J hates H

*** Джокер кашляет и переворачивается на спину. Плечо нестерпимо саднит — он отмечает это где-то на периферии сознания. Мышиные коготки - острые, цепкие, - оставили царапины длинными бороздами через спину, прямой дорогой к сердцу. Постель пуста. Харли нет. Накачала его наркотиками — спасибо большое — и свалила куда-то. На подушке остались только плюшевая гиена, пара светлых волос и книжка в мягкой обложке. Джокер зевает, тянется здоровой рукой и хватает роман. На обложке изображена девица в кринолинах и со взбитой прической. Полуголая, пошлая, прямо-таки требующая соответствующего обращения. Джокер усмехается. Книга называется «Цветок страсти». Как в стиле Харли, как предсказуемо и как раздражающе глупо! Хочется закурить, но сигареты спрятаны от него далеко. И опять его сучка постаралась. - Харл! - кричит он высоко и требовательно. Конечно же, он может встать сам, конечно же может достать гребаные сигареты. Но ноги ватные, словно из поролона, а плечо трескается и трещит по швам, будто кто-то тыкает его соломенную фигурку острыми иглами. Тишина. Она не отзывается. Не несется к нему навстречу, не запрыгивает с ногами на кровать, не зацеловывает его бледное лицо своими жирными красными губами. - Блядь, - сдавленно ругается Джей, размахивается, хочет запулить книжку куда подальше, но внезапно останавливается. Открывает в середине и начинает читать. Героиня похожа на свой портрет — вечно полуголая, пошлая и жеманная. А герой всегда её спасает — из лап злодеев, от милости добряков, припадает губами к её ладони и клянется в вечной любви. Джокер все же отбрасывает книгу больной рукой, запрокидывает голову и хохочет. Смачно, до икоты, так, чтобы на душе полегчало. Неужели такая херня хоть кому-то да нравится? Харли? Хм... очень может быть. Джокер чмокает губами, пересчитывает языком металлические коронки. Это так хорошо, так изысканно и так шикарно. Все говорят, что у него есть стиль. Татуировки в счет. Аха-ха. Ха. Они повеселятся. Просто устроят вечеринку. С шампанским, поцелуями руки и нежными-нежными словами. До утра. Он обеспечит им эту маленькую блажь. *** Харли пакует деньги в большие дорожные сумки. Её задница тугой горошиной торчит кверху, а красно-синие шорты того и гляди лопнут, рассыпавшись на цветные нитки и блестящие пайетки. Она насвистывает песенку и сосет мятный леденец. Джокер наблюдает за ней из-под опущенных ресниц, подбрасывает мелкие бриллианты вверх и вниз, тасует по мешочкам. Ему не нужны деньги, ему нужны зрелища. А это будоражит кровь. Честно. Не задница Харли. Нет, ограбление. Хотя, может и задница чуть-чуть. Спецназ врывается внезапно. Пробивает стену в хранилище, пыль оседает, а Харли оказывается прижатой к стене. В руке пистолет, в другой — сумка с баксами. Она встрепана и измучена, словно драная кошка. Скэб уже готовится выцеплять девчонку босса из беды. Все ведь знают, что шкурка Харл слишком дорого стоит — всех их шкур, сорванных со спин на живую. Но Джокер внезапно ухмыляется и останавливает наемника. Улыбается как-то даже застенчиво и чуть-чуть надменно. У Скэба по спине катится пот от этой ухмылки. - Сам, - шепчет одними губами Джокер, разводит руками, кланяется своим зрителям. Шавки Гордона идут плотным строем, щит к щиту. Джокер распахивает плащ и выуживает «Узи». Приклад утопает в больном плече, Джокер хищно ухмыляется, жует красные губы, смакует этот момент. - Мой дуэльный револьвер, господа, - ухмыляется широко и дает очередь по спецназу. Эффектно, но не эффективно. Нужно больше мощи, а потому наемники присоединяются. Если бы он хотел, мог бы стать каким-нибудь доном. Через тридцать секунд все кончено. Харли опускает пистолет и хмуро смотрит на застенчиво улыбающегося Джокера. - Мой спаситель? - спрашивает она с сомнением. Щелкает предохранителем. На барабане вылезает слово «ненависть». На лице Харли написана безграничная «любовь». - К вашим услугам, миледи, - Джокер приподнимает бровь, усмехается, припадает на одно колено и целует руку Харли. Она стоит ни жива, ни мертва. А он смотрит, пялится своим зеленым глазом с красными прожилками. Того и гляди порубит в капусту тем же мечом, которым только что защищал. - С-спасибо, мой рыцарь, - жеманно ухмыляется Харли, делает смешной реверанс, сглатывает тугой комок в горле. *** Харли любит все дорогое, все красивое и все блестящее — все то, что ей не принадлежит. А потому она отправляется на охоту. С бейсбольной битой наперевес, с улыбкой яркой и тошнотворной на губах, с пистолетом вместо кредитной карточки. Она цокает каблуками по мостовой, делает пируэт, приземляется на задницу. Смеется, встает на ноги, проходится битой по железной решетке. Звук получается даже каким-то ласковым, праздничным. Усмехается. Вот так. Скэб и Джонни следуют за ней, как приклеенные. Потому что Джокер сегодня в клубе, а девчонку нужно кому-то охранять, нужно сделать так, чтобы с ней ничего-не-случилось. Это очень важно, а иначе голова может быть отделена от тела или даже наоборот. Ни Скэб, ни Джонни этого не хотят. Джокер ясно дал понять, что же тогда будет. А Харли вышагивает, рисуется, Харли пытается выглядеть беззаботной. Поворачивается, крутит пальцем у виска, показывает язык. -Эй, мальчики, мне кажется, там Бэтс! - вскрикивает ужасно неожиданно, рот приобретает форму буквы «о», а нижняя губа трясется. Скэб и Джонни вытаскивают револьверы, припадают к земле, вертятся, кружат, ищейки. Да только никого здесь нет, а небо черным-черно без желтоглазого знака темного рыцаря. Когда сердце перестает бить набатом в груди, Харли и след простыл. Скэб матерится, Джонни утирает холодный пот со лба. Это пиздец. А Харли хохочет, мчится на своих каблуках по темным переулкам, крушит все на своем пути. И это офигенно, это так сладко, словно молочный шоколад. Словно первый день самых настоящих каникул. Она набирает себе драгоценностей — сумок, платьев и бриллиантов. Красиво смотрятся на её белой шее. Оттеняют синее, дают заиграть фиолетовому и желтому красками. Ночной охранник целится в неё. - Ни с места, дамочка! - заученно выдает он. А Харли только хохочет, нагибается, хватает лаковые туфельки с красной подошвой. - Уже бегу, дедуля, - беззлобно шутит она. Подцепляет бейсбольной битой красную кружевную комбинашку, рассматривает на свет. Охранник взводит курок. - Ой, да ладно-ладно, сдаюсь я, - усмехается, проворачивает ножик в пальцах свободной руки. Замахнуться не успевает. Старик падает на пол замертво. А Джокер совершенно киношным жестом сдувает дымок с пистолета. Харли стискивает зубы, сжимает нож в руке так сильно, что пускает себе кровь. Джокер шагает вперед, подает ей руку. В сердце Харли кипит что-то черное и мерзкое, то, чего она никогда еще не испытывала к Джею по-настоящему, — слепая ненависть. - Все в порядке, принцесса? - спрашивает он. - В порядке, - эхом шипит она, а Джокер улыбается елейно и ужасно ласково, словно змея под придорожным камнем. - Моя тыковка не пострадала? - снова пробует он, облизывает металлические коронки, скребет ногтем улыбку на ладони. И внезапно Харли все понимает. Вот ублюдок. Она ухмыляется также лучезарно и открыто, как и всегда, пыжится, силится, загоняет желание снять кожу всю в улыбках с него живьем. Кокетливо хлопает ресничками, вытягивает губки для поцелуя. Он наклоняется к ней, прикасается губами к кровавому месиву её губ. - Еще раз спасешь меня, пирожок, пожалеешь, - шепчет она елейно. Джокер хохочет, Харли хохочет, обнимает его цепкими пальчиками за шею. *** Харли крутится перед зеркалом, водит бедрами вверх-вниз. В зеркале притаился Джокер. Смотрит на нее, облокотившись на дверной косяк. Просто стоит и смотрит. Ничего не делает. Ничего не говорит. Призрак. Босая Харли вскакивает на стул, тянется всем телом, намыливает тряпку, отжимает, трет-трет закопченные, закровившие окна их логова. И есть прислуга, нечего королевне руки марать, да только Харли и сама справится, не неженка. Пятнадцать минут назад мозги стиляги вынесло на идеально-чистое окно их лофта на двадцать первом этаже. И Харли вспорхнула птичкой, танцует в наушниках на подоконнике стайные горячие танцы, трет серое вещество в сгустках красной патоки, ломает ногти, ломает стереотипы. А Джокер просто стоит и смотрит, как она двигает бедрами, как зазывно — совершенно ни для кого — вертится и кривляется на высоте двадцать первого этажа. Ему хочется искалечить её только за то, что она вот такая. Красивая, ужасно мелодичная — в унисон с песенкой в его голове —, совершенно не беззащитная. Джокеру хочется расцветить окно мозгами и трупным ядом еще раз. На этот раз её. Все потому, что он ничего не может с ней сделать, с собой тоже. Харли открывает окно, перевешивается всем телом, моет и внешнюю сторону, мыльная пена брызжет на красную рубашку. Впитывается, делает соски острыми, а всю Харли будто в крови, в ореоле бордо и рубинов. Делает Харли ещё краше, чем она есть. Вот курва же. Она ухмыляется, двигает бедрами, грозит ему пальцем, смотрит глаза в глаза. Поскальзывается, срывается, гнется, словно кукла, через край. Джокер медленно и лениво наблюдает её падение в бездну. С двадцать первого этажа. Её не надо спасать, так она сказала. Так пусть теперь выкарабкивается сама, срывает ногти, дерет глотку. Разворачивается, чтобы уйти. - Джек! - кричит Харлин. Он останавливается, подавляет грязное ругательство. Это так похоже на «Эйс Кэмикалз». Так похоже на неё. Давить, давить, до самого конца, пока в нем не останется ничего, кроме ненависти. А затем превратить дерьмо в патоку. В любовь. Он вытаскивает её одной рукой, обдирая нежную кожу до крови. Бросает на пол, выворачивает запястья. Сука. - Я люблю тебя, мой спаситель, - смотрит Харли на него исподлобья. Он не улыбается, пялится в ответ. - Девичью честь и пол королевства в придачу? - дергает она его за штанину. Джокер смеется, хохочет, запрокинув голову. Смешная шутка.