того ни с сего начать щекотать его же. В общем, всеми своими действиями показывая, что прикосновения для него ничего не значат. Да, конечно, он был отзывчивым к Хосоку, ластился иногда под руку, как кот, обнимал крепко, но как-то осторожно прижимался, мягко сжимал его ладонь, стоило Хосоку взять его за руку… Но он был таким же отзывчивым и с тем же Джином или Чимином. И Хосок ведь не дурак. Как бы ему не хотелось принимать желаемое за действительное, Тэхен видел в нем только друга. И так было правильно. Он перестал так часто уделять внимание Тэхену, стараясь восполнить чертов тактильный голод за счет Чимина. Хоть это и было подло с его стороны, но Чимин был его другом, и его было весело дразнить. Так что, расскажи Хосок ему все, он бы понял. Только Хосок не собирался никому рассказывать, погребая свои никому не нужные желания глубоко-глубоко внутри. После всех этих мыслей стало еще хреновее, и он встал, немного размяв остывшие мышцы, и снова включил музыку в наушниках. У него была еще целая ночь впереди, так что это время можно было потратить с пользой. Все равно он не смог бы заснуть, он был в этом уверен.