J hates H

Джокер бьет наотмашь. Пальцы сводит от боли. Не зря же он всегда говорит, что у нее голова деревянная. Харли усмехается, вытирает кровь рукавом. Губа разбита, сочится красным и теплым, словно спелая вишня под подошвой ботинка. - Ха, - усмехается она бесстрашно. - Кровь по цвету как помада, - и показывает язык. Что-то за грудиной лопается с противным звуком. Наверное, это его терпение. Джокер бьет снова. И хоть он в перчатках, он чувствует, как кость крошится под его кулаком, чувствует, как костяшки наливаются тяжестью, зудят. Он ломал пальцы десятки раз, но этот особенно неприятен. Фиолетовая кожа становится мокрой и хрусткой от её крови. И жаль, что такие классные перчатки пропали. Харли запрокидывает голову, по её лицу течет кровь, много крови. Нос свернут на бок, вероятно, сломан. Но в её горле все равно булькает смех. Смех и кровь — отличное сочетание. - Вот же херня, пирожок, - выдает она сдавленно, пытаясь стереть кровь рукавом кофты неумело и как-то неловко. Джокер для верности всаживает колено ей поддых. Харли сгибается пополам, хватает рвано ртом затхлый воздух убежища. И ей, наверное, хочется кричать. А Джокер, быть может, даже ждет этого. Но она не делает, а он лишь скрежещет зубами от злости. Она кашляет и смеется. Ребра сломаны, воздух со свистом вырывается из легких. Джокер снимает перчатки, пропитавшиеся кровью, бросает их прямо вот так. Смотрит на неё, изучает, словно змея своего заклинателя. Побитая собачка, плохая, нашкодившая шавка. Поделом же ей. На этом можно поставить точку. Жирную такую, завершающую линию. А Харли внезапно хихикает. Смеется высоко и надрывно. Невпопад, совершенно неподходяще. Ему хочется сломать ей трахею, лишь бы заткнулась. Но он вдруг понимает, что это не поможет. Потому что так уж вышло, что Харли — психичка, такая же, как и он сам. Джокер всегда думает, что между ними нет ничего общего, но ведь вот оно как, есть. То, о чем он всегда забывает, - безумие. Бесполезно устрашать ее, бесполезно жалеть и гладить по шерстке. Она сейчас — комок нервов, кусок рваной плоти и мозгов набекрень. Не объяснить ей, что не права. И ему хочется бить её до хруста в костях, вбивать эту правду, чтобы она просила пощады, чтобы жалась в углу от первобытного ужаса, чтобы ползала на коленях, вымаливая прощение своего бога. Смотрит на блаженную злую улыбку. И понимает, что ей ничего не надо. И он не нужен. Трезво понимает, четко. Ненавидит такие моменты. Обожает их. - Пошли гулять, а, Харли, - говорит, протягивает руку. Харли смотрит на Джея кровавым глазом, подмигивает, облизывает губы. В этом нет ничего соблазнительного или сексуального, её желание не обращено к нему, но по его спине проходит холодок, редкие мурашки, о существовании которых он успел забыть. Харли берет его за руку, цепляется крепко. Коготки у нее острые, словно у гарпии. Пританцовывает на мысках своих туфель без каблука, вертится юлой. Хвостики прыгают на голове, словно два факела. Джокер фиксирует Харли двумя руками, удерживает за плечи, смотрит в далекие и пустые синие глаза. Она пугающе хороша. Он слизывает скопившуюся кровь у неё под носом. Готэм пахнет крысами. Готэм пахнет мочой и застаревшим немытым телом. Пахнет легкими наркотиками, витающими в воздухе, и отличным порохом. Они выходят в эту ночь вдвоем. И это хорошо. Желудок делает бешеное сальто. Джокер смотрит на Харли. Харли смотрит только в ночь, а глаза её, кажется, горят, как у кошки. От Селины, может, заразилась этими глистами? Она похожа на жертву преступления — майка порвана, заляпана свежей кровью, волосы растрепаны, нос сломан. На ногах старые тапочки, руки все исцарапаны, а глаза горят безумно и нехорошо. Она похожа на психопатку. Давно, быть может, в их первую ходку в Аркхам, он прочитал её файл. И там был ее диагноз. Маниакально-депрессивный психоз. Три длинных непонятных слова. Харли смеется, вскидывает руки и мчится по переулку за котенком. С битой наперевес, с диким гиканьем. Она словно вождь краснокожих — вооружена до зубов и абсолютно опасна. Подбегает, присаживается, тыкает битой в крошечное щерящееся создание. Кажется, сейчас размозжит голову. Вместо этого хватает на руки и душит в объятьях. - Пирожок, смотри, какой миленький! Давай его оставим, а, ну, пожалуйста! - ноет она, тыкая Джокеру в лицо котенка. Джей приподнимает бровь, сплевывает на землю. Это ведь мания. Харли любит домашних животных, просто обожает. Словно ей восемь, тянет в дом дворняг, колченогих засранцев, сюсюкается с ними и ласкается. А потом, когда наступает депрессия, скармливает их Баду и Лу. - Нет, - сухо выводит он, прикуривая. Это короткое слово должно означать все и ничего, служить неким поводком для его шавки. Только сегодня с ней что-то не так. Сезонное обострение, наверное. - Ну, почему? - ноет Харли, пританцовывая, жмет котенка в объятьях. Тот пищит жалостливо и истошно, а потом внезапно затихает. - Потому что ты его придушила, дурочка, - снисходительно замечает Джокер, втаптывая окурок в сырую землю. - Пошли уже. Харли хлюпает носом, распускает слюни над трупиком котенка, соль обжигает разбитые нос и губы, а она плачет пуще прежнего. Плетется сзади, едва волочит ноги. И это депрессия. Бывает такое. Не может веселиться, когда это требуется. А ведь они вышли именно веселиться. А, к черту. Разворачивается к ней, тыкает сухим узловатым пальцем прямо в грудь. - Харли, не доводи меня, а иначе будет хуже, слышишь?! - щерится он, истекает ядом. Он вышел поразвлечься и ему совершенно не до ее выкрутасов. Ему хочется размазать её по стенке, такую плаксивую, переменчивую, тупую сучку, которая только и может что ныть. Губы Харли дрожат, но она затыкается. Плетется где-то сзади, сопит носом. И Джокер хорошо ее знает — обиделась. Но честно, - ему похер. Руки чешутся всыпать кому-нибудь, нарисовать поверх щек кровавый смайлик. И Харли очень повезет, если им попадется добыча. Компания шумная и пестрая. Мальчишки. Пьянь. Это противно, наверное. Жалкое зрелище. Но Джокер внезапно соглашается с судьбой. Вздыхает тяжело, достает из-за пазухи нож. Подмигивает Харли, запахивает пальто. Проходит между двумя мальцами, распихивает грубо плечами. - Эй, папаша, ты чего? - крякает один из ребят, покачиваясь. - Получить хочешь? Джокер смеется. Напряжение с его плеч падает, растворяется в готэмской ночной мгле. Становится почти совсем легко. - А ты как думаешь, малыш? - спрашивает он, поворачиваясь. Ухмылка зияет рваной раной на лице, глаза кажутся провалами. Сам себе пугало. Он знает прекрасно, как выглядит и не стыдится. Их реакция доставляет настоящее наслаждение. - Блядь, - тоненько паникует мальчонка помладше, отступает, упирается в Харли, поворачивает голову, пялится на её окровавленную футболку и светлые пушистые хвостики. Харли не улыбается, губы надула, страдальчески смотрит на Джея из-под опущенных ресниц, сопит забитым кровью и слизью носом. - Мать твою, - тихонько выдает третий мальчишка, неслушающимися руками лезет в пальто, пытается что-то нащупать. И Джокер знает, что именно. Пистолет. Да только он смотрит на Харли, не может оторваться. А она не сдается. Пялится в ответ. Белобрысый мальчишка достает пистолет, взводит курок. И вот они под прицелом. - Ладно же, твоя была очередь, - стонет Джокер, скрежеща зубами. Тихо говорит, признаваться влом. Смотрит на вооруженного мальчишку, цыкает языком. От ужаса парнишка роняет пистолет. - Что-что, сладкий? - переспрашивает ядовито Харли, прикладывая ладонь к уху, чтобы лучше слышать. Дрянь же, но времени выделываться нет. Того и гляди молокосос застрелит Джокера за просто так. - Твоя была очередь выбирать книжку, - сдается Джокер, - и это, не хотел, - он делает жест в сторону ее лица. Харли хохочет в голос. Громко, истерично, сочно. Всаживает бейсбольную биту с размаху в голову ближнему мальчишке. Кровь брызжет ей прямо на лицо. - Понимаешь, дружок, - говорит она хрипящему бедняге, - мы с мистером Джеем читаем друг другу книги на ночь. Ну, чтобы уснуть. И как раз закончили старую. Пришло время выбирать новую. И он, представляешь, - удар, - зажал, - еще удар, - мою очередь, - Харли бьет так сильно, что череп трескается, а кровь и кусочки мозга разлетаются во все стороны. Джокер смеется в ответ. Наставляет пушку на второго придурка. Кажется, он обмочил штаны. - А я ей, малыш, и говорю, - «Американский психопат» - это плохой выбор, как-то уж очень грубо, неизящно, может задеть чьи-то чувства, - целится, - да и вообще, пошлятина страшная, - раз-два-пли. Стреляет. Смеется. В живых остается лишь один слушатель. Он трясется словно осиновый лист, лицо белое-белое. Ручки по швам, коленки дрожат. А Харли закладывает биту за голову, покачивается из стороны в сторону и продолжает: - Не пойму, чем «Американский психопат» так уж плох? Это даже автобиографично же, да? - Кому как, - щерится Джокер, закуривает. Харли достает леденец на палочке из кармана, засовывает в рот. - Ладно, но сломанного носа это не стоило, - усмехается она сипло. Джокер лишь скрежещет зубами. Бесит, сука. Извинился же. - Малыш, посоветуй нам что-нибудь, никак не решить, - тем временем продолжает Харли. Джокер смотрит на неё и вдруг снова ухмыляется. Хорошая идея, вопрос, за ответ на который всегда можно убить. Тонкое и изящное решение. Мальчишка долго молчит, тянет время, конечно же. - Ну, говори же, - вкрадчиво предлагает Джокер, играя с ножом между пальцев, - понимаешь ли, друг мой, ты не в том положении, чтобы молчать. - Вы...вы... отпустите меня? - наивно и жалко спрашивает мальчишка. Это так глупо, что хочется смеяться. Но Харли влезает, как и всегда, первой. - Конечно, сладкий! - восклицает она, пялится своими честными синими глазами гёрл-скаута. И не заподозришь, что самая настоящая американская психопатка. - Прирожденные убийцы? - спрашивает мальчик с надеждой в голосе. - Идиот, это же сценарий! - визжит Харли, накидываясь на мальчишку с битой. Не успевает. Нож вонзается ему в голову в сантиметре от её протянутой ладошки. Оборачивается в ярости — Джокер лишь ухмыляется, закусив нижнюю губу. - Чуть не задел меня, - шипит Харли, дует губы, - нос сломал, руку чуть не отрубил. - Отворачивается, скрестив руки на груди. Джокер подходит сзади, кладет ладони ей на бедра, склоняет подбородок ей на макушку. - Сценарий вообще-то неплохая идея, - говорит скрипуче, будто смех не высмеянный клокочет в груди. - Правда? - поворачивается к нему Харли, хитро кривит бровь. - О да, почитай мне, ха, - усмехается сдержанно. - Какое волшебное слово? - спрашивает она упрямо. - Пожалуйста, тыковка, - легко отдает он слово. Харли хлопает в ладошки, виснет на его шее. И это приятно. Вес её тела. Груз проблем с плеч. Лучше, когда она смеется, чем когда дуется. Наверное. - А котенка можно возьмем? - снова спрашивает она, аккуратно целуя его в шею. - Нет, - сухо и твердо выдает он. Харли дует губы. Джокер чувствует кожей. Джокер улыбается.