J hates H

Маргарет работает в кондитерской. Всегда мечтала, с самого детства. Здесь ведь пахнет хлебом, мягким и пышным, корицей, кардамоном и лимонной цедрой. Мука такая рыхлая, рассыпчатая на её ладонях, как кокаин. А розочки на тортах похожи на аляповатые пошлые цветы на платьях. Это все воспоминания, Маргарет знает. Отпустить бы их в полет. Маргарет не жалеет, что вот так запросто, в полных шестьдесят лет, взяла и бросила все. Дом с колоннами, старый чуть запущенный сад и качели, скрипящие на ветру. Это тоже воспоминания. Её, сокровенные, самые лучшие. Но кесарю — кесарево. В газетных вырезках совсем другое — монолитные колонны и широкая лестница, тяжелые бархатные гардины и люстры из настоящего хрусталя. Это все атрибуты, понты, как теперь говорят современные дети. Тогда они таких слов и не знали. Если бы сказку можно было нарисовать, королевский дворец был бы именно таким. И она хранит о нем самые светлые воспоминания. Они тоже из хрусталя. Легко бьются, превращаются в стеклянную крошку. Именно поэтому она здесь, а не там. Именно поэтому у неё руки по локоть в тесте, не в дерьме. Даже больше, чем печь, Маргарет любит разглядывать людей — посетителей. Часто приходят стайки подростков — закатываются в пекарню, словно карамельки под язык, смеются, ерничают, ведут себя именно так, как и должны дети — беззаботно, так радостно напоказ, что хочется смахнуть скупую слезу. Вместо этого Маргарет улыбается, предлагает им воздушное безе, ежики кокосового печенья и самые сладкие, пенистые молочные коктейли. А они благодарны. Уплетают до треска за ушами, щебечут что-то друг другу с набитым ртом. Живут. Это так хорошо. Рядом с ними Маргарет счастлива. Иногда приходят степенные дамы, в мехах и длинных красивых платьях. Они покупают чудесные торты, просят не упаковывать красиво. И Маргарет почти что видит, как прислуга разрезает торты, ставит на стол по кусочку для каждого члена семьи, а дама полусвета смущенно улыбается, когда домочадцы хвалят её удивительную стряпню. Как ты все успеваешь, милая? - спросит муж. Лорд какой-нибудь или уж точно богач. Сынишка ухмыльнется, перемазавшись в креме и обсыпке. А счастливая мамаша лишь постучит наманикюренным пальчиком по скатерти, таинственно улыбнется и скромно потупит глазки. Маргарет очень хорошо помнит, как делала это сама. Читала книги вместо матери, повязывала банты в пышных и мягких, словно облачко, волосах, ругала за проказы и мальчишеские шалости, помогала справиться с домашними заданиями и страхом монстров. Самой не посчастливилось стать матерью, так другим хотя бы помогала. И это грело сердце до поры до времени. Сломалась все-таки. Руки стали ходить от усталости и от тремора, глаза стали подслеповатыми, слезящимися, а сердце перестало биться ровно. Ушла. Вот теперь стряпает для незнакомцев. Может, все к лучшему. Иногда в пекарню забредают мужчины. Веселые и не очень. Хмурые, высокомерные, злые. Всем им нужно только одно — забота. Всем им нужно понимание. И Маргарет готова услужить. Пакует конфеты и пирожные в красивые коробки, перевязывает лентами. Клиент ведь всегда прав, даже если уверен, что трещину, пробежавшую по душе, можно склеить сладкой патокой. Маргарет жалеет их, сердобольная, глупая. Маргарет подбирает лучшие лакомства для их женщин и детей. Не знает, помогает ли. Верит, что иногда помогает. Ведь должен же шоколад хоть один раз, но спасти мир. Он приходит ранним утром. Пекарня открывается в семь утра. Он стоит на пороге без пяти минут. Она отпирает ему дверь, бросает взгляд вскользь, не придает значения его удивительной мрачности и скованности. Руки засунуты глубоко в карманы, на глаза надвинута шляпа-федора, а лицо скрыто плотным шерстяным шарфом. На улице холодно и промозгло, еще даже не рассвело. Он — первый клиент. Маргарет вытирает руки о передник, улыбается, встает за прилавок. - Чего желаете? - весело, по-деловому спрашивает она. Ранний посетитель придирчиво осматривает витрину. Ещё не весь товар выложен, но для утреннего выбора достаточно. Он молчит, не двигается с места. Просто стоит и смотрит. Не на неё, на выпечку. Маргарет неуверенно передергивает плечами. Ожидание затягивается. Но она готова подождать — не так уж и много у неё посетителей в столь ранний час. Ни одного. - Что? - спрашивает он, останавливается, прочищает горло. Звук неприятный, словно крошево стекла проходит через горло. Наверное, много кричит или много курит. - Посоветуете для блондинки? - продолжает он спустя мгновенье. Маргарет хочет улыбнуться. Такую постановку вопроса она ещё не слышала. Но сохраняет серьезное лицо. Этот посетитель не располагает к трепу, к улыбкам тоже. - Какой повод? - вкрадчиво спрашивает Маргарет. Ей нужна подсказка. - Повод? - удивленным эхом переспрашивает он. - День рождения, помолвка, извинения? - начинает перечислять женщина. - Миндальное печенье, - вдруг выдает он. Молчит снова, словно что-то просчитывает в голове. - Для миндальничания, - заканчивает. И Маргарет понимает, что это шутка такая, игра слов. Только внезапно ей не хочется улыбаться. Она взвешивает печенье дрожащими руками, запечатывает в конверт. Простой, белый. Знает, что украшения тут не нужны, словно чувствует. Протягивает, принимает взамен мятую банкноту. А потом над дверью тренькает колокольчик, и ранний посетитель растворяется в предрассветной мгле. А Маргарет оседает кулем на стул, не может успокоить бьющее барабаном сердце, не может загнать обратно навернувшиеся слезы. Джонни любил миндальное печенье. Джонни говорил, что оно для миндальничания. Джонни жил в большом доме с колоннами и хрустальными люстрами. Джонни погиб, когда ему было шестнадцать лет. Уехал кататься на машине среди ночи. Его не нашли, но в кабриолете было очень много крови. Маргарет хочет побежать за незнакомцем, хочет остановить, окликнуть, но боится, что это лишь призрак. А не Джонни, её любимый мальчик. Сын чужой матери. Ребенок Маргарет. Проходит много времени. Воспоминания стираются, словно рисунки на влажном песке уносит морской волной. Маргарет забывает о раннем посетителе, хоть сердце и не обманешь — оно помнит. Она продолжает работать в пекарне, механически, совершенно без души и запала. Что же ей еще остается? Дом ведь теперь пахнет пряниками, не кровью. Он приходит еще раз. Поздно вечером, за три минуты до закрытия. Маргарет не замечает его. Видит только тогда, когда он возникает перед прилавком. Все в тех же тренче, шляпе и при шарфе, конечно же. Ничего не говорит. Смотрит куда-то вниз и вбок. Дергается, водит плечами. А Маргарет просто смотрит на него, силится понять, привиделось ли ей. Мусолит в руках полотенце, протирает один и тот же стакан по третьему кругу. Не может остановиться. - Выбирай, - говорит он в никуда. И это сумасшествие. Потому что они здесь совсем одни. По ту сторону прилавка слышится шуршание, потом появляются крохотные ладошки, светлая голова. Курносый нос, темные глаза, золотые кудряшки. - Но мама.... - начинает девочка испуганно. - Маме не расскажем, - усмехается мужчина. Хрипло, так знакомо. Дыхание перехватывает от его смеха, а по спине бегут мурашки. Потому что Маргарет знает, кто перед ней. И хочется кричать, хочется бежать без оглядки. Только ноги примерзли к земле, а кровь бешено разносит адреналин по жилам. Джокер. - Тогда миндальное, - сообщает тоненький голос. - Пожалуйста, - спешно добавляет, словно боится ошибиться. - Отличный выбор, тыковка, - сообщает Джокер, протягивает деньги. Маргарет трясется вся, когда принимает банкноту. Край купюры бурый и скукожившийся, но она сейчас не хочет думать об этом. Все потом. - Пожалуйста, юная леди, - тяжело сглотнув, предлагает кулек Маргарет. Крохотные руки хватают пакет, юркают под прилавок. - Что нужно сказать, Фанни? - сетует Джокер, укоризненно глядя на ребенка сверху вниз. - Спасибо, пап, - слышит сдавленный шепот. Так говорят только с набитым ртом. И Маргарет, у которой даже кишки ходуном ходят, нервно усмехается. Папа. Да. - Да не мне, пустая твоя голова, - хохочет Джокер, треплет светлые кудряшки девочки, - точно, вся в мать. Он сдвигает шляпу на затылок, пялится глазами-головешками на Маргарет, ухмыляется знающе и цинично. Так чертовски знакомо, до боли где-то у виска. - Спасибо, мисс Мэгги, - говорит, берет девочку за руку, тянет за собой. Колокольчик звенит над дверью. А Маргарет трет глаза кулаками, плачет навзрыд, так сильно, до гипервентиляции, до асфиксии. Не за что, Джонни.