J hates H

Ниа проводит пальцем по шее. По привычке ищет кудри. Только их нет. Срезала все еще в шестнадцать лет. И это так странно искать атавизмы, держаться за привычки, которые изжиты все, продырявлены насквозь, до кровавых соплей. Так Джонни говорил. Люблю тебя, Нини, до кровавых соплей. Не очень романтично, да только Ниа было плевать. Любила его так же сильно, как только маленькие девочки и умеют. Ей было пятнадцать. А ему на год больше. Соседский мальчишка. Темноглазый и смышленый. И улыбка хорошая. Вот как в такого не влюбиться? Невозможно. - Мисс Прусс, Ваша ячейка готова. Можете проходить, - клерк протягивает ключ, услужливо кланяется, расшаркивается. Обслуга не знает, как именно себя вести, это не их вина. А потому Ниа улыбается шутливо и кокетливо. Благодарит, жует губки, принимает рукой, затянутой в перчатку, ключ от личной ячейки. Коридор длинный и какой-то неживой. Стены обтянуты веселенькой расцветкой, а под ними — крепчайшая бронь. Это вам не Готэмский национальный. Из этого банка ничего просто так украсть нельзя. И это радует, успокаивает. Ниа знает, где именно она живет, кем является. Знает, что не овечка. Только для волков все иначе. А потому нужно держать ушки на макушке. И уж точно не открывать счет в Готэмском национальном. Гиблое и темное место. Полюбили доходяги и проныры всякие. Ей туда дорога заказана, пусть даже и с охраной, вооруженной до зубов. Коридор заканчивается, массивные сейфовые двери открываются. На пороге ее ожидает женщина, вышколенная и широко улыбающаяся. Не дешевый, но и не дорогой темный костюм, черные лодочки, светлые волосы скручены на затылке в пучок, а на груди болтается бейджик — Джеки Паркер. - Мисс Прусс, добро пожаловать, рады Вас видеть в нашем банке, - улыбается она еще шире и, хотелось бы верить, искренне. Ниа смотрит на нее, но думает совершенно о другом. Не может понять, почему зациклилась. Глупо же. У матери Джонни была такая фамилия. В девичестве Паркер. Распространенная, затертая, кичливая. Фамилия для отличного помета. Так говорят в их среде. Ниа иногда думает, что она попала в этот круг по ошибке, по незнанию, по глупости опять же. Попала и завязла. Качает головой с короткими рыжими завитушками, которые никак не накрутить на палец, улыбается услужливой Джеки Паркер, проходит за бронированную дверь. В ячейке номер триста три хранится много такого, о чем Ниа не может рассказать никому. Помимо бриллиантов, доставшихся от матери, и документов на недвижимость, перешедших от отца. Здесь хранится её детство. Открывает дрожащим ключом, нащупывает секретный механизм. В прочном непромокаемом пакете. Как и всегда, там. Достает, разворачивает, смотрит. И это маленькая трагедия, на самом деле. Не быть способной просто пойти дальше, оставить прошлое в прошлом. Но Ниа все равно расковыривает эту рану, давит кровь, гной, страдальчески сжимает в пальцах с идеальным маникюром старую фотокарточку. У мальчишки непослушные волосы, такой же длины, как и у нее самой. И он обнимает её за плечи, скалится в рыбий глаз камеры. У него такая улыбка -необыкновенная, яркая, как вспышка, немного хитрая, чуточку озорная. У мальчишки федора сдвинута на левый глаз, абсолютно по-гангстерски, по-детски и даже трогательно. А у девчонки — легкое, летящее платье, летнее совсем, почти прозрачное. И они вдвоем такие разные, такие конфетно-приторные, замечательные. Лучшая пора в ее жизни. Ниа шумно дышит через нос, сует фотографию обратно в пакет. Через три месяца после снимка Джонни исчез. А в его машине было столько крови, что можно было бы расписать витражное окно. Его кровью. И Ниа знает, что его больше нет, понимает своим крохотным умишком, но верить не хочет. Дурочка же, глупая сучка, как говорит про нее муж, не может вот просто взять и отпустить. Смириться с тем, что Джонни не вернется больше. Потому что это слишком трудно. Потому что это значит, что он обманул. Обещал ей. И не сделал. Ничего удивительного. За дверью слышится шорох. Легкое потрескивание. Ниа на секунду поворачивается, но тут же теряет интерес. С ней ничего и никогда не может произойти. Потому что она не в том месте и не в то время. Вот точно. В следующую секунду она слышит выстрелы. Эхом отдаются от бронированных стен. Слышно даже через тяжелую огромную дверь хранилища. Сердце Ниа падает куда-то в желудок, во рту появляется странный и неприятный привкус. Это тошнота. Это страх. Она помнит это чувство очень хорошо. Двадцать лет назад точно так же она ощущала себя, когда выли полицейские сирены за окном её спальни, когда она украдкой пялилась из-за кустов боярышника на его развороченный кабриолет весь в потеках блестящей черной жижи. Ниа пятится, но идти ей некуда. Она замурована, застряла в этой ловушке, в этом стальном гробе на одного. Дрожь колотит, руки в перчатках потеют. А огромный замок поворачивается. На пороге возникает Джеки Паркер. Её волосы уложены так же идеально, как и раньше, красные губы ухмыляются, очки-половинки бликуют в свете электрических ламп. Ниа хочет вздохнуть с облегчением, когда видит в руке клерка пистолет. - Пиф-паф, - усмехается Джеки, вскидывает оружие, целится, кокетливо прикрыв один глаз. Ниа пятится от нее, оступается, не может удержаться на трясущихся ногах, оседает на пол. - Ну что, красотка, по-хорошему или по-плохому? - усмехается Джеки Паркер, свободной рукой вынимает заколку из прически, трясет своими пергидролевыми завитушками. И внезапно Ниа понимает, кто перед ней. Глаза расширяются, зрачок тонет в мареве черного и кровавого. - Тыковка, не так быстро, - слышит глубокий голос с хрипотцой, с некой усмешкой, предложением. Ниа закрывает рот, дышит часто-часто, сглатывает шумно. А за блондинкой, Харли Квинн, возникает куда более страшное чудовище. Её хозяин. Её патрон. - Но мистер Джей.... - ноет блондинка, переминается с ноги на ногу, но все-таки дорогу уступает, пропускает вперед худого сухопарого мужчину, похожего на саранчу. Такого же монструозного и такого же злого. Голодного, кровавого. У Джокера неоновые волосы зачесаны назад, шрамированные губы истекают кровью и соком лесных ягод. У Джокера черные глаза, хитрые, неверные, совершенно ненормальные, нечеловеческие. Ниа смотрит в них и падает, падает, падает куда-то вниз, не знает, как же ей удержаться. У Джокера кожаный плащ и костюм тройка. У Джокера совершенно неживые, будто схваченные ботоксом, черты лица. Он пялится, вырывает душу у Ниа из глотки. А она не может пошевелиться, не может дышать, глотать. Он загипнотизировал её. - Ну что, золотая девочка, - скрипуче начинает он, - пора раздавать подарки. Пусть мое Рождество начнется чуть раньше. С гиканьем и хохотом в хранилище закатываются бандиты в клоунских масках. Тыкают Ниа под ребра винтовками, сгребают её драгоценности, её память в холщовые мешки. Джокер направляет на нее ствол. - Скажи пока-пока, детка, - усмехается он. - Пирожок, но ты же мне обещал! - куксится Харли Квинн, жует нижнюю губу, хмурится. Выглядит, словно маленькая недовольная девочка. - Харли, - осторожно, словно пробует темную воду, начинает Джокер, предупреждает, дает последний шанс. Харли щерится, разворачивается к нему. Но страха в её взгляде нет, только ужасная обида, будто у ребенка отобрали конфетку. - Ты меня не любишь, - вздыхает театрально Харли, упирает руки в бока, отворачивается снова, шмыгает носом. Если бы Ниа не тряслась от страха, она бы рассмеялась. Этой безалаберной отваге, этому безрассудству и глупости в высшей точке. Может быть, ей удастся выгадать себе пару минут. Может, страшное чудовище вначале сожрет свою пассию, а потом уж и её. Джокер подлетает к Харли смазанной молнией, обрушивает на неё всю свою ярость, молотит ладонью по лицу, по носу и губам. Чтобы неповадно было, чтобы не смела перечить его желаниям. Ниа тихонечко отползает к двери. На всех четырех, словно шавка позорная. Но ей сейчас не до этикета и расшаркиваний. Нужно делать ноги, если добрый боженька дает шанс. Харли ноет, скулит, плачет. Джокер разворачивает её лицо к себе, фиксирует в своих ладонях. Ниа замирает. На его безымянном пальце горит ободок металлического кольца. - Сука, - тянет он душевно, - знаешь же, что до кровавых соплей. Ниа не может дышать, не может сглотнуть. Всматривается в лицо чудовища. Пытается найти сходства. Только не может. Пора отпустить. Пора идти дальше. Джонни действительно больше нет. Ничего не осталось. Харли смеется заливисто, разлетаются брызги крови с её лица. Смачно целует Джокера красным в самые губы. Шепчет что-то. Поворачивается к Ниа, наставляет пистолет. - Пока-пока, бриллиантовая шлюшка, - смеется. А Джокер подмигивает, усмехается ребячливо и шкодливо. Пялится на неё своими черными глазами-провалами. Сайонара, как говорится.